Яков Аркадьевич Гордин – петербургский историк, литератор, публицист. Его работа «Дуэли и дуэлянты: Панорама столичной жизни» — подробное исследование дуэльной традиции русского дворянства, а в книге «Перекличка во мраке: Иосиф Бродский и его собеседники» обсуждаются серьезные проблемы не только русской литературы, но и всей русской культуры ХХ века. Его исторические исследования — о Северной и Кавказской войнах, о декабристах и другие – полностью основаны на документах, но неизменно привлекают и неподготовленного читателя. Последняя его труд — «Герои поражения» посвящен центральным событиям русской истории и людям, которые обгоняли свое время.
Литератор и историк
В отношении себя предпочитаю употреблять слово не «писатель», а «литератор». Писатель – это, по моим представлениям, скорее прозаик. У литератора поле деятельности шире. Пушкин тоже предпочитал себя называть так.
Я, как говорил Зощенко: «Всю мою сравнительно продолговатую жизнь…», занимаюсь разными жанрами. В последние десятилетия – преимущественно исторической публицистикой.
«Герои поражения» написаны в жанре исторического эссе – это документальная проза. Книга состоит из больших фрагментов из нескольких моих текстов. Раньше я в таком формате не работал. Я вообще как литератор прагматичен, и почти всегда, работая достаточно доброкачественно исторически, ориентируюсь на «современные нужды». Я так писал в советское время, когда занимался декабристами, и читатель так это и воспринимал.
Победы и провалы русской демократии
Первую часть «Героев поражения» я взял из своей книги 89-го года «Меж рабством и свободой». Ее главный сюжет – событие 1730 года, когда группы аристократов и шляхетства попытались ограничить самодержавие в России. Это была первая попытка ввести конституцию в России. Она провалилась.
Я пытаюсь сопоставить события 1730 и 1917 годов. Это два поражения не то чтобы русской демократии – русской конституционной идеи.
Не нужно думать, что название книги пессимистично. В русской истории есть много военных побед. Например, великая Полтавская битва –замечательное достижение русского военного искусства. Но что касается общественной жизни, то тут мы шли от поражения к поражению. Впрочем, эти поражения давали очень ценный нравственно-исторический опыт.
Борис Пастернак в стихотворении «Быть знаменитым некрасиво» писал: «Но пораженья от победы/Ты сам не должен отличать». Это почти точная цитата из Редъярда Киплинга:
If you can meet with Triumph and Disaster
And treat those two impostors just the same…1
Те же декабристы, о которых я довольно много писал, потерпели, казалось бы, сокрушительное поражение. Тем не менее великие реформы 60-х годов XIX века Александра Второго (их юбилей, боюсь, слишком слабо, мы недавно отметили) были заквашены на идеях декабристов. Амнистированные Александром Вторым уцелевшие декабристы считали, что вернулись из Сибири победителями, потому что их идеи, о которых они мечтали в 1810-20-е годы, воплощает Государь.
1917 год, гражданская война, трагедия последующих десятилетий, раскулачивания, ссылки, террор – принесли колоссальный негативный опыт. В конце 1980-х – начале 90-х мы стояли на пороге гражданской войны, и ее не произошло. Потому что общество из того горького опыта (может быть, не всегда осознанно, а инстинктивно) вынесло, что насилие не приносит никаких положительных результатов.
Великие 90-е
Наши сограждане по-разному относятся и к гайдаровским реформам, и к событиям 93-го года. Людям есть, что вспомнить: красные пиджаки на наших доморощенных мафиози, перестрелки на улицах и так далее, и тому подобное.
Но я отношусь к 1990-м годам не как к лихим и ужасным, а как к великим, несмотря на все «ручейки и пригорки» (выражение Гоголя). На мой взгляд, впервые за всю нашу послепетровскую историю Россия оказалась предоставлена самой себе. Кулак разжался, и общество получило возможность показаться таким, каково оно есть на самом деле.
Оно оказалось чрезвычайно разным и преимущественно очень неплохим. Другое дело, что, увы, значительная часть нашего общества, не выдержала испытания.
Трагедия реформатора
Разочарование в реформах для нас чрезвычайно характерно.
Пример Александра Второго – одного из великих реформаторов, удивительного человека, воспитанного только в меньшей степени на гуманистических идеях, которые ему внушал Жуковский. Главным воспитателем был его батюшка – Николай Первый, воспитывавший сына отнюдь не как реформатора. Тем не менее, Александр переломил себя: он сумел найти в своем окружении немногочисленную, но очень упорную группу людей, которые пошли с ним.
Чем это кончилось? – Его убили, и начался мощный откат. Неумение совместить, соотнести личные, групповые и общие интересы, увы, было и остается слабым местом нашей общественной и политической жизни.
Разговор о героях и реформах
Елена Константиновна Зелинская: Кто эти «герои поражения», желающие и готовые положить на реформы свое время, силы и даже жизнь?
Яков Аркадьевич Гордин: Они очень разные. Нет никакой возможности определить их социальное положение или как-то целиком охарактеризовать.
Один из героев моих книг – блестящий аристократ князь Дмитрий Михайлович Голицын, выходец из одной из самых родовитый семей. Его соратником и сторонником был его брат, князь Михаил Михайлович Голицын – один из самых блестящих полководцев Петра.
Были и другие люди, понимавшие пагубность темпа и характера реформ, которые проводились в последний период правления Петра I. Эта группа видела, что страна на грани разорения, и, главное, что человеческое достоинство превращается в ничто. Их поддержала и большая группа дворян, во главе с нашим первым историком Василием Никитичем Татищевым.
Люди захотели почувствовать себя людьми. Один из близких к Петру людей, генерал-прокурор, подойдя к Дмитрию Михайловичу Голицыну, когда зашла речь об изменении государственной структуры, сказал: «Батюшки мои, сделайте так, чтоб нам головы без суда не секли!»
Я бы сказала, что это можно вынести эпиграфом к русской истории. И призыв этот, заметьте, по-прежнему остается без ответа.
Да, желательно, чтобы ответ был.
После жесткого петровского абсолютизма у представителей разных социальных групп возникла потребность почувствовать себя человеком. Именно тогда в России встал вопрос о гражданских правах, о правах человека: «Сделайте так, чтоб нам головы без суда не секли!»
В тот период это были дворяне, дальше включились разночинцы, а в 1980-е годы, в годы реформ, которые мы пережили, уже во всех слоях общества появились люди, которые желали перемен. А сегодня мы можем нащупать такую группу или хотя бы показать пальцем направление: где сегодня эти люди?
Мой покойный друг, замечательный историк Натан Яковлевич Эйдельман в своей последней книге «Революция сверху» очень доходчиво объяснял, что сильные импульсы для реформирования страны, как правило, шли сверху, а не снизу. Естественно, пока в обществе нечто не созреет – и сверху импульсов не будет. Пушкин знал цену всему происходящему в стране и говорил: «Правительство у нас – единственный европеец».
Пушкин, между прочим, и сам был европеец.
Думаю, что сегодня, как это ни печально для нашего общества, существует либеральная группа граждан, прекрасно понимающая, по какому пути нужно идти, чтобы не свалиться в яму. Но она не имеет сильного влияния в обществе и ей не дают его оказывать. Поэтому главная надежда – на понимание значительной части нашей элиты собственных интересов.
Английский историк Маколей сказал замечательную фразу: «Если не хотите, чтоб вас прогнали – проводите реформы». Так вот, люди, которые заинтересованы в том, чтобы благоденствовать вместе со страной, находясь наверху, а не бороться с какими-то катаклизмами и несчастьями, осознают необходимость реформирования. А мы это начали и бросили.
А вы много видели, чтобы кто-то с чем-то боролся?
За последнее десятилетие во втором-третьем бюрократических слоях выросла мощная группировка людей, которых абсолютно устраивает сложившаяся у нас система. У этих людей есть масса возможностей. Даже Николай Павлович – всесильный Император – однажды с горечью сказал, что Россией правит не он, а столоначальники. Он понял, что с бюрократией ему ничего не поделать.
Возвращаясь к опыту декабристов, чьи идеи оказались востребованными несколько десятилетий спустя: в некоторых странах идеи вымачивают в крови, а в России же каждая идея перед употреблением должна быть подморожена в Сибири, как в холодильнике.
Почему не вернулся Бродский?
Вас судьба свела с людьми, которые словом, насмешкой, рифмой внесли в жизнь страны новую реку, открыли на ее территории новые каналы. Вы близко общались с Бродским, при вашем участии в Фонтанном доме образовался кабинет Бродского… В одном интервью вы рассказали, что он боялся возвращаться тогда в Ленинград, потом в Петербург, потому что не понимал, как совместить в себе «два города». А другой наш великий писатель, Солженицын, не побоялся вернуться. В чем разница? Почему один так и не смог вернуться, а другой смог?
Они перед собой ставили разные жизненные задачи и считали, что у них разные функции. Бродский никогда не претендовал на положение пророка. Хотя, как всякий большой поэт, был им, но в другой, не в общественной сфере. Он никого прямо не учил жить.
Я бы сказала, больше учил умирать, чем жить.
Это тоже существенно. Некоторые мыслители считают, что жизнь – это подготовка к уходу.
Бродский, с одной стороны, очень хотел приехать, а с другой – действительно не знал, как себя вести, и очень боялся попасть в ложное положение. Он – знаменитость в своем городе, за ним бегают, творческие вечера… Мэр Санкт-Петербурга, Анатолий Александрович Собчак, очень хотел, чтобы он приехал – они даже однажды договорились.
Были у поэта и две личные причины. Одна – медицинская: он боялся. У него ведь до этого уже было уже два инфаркта. Для Бродского ехать в свой город, где недавно умерли родители, которых он не мог похоронить, был бы страшный стресс.
Но я думаю, что это как раз он бы преодолел. А было другое, и сам Бродский мне об этом однажды писал: он увез с собой свой город, который был для него необычайно важен. Поэт все время писал о Ленинграде – Ленинграде своего детства и своей юности и понимал, что вернется в другой город. Представление, которое он увез с собой, будет разрушено.
А Александр Исаевич мыслил совершенно другими категориями: для него вопрос ложного положения не стоял.
Как тяжко бесконечно оправдывать неудачи, искать победы в поражениях, ожидать, что история сама себя перепишет. Последние слова сыгранного Олегом Янковским барона Мюнхгаузена: «Как надоело умирать!»
1Русский перевод:
И если ты своей владеешь страстью,
А не тобою властвует она,
И будешь тверд в удаче и в несчастье,
Которым в сущности цена одна,…
Перевод С. Маршака)
Умей мечтать, не став рабом мечтанья,
И мыслить, мысли не обожествив;
Равно встречай успех и поруганье,
Не забывая, что их голос лжив;
Перевод М. Лозинского)