20.01.2011

В 2009 году ушел из жизни академик Виталий Гинзбург. Вспоминает знаменитого ученого его коллега, сотрудник Института ядерной физики СО РАН, советник РАН, член бюро Отделения физических наук РАН, председатель Комиссии по борьбе с лженаукой и фальсификацией научных исследований РАН, автор серии книг о лженауке, академик РАН Эдуард Кругляков.

Алла Аршинова

– Эдуард Павлович, когда Вы познакомились с Виталием Гинзбургом?

– Это произошло в середине 90-х гг., примерно 96-97 гг.., на общем собрании. Кто-то показал меня Виталию Лазаревичу, он сам подошел, спросил, я ли написал статью «Что же с нами происходит?». Эта статья пошла гулять по разным странам. Мне известно около 20 изданий, которые ее опубликовали. Она и ему попала в руки. Насколько я понял, из-за этой статьи, и нескольких следующих, он и рекомендовал меня в председатели Комиссии по борьбе с лженаукой и фальсификацией научных исследований. У нас состоялся очень душевный разговор, во время которого Виталий Лазаревич сказал: «Просто невозможно дышать, черт знает, что в стране делается». Так поговорили и расстались. А после того, как комиссия была организована, мы с ним очень часто встречались, созванивались. Последний раз я ему звонил буквально за неделю до кончины. Мы обычно очень долго разговаривали, обменивались мнениями на самые разные темы.

– О чем?

– О делах, самых разных. Мы писали письма в правительство, президенту страны. Писали мы о перегибах в реформировании страны, о засилье лженауки в СМИ, о проникновении религии в светские школы, о шпиономании. Например, выступили в защиту моего бывшего аспиранта В.Данилова, которого обвинили в шпионаже в пользу Китая. Обвинение смехотворное, но половину срока – шесть лет – он уже отсидел.

– Виталия Лазаревича называют «физиком-универсалом». Почему?

– Гинзбург – блестящий физик-теоретик, оставивший след во многих разделах современной физики. Прежде чем мы к этому перейдем, я бы хотел добавить, что это великий гражданин России, внесший огромный вклад в становление гражданского общества, непримиримый борец с мракобесием, совесть нации. Около 70 лет он проработал в ФИАНе (Физическом институте им. П. Н. Лебедева Российской академии наук – прим. автора), фактически с момента окончания МГУ. Это институт, из которого вышли многие советские лауреаты Нобелевской премии по физике. Первая была вручена Черенкову, Тамму и Франку. Потом – Басов, Прохоров. Среди физиков ФИАНа у Гинзбурга была третья.

Формально Виталий Лазаревич был учеником Игоря Евгеньевича Тамма. Но он считал себя одновременно и учеником Ландау. Если работать с Таммом он стал еще совсем мальчишкой, то с Ландау он был уже постарше, поэтому они очень быстро перешли «на ты», а это редкий случай. С Ландау мало кто был «на ты». Самая важная совместная статья у них была по сверхпроводимости. Велик вклад Виталия Лазаревича в электродинамику, в распространение радиоволн, в физику плазмы. И для меня, и для многих физиков во всем мире его блестящая книга «Распространение радиоволн в плазме» – это настольная книга. Она у меня затрепанная, старая, но, тем не менее, я к ней часто обращаюсь.

– Раз зашла речь о физике плазмы, прокомментируйте, пожалуйста, вклад Виталия Лазаревича в создание термоядерного оружия!

– У меня с ним был разговор на эту тему, но он всегда уклонялся от нее, говорил, что недолго проработал в этой области.

– Но, тем не менее, ему дали за это орден Ленина и Сталинскую премию первой степени.

– Да, дали. Я могу Вам сказать, за что. Эпопея водородной бомбы началась еще в сороковых годах. Мы еще не испытали атомную бомбу, а уже раньше, чем американцы, начали работать над водородной, для которой атомная была необходима в качестве запала. Первые решения были основаны на использовании изотопов жидкого водорода – дейтерия и трития. Кстати, трития на Земле нет. Его еще нужно было создать. Но это отдельная проблема. Подобная бомба была бы неподъемной. На чем ее доставлять? Нужны были самолеты, которых не было. Виталий Лазаревич предложил воспользоваться твердым веществом – соединением дейтерия и лития (дейтерид лития). Гениальная идея Виталия Лазаревича заключалась в следующем. Если воспользоваться атомной бомбой в качестве запала водородной, то образующиеся нейтроны при взаимодействии с литием образуют тритий. Ну а тритий, вступая в ядерную реакцию с дейтерием, выделит в сотни раз больше энергии, чем в случае взаимодействия дейтерия с дейтерием. Это действительно гениальная догадка, она была сделана еще в 1947 году. И когда компактная водородная бомба была взорвана, конечно, он сразу стал лауреатом Сталинской премии.

Кстати, Никита Сергеевич Хрущев настаивал, что мы должны показать всем «кузькину мать» и для этого взорвать самую мощную бомбу в сто мегатонн. Многие физики считали, что это очень рискованно. Комиссия пришла к выводу, что последствия могут оказаться непредсказуемыми. Сторговались на том, что будет все-таки 50 мегатонн. Это была бомба, построенная по принципам Виталия Лазаревича. Так вот, когда бомба была построена, она имела длину около 8 метров и поперечник около 2, 5 – 2, 8 метра. Я ее видел. На чем ее доставлять? Был самолет, ТУ-95, если мне память не изменяет. У него вырезали брюхо, весь низ, и подвесили снизу на тросах бомбу. Этот самолет мог только взлететь, избавиться от бомбы, и только после этого сесть. А с бомбой он приземлиться уже не мог. Такие были условия. Ее взорвали в районе Малой Земли на высоте 4,5 километра. После чего три дня были сияния по всей Земле.

Мы не завершили разговор о вкладе В.Л.Гинзбурга в науку. Можно говорить о развитии теории фазовых переходов, он много сделал здесь, но, пожалуй, самым любимым у него было направление исследований, связанное с теорией сверхпроводимости. И когда он получал Нобелевскую премию, он сказал следующее. «Почему я занялся сверхпроводимостью? Сверхпроводимость реализуется при очень низких температурах. А когда нас эвакуировали в Казань во время войны, то было ужасно холодно, и лучше всего думалось о физике низких температур». Виталий Лазаревич любил пошутить.

После того, как они с Ландау сформулировали принципы низкотемпературной сверхпроводимости, которая осуществляется при температурах ниже четырех градусов Кельвина, уже в 60-х гг.., размышляя об этих проблемах, Гинзбург предположил, что можно достичь сверхпроводимости при существенно более высоких температурах. Он назвал это высокотемпературной сверхпроводимостью. Он написал книгу по сверхпроводимости, где изложил свои соображения по поводу высокотемпературной сверхпроводимости. Надо сказать, подавляющее большинство физиков отрицало эту возможность. Когда в 80-х гг.. высокотемпературная сверхпроводимость была открыта, начался страшный бум. Увы, мы упустили возможность быть первыми, хотя, на мой взгляд, высокотемпературная сверхпроводимость вполне могла появиться в Советском Союзе. Не появилась.

В последнее время Виталий Лазаревич начал рассуждать даже о так называемой «комнатной» сверхпроводимости (надо подчеркнуть, что высокотемпературная сверхпроводимость является таковой лишь по отношению к той, которая наблюдается при температуре ниже 4К, или – 269С. По житейским же понятиям ее никак нельзя называть высокотемпературной: она возникает при температуре ниже – 100С). Гинзбург в последние годы мечтал о сверхпроводимости, которая сможет существовать при температурах, близких к комнатным. Это пока только мечты, хотя, он был убежден в том, что это возможно, до самой смерти.

Он очень много сделал для астрофизики. Вообще говоря, он был одним из основателей теоретической астрофизики, и те успехи, которые сейчас существуют в мире по экспериментальной астрофизике, когда мы начали обнаруживать источники гамма-излучений, квазары и так далее, – во всем этом есть вклад Виталия Лазаревича.

Он заканчивал МГУ по кафедре оптики. У него есть очень неординарные работы по физической оптике. Именно он создал квантовую теорию черенковского излучения, того самого, за которое дали Нобелевскую премию. Виталий Лазаревич создал квантовую теорию для этого излучения, создал теорию переходного излучения. Что это такое? Мы привыкли к тому (а в те времена – тем более), что электрон может излучать только в случае, если он движется ускоренно. Как ускоряется, ускоряется или тормозится, или движется по окружности, в магнитном поле, – неважно. В любом случае, это ускорение, и электрон может в этом случае излучать. Но если он движется равномерно и прямолинейно, он излучать не может. Так вот, переходное излучение – это излучение, которое происходило при постоянстве скорости движения электрона по прямой. Такое излучение наблюдается, когда электрон переходит из среды в среду.

Почти тогда же, в 1947 году, он предложил устройство под названием «ондулятор», без которого сегодня немыслимы лазеры на свободных электронах, источники синхротронного излучения. И хотя ондулятор является исключительно важным элементом упомянутых установок, к своей причастности к упомянутым источникам он относился с абсолютным равнодушием.

– А почему?

– Однажды во время Общего собрания РАН академик Г.Н.Кулипанов и я встретились с В.Л.Гинзбургом и спросили его: – Виталий Лазаревич, а почему Вы в Ваших книгах ни разу не упоминаете ондулятор? Он ответил: «Да ну, что старье вспоминать!». Мы возразили: «Между прочим, сегодня без ондуляторов невозможно представить себе лазеры на свободных электронах!». На что он сказал: «Серьезно? Ну так и напишите об этом сами!».

– Можно ли сказать, что Виталий Лазаревич стал одним из последних «физиков-универсалов»?

– Пожалуй, да. Можно.

– Виталий Лазаревич очень много времени уделял общественной деятельности.

– Его активность была удивительна. Я бы хотел упомянуть, что в течение многих лет он возглавлял общий московский семинар по теоретической физике. Это был театр одного актера. Виталий Лазаревич сам определял, что наиболее важно. Каждый семинар начинался с новинок. Он просматривал журналы, и прежде чем выступал докладчик, которого он пригасил на семинар, он минут десять излагал, что важного произошло в мире физики, в мире науки за прошедшую неделю. Семинар-то еженедельный был. На самом деле, наверное, получалось провести его в среднем раз в полторы недели, из-за каникул и праздников. Тем не менее, за 40 лет состоялось 1700 семинаров.

– И доступ на них был открытый?

– Да, это происходило в конференц-зале Физического института, я там бывал тоже.

– Много слушателей приходило?

– Много. Это зависело от семинара. Понимаете, в чем дело… Есть разные направления науки, в которых участвует разное количество физиков. Как правило, у Виталия Лазаревича были семинары, которые вызывали большой интерес. Так что, как минимум, две трети зала там было, – человек 300. Я присутствовал на последнем семинаре, а всего там был дважды. Он сказал, что больше он этот семинар тащить не может.

Несмотря на возраст, более 10 последних лет жизни он оставался главным редактором известного журнала «Успехи физических наук», и это не был «свадебный генерал», он действительно редактировал статьи, рекомендовал авторов. Были, конечно, ошибки. Мы с ним как-то сцепились по поводу статьи Шноля.

– А в чем был предмет разногласий?

– А предмет состоял в том, что Шноль, биолог, написал о том, что интенсивность излучения радиоактивного источника периодически менялась во времени. С точки зрения физики этого не могло быть. А Виталий Лазаревич эту статью опубликовал. Я Виталию Лазаревичу говорил, что этого не может быть, впрочем, не я один. Впрочем, после статьи Шноля он опубликовал возражения оппонентов, так что все было в порядке. Но это редкий случай. Он очень хорошо чувствовал, что есть наука, а что – не наука.

– Журнал изменился с приходом Виталия Лазаревича?

– Наверное, нет. До этого там был Борис Борисович Кадомцев, тоже человек очень широких взглядов, очень эрудированный. Фактически каждый из них пытался реализовать свои симпатии в журнале. Последние три или четыре года Гинзбург заставлял меня написать обзор по современным открытым магнитным системам для удержания плазмы. Я ему обещал, но ничего не получалось, потому что времени не хватало. Теперь, я думаю, сделаю этот обзор. Откуда это требование Гинзбурга написать обзор? Он интересовался, как у меня дела, чем я занимаюсь. Я ему рассказал, и он пришел в восторг, сказал, что это обязательно надо опубликовать. В общем, он широко смотрел на мир. Узнавал, что интересного происходит, и сам лично обращался к физикам с предложением о публикации. И поскольку и Кадомцев, и Гинзбург – энциклопедисты с широкими взглядами, я думаю, что в этом смысле мало, что изменилось. Разве что сама физика меняется, появляются новые разделы.

Не по своей воле он на какое-то время попал в политики, когда Горбачев был у власти, и началась перестройка. Выборы в Верховный Совет знаете, какие были. Анекдот даже есть такой: « – Арбуз, выбирай, выбирай арбуз! – Как выбирай, он же один? – Ну ты же в Верховный Совет выбираешь!» Когда начали менять систему, было определено, что Академия делегирует 25 человек на Съезд народных депутатов. И этих людей избирала Академия. Гинзбург стал вторым номером после Сахарова. Он добросовестно работал там в какой-то парламентской комиссии, участвовал в заседаниях съезда.

– В чем заключалась гражданская позиция Виталия Лазаревича?

– Он считал, что тоталитарный режим – это очень плохо, что он подавляет, что необходимо демократическое общество. Тем не менее, он очень болезненно воспринимал развал Советского Союза, потому что это, конечно, было отрицательное событие: рвутся связи, и научные, и родственные, какие угодно. Глупость – разделять государство на много государств. Это он болезненно воспринимал, хотя и приветствовал развал прежнего строя. Он стоял за свободу личности и за то, чтобы государство оставалось светским. И когда началась эта борьба, то, конечно, в первых рядах был Виталий Лазаревич. И, наконец, он очень хорошо проявил себя, когда началась шпиономания, когда начали сажать ученых. Впрочем, гражданскую позицию он демонстрировал еще во времена тоталитаризма. Когда Сахарова отправили в ссылку, это было в брежневские времена, Гинзбург регулярно ездил к нему в Горький.

– И не подписал ни одного документа против Сахарова.

– Конечно. Но «подписал – не подписал» – это другое дело, а здесь – невольная демонстрация для властей. Все это видели, не исключено, что кто-то доносил. Но он ничего не стеснялся.

– Почему это никак не сказалось на его жизни?

– А что ему могли сделать? Это всемирно известный ученый.

– Всем же могли.

– В каком-то смысле, Сахарову тоже смогли. Но его не убили, не посадили в тюрьму, его просто выслали из Москвы. Максимум, что могли сделать – это выслать и самого Гинзбурга. У него и жена появилась из ссыльных. Вы знаете, за что сидела его жена?

– За что?

– Она еще до войны училась на мехмате. Товарищ Сталин ездил домой из Кремля по Арбату. А она жила на Арбате. Ее взяли за то, что она готовила покушение и должна была стрелять из окна своей квартиры в товарища Сталина. А окна у нее выходили во двор. Поэтому ее не расстреляли, и дали даже не 10 лет, а поменьше. Она сидела как раз в Горьком. Там Гинзбург с ней и познакомился, и опять-таки, это были суровые времена. Жениться на враге народа, будучи членом партии – это поступок. А в партию он вступал молодым человеком, и много не знал и не понимал. Хотя, думаю, что какие-то вещи он уже осознавал, потому что с Ландау он был достаточно близок, а Ландау не лебезил перед властями, чудом вышел из тюрьмы. Таковы штрихи к личным качествам В.Л.Гинзбурга. На события, которые происходили в стране, он реагировал очень быстро. По любому вопросу, будь это мракобесие, будь это шпиономания, и так далее. И по каждому поводу принимал меры: писал открытые письма, писал непосредственно президенту. Много писем мы с ним составляли вместе.

Мы уже говорили о том, что он боролся за сохранение России как светского государства всеми доступными способами. Я хорошо помню передачу, где он сцепился с церковниками, это была передача Савика Шустера – спор сторонников светского образования в школах и религиозного. Виталий Лазаревич был на высоте.

Письмо президенту по поводу клерикализации мы с ним обсуждали ни раз, потом я подготовил текст, с которым были ознакомлены 10 академиков. По-моему, предложений что-нибудь подправить не было.

Он много выступал по шпиономании. Письма по поводу ученых–»шпионов» писались в самые разные инстанции. Моя роль по сравнению с его просто несопоставима. Я подписывал лишь малую часть таких писем.

– А была ответная реакция?

– Иногда бывала. Например, когда мы написали в ФСБ по делу Данилова, что это было судилище, а не суд, привели ряд фактов. В ответ получили отписку…

– Его обвиняли в шпионаже для Китая?

– Обвиняли. Только если бы суд был открытым, по этому поводу его бы не посмели обвинить. Но хватит об этом. 

Вот совершенно другая история. Виталий Лазаревич сильно негодовал, когда начались попытки реформирования РАН сверху. Конечно, он прекрасно видел недостатки Академии Наук, но однозначно считал, что реформировать академию должны ученые, а не чиновники. Наиболее ярко он высказал свою позицию в известном письме правительству «Не разрушайте цивилизацию» (2005 год), где он был одним из авторов письма. В моей книге «Ученые с большой дороги 2» оно есть.

– Около пяти лет назад у Виталия Лазаревича отказали ноги. Он оказался привязанным к дому. Но даже в этих условиях продолжал работать. У него была чудовищная работоспособность.

– Я уже говорил, что он мечтал о сверхпроводимости при комнатных температурах. Но для того, чтобы приблизиться к такому эффекту, надо иметь лабораторию сверхпроводимости, и он мечтал, чтобы такая лаборатория появилась в ФИАНе. У нас есть Институт физических проблем, где работают с низкими температурами, но они занимаются только низкотемпературной сверхпроводимостью при температуре жидкого гелия. А высокотемпературной сверхпроводимостью в серьезном виде у нас никто не занимается. И вот Виталий Лазаревич мне позвонил и сказал, что после долгих размышлений решился и написал письмо Путину. Я письма, к сожалению, не видел, и зря не спросил, потому что, я думаю, оно очень интересное. Он должен был написать, что последует, если мы победим. В обращении он обосновал, что ФИАН обладает достаточным количеством квалифицированных кадров, нужно просто помочь и предоставить средства на то, чтобы организовать такую лабораторию. Через некоторое время ему позвонил Министр науки и обрзования А.А.Фурсенко. Состоялась обстоятельная беседа, и Министр пообещал решить вопрос организации лаборатории.

Это было года 2 – 2,5 назад. Потом Виталий Лазаревич говорил, что все это тянется, тянется, тянется… И все-таки недавно вопрос решился. ФИАНу перечислили средства. Институт освободил старое здание, которое привели в идеальное состояние, и вот сейчас оно полностью отделано, закуплено необходимое оборудование, и лаборатория высокотемпературной сверхпроводимости в ФИАНе – практически решенный вопрос. Мне кажется, что эта лаборатория и будет лучшим памятником Виталию Лазаревичу. А если он окажется прав, то даже трудно себе представить, что это принесет нашему государству. Вы, наверно, не знаете, сколько электроэнергии тратится впустую на линиях электропередач? Это жуткие средства. И если посчитать экономию, это будут, наверное, сотни миллиардов, может быть, триллионы рублей.

– А этим занимаются?

– Я не знаю. Кроме пальцевых соображений он ничего не высказал по этой части. По крайней мере, на его эрудицию можно полагаться, это не дилетант.

– Известны ли Вам какие либо подробности присуждения Нобелевской премии В.Л.Гинзбургу?

– За три дня до объявления Гинзбурга лауреатом Нобелевской премии я был у него в гостях. Мы сидели втроем: вместе с нами на кухне, где мы беседовали, присутствовала супруга Виталия Лазаревича, Нина Ивановна. Он сказал, что в сегодняшней ситуации получить Нобелевскую премию российским ученым – дело практически безнадежное. Во-первых, слишком много лоббистов из США осаждают Нобелевский комитет. Я возразил, что если есть работа экстра-класса, ее не посмеют проигнорировать. Тут Виталий Лазаревич отметил еще одну причину. Наши ученые, – те, которые получают запросы из Нобелевского комитета (кого они считают достойным Нобелевской премии и почему) – очень ленивые. Мало, кто из них отвечает на такой запрос. Пришлось возразить. Конечно, у меня опыт небольшой, но во всех тех случаях, когда мне присылали такой запрос, я посылал в Стокгольм анкету с развернутым обоснованием по поводу представляемого мной номинанта. Мне почему-то кажется, что большинство ученых все же поступает ответственно. Не знаю, переубедил я Виталия Лазаревича или нет, но три дня спустя он был провозглашен лауреатом Нобелевской премии….

– А кого Вы рекомендовали?

– В письме Нобелевского комитета содержится строгое предупреждение: в случае, если станет известна ваша рекомендация, номинант снимается с рассмотрения.

– А почему такой большой зазор между разработками и вручением премии? Работа, за которую Виталию Лазаревичу дали премию, велась с 50-60х гг, а наградили только в 2003.

– Нобелевский комитет так действует в большинстве случаев. Номинируемые работы должны получить широкое признание научной общественности. Ведь бывали случаи, когда открытия «закрывали». Впрочем, в некоторых редких случаях правило длительной выдержки нарушалось. Так, за высокотемпературную сверхпроводимость дали премию то ли в тот год, то ли на следующий год. Обычно же премии дают с большим опозданием. В этом ничего плохого нет, кроме того, что номинант может умереть.

– Что-то изменилось в деятельности Виталия Лазаревича после премии?

– В 2003 году он получил премию. К сожалению, вскоре после этого он перестал ходить. Но по своей натуре он не мог оставаться без дела, поэтому начал усиленно заниматься общественными делами. А Нобелевская премия ему в этом, естественно, несколько помогала. Хотя сам он никак не изменился.

– Виталий Лазаревич стал инициатором создания Комиссии по борьбе с лженаукой и фальсификацией научных исследований. Как он оценивал результаты ее работы?

– Он считал, что комиссия мало делает. Кстати говоря, по этой причине я расширил комиссию до 42 человек с 12-и. А 12 человек – это была инициатива самого Виталия Лазаревича, и первый состав комиссии со мной не согласовывался. А второй состав – это мой состав. И некоторых людей, которые были включены в первую комиссию, я исключил из второй.

– Почему?

– А зачем мне нужны люди, которые ничего не делают?

– А Валерий Рубаков остался?

– Рубаков остался. Но тоже мало делает, между прочим.

– В интервью для радио «Эхо Москвы» Виталий Лазаревич сказал: «Я сам, как и многие, пострадал от цензуры». О чем речь?

– Про это я не знаю. Если он говорил о том, что безжалостно и бессовестно вырезаются целые куски из текстов и выступлений, это, конечно, справедливо. У меня были случаи, когда я смотрел передачи со своим участием. Я там присутствую, действительно, но ни слова не говорю. Почему? – Кощунственные вещи говорил. Так что не приходится удивляться, когда у Виталия Лазаревича исчезали куски весьма нелицеприятных выступлений.

– Виталий Лазаревич выступал против ценза при выборах в РАН.

– До недавнего времени никаких цензов не существовало. При Черномырдине появились «молодежные» вакансии. Виталий Лазаревич воспринимал это новшество в штыки. Моя позиция по этому вопросу выглядела соглашательской. С одной стороны, введение ценза я считал неправильным, но с другой стороны, Академия становится все старше и старше. Хотя бы временно, нужно принимать меры по ее омоложению. Но Гинзбург стоял на своем. Я ему говорю: Виталий Лазаревич, вот были выборы с цензом. Рубакова выбрали на «молодежную» вакансию. Ну что это плохо? Выбрали очень хороших физиков. К тому же, некоторые из людей почтенного возраста не составляют конкуренцию. Рубаков мог бы проиграть кому-то только потому, что у него есть один недостаток: он моложе. К тому же на выборах без ценза работает идиотская логика – «У него еще есть время, он еще успеет». Я слышал такие разговоры. Два равных кандидата, один постарше, второй помоложе. При прочих равных условиях выбирают того, кто постарше. Это неправильно, конечно. Иногда мне казалось, что с моими доводами (по поводу временного введения ценза он почти согласился. Но Виталий Лазаревич жестко стоял на своем…

– Виталий Лазаревич упоминал об открытии специальных мест в РАН для женщин. Насколько это реально?

– Не берусь комментировать. Мне кажется, что разницы между молодежными и женскими вакансиями не должно быть. Тут нет логики. Если вы против молодежных вакансий, почему вы считаете, что женщинам нужно давать привилегии? С какой стати? Недавно некая женщина получила академическую премию. Я посмотрел ее послужной список, и что же? Если бы сейчас были выборы, ее следовало бы избрать безоговорочно. И вопроса не возникнет никакого. А специально делать поощрения, по-моему, неправильно.

– Виталий Лазаревич считал своими учителями Тамма и Ландау. А он для кого стал учителем?

– Да весь ФИАН, и не только ФИАН. Там, надо сказать, образовалась замечательная школа физиков-теоретиков, в которую входят много высококлассных ученых. Ко многим Виталий Лазаревич был неравнодушен. Я очень хорошо помню, как он со знанием дела агитировал, когда еще ходил на заседания, за того или иного своего ученика.

– За кого, например?

– Это Максимов, например, физик-теоретик, которого на последних выборах выбрали. Он ученик Гинзбурга. Виталий Лазаревич очень за него ходатайствовал. Академик Гуревич, первоклассный теоретик. Много там хороших физиков. И не только там, но и во многих других институтах. Это школа Гинзбурга. Ученики продолжат его дело, пойдут дальше.

– Самое яркое впечатление от общения с Виталием Лазаревичем Гинзбургом?

– Для меня это очень приятный человек, я очень рад, что мне с ним удалось познакомиться и так близко сойтись. Беседовать с ним было одно удовольствие. Старую физику, не физику, дух того времени, мы не знаем. А от таких людей это можно узнать. Я сейчас вроде как старослужащий, я работаю в ИЯФ с момента его основания. И есть вещи, которые я рассказываю, и они для подавляющего большинства сотрудников сегодня в новинку. Как это было, как это начиналось? Кто был, какие люди были и что они сделали? Историю надо знать. Виталий Лазаревич в этом смысле был удивительным рассказчиком… Его уход – это огромная потеря.

Справка:

Виталий Лазаревич Гинзбург – советский и российский физик, лауреат Нобелевской премии, член нескольких академий наук, в том числе Лондонского королевского общества и Американской национальной академии наук, обладатель множества наград и орденов.

Его называют «физиком-универсалом». Его имя неразрывно связано с теорией сверхпроводимости, электродинамикой, физикой плазмы, физической оптикой, теоретической астрофизикой.

Кроме проблем науки, его искренне беспокоили болезненные и спорные темы, которые ставит перед нами реальность: «Общество и религия», «Наука и государство», «Истина и ложь», «Свобода и зависимость». И переживания не были пустыми: письма с его подписью летели в Кремль, в Верховный суд и лично в руки президента страны.

Сверхъестественная работоспособность, невероятная активность и неравнодушие к окружающему миру принесли свои плоды: ведутся споры о клерикализации общества, обсуждается и осуждается шпиономания в науке, и, наконец, строится лаборатория для изучения «комнатной» сверхпроводимости, которую так хотел Виталий Лазаревич для института, в котором проработал многие годы.

О Виталии Гинзбурге говорят, что он – человек-эпоха. Родился в Российской империи, жил в Советском Союзе, умер в Российской федерации. По его биографии можно изучать историю страны, историю науки и историю жизни сильного, свободного, созидающего человека.