Однажды, принимая экзамен по философии, я услышал от студентки-заочницы такие слова в оправдание своего незнания учебного курса: «Почему я должна учить философию, её создавали одни мужчины?».
История философии действительно однополая, то есть мужская. Тем не менее, я решил тогда отыскать и женский след в истории философии, а было это еще в начале моей преподавательской деятельности в Ташкентском госуниверситете. Результаты поиска оказались неутешительными.
За 2500 лет я обнаружил только два факта. Это, во-первых, Аспасия из Милета, одна из выдающихся женщин Древней Греции, вторая жена Перикла (V в. до н. э.). Она относилась к метекам, то есть к переселенцам и, хотя была лично свободна, но не имела афинского гражданства. Брак её с Периклом поэтому не был признан законным. В 432 году она была привлечена противниками Перикла к судебной ответственности по обвинению в безнравственности и непочтении богов. Точно такое же обвинение будет выдвинуто через 33 года против Сократа. Только благодаря защите самого Перикла, который занимал в это время пост стратега, Аспасия была оправдана. Тем не менее, политические противники Перикла высмеивали Аспасию в комедиях как гетеру, но сократики высоко ценили её ум и знания.
Другой факт – Ипатия, годы жизни приблизительно 370-415. Она была дочерью математика Теона из Александрии и стала известным в греческом мире философом и математиком, а также руководителем Александрийского Мусейона – аналога современных академий наук. В философии Ипатия придерживалась неоплатонизма в духе Ямвлиха. Современникам были известны её комментарии к трактатам Апполония из Перги и Диофанта.
Но известность она приобрела, прежде всего, оригинальными работами по астрономии и математике. Ей принадлежит изобретение ареометра, астролябии и планисферы, то есть приборной техники, необходимой для проведения научных исследований. Ипатия обладала блестящими ораторскими и педагогическими способностями, имела много учеников. Как глубокий мыслитель и образованный человек, она выступала за обуздание крайностей религиозного фанатизма и этим вызвала ненависть церковной верхушки. По наущению архиепископа Александрии Кирилла монахи затащили Ипатию в церковь Кесарион и замучили до смерти, сдирая острыми раковинами мясо с костей, а останки сожгли. Между прочим, Кирилл Александрийский является одним из отцов христианской церкви. Стремясь отмежеваться от этого позорного факта в истории христианства, несколько столетий спустя церковь объявила Ипатию святой великомученицей Екатериной Александрийской и всю вину за её трагическую гибель свалила на «язычников». После её гибели математическая школа в Александрии исчезла.
Других фактов я не нашел. Невольно возникает вопрос, а почему философия была мужской профессией? Гегель, например, будучи апологетом патриархальной семьи и не отрицая за женщиной права на образование, считал, что, тем не менее, женщина не создана для высших наук, философии и государственной деятельности. Достаточно заглянуть в «Философию духа» Гегеля, в раздел «Семья», чтобы убедиться в справедливости моих слов. Ну ладно, женщин-философов и ученых в его время действительно еще не было. Но женщины-писатели, хоть и под мужским псевдонимом появились уже в 18 веке, а что касается государственной деятельности, то примеры Жанны д’Арк (XV в.), Елизаветы I (XVII в.) и Екатерины II (XVIII в.) уже не согласуются с гегелевской позицией. Тем более он не мог не знать о политической деятельности женщин во время Великой французской революции.
Всё дело в том, что эмансипация не заявила о себе в полную силу, но в XIX веке она уже приобрела в европейской цивилизации необратимый характер. Феномен Е.П. Блаватской – следствие данной тенденции выхода женского пола на стезю творчества культурных ценностей и социальных реформ. Именно при её жизни в России появляются женщины-писатели (Марко Вовчок и Авдотья Панаева), женщины-ученые (математик Софья Ковалевская) и женщины-политики (Софья Перовская, Вера Засулич, Вера Фигнер).
Но XIX в., особенно его первая половина, отмечен и другой тенденцией, которая особенно повлияла на творчество Елены Петровны. Я имею ввиду увлечение утопиями, которые порождались безоглядной верой в бесконечный прогресс общества и человеческого индивида. Утопическое сознание является выражением прогрессистского понимания истории, которое было наследием эпохи Просвещения, и проверкой жизненности которого была Первая мировая война. В XX веке утопия, как идея светлого и счастливого будущего человечества, сменяется антиутопией как предчувствием будущих катастроф и гибели цивилизации (Д. Лондон, Г. Уэллс, О. Хаксли, Р. Брэдбери, Е. Замятин, И. Ефремов и др.).
Всё это будет потом; при жизни же Е.П. Блаватской в общественном менталитете царила прогрессистская парадигма. Идеальные проекты будущего, нарисованные воображением Сен-Симона, Оуэна, Фурье, Вейтлинга, Чернышевского, Маркса и Энгельса, а главное, вера в их практическую осуществимость были тем фоном эпохи и духовной атмосферой, в которой формировался феномен Е.П. Блаватской. К этому надо добавить, что в XIX в. продолжали циркулировать мистические концепции Бёме, Сведенборга, Сен-Мартена, де Местра – появились и свои отечественные мистики и утописты, в частности основоположник русского космизма и апологет бессмертия Николай Фёдоров и его ученик К.Э. Циолковский с его космическими грёзами.
Идея прогресса, как родовая черта XIX столетия, распространяется также на науку и технику. Здесь тоже виделись в перспективе неограниченные возможности для человека и социума. Звезда Жюля Верна засияла как раз в русле литературной проповеди технической утопии, а Николай Фёдоров обосновал возможность с помощью науки и техники воскрешать умерших и на меньшее он не был согласен.
Еще одна особенность XIX столетия: усилившееся внимание к восточным цивилизациям, их культуре, религии и образу жизни. С авестийского языка переводятся остатки древнеиранской «Авесты»; с санскрита – древнеиндийский эпос «Махабхарата» и «Рамаяна», Упанишады и Пураны; с древнекитайского – Конфуций и Лао-Цзы. Всё это не прошло бесследно для европейской культуры. Гегель пишет статью «О так называемой «Бхагавадгите»; Шопенгауэр обращается к индуистской этике недеяния; Ницше ориентируется на зороастризм и наделяет Сверхчеловека чертами, которые ему совершенно не свойственны. Лев Толстой использует Лао-Цзы и вообще даосизм для критики научно-технической цивилизации и ратует за упрощение жизни.
Все отмеченные особенности века сплелись в тугой узел и как в зеркале отразились в мировоззрении Е.П. Блаватской. Ведь личность и эпоха связаны неразрывно, как магдебургские полушария, в единое целое. Что касается наличия утопической компоненты в её мировоззрении, то достаточно ознакомиться с её работой «Разоблаченная Изида», которая первоначально задумывалась как библия теософии. Книга была написана быстро и опубликована в Нью-Йорке в 1877 году. В итоге получилась библия не теософии, а эзотерической космологии как особой картины мира и эволюционной антропологии. После пятой расы, то есть современного человека, будет шестая, генетически связанная с современными людьми, но местом обитания её станет Лемурия. Седьмая же раса покинет Землю и улетит на Меркурий. Ясно, что ни подтвердить, ни опровергнуть нарисованное ею прошлое и будущее семи разумных рас невозможно, ровно как и «космические» мечтания К.Э. Циолковского, но буйная фантазия и завидная эрудиция привлекли внимание читателей-современников.
Не прошел мимо Елены Петровны и культ научного знания, столь характерный для XIX столетия. Основной труд её – «Тайная доктрина» (1888) – это по своему стилю и доказательности вполне соответствует научному исследованию. И здесь не важно, шифровал ли кто-то знания, дабы они были тайными, или это следствие потери преемственности. Последняя запись древнеегипетскими иероглифами была сделана в V в. н. э., ибо умерла цивилизация, породившая эту систему письменности и утвердилась цивилизация, породившая алфавитное письмо. До сих пор не дешифрована письменность жителей острова Пасхи «ронго-ронго» и письменность Хараппской культуры, то есть доарийской Индии, ибо не обнаружены билингвы. В случае же с древнеегипетской иероглификой помог счастливый случай, чем и воспользовался Шампольон.
Здесь важно вот что: сама попытка реставрировать забытое или зашифрованное в символах знание. Неожиданно эта тенденция обрела, спустя почти столетие после «Тайной доктрины», вторую жизнь в исторической науке и философии постмодерна. Я имею ввиду творчество Мишеля Фуко (1926-1984) и прежде всего его работы: «Археология гуманитарных наук» (1960) и «Археология знания» (1969).
Но наука для Е.П. Блаватской не стала объектом поклонения. В общем и целом её мировоззрение является антисциентистским. Теософия как раз и является синтезом науки и религии, Востока и Запада, современных и древних знаний. Религия трактуется внеконфессиально, скорее спиритически, то есть без Церкви как посредника между Богом и человеком. В этом плане Е.П. Блаватская продолжила традицию гностиков и мистиков на непосредственное общение человека с Богом. Цель общения – восстановить духовность в материальном мире, что и станет богомудрием. Но в качестве средства обретения богомудрия может быть и наука, особенно при дешифровке символов мировых и национальных религий, алхимических и магических текстов, эзотерических учений. Иначе говоря, доктрина Е.П. Блаватской синкретична: она не является наукой, но и не является религией, при этом, ни то, ни другое не отвергается. Западные наука и религия дополняются восточными, а последние – древнеиндийскими доктринами кармы и реинкарнации.
Другим же средством обретения богомудрия являются спиритические способности самого субъекта. По мнению Е.П. Блаватской, «оккультные» феномены были известны давно и совершенствование личного мистического опыта необходимо для расширения сознания и формирования духовности.
И всё же статус ученого или философа в полном смысле этих слов Е.П. Блаватская так и не обрела. Тому мешали два обстоятельства. Во-первых, бивуачный образ её жизни, не позволявший сосредоточится и отрешиться от мирской суеты. Во-вторых, необычные психические способности, её личный магнетизм, который провоцировал на демонстрацию парапсихологических феноменов, на осознание своей уникальности именно в медиумическом аспекте. Отсюда и её тяготение к мистицизму и спиритизму, к мистическому истолкованию древних знаний, легенд, мистерий. Вивекананда, в частности, очень был недоволен тем имиджем Индии, который создала Е.П. Блаватская в Америке как о стране чудес и факиров. Это впечатление об Индии в массовом менталитете он ощутил во всей своей полноте во время публичных лекций в Америке, так как не редко ему кричали: «Показывай свои фокусы или убирайся вон!». Но главная причина всё же лежала не в субъективной плоскости. Объективно Е.П. Блаватская была первой женщиной России, пытавшейся создать доктрину, ориентированную на обоснование духовных ценностей для всего человечества той эпохи. И частично это ей удалось. Теософские идеи затронули определенную часть интеллигенции Запада, а так же и России и повлияли на формирование культуры «серебряного века», стимулировали религиозно-философские искания, литературное и музыкальное творчество. И не надо с высоты наших дней бросать в неё камни, иронизировать и ёрничать.
То, что не успела или не смогла сделать Е.П. Блаватская, завершила в России Елена Ивановна Рерих (1879-1955), а в Германии – Р. Штейнер (1861-1925). Но им было легче. Они творили уже в XX веке и стояли на плечах Е.П. Блаватской. Е.И. Рерих стала творцом уникальной нравственной философии – «Живой этики», которая была изложена ею в публикациях 1929-1937 г.г.
К сожалению, своё мы плохо ценим; гоняемся за импортным материальным и духовным ширпотребом. Ни в одном учебнике по философии нет имён этих двух великих женщин. Необходимо поломать эту традицию забвения. «Теософия» Е.П. Блаватской и «Живая этика» Е.И. Рерих заслуживают того, чтобы они хотя бы кратко излагались в учебниках и учебных пособиях по философии; чтобы читались спецкурсы, пусть даже факультативно, а по линии кандидатского минимума в обязательном порядке. Надо помнить проверенную временем истину: если исчезает связь поколений и умирает социокультурная память, тогда исчезает данный этнос. К тому же, если Украина стремится интегрироваться в Европу, то в европейских пособиях по философии упоминаются женщины-философы: Симона де Бовуар и Ханна Арендт. И не только упоминаются, но и излагаются их философские концепции. Совершенно непонятно, кто и что мешает этому у нас.
Источник: RELGA.RU