Публикуем выступление на Независимом съезде учителей зав. кафедрой математики школы «Интеллектуал» учителя Дмитрия Шноля, посвященное проблеме оптимизации сети московских школ.
За последние четыре года в Москве произошла серьезнейшая административная реформа в области образования, такая, которой не было за последние 70 лет, за послевоенное время. Размер школ резко увеличился, в школы влились детские сады, система управления образованием сильно изменилась. Фактически закончили свое существование образовательные округа. Это очень серьезный процесс с огромными и непредсказуемыми последствиями. Есть люди, которые это поддерживают, есть люди, которые считают, что это – полная катастрофа, но важно, что в целом это очень сильные изменения в Москве.
Пункт первый. Эта тотальная реорганизация школ проводилась, безусловно, незаконными средствами. Самое очевидное – период с первого сентября 2013 года по лето 2014 года. В этот момент вступил в силу новый закон «Об образовании», в этом законе в части 11 статьи 22 сказано, что реорганизовывать образовательную организацию можно исключительно при положительном решении комиссии по оценке последствий этой реорганизации, но в Москве в этот момент такой комиссии не было. Она была создана только летом 2014 года. За этот период было реорганизовано примерно 700 разных образовательных учреждений. Очевидно, что они все были реорганизованы незаконно. Понятно, что такое массовое действие власти уже не может быть оспорено в судах, и мы получили то, что получили.
Причины того, что московская власть пошла на такое прямое нарушение федерального законодательства, мне до конца не ясны. Думаю, что помимо правового нигилизма, присущего в нашей стране всем сверху донизу, сыграла свою роль выдающаяся профессиональная некомпетентность правового отдела Департамента образования, которую мы могли видеть вблизи во время судебных процессов. Попросту юристы Департамента не удосужились доложить начальству, как по новому закону нужно проводить реорганизацию. Понятно, что создать «карманную» комиссию по оценке последствий реорганизации, которая бы оформляла любое нужное решение, можно было очень просто.
Дальше, летом 2014 года, была наконец создана эта комиссия, но те, кто участвовал в реорганизации, скажем, осенью 2014 года, в частности наша школа «Интеллектуал», с уверенностью 99% могут сказать, что она не собиралась и никаких решений не принимала. Приказ об объединении был издан, реально никаких материалов не рассматривалось по крайней мере до февраля 2015 года – по моим оценкам.
Сейчас у меня есть точные сведения, что 6 апреля 2015 года такая комиссия собиралась по нашей школе; действительно, выступал наш директор и директор Лиги школ, и там некое обсуждение происходило и даже один член комиссии реально проголосовал против. Это – юридический аспект, он, в общем, всем понятен, много раз описывался. Происходит серьезнейшая реформа школьного образования в отдельном регионе с вопиющим нарушением федерального законодательства, на которое федеральный центр смотрит сквозь пальцы.
Теперь этический аспект, о котором уже говорили, но всё это стоит повторить. Тотальная реорганизация проводилась, как скрытая войсковая операция, требующая дезинформации и дезорганизации «противника». Исаак Иосифович Калина и все его замы, все, кто в этом участвовал, постоянно публично говорили, что процесс реорганизаций начат снизу, что никакого плана реорганизации школ на самом деле нет, что это директора и управляющие советы решили, что им будет прекрасно жить вместе, сами пришли и сами попросили.
Эта многократная публичная ложь, естественно, привела к тому, что очень трудно что-то обсуждать, когда мы видим, что никакой программы нет, что не обозначены явно цели (в разных интервью эти цели обозначаются по-разному), сроки не прописаны, средства реализации не прописаны, не прописаны реальные индикаторы, по которым можно понять, реализованы цели программы или нет. Потому что индикаторы, которые публично обозначаются Департаментом, типа «увеличения доли школ, в которых есть победители и призеры заключительного этапа Всероссийской олимпиады», – это, конечно, дымовая завеса для непосвященных: очевидно, что если просто механически присоединить слабые школы к сильным, ничего не меняя ни в тех ни в других, то эта доля автоматически возрастет, причем в разы.
Таким образом, серьезнейшая реорганизация, задуманная и осуществляемая сверху, изображается как некий стихийный процесс снизу, который «поддерживает начальство». Причина того, почему И. И. Калина выбрал такую военную стратегию проведения этой операции, мне неизвестна.
Один из моих коллег считает, что такая стратегия была выбрана, чтобы сломить сопротивление директорского корпуса, так как именно этот социальный слой в результате реформы сразу потерял очень много (80–85% директоров перестали ими быть, остальные получили рабочую нагрузку, несопоставимую с тем, что было). Такая массированная публичная ложь, сопровождаемая резкими силовыми действиями, какие бы причины ее ни вызвали, привела к сильнейшему отчуждению учительского сообщества от своего руководства. За 25 лет работы в школах Москвы я не помню такого тотального недоверия учительского сообщества к образовательной власти, какое наблюдаю за последние 3–4 года.
Теперь я бы обозначил ту ситуацию, которую мы имеем сейчас. В Москве было примерно две с лишним тысячи школ; теперь, по разным оценкам, их около 600–700. Это были разного типа процессы. Я не согласен с людьми, которые считают, что оптимизация проводится только ради экономии денег. Это явное упрощение. Я думаю, что всё дело в том, что есть реальные очень большие проблемы с нашим школьным образованием, и в частности с московским. Я не считаю, что все учителя прекрасно работают и их всех надо оставить в покое и тогда все цветы зацветут и так далее. Я, как человек, очень много общающийся с учителями, вижу, какой, к сожалению, у них бывает низкий профессиональный уровень, в каком они пребывают тяжелом психологическом состоянии (постоянной истерики или апатии), и я не думаю, что во всем этом виновата исключительно власть.
До начала этой реформы, безусловно, был большой процент директоров, которые были не в состоянии руководить своими школами, были директора, которые из школы устроили семейный бизнес, были десятки школ, в которых плохо учили. Реальных проблем было очень много. Таким образом, руководство Департамента образования Москвы стояло перед некоторыми вызовами и приняло некие решения, почти со всеми из которых я не согласен, но это, на мой взгляд, не вопрос «перераспределения денег». Это попытка сильнейшим административным ресурсом решить существующие проблемы, заставить всё крутиться по-новому. На мой взгляд, то, как это было сделано, могло привести в некоторых школах к улучшению, но в целом по Москве ситуацию ухудшило. Да и к чему могут привести ложь и насилие (неважно, с какими целями они применяются)?
Что мы сейчас имеем? Мы имеем больше 70% учителей, которые за последние три года оказались в новой школе. Они оказались с новой администрацией, с новыми правилами жизни внутри школы, потому что «головная» школа присоединила к себе две-три другие школы. Процессы очень разные. Есть школы, в которых фактически этого не произошло, пока объединились только на бумаге. Значит, фактически это будет происходить в следующие два-три года, если не уйдет на пенсию или не будет уволен Калина и не пойдет процесс разъединения.
Ни у меня, ни у кого в городе, похоже, нет общей картины того, что происходит, есть только частные истории. Например, сестра моей жены, учитель русского и литературы, работала в довольно средней, но неплохой школе, их присоединили к так называемой «китайской» школе, новая администрация уменьшила многим зарплаты, поставила своего завуча, начались «танцы с бубнами», и значительная часть учителей ушла. То есть фактически школа была развалена. Моя родственница очень горюет по своим коллегам, с которыми хорошо работалось, а также по одному из классов, с которым у нее были прекрасные отношения. Это, конечно, большая травма для всех – и для детей и для взрослых. Я знаю более разумных директоров, которые, присоединяя «слабую» школу, пытаются сохранить учительский костяк и всё положительное, что в ней есть. Всё зависит от конкретного директора, от его стратегии, от того, зачем он на это пошел, заставили ли его, или ему это было нужно для развития собственной школы.
Итак, мы имеем примерно 70% учителей, попавших в новые условия с новыми правилами. И по смыслу мы, как профсоюз, должны продумать, что делать в этой обстановке, потому что, конечно, это огромный стресс, когда ты попадаешь в новый коллектив, к новым начальникам, которые требуют от тебя того, чего раньше не требовали, или требуют в новой форме. Дальше при увеличении количества учителей происходят качественные изменения роли учителя внутри школьного коллектива.
Кстати, это описано в рамках англоязычных исследований (о школах Великобритании, США и Австралии), которые мне доводилось читать, на тему крупных и маленьких школ. Во всех исследованиях говорится, что у крупных и маленьких школ есть и плюсы и минусы, но все отмечают следующее: учитель более крупной школы чувствует себя менее защищенным, он чувствует себя менее вовлеченным в общешкольные дела и он не чувствует, что от него что-то в школе зависит. Часто в крупной школе от него зависят только его уроки, всё остальное происходит помимо него.
Понятно, что в России есть такая школьная традиция: если школа хоть сколько-нибудь живая, то учитель там днюет и ночует, это его дом, куда он вкладывает душу. И когда вдруг школа увеличивается в четыре раза, одна из больших проблем для такого учителя в том, что он не понимает, кто он теперь в этой школе. Что, собственно, он тут может делать. Вот раньше он ставил спектакли, а теперь он может это делать? Или придет тетенька из соседнего здания и скажет, что эта пьеса непатриотичная, ее ставить не надо. Возникает ощущение некоего отчуждения от того, что происходит. На это отчуждение должен быть какой-то ответ. Я сейчас перейду к некоторым соображениям, очень пока приблизительным.
Третья вещь. В любой школе как-то постепенно, конфликтно или менее конфликтно, складывается общение учителей-предметников одного предмета. Особенно это важно, если этих учителей, например русистов или математиков, много. Есть сложная проблема – каждый год понять, какая у кого нагрузка. Нет никаких формальных правил, как это делать. В каждой школе находится такой способ: или это делает авторитетный завуч, или метод-объединение это делает коллегиально, или еще как-то.
Как только школы объединились, эти правила перестали работать, потому что администрация говорит, что вот этот класс перекинем теперь в это здание, или говорит – а соберитесь-ка теперь все вместе 20 математиков, познакомьтесь и решите эту проблему сами. В общем, непонятно как. Все ранее существовавшие механизмы принятия коллегиального решения на уровне учителей-предметников, я думаю, в большинстве случаев перестали работать.
Вопрос: что делать? Потому что ясно, что большие школы будут оставаться и дальше. Вот это нам надо попробовать обсудить и понять, что здесь профсоюз может предложить. Пока у меня такое ощущение, что столь огромный учительский коллектив – а в современных комплексах может работать по 200-250 учителей – не может работать как некое единое целое. В отличие от коллектива из 60 человек, где каждый известен по имени, где все знают характеристики друг друга, понятно, что можно кому сказать, что нельзя, что с кем стоит обсуждать и т.д.
Видимо, в таких больших комплексах должны происходить локальные объединения в коллегиальные органы, которые занимаются чем-то конкретным. Понятно, что педсовет на 200 человек проводить нет никакого смысла, это будет не педсовет, а разговор администрации на тему «что вы должны».
Вопрос: где, в какой момент, в каких формах учителя должны делиться опытом или решать те проблемы, которые у них возникают по конкретному ученику, по конкретному классу, по конкретной образовательной программе, по соотношению этих программ и так далее. Насколько я понимаю, сейчас администрации совершенно не до этого, потому что реорганизация – это страшная нагрузка на администрацию. И завучам не до того, чтобы разбираться с педагогами, с методикой, работать с молодыми учителями и прочее. Может быть, это и хорошо для учителей, пока происходит этот административный хаос, что можно найти какие-то другие формы взаимодействия, какие-то другие формы принятия решений.
Большинство учителей отныне будут работать в больших школах, и нужно попытаться создавать какие-то пространства внутри этих школ, в которых было бы комфортно работать. Учителю нужно понимать, в какой реальной команде он работает, что от него в этой работе зависит, как принимаются стратегические и тактические решения, на кого он может рассчитывать, а к кому он не имеет никакого отношения.
И последнее. Хочу выдвинуть следующее предложение: и для нас, и для Москвы (думаю, и для страны в целом) было бы очень полезно провести большое независимое социологическое исследование того, что же реально происходит в больших образовательных комплексах, где какие есть проблемы и где какая нужна помощь.
Источник: Газета «Троицкий вариант»