В праздничные дни решил заняться инвентаризацией имеющихся у меня книг Издательства «Знание», в том числе тех, к публикации которых я причастен в качестве его директора. С некоторыми из них, кстати, можно ознакомиться, не покидая сайт «Новых Знаний» в разделе «Книги».
Александр ЕВЛАХОВ, главный редактор
Был у меня когда то соблазн создать “книжную полку”, а, исходя из количества книг, “стеллаж” всего вышедшего под брендом “Издательство “Знание”. Однако довольно быстро я убедился , что такая затея практически неосуществима.
Дело в том, что первое издательство «Знание» в форме товарищества было создано в Петербурге еще в 1898 году. В 1901 году его главой стал А. М. Горький и оно превратилось крупнейшее издательство, ежемесячно издающее около 20 книг количеством свыше 200 тысяч экземпляров. Отдельными изданиями с невиданными тиражами здесь выходят сочинения не только Горького, но также Бунина, Леонида Андреева, Куприна, Серафимовича, Скитальца и других. Причем авторы получали в «Знании» гонорары не сопоставимые ни с одним другим издательством.
В своем нынешнем виде Издательство «Знание» было учреждено Всесоюзным обществом «Знание» в 1951 году и, таким образом, его современная история насчитывает 70 лет. В системе Госкомиздата СССР . издательство «Знание» входило в главную редакцию общественно-политической литературы и в 1980-х г г ежегодно выпускало около 600 книг и брошюр. Издавались периодические издания – журналы «Наука и жизнь», «Знание – сила», «Химия и жизнь», «Наука и религия», а также выпускавшийся до 2021 года и прекративший свое существование вследствие банкротства подписного агентства «Роспечать» журнал «Сделай Сам».
В стенах Издательства родилась и газета «Аргументы и факты», которая в 1990 году вошла в книгу рекордов Гиннеса за самый большой тираж в истории человечества – 33 441 100 экземпляров
И хотя в этом книжном потоке немало макулатуры, я выделил бы два издания необычайно интересных.
Во- первых, продукт уже постсоветского периода «Исторический лексикон» XVII и XVIII век –фундаментальный энциклопедический двухтомник, выпущенный в 1997 и в 1998 годах и раскрывающий историю человечества в лицах.( оба эти тома изображены в начале “колонки”). Они не случайно в те годы были рекомендованы Министерством образования РФ в качестве дополнительного учебного пособия: все размещённые там статьи блестяще написаны, сочетая историческую достоверность, юмор коротких историй с отсутствием псевдопатриотических заклинаний. Получилось так, что первым вышел том, посвященный XVIII веку (его содержание), и именно он в 1997 году получил награду на международной книжной выставке в Гамбурге. Предполагалось выпустить еще десять томов такого же формата и оформления, в том числе два тома, посвященные России, однако на этот издательский проект не удалось раздобыть деньги.
Также заслуживает внимания Международный ежегодник «Наука и человечество». Он был создан в 1962 году, как было отмечено в его последнем выпуске 1997 года, в благодатную для популяризации знаний пору. Космос, атом, ДНК- все привлекало и завораживало. Все это только начиналось или разворачивалось – завоевание космоса, атомная энергетика, код наследственности – и открывало новые горизонты, и сулило новые возможности. Интерес к науке был огромный, поэтому появление такого солидного и вместе с тем общедоступного издания, выходящего под эгидой Академии наук, Общества «Знание» и ЮНЕСКО стало событием.
K тому же хрущевская оттепель располагала к укреплению контактов с другими странами. Поэтому с самого начала было решено сделать ежегодник международным, чтобы в нем публиковались не только советские авторы, но и их зарубежные коллеги. При этом ученые крупнейшие: гордость мировой науки. Основой издания был принцип: наука не имеет границ и ее достижения принадлежат всему миру, а не какой-либо отдельно взятой стране. За 35 лет на страницах ежегодника выступило более тысячи известных ученых и талантливых молодых исследователей, среди которых более 40 нобелевских лауреатов.
В их числе гость последнего выпуска ежегодника 1997 года- французский генетик Франсуа Жакоб, с которым встретился российский генетик Валентин Рыбчин, приглашенный им в Париж. Материал, который был опубликован в ежегоднике “Наука и человечество”, по словам автора, из-за организационно- финансовых трудностей 5 лет спустя занимает 10 страниц формата 84Х108, и я предлагаю вам лишь небольшой его фрагмент. А поскольку ежегодник вышел 25 лет назад, ещё в эпоху надежд, это позволяет не смотря на честное признание Валентина Николаевича в том, что эта и другие его поездки осуществлялись за счет принимающей стороны, не обозначать его статус в качестве “иностранного агента”.
Мэтр Франсуа
В программе трехдневного симпозиума «Регуляция и мастерство регуляции. В честь Франсya Жакоба» (Regulation and tinkring. A tribute to Francois Jаcob) значились имена известных ученых из разных стран, коллеги учеников Жакоба, внесших весомый вклад в развитие идей по регуляции активности генов. Имена, давно известные, хотелось узнать этих людей в живом общении. Но больше всего волновала предстоящая встреча с Мэтром. Так называли Жакоба еще в 60-е годы сотрудники его лаборатории, когда хотели подчеркнуть почтительное к нему отношение. A среди своих он был просто «Франсуа». Его трудный путь к научной карьере пролег через войну и серьезное ранение, но сами шаги в науке были стремительными.
В.РЫБЧИН. Уже многие годы я читаю курс генетики и лет десять тому назад заметил: когда рассказываешь о механизме регуляции активности генов, предложенном Жакобом и Моно, студенты воспринимают эти имена так же, как имена Пастера, Эйнштейна и других выдающихся ученых, которых уже нет с нами. Как Вы чувствуете себя в роли живого классика?
Ф.ЖАКОБ. Не надо меня рассматривать как ископаемое. Я всегда интересовался больше будущим, чем прошлым. В частности, я хотел бы знать, как включаются и выключаются регуляторные цепи в клетках высших организмов, особенно при эмбриональном развитии. Мы предсказывали с Моно, что в этом случае регуляция синтеза белков будет осуществляться на уровне транскрипции через сложную сеть регуляторных белков. Так, кажется, и есть на самом деле.
В.Р. Я вспоминаю, что в период до 1965 г. авторитет будущих лауреатов Нобелевской премии был выше за границей, чем во Франции. У Вас было 2—3 комнаты на знаменитом «чердаке» старого здания Института Пастера, оборудованных довольно скромно. Теперь же функционирует целый корпус молекулярной биологии. Сохранило ли новое поколение ученых тот прежний дух сотрудничества и дружбы, который был присущ лабораториям Львова, Моно и Жакоба? В каком направлении произошла трансформация этих лабораторий?
Ф.Ж. В тот период группа молекулярных биологов и генетиков в Пастеровском институте была довольно небольшой- человек 20—25. Все знали друг друга и должным образом оценивали. Можно даже сказать, что все исследователи работали более или менее вместе и посещали одни и те же семинары. Со временем, —конечно, группы трансформировались, разрослись и разошлись по разным направлениям.
В.Р. После получения Нобелевской премии у Вас имелись шансы остаться по-прежнему на ведущих позициях в области генетики прокариот. Однако Вы предпочли сменить тематику: с генетики бактерий на генетику животных клеток. Почему?
Ф.Ж. Я не хотел тратить всю свою жизнь на изучение пола y бактерий. Что меня в первую очередь интересовало, так это регуляция активности генов при развитии эмбриона. Прокариоты позволили понять принципы, на которых основаны механизмы включения и выключения генов. Совместно с Моно мы надеялись, что эти принципы справедливы и для эукариот*. Но это надо было доказать. Некоторое время в 1969—1971 гг. я колебался, что предпочесть: нематоду, дрозофилу или мышь. В конце концов я выбрал мышь, так как в Институте Пастера это лучше сочеталось с исследованиями по бактериологии, иммунологии, вирусологии и т.д.
В.Р. В 1965 г. совместно Ульман и Моно Вы опубликовали статью о слиянии одного из генов с регуляторной областью другого гена. В это же время Сигнер и Беквис, работавшие в Вашей лаборатории, сумели выделить фаг, который нес необычный для него бактериальный ген. Я постоянно указываю своим студентам, что эти эксперименты фактически оказались у истоков генетической инженерии. Было ли у Вас в то время ощущение, что рождается новая область генетики, занимающаяся манипуляцией отдельными генами?
Ф.Ж. Да, я думаю, что обладание, во-первых, репликоном, а, во-вторых, техникой слияния генов делало возможным манипулирование генами. Это мне казалось очевидным уже в то время, но, правда, только применительно к бактериям.
В.Р. Вы были в Москве в 1961 г. и посетили Институт атомной энергии, где в то время находилась лаборатория С.И.Алиханяна. Там почти секретно занимались бактериальной генетикой. Молодые исследователи были взволнованы встречей с Вами. Двое из них, Прозоров и Миндлин, перевели в 1962 г. на русский язык Вашу книгу с Вольманом «Пол и генетика бактерий». Она была встречена с энтузиазмом как знак добрых перемен п о отношению к генетике у нас в стране. Так что Ваше имя исторически связано с этими переменами. Знаете ли Вы, что это была первая книга по генетике после долгого периода лысенковщины?
Ф.Ж. Я очень хорошо помню мое посещение Москвы летом 1961 г. во время работы Биохимического конгресса. Наша книга с Вольманом тогда была в процессе перевода. Но я узнаю только из Вашего вопроса, что эта книга была первой книгой по генетике после «периода Лысенко».
В.Р. В 1972 г. вас пригласили посетить научные и вузовские центры Москвы и Ленинграда. На заранее объявленную вашу лекцию в Ленинградском политехническом институте собралось много слушателей, но ее пришлось отменить. Днем раньше мы с профессором Бреслером отправились на встречу в аэропорт, но самолет из Парижа прибыл без вас. Все необходимые формальности по приглашению с нашей стороны были выполнены, положительное решение было получено, но визит все же не состоялся. Что же произошло, по Вашему мнению?
Ф.Ж. Я до сих пор не понимаю… Тогда мне объяснили, что в день моего приезда в Ленинград туда же должен был прилететь президент Никсон. Поэтому полиция отменила все визы на этот день!
В.Р. Но пассажиров, прилетевших с парижским самолетом, было довольно много. Мне кажется, что на самом деле причиной явилась ваша просьба ко мне организовать встречу с Жоресом Медведевым. Я думаю, что ваше письмо прошло через КГБ, и чтобы помешать этому контакту, вам просто не дали визу. У вас, конечно, остался неприятный осадок от этого. В голове не укладывается, как это можно отказать в визе крупнейшему ученому мира. Примите мои запоздалые извинения за то, что произошло. Да и у меня, в свою очередь, после этого появились трудности с поездками за границу.
Ф.Ж. Я это слышу впервые. Значит, я не проявил достаточной предосторожности, когда излагал вам свою просьбу. Мне жаль, что я не смог приехать в Ленинград, но последствия, кажется, отразились в первую очередь на вас. И я об этом очень сожалею.
В.Р. Большинство ваших классических работ было выполнено в сотрудничестве с Вольманом и Моно. Какую роль играл каждый участник в этих двух «тандемах»-Жакоб—Вольман и Жакоб—Моно?
Ф.Ж. Я не уверен, что могу дать какой-либо разумный ответ на этот Вопрос. Надо бы задать этот вопрос каждому и ответы сравнить!
В.Р. Какой тип сотрудничества Вы предпочитаете: дружеские отношения или деловые?
Ф.Ж Конечно, дружеские. Потому что научная работа не делается в фиксированные часы, от 9 до 12 или от 14 до18 часов. Она, как наваждение, делается в любое время. Полезные дискуссии можно вести за едой, рюмкой вина, на прогулке, играя в теннис, будучи в кино.
В.Р. Вся Ваша научная карьера связана с Институтом Пастера, и, конечно, он сыграл важную роль в вашей жизни. Очевидно также, что принесли ему славу вы и другие лаурeаты Нобелевской премии, которые здесь работали. Возглавляет ли по-прежнему Пастеровский институт исследования по биологии и молекулярной генетике во Франции?
Ф.Ж. Большим преимуществом Института Пастера было и является то, что он существует на частные фонды. Поэтому он более гибок в своих действиях. чем государственные организации, такие, как университеты или Национальный Центр научных исследований. Наш институт мог и ныне может приглашать людей, которые не имеют классического образования, таких как я, например. И не случайно, что во Франции именно в Пастеровском институте смогла зародиться и развиться молекулярная биология. Не случайно, что именно в Пастеровском институте был выделен вирус СПИДа.
В.Р. В своей книге «Le jeu des possibles» Bы отметили, что сегодня молекулярная биология развивается в линейном измерении, т.е. наиболее важные результаты черпаются из анализа ДНК. Не кажется ли вам, что программа «Геном человека» может помешать развитию биологии в двух и трех измерениях? Какое направление молекулярной биологии кажется вам наиболее многообещающим? Как вы себе представляете биологию будущего?
Ф.Ж. Я хотел сказать, что мы хорошо понимаем вещи в одном измерении. Но мы пока еще плохо понимаем, как информация, расположенная линейно вдоль молекулы ДНК, может быть переведена и трансформирована в два и три измерения. Мы еще плохо понимаем, например, правила, которые заставляют последовательность аминокислот складываться в определенную трехмерную структуру. Проект «Геном человека» запущен. Рано или поздно будет определена полная последовательность ДНК серии организмов и одного или нескольких человеческих индивидуумов. Вопрос состоит в том, делать это нужно срочно или нет. Что касается меня, я не думаю, что это срочно, время еще есть. И нужно начинать с того, что интересно в первую очередь, т.е. с анализа функционирующих генов и их копий (КДНК). Я считаю, что изучение эмбрионального развития, нервной системы, генетических болезней и некоторых вегетативных систем наиболее важно в настоящее время. И именно эти области наиболее многообещающи.
В.Р. Только что прошедший симпозиум по регуляции активности генов был организован в вашу честь. Приезжали многие ваши ученики и коллеги. Выступая с докладами, они подчеркивали, что их работы являются развитием и следствием ваших идей. Какое событие было самым важным в вашей жизни? Есть ли что-то такое, что вы хотели, но не смогли сделать?
Ф.Ж. Я был очень взволнован этим симпозиумом. Мои бывшие коллеги и ученики приехали, чтобы рассказать, в каком состоянии находятся работы, многие из которых были начаты в моей-лаборатории. Всегда трудно сказать, какое событие является самым важным в жизни. Я думаю, что это было ранение во время войны осколками гранаты. Но я остался жив и как бы родился заново. Именно из-за ранения я должен был оставить мысль сделаться хирургом и, попробовав себя во многих занятиях, в конце концов стал биологом в Институте Пастера. Конечно, есть много вещей, которые я хотел, но не смог сделать. Например, стать хирургом.
В.Р. Идут ли ваши дети по вашему пути, пути ученого, или они предпочли другую стезю?
Ф.Ж. Каждый из них пошел своей дорогой. Старший сын философ. Дочь Издатель. Второй сын банкир. Все это вносит разнообразие в нашу семейную жизнь.
В.Р. Из Вашей книги «La statue interieure» видно, что вы человек левых убеждений. Является ли это следствием вашего участия в Сопротивлении? На ваш взгляд, каким должен быть путь Человечества к установлению Свободы, Равенства, Братства? Ф.Ж. Мой отец был человеком левых убеждений, и мое участие в Сопротивлении лишь укрепило меня в этой приверженности. После войны друзья предлагали мне вступить в компартию, но я постоянно отказывался, так как считая коммунистов слишком фанатичными и говорящими много вздорного. Самая большая трудность для Человечества-это достигнуть сочетания социальной справедливости и свободы. А главная проблема ближайшего будущего- это помощь странам третьето мира в улучшении их положения.
В.Р. Что бы вы хотели пожелать молодым людям, решившим посвятить свою жизнь Науке Такой вопрос был задан когда-то академику Павлову, тоже Нобелевскому лауреату.
Ф.Ж. Молодых, которые сейчас приступают к исследованиям, ожидают волнующие времена, так как наука и технология находятся на подъеме. Но им нужно внимательно следить за использованием и применением результатов своих исследований. Слишком часто они поворачиваются Политиками и военными к неприемлемым целям. Нужно изучать строение материи, но это не обязывает ни в коей мере делать атомные бомбы или плохо сконструированные ядерные реакторы. В задачу ученых входит объяснять, что они делают и как нужно использовать приобретенные знания. Они обязаны говорить правду, всю правду и только правду. –
Валентин Рыбчин, доктор биологических наук, профессор
.
Издательство “Знание” я возглавил через полтора десятилетия после того, как вышли и этот последний том ежегодника “Наука и человечество”, и энциклопедический двухтомник “Исторический лексикон”. В последующие 15 лет ничего сравнимого с ними по высоте интеллектуальной планки не выходило.
С многими из книг, издававшимися под моим руководством, связаны разные истории. Вот, к примеру, книга культуролога Игоря Яковенко «Мир через призму культуры». Она долго готовилась. А когда в 2013 году оказалась в печати, выяснилось, что появились новые требования к издательской продукции (тогда они еще не приобрели современного размаха) и благодаря наличию в этой книге главы о ненормативном анекдоте на её обложке должен стоять знак «18+».
Или его следующая книга «Россия и модернизация». Опять же «история с обложкой», но по иной причине. Рассматривая проблему отечественной модернизации, использования ненормативной лексики автор удачно избежал. Тем не менее, из содержания написанного было ясно, что в оценке Игоря Григорьевича с модернизацией и её перспективами в нашей стране дело обстоит как бы не очень. Он пишет: “Под видом модернизации продвигается регресс и возврат к традиционным сценариям: традиционные- имперские формы государственности; традиционные стратегические цели- мировое господство, традиционное противостояние Западу. Один народ, одна партия, одна вера и т.д.” В результате около десятка предлагавшихся вариантов обложки были отметены, а ясности что все же на ней размещать не прибавилось. В итоге обратились к классике, и ее украсила репродукция знаменитой картины Иеронима Босха «Извлечение камня глупости» (1475- 1480 гг.), так поразившая меня когда- то в музее Прадо.
Очень горжусь я и изданными у нас книгами такого культуролога, как Андрей Пелипенко. О его творчестве и, вероятно, главных книгах его жизни “Глобальный кризис и судьбы Запада” и “Контрэволюция” можно также прочитать на главной странице “Новых Знаний” в разделе “Чем актуален наш автор А.А.Пелипенко?” .
Еще «история с обложкой», касающаяся книги, изданием которой было также невероятно интересно заниматься. Это книга «Понимая девяностые», которая, как было сказано в аннотации «не только писалась, но и «складывалась» из наиболее интересных выступлений на Международной конференции, посвященной 80-летию Первого Президента России Б.Н.Ельцина». Ее содержание, состоящее из таких разделов, как «Конструируя новое государство» и «Создавая новую экономику», «Утверждая свободу» и «Становясь понятными другим», в отношении обложки при обилии иллюстративного материала также породило споры. Они сохранились и после выхода книги с изображением на переплете экскаваторных работ на фоне кремлевских зданий. К слову сказать, к открытию в Екатеринбурге Ельцин Центра именно эта книга с той же обложкой была переиздана…
Невозможно обойти стороной и художественную литературу. Причем, не 35 томов серии «Новая библиотека русской классики- обязательный экземпляр», благодаря поддержке Фонда «Президентский центр Б.Н.Ельцина» пополнившие библиотеки страны, а единственный том зарубежного классика Джорджа Оруэлла. Почему? Ответ прост: объединенные в единый изданный нами сборник «Наперекор порядку вещей…» документальные книги писателя, сказавшего как-то: «Быть честным и остаться в живых- это почти невозможно…», ранее в нашей стране не публиковались.
История появления этой книги такова. Однажды ко мне зашёл мой давний товарищ Вячеслав Недошивин- лучший знаток мест, связанных с поэтами «серебряного века, в Москве, Петербурге и Париже и один из лучших оруэлловедов, защитивший в 1985 году о нём и его творчестве кандидатскую диссертацию. Он сказал, что другой знаток творчества писателя- живущая в Петербурге Вера Домитеева, как раз занята переводом, как она выразилась, «четырех хроник честной автобиографии». Я отправился в город первой половины моей жизни, и мы с ней договорились, что перевод будет передан ей в издательство «Знание».
Больше трех других меня поразила написанная Оруэллом книга «Памяти Каталонии», которую издатель в Англии отказался печатать и до прочтения которой я (только тогда осознав это) крайне примитивно представлял себе гражданскую войну 1936г в Испании едва ли не единственная война ради «смысла жизни» и за «человеческое достоинство». Сам Оруэлл на вопрос за что дрался, ответит: «За всеобщую порядочность…» Об этом и многом другом можно прочитать в написанной год назад моей колонке главного редактора “Оруэлл: превратности судьбы и русский след”
Еще одна книга, издавать которую было для меня удовольствием.. Это книга Григория Файмана “Неформат” объединившая три его произведения. Первое- “Дневник доктора Борменталя”- авторское расследование “игр” молодой советской власти с Ильей Ивановым, ученым- биологом, одержимым идеей скрестить человека и обезьяну. Второе – “Miserable”(что в переводе с французского означает не только “несчастный”, но также и “негодяй”- пьеса о тайном изучении по поручению Николая I его главными жандармами А. Бенкендорфом и В. Дубельтом творческого наследия и поступков А.С. Пушкина, предпринятом после смерти поэта в ночь с 14 на 15 марта 1837 года. И, наконец, “Кинороман Михаила Булгакова”- о перипетиях, связанных с написанием сценария к фильму “Мертвые души”. Автор книги, по воле случая родившийся 27 апреля 1939 года, в день, когда Михаил Булгаков впервые прочитал друзьям свой новый роман “Матер и Маргарита”, – историк театра и литературы. Значимый пласт жизни Григория Самуиловича- творческое сотрудничество с Юрием Петровичем Любимовым в театре на Таганке. Именно в эти годы главным делом его жизни становится творчество М.А. Булгакова.
Книга “Неформат”, о которой идет речь, увидела свет в конце 2013 года. Общество “Знание” России- учредитель нашего Издательства стало тогда организатором конкурсов на получение НКО президентских грантов и в силу этого обстоятельства оказалось под особым контролем кураторов из Администрации Президента, Трудно понять почему, но после изучения всего изданного нами, наибольшее неудовольствие у чиновников вызвал именно этот сборник Григория Файмана. Со мной они на эту тему не встречались, предпочтя высказать замечание руководству Общества “Знание”, так что выяснить, почему из всех изданных нами авторов наиболее нежелателен именно Файман, мне не удалось.
Возможно это объяснение автором неудачи со сценарием фильма “Мёртвые души”, написанного М.А. Булгаковым в 1934 году тем, что в его интерпретации гоголевские герои у любого из наших современников не оставляли сомнения в том, что “фильм про нас”.
Или слова шефа жандармов генерала Бенкендорфа в пьесе “Miserable” о том, что “Пушкин был и великий поэт и великий либерал, то есть ненавистник всякой власти…”
Не исключено, также, что это прогноз Файмана относительно возможных итогов скрещивания обезьяны и человека когда “соединение людской злобы и звериных инстинктов порождает страшных чудовищ, которые овладевают миром.”
Хотя может быть все намного проще: сочиненное Файманом – литература понятная любому читателю в отличие от написанного учеными -культурологами А. Пелипенко или И. Яковенко.
—