Каким образом дурацкие лозунги, человеконенавистнические призывы или просто абсурдные утверждения становятся убеждениями миллионов? В издательстве Individuum вышла книга историка Тамары Эйдельман «Как работает пропаганда». Arzamas публикует одну из глав.
Обложка книги Тамары Эйдельман «Как работает пропаганда». Москва, 2018 год
Историк, Преподаватель истории, заслуженный учитель России, заведующая кафедрой истории в гимназии № 1567. Автор статей по истории и педагогике, отличник народного просвещения.
В ХХ веке психологи много занимались изучением странного феномена – каким образом люди начинают верить даже в те утверждения, которые при чуть более глубоком рассмотрении оказываются совершенно бессмысленными. Немцы в гитлеровской Германии достаточно часто встречались в повседневной жизни с евреями: до начала нацистских преследований численность еврейского населения в стране была огромной. При этом бóльшая часть германских евреев уже давно ассимилировалась, они жили так же, как остальные граждане, с ними сталкивались в школе, на работе, у многих немцев были друзья-евреи, заключалось множество смешанных браков. Фраза «Не дай евреям обмануть тебя» предполагала, что любой еврей всегда стремится обмануть немца. Стоило только чуть-чуть задуматься над ней, вспомнить личный опыт, чтобы понять, что это не так. То, что коммунизм невозможно построить, установив советскую власть и электрифицировав всю страну, можно было понять даже после проводившихся по всей стране занятий по политграмоте, но как это совместить с постоянно вбиваемым в голову лозунгом? А можно ли его вообще построить? Не стоит размышлять, надо идти «вперед, к победе коммунизма», куда, похоже, идут все, кроме тебя.
Каким образом дурацкие лозунги, человеконенавистнические призывы или просто абсурдные утверждения перестают вызывать смех или ужас и становятся убеждениями миллионов? Немецкий писатель Лион Фейхтвангер, автор «Еврея Зюсса» и многих романов, в которых вскрывается психология фашизма, приехал в СССР в страшном 1937 году и написал книгу, до сих пор вызывающую ужас и недоумение у поклонников его творчества. В «Москве 1937» он восхвалял советскую жизнь (понятно, что ему показывали «парадную» сторону действительности), восхищался Сталиным – в этом он был не одинок, многие западные интеллектуалы видели в советском вожде некий противовес европейским политикам и превозносили силу его личности. Но Фейхтвангер – тот самый Фейхтвангер, который так хорошо и тонко все понимал про фашизм – поверил омерзительному спектаклю, разыгрывавшемуся в то время в Колонном зале Дома союзов, где проходили публичные процессы над «вредителями», а на самом деле просто готовилось уничтожение политической элиты, составлявшей реальную или воображаемую конкуренцию Сталину.
«Признавались они все, но каждый на свой собственный манер: один с циничной интонацией, другой молодцевато, как солдат; третий – внутренне сопротивляясь, прибегая к уверткам, четвертый – как раскаивающийся ученик, пятый – поучая. Но тон, выражение лица, жесты у всех были правдивы».
Фейхтвангеру незачем было врать, он не остался жить в СССР и уехал подальше от фашизма и коммунизма – в Америку. И до самой смерти в 1958-м не высказывал сомнений относительно того, что увидел в Москве.
То, почему участники открытых процессов 1930-х годов публично признавались в совершенно диких преступлениях, – особый вопрос. Известно, что их не пытали, но вполне возможно, они ожидали, что к ним применят пытки. Кого-то, например Бухарина, очевидно, шантажировали, обещая в случае признания сохранить жизнь его молодой жене и ребенку (как ни странно, это обещание было выполнено, Анна Ларина прошла лагеря, но выжила, а их сын Юрий воспитывался родственниками, вырос под чужим именем и долго не подозревал, что его отец – «враг народа»). Есть даже версия, красиво изложенная в романе Артура Кестлера «Слепящая тьма», – о том, то эти люди, коммунисты со стажем, во-первых, сами жестокими способами создавали тот режим, который теперь их уничтожал, и у них не было достаточно внутренней цельности или, скажем, достаточно чистой совести, чтобы ему сопротивляться, а во-вторых, их убеждали брать вину на себя «ради блага партии».
Плакат Виктора Дени «Контрреволюционер-вредитель». 1930 год
Возможно, так и было. Но почему миллионы советских людей, знавших – по крайней мере, по газетам и официальной пропаганде – и глубоко уважавших тех, кого судили в Колонном зале, – почему они этому поверили? Против Бухарина, Каменева и Зиновьева много лет постоянно велась дискредитирующая их кампания, но, кроме них, по московским процессам проходили и другие крупные партийные руководители, которые буквально за пять минут превратились из почтенных, влиятельных людей в преступников. А что уж говорить о маршалах – Блюхере, Тухачевском, Егорове? Их, правда, не вывели на открытый процесс, но ведь всем сообщили, что эти люди, которых восхваляли и воспевали как героев Гражданской войны, вдруг оказались вредителями. Как можно этому поверить? Конечно, в Германии и в СССР были и те, кто не верил официальной пропаганде и просто предпочитал держать язык за зубами, опасаясь ареста. Но большинство искренне верило в то, что им говорили. Во второй половине ХХ века многие поражались тому, как просто миллионы людей, среди которых были и далеко не самые глупые, попались на удочку тоталитарных режимов. Верили, что кулаков надо «ликвидировать как класс», а все оппозиционеры – враги народа и не стоит рассуждать, какой уклон в партии хуже – «правый» или «левый», товарищ Сталин же ответил: «Оба хуже». Верили, что в 1933 году в стране, где только что умерли от голода несколько миллионов человек, «жить стало лучше, жить стало веселей». Верили во вредителей, взрывавших шахты и ломавших станки, в шпионов, пробиравшихся в самые далекие городки и деревни, чтобы вынюхивать какие-то секреты (какие там могли быть секреты?!).
Но история и психология знают примеры того, как люди начинали верить в самые удивительные вещи, и речь в данном случае не идет о Средних веках и о вере в чудеса и ведьм.
В 1973 году жительницу маленького американского городка Фоллс-Виллидж Барбару Гиббонс жестоко убили в ее собственном доме. Полицейские очень быстро нашли «убийцу» – 18-летнего сына Барбары Питера Рейли. Питер был спокойным, добрым, всеми любимым мальчиком, на его одежде не было никаких следов крови, но полицейские решили, что Барбара Гиббонс, известная своей злобностью и ужасным характером, очевидно, довела сына до того, что тот убил ее в состоянии аффекта. 16 часов подряд Питера допрашивали, сменяя друг друга, четыре следователя, которые убеждали его, что он просто «забыл», как топтал ногами, колол ножом, насиловал свою мать, а потом почти отрезал ей голову. Усталый и измученный Питер поверил в то, что он действительно это сделал, и подписал признание. Его не избивали, не пытали, он прекрасно понимал, что ему грозит. Он поверил, что в состоянии шока забыл о содеянном, а потом – под влиянием слов полицейских – вспомнил. Через полгода молодого человека судили и признали виновным. Жители его города, ни один из которых не поверил в вину Питера, бросились защищать несчастного. Пока рассматривалась апелляция на приговор Питеру, его соседи проводили разнообразные благотворительные мероприятия, собрали 60 000 долларов и внесли залог, под который молодой человек, уже признанный виновным, был выпущен на свободу. Школа, где он учился, с радостью приняла его обратно и дала возможность доучиться. Под давлением общественности было начато новое расследование, которое обнаружило документ, доказывавший, что в момент убийства Питер находился в пяти милях от дома. Невиновный был оправдан. Но почему же он сам поверил в то, что ему говорили?
Американские психологи Роберт Чалдини, Дуглас Кенрик, Стивен Нейберг
в своем учебнике «Социальная психология»
рассмотрели историю Питера Рейли. Все мы оцениваем окружающую среду, но какие-то
наши оценки могут быть мимолетными, а есть установки, в которых мы
абсолютно уверены и готовы их защищать. Установки существуют в нашей
психике всегда. Авторы определяют их как «положительные или отрицательные
оценки объектов, событий или ситуаций»:
«Есть две основные причины, по которым сильные установки сопротивляются изменению: приверженность и встроенность. Люди больше привержены сильным установкам. То есть они более уверены в их правильности. Кроме того, сильная установка в большей степени встроена в дополнительные свойства человека (то есть связана с ними), такие как его Я-концепция, ценности и социальная идентичность».
Авторы «Социальной психологии» приводят несколько факторов, которые влияют на то, что поведение человека будет соответствовать его установкам. Прежде всего они выделяют знания: «Чем больше мы знаем о чем-то, тем вероятнее, что связанные с этим установки и действия будут соответствовать друг другу». Личную вовлеченность: «Отношение к определенной теме будет лучшим предсказателем действий, когда эта тема лично касается человека». И доступность установки: «Установка тем доступнее для человека, чем быстрее она приходит на ум».
Антисемитский нацистский пропагандистский плакат. Издательская группа Leopold Stocker Verlag. Грац, 1938 год
Что делала пропаганда – как в нацистской Германии, так и в сталинском СССР? Во-первых, люди постоянно получали некоторые сведения об их потенциальных врагах. Сведения эти были лживыми, но проверить их не было возможности. В газетах и по радио, в фильмах и спектаклях постоянно сообщалось об очередном «еврейском преступлении» или об очередных действиях вредителей, о «лживости еврейской расы» или о «троцкистско-зиновьевском заговоре». В результате людям начинало казаться, что они очень много знают о своих врагах. И эти враги были не где-то далеко – они жили на той же улице, это мог быть хозяин магазина, куда местные жители ходили каждый день, или инженер на заводе, где работали все местные жители. Это было что-то, что происходило не где-то в столице, а прямо здесь – в их городе, на их предприятии. Доступность – это то, что Геббельс подразумевал под «настойчивостью пропаганды». Лозунги звучали постоянно, их можно было увидеть на каждом углу – в газете или на плакате.
Срабатывал и другой психологический механизм – его изучил американский психолог Соломон Аш в своих простых и даже, можно сказать, незатейливых, но при этом наводящих ужас экспериментах. Аш предлагал участникам сравнить длину показанной им линии с тремя другими и выбрать из них ту, которая была по длине равна первой. Вот и все. Никакого труда сделать это не составляло, пока… Пока «подсадные утки» не начинали с уверенностью говорить, что равна «вот эта линия», и показывать на заведомо неправильную. И тут оказалось, что многие участники – 75 % – хотя бы несколько раз, но согласились с мнением большинства.
Кто-то соглашался чаще, кто-то реже, а один человек признал правильным явно неправильное утверждение в одиннадцати случаях из двенадцати! Примерно так же поступали многие из тех, кого день за днем обрабатывала геббельсовская пропаганда. Когда со всех сторон постоянно, грубо, примитивно им сообщали заведомо ложные вещи и при этом еще утверждали, что так думают все, весь немецкий народ, все истинные арийцы, то люди начинали соглашаться. Сначала, может быть, «только для виду» – дело ведь происходит не в лаборатории Соломона Аша, а в нацистской Германии, где несогласные рискуют жизнью.
А дальше у огромного количества людей срабатывала «внутренняя конформность», о которой мы говорили, рассказывая историю Павлика Морозова, когда человек не просто соглашается, но и убеждает себя, что думать заведомо неправильные вещи – это правильно. Тот участник эксперимента Аша, который согласился с одиннадцатью неправильными высказываниями из двенадцати, потом утверждал, что стал жертвой «иллюзии». Он действительно убедил себя, что две линии разной длины на самом деле одинаковые. Но все-таки были же 25 % испытуемых, которые не уступили ни разу? И эта цифра помогает не терять веру в человечество.
Источник: «Арзамас»