Константин Сонин – о серьёзной проблеме финансирования российских учебных заведений, а также реальных причинах этого и последствиях.
Когда я работал в РЭШ, которая сильно зависела от частных пожертвований, и даже когда я работал в Вышке, которая зависела минимально, я, бывает злился на этих частных жертвователей. И на тех, кто давалтнемалые деньги, ничего не получая взамен и особенно на тех, кто ничего не давал. Не только РЭШ и Вышке, но и Независимому университету, Европейскому университету и всем другим местам, где развивалась современная наука и образование. Могли бы давать, или могли бы давать больше. В России так и не нашлось ни Стэнфорда, ни Рокфеллера, ни Хопкинса – это только три имени американских олигархов, которые изменили научную карту мира в последние 150 лет, основав с нуля три великих университета. На футбольные клубы деньги находились, а вузам и научным институтами доставались крохи, цена одной ноги Кокорина.
Нет, ради справедливости – многие крупные бизнесмены последовательно поддерживали науку и образование. Тот же Петр Авен (который РЭШ поддерживал), тот же Олег Дерипаска (который РЭШ не поддерживал, но много лет поддерживал МГУ), те же Блаватник и Вексельберг, Михельсон, Абрамов и Абрамович в МШУ «Сколково» и многие другие. Моя профессорская позиция в РЭШ много лет поддерживалась компанией СУЭК и я даже не знаю, стояло ли за этим какое-то физическое лицо или это было корпоративное решение. (В полном соответствии с принципами о том, что профессора никак не должны зависеть от фирмы, дающей деньги на профессорскую позицию, я впервые познакомился с кем-то из СУЭК только через несколько лет после ухода из РЭШ.) Конечно, ко всем этим людям я испытываю глубокую благодарность – они дали возможность заниматься наукой десяткам людей и получить образование тысячам студентов. Но, ради той же справедливости, ни в одном случае это не был масштаб Рокфеллера или Стэнфорда. Даже не Бута, пожертвовавшего Чикаго 300 миллионов на развитие бизнес-школы в 2008…
А вот теперь, узнав про историю великих университетов побольше, я думаю, что, возможно, российские университеты (особенно те, которые не появились), институты и школы не получили денег российских миллиардеров не потому, что миллиардеры плохие. А также и потому, что у нас в эти двадцать пять лет не было прослойки людей, у которых основной работой и задачей было бы создание новых научных и образовательных центров. Даже не столько физическое, административное создание, сколько интеллектуальное, в которое бы входило объяснение крупным бизнесменам, зачем нужна фундаментальная наука и образование. В «Истории Чикагского университета”, недавней книге историка Джона Бойера, бессменного декана бакалавриата, подробно описано, сколько тратили времени и сколько прилагали интеллектуальных усилий те, кто добивался, чтобы Джон Рокфеллер дал деньги на супер-университет. Это заняло три десятка лет и десятки текстов, опросов, отчетов, убеждающих дать очередную и в очередной раз «последнюю» порцию денег. Собственно, и у Рокфеллера был, фактически, собственный научный совет, для которого он нанимал учёных на полный рабочий день (а не составлял номинальный «научный совет» из директоров институтов). И нужно было убеждать сначала их, а потом уже добираться до денег.
И этим только в Чикаго занимались самые разные люди, а ведь тогда в Америке появилось сразу несколько выдающихся научных центров. Единицы были и у нас в последние 25 лет: и Кузьминов и его соратники, основавшие Вышку, и Макаров с группой сотрудников ЦЭМИ, создавшие вместе с Гурон Офером и Барри Икесом РЭШ, и Теодор Шанин, и создатели ЕУ, но это совсем небольшой масштаб. Вышка – единственный проект четверти века, который хотя бы по физическим масштабам сравним с новыми университетами Америки столетней давности, но она-то как раз пошла по другому пути, «государственному”. Как бы это поточнее сформулировать? Меня не удивляет, что никакого нового частного университета не было создано, но и нельзя сказать, что были хорошие проекты, которые не реализовались из-за отсутствия денег. Частных денег было мало, но их было много по сравнению с проектами, которые могли бы их использовать.
Это я упрёк не кому-нибудь, а и себе адресую. Но у меня есть оправдания (помимо стандартных – нехватки ума, времени и сил). В эти пятнадцать лет, первые полтора десятилетия XXI века, слишком много надо было делать. Хотелось, чтобы российские экономисты занимались настоящей наукой и регулярно публиковались в международных журналах, чтобы студенты и школьники об этом знали, чтобы выпускники российских экономических программ поступали в лучшие аспирантуры мира, чтобы у нас были свои Мартины Вульфы, серьёзные экономические публицисты, и свои Полы Кругманы, публицисты яркие, чтобы публика и политики уважали экономистов… И как-то получается, что на все эти вызовы лучшая возможность что-то поменять – этотзаняться этим самому. Вот и пишешь научные статьи и ездишь на конференции, где оказываешься одним из двух российских экономистов среди 1000 участников, пишешь в блог, чтобы студенты и школьники читали, и пишешь в SmartMoney (чтобы быть как Мартин Вульф) и в «Ведомости» (чтобы как Кругман), и в школе преподаешь, и выступаешь перед советами директоров и разговариваешь с политиками. И ещё в Политехнический музей. В этом ничего естественного нет – Мартин Вульф научных статей не пишет и в школе не преподаёт, а Кругман, поди, не составляет программы для бакалавриата и не подбирает вручную преподавателей. А те экономисты, что ходят на радио и телевидение, не ищут плагиат у депутата Фёдорова и не составляют комиссий, в которых уважаемые, заслуженные люди подтверждают, что в фальшивой докторской сто страниц копипасты… Не, все, можно сказать, получилось, но неудивительно, что не нашлось времени и сил убедить потенциальных Рокфеллеров и Стэнфордов стать реальными.
Это все мини-предисловие к эссе «Польза от бесполезного знания» Абрахама Флекснера, основателя Института передовых исследований в Принстоне. Основателя – того человека, которые убедил местного магната, которых хотел что-то такое профинансировать типа школы для дантистов, кажется, создать институт, где ученые могут заниматься фундаментальной наукой, не отвлекаясь ни на что остальное. Эссе, которое может показаться простым и наивным, если не учитывать, что его автор создал, на пустом месте, один из центров мировой науки ХХ века.