Александр Евлахов- главный редактор, кандидат исторических наук
Открытием какого-то нового памятника у нас сегодня никого не удивишь. Их, по оценке специалистов, ежемесячно возводится до полутора десятков. А если выпадает «круглая дата», типа семидесятилетия Победы, то по количеству монументов, возведенных в единицу времени, мы, точно, впереди планеты всей. А прежде? Как отмечает в предисловии к книге «Монументы империи», её автор Кирилл Сокол, история этих монументов насчитывает всего полтора века, а к концу 1910 года по всей России их было около 650. Отношение к их установке было весьма серьёзно. В результате почти все российские памятники были выполнены на высоком художественном уровне, а для некоторых городов стали своеобразными визитными карточками – это петербургский «Медный всадник»; московский – Пушкин; киевский – Хмельницкий; одесский – Ришелье… (Сокол К.Г. Монументы империи. Издательство «Грант» М.,2001г)
Александр II: «Ты мне подаришь эту идею»
Неудивительно, что эту книгу открывает Памятник Тысячелетия России в Новгороде. Это действительно «Царь-памятник». И, будучи установлен в сентябре 1862 года, заслуживает этого звания не только монументальностью, но и масштабностью истории его создания и открытия.
Осознаем, что решение Комитета министров о памятнике принималось в 1858 году, всего через два года после восшествия на престол Александра II. Им уже был подписан Парижский мирный договор, на не самых плохих условиях, когда в Англии были сильны настроения продолжать Крымскую войну до полного разгрома и расчленения Российской империи. В общественно-политической жизни страны наступила «оттепель». Высочайшим манифестом были дарованы льготы и послабления ряду категории подданных, в том числе декабристам, петрашевцам, участникам польского восстания 1830-1831 гг. Приостанавливались рекрутские наборы, ликвидировались военные поселения. Готовилась состоявшаяся в 1861 году отмена крепостного права.
Первоначально предполагалось, в связи с тысячелетием России просто поставить памятник Рюрику, что вполне соответствовало воззрениям николаевской эпохи, когда в 1930-1940 годы версия призвания варягов приобрела канонический характер, получив статус события, определившего уникальную природу российского самодержавия. Однако после обсуждения появилось постановление, в корне менявшее эту идею: «Эпоха 1862 года должна быть ознаменована не увековечиванием подвига Рюрика, но воздвижением народного памятника «Тысячелетия России», где бы могли быть в барельефах или других изображениях показаны те или иные события отечественной истории».
Эти «главнейшие события» в соответствии с конкурсным заданием подразделялись на 6 эпох: основание государства; введение христианства; начало освобождения от татарского ига; основание самодержавного русского царства; избрание Михаила Романова; основание Петром Первым Российской империи.
Были определены сроки конкурса- 6 месяцев, в котором могли принять участие все желающие и установлена премия победителю- 4000 рублей. (1рубль тогда примерно соответствовал сегодняшним 100 долларам). Поскольку, согласно принятому решению памятник должен был быть народным, объявили сбор средств. Собрали, в итоге, 150 тысяч рублей, однако после выбора проекта смета составила 500 тысяч рублей и остальное дала казна. Всего на конкурс было представлено полсотни проектов. Петр Клодт и Николай Пименов от участия в конкурсе отказались, полагая, что их авторитет и без такового должен обеспечить получение ими правительственного заказа.
Однако, после знакомства с проектами и по итогам тайного голосования, победителем оказался даже не скульптор, а 24-летний художник Михаил Микешин. Еще будучи студентом Академии художеств, он написал картину маслом – конных гренадеров, которая понравилась императору Николаю I и тот купил её за 150 рублей. А 19-летний юноша стал вхож в царский дом, обучая рисованию юных великих княжон. Возможно именно потому, что он не был скульптором, Михаилу пришла в голову идея огромного колокола, состоящего из 3-х ярусов, символизирующих заданную конкурсом триаду: православие, самодержавие и народность. На этих трех ярусах он решил разместить скульптурные группы.
На вершине монумента появился высокий крест, поддерживаемый ангелом и коленопреклоненной женщиной – символом России. Эта аллегорическая композиция по мнению многих была абсолютно универсальной и символизировала скорее христианство в целом, чем православие. «Мне кажется, – писал в газете «Наше время» историк Федор Буслаев, – точно также мог изобразить веру и католик, и реформатор какого-нибудь толка.» (Буслаев Ф.И. Мои досуги. Собранные из периодических изданий мелкие сочинения. Ч.П.М.,1886.)
Верхняя часть колокола представляла собой шар-державу, вокруг которого разместились шесть скульптурных групп, олицетворяющих шесть периодов русской истории. Эти группы выполнены скульпторами И.Н. Шредером, Р.К. Залеманом и П.С. Михайловым.
- Призвание варягов на Русь (862 г.) – фигура первого князя Рюрика в остроконечном шлеме и за ним справа языческий бог Велес.
- Крещение Руси (988-989гг.) – Великий князь Владимир в центре, с поднятым вверх византийским крестом; женская фигура, протягивающая ему ребенка для крещения и мужская- низвергающая языческого идола Перуна.
- Начало изгнания татар (1380 г. Куликовская битва) – Дмитрий Донской с шестопером и бунчуком попирает побежденного татарского Мурзу.
- Основание самодержавного царства Русского (1491г.) – Иван III в шапке Мономаха со скипетром и державой. Рядом лежат побежденные противники. На заднем плане фигура, поддерживающая державу.
- Избрание на царство (1613г.) – Михаил Фёдорович – родоначальник династии Романовых, князь Пожарский в одежде древнерусского война и коленопреклоненный Кузьма Минин, вручающий шапку Мономаха и скипетр.
- Основание Российской империи (1721г.) – Петр Первый в мундире офицера Преображенского полка увенчанный лавровым венком.
Безусловно именно Петр Великий доминирует в этой композиции: его скульптурное изображение помещено на парадной стороне памятника, обращенной к Софийскому собору в Новгороде. С характеристики этой фигуры начинались и официальные брошюры о памятнике. Образ Петра, подчеркивает Ольга Майорова в фундаментальном исследовании, посвященном празднованию Тысячелетия России в 1862г., сконцентрировал западнические коннотации в русской истории, что подчеркивалось в описании монумента: Петр изображен энергично шагающим вперед, попирающим побежденного шведа. За его спиной изображен гений-крылатый ангел, указывающий путь, по которому должна идти Россия, выдвинутая в состав европейских держав, чтобы исполнить завет своего первого императора и достигнуть степени образования и величия, равного с западными державами. Продолжая характерный для николаевской эпохи культ Петра, Александр II вместе с тем помещал его в новый контекст – в освободительный курс реформ и, тем самым, гуманизировал образ императора-преобразователя.(Ольга Майорова. Бессмертный Рюрик. Журнал НЛО, номер 3,2000)
Все барельефы на нижней части монумента первоначально взялся изготовить автор знаменитых коней на Аничковом мосту, ректор Академии художеств барон Клодт, который оказался под руководством своего вчерашнего студента и считал ниже своего достоинства с ним советоваться.
В июне 1860 года мастерскую, переданную для работы над юбилейным проектом архитектором Тоном, в сопровождении Микешина, посетил Александр II. Взглянув на эскизы барельефов Микешин понял, что замысел, повторяющий сюжеты верхнего яруса, не годится. Задача воплощать фрагменты русской истории оказалась для барона Клодта слишком непривычной. И этот подход следовало изменить. Но как? Микешину показалось интересным изобразить на памятнике не только самодержцев, (как это было указано в постановлении комитета министров), но и другие исторические персонажи. Когда в приватном разговоре с Александром II, он, согласно его книги воспоминаний, предложил «всех достойных людей на этом барельефе представить, которые по разным отраслям знания, ума, науки и т.д. способствовали возвеличения России, император ответил: «Это хорошо, ты мне уступишь эту идею, я поручаю тебе исполнить это, как мою идею».(Микешин М.О. Воспоминания художника. «Неман», 1969, №11)
Согласно данному «высочайшему повелению», в итоге нижнюю часть памятника опоясывает сплошная барельефная композиция с изображением 109 фигур. Эти фигуры разбиты на четыре тематические группы: «просветители», «государственные люди», «военные люди и герои», а также «писатели и художники». (Именно в такой очередности эти группы были впоследствии представлены в официальных описаниях памятника).
Однако единолично отбирать достойных людей молодой художник не решился. А потому предложил многим известным людям еженедельно собираться у него для этих обсуждений. В итоге участниками «четвергов» у Микешина стали такие писатели, как вернувшийся из ссылки в Спасском-Лутовинове и тяготевший к кругу литераторов –западников Иван Тургенев, автор только что вышедшего романа «Обломов» Иван Гончаров, а также создатель поэтического перевода «Слова о полку Игореве» Аполлон Майков.
Не менее интересен и диапазон историков, среди которых были лингвист, историк литературы и искусства Федор Буслаев; автор «Истории России с древнейших времен» Сергей Соловьев, в первом томе которой, вышедшем в 1851 году, относил приглашение варягов не к 862, к 852 году (в отличии от летописи Нестора и «Истории» Карамзина); Племянник казненного декабриста, профессиональный источниковед Константин Бестужев-Рюмин, который стал первым ученым , включившим историю Великого княжества Литовского в общий курс русской истории.
В состав консультантов по отбору персонажей для памятника вошли и два главных противоборствующих историка – Николай Костомаров Михаил Погодин.
Николай Костомаров – один из первых критиков москвоцентризма в истории России, ниспровергатель стереотипов, сложившихся в исторической науке. Его диссертацию «О значении унии в Западной России» в 1842 году, уже напечатанную, но не обсужденную, было велено сжечь. А монографию «Бунт Стеньки Разина» в 1858 году посчитали неблагонадежной, доложив императору. Однако, прочитав труд, Александр II оценил его одобрительно, а автора рекомендовал утвердить профессором Петербургского университета.
Михаил Погодин – стал наряду с Тютчевым выразителем русской имперской идеи. Обосновал причины отсутствия и нецелесообразности в России законов и институтов, подобных западноевропейским. Считаясь историком-консерватором, тем не менее обличал внешнюю политику страны в качестве «жандарма Европы», вследствие которой народы возненавидели Россию. Автор литературной трагедии «Марфа, Посадница Новгородская».
В марте 1860 г в Петербургском университете состоялась вторая (после спора Ломоносова с Миллером) в русской исторической науке масштабная дискуссия о происхождении варягов. Поводом к ней послужила статья Костомарова в «Современнике», в которой он, открестившись от «ложного патриотизма» Ломоносова, который, возведя наших князей в славяне, не позволил тому сделать беспристрастный вывод. Столь же не беспристрастны, по его мнению, попытки выводить Рюрика из Скандинавии. Критикуя исследования Погодина, (ставшие основанием канонизации при Николае I нормандской теории) Костомаров выводил варягов, Русь из литовского края, из жмуди. Об этом пишет, недавно ушедший из жизни и украшавший своими публикациями наше издание ученый- археолог Лев Клейн в книге «Спор о варягах».
Вход на дискуссию был платный,- сбор в пользу нуждающихся студентов. Билеты продавались по 3- 5 рублей (цена овчинного полушубка или пуда осетрины). На встрече, открытой ректором Университета П. Ф. Плетневым, противники отыскали точки соприкосновения и пошли на перемирие, оставаясь каждый при своем убеждении в основных вопросах.
Именно нижняя часть памятника наиболее полно отразила противоположность взглядов ученых- историков, привлеченных к отбору персонажей и, в итоге, их компромисс. Так что к изображенным здесь фигурам есть смысл внимательно присмотреться. На монументе нет откровенных мракобесов- Аракчеева и Бенкендорфа. А запечатлены такие личности, как блестящий интеллектуал, на которого Наполеон выражал готовность обменять какой-нибудь город, автор проекта Конституции России, впоследствии опальный реформатор эпохи Александра I Михаил Сперанский, а также занимавшие ключевые посты при Алексее Михайловиче руководитель правительства в конце его царствования Артамон Матвеев, так называемый первый «западник» и Афанасий Ордин- Нащекин основатель первого русского банка в Пскове, инициатор создания российского флота- «предтеча реформ Петра Великого».
То обстоятельство, что Петр Первый, доминирующий в центральной композиции памятника, включен и в барельеф на нижнем постаменте, вопросов не вызывает. Другие повторы более загадочны. Дважды на монументе представлены Михаил Романов, а также Минин и Пожарский. Причем Михаил Романов на барельефе представлен в группе «государственных людей», а Минин и Пожарский – в шеренге «военных людей и героев» в компании с Иваном Сусаниным. Также дважды изображен на памятнике Великий князь Владимир. В верхней композиции, как отмечалось он крестит младенца и попирает идола; внизу вместе с княгиней Ольгой оказывается в сообществе просветителей сразу за Кириллом и Мефодием.
Это сообщество, судя по всему, формировалось не просто. Из 31 представленной здесь фигуры, абсолютное большинство (26) – православно-религиозные деятели, светским людям малоизвестные. Не оспариваемым просветителем был Максим Грек, в двадцатилетнем возрасте пытавшийся на Корфу баллотироваться в совет самоуправления и впитавший идеи Возрождения в Италии. Его академик Д.С. Лихачев назвал первым интеллигентом на Руси. Или меценат Великого Княжества Литовского Константин Острожский, основавший типографию, в которой работали первопечатники Петр Мстиславец и вынужденный бежать из Москвы в Литву Иван Федоров. Просветительский вклад внес и автор «Повести временных лет» в составе Ипатьевской летописи Нестор летописец. В этой области заметной фигурой является также друг и фаворит царя Алексея Михайловича, глава разных приказов, меценат, основавший Андреевский монастырь, Федор Ртищев. Им был учрежден училищный монастырь и создано первое в Московском государстве ученое братство.
Однако, почему к этой группе деятелей отнесена княгиня Ольга? Потому, что стала первым правителем Руси, принявшим крещение, хотя все при ней оставались язычниками? Вследствие чего, через 140 лет после её смерти летописец написал красиво, но неопределённо: «Была она предвозвестницей на христианской земле, как денница под Солнцем, как заря перед рассветом. Она ведь сияла, как Луна в ночи; так и она светилась среди язычников, как жемчуг в грязи».
Еще одна женщина, украсившая собой памятник, причем на этот раз в категории «государственные люди», первая жена Ивана Грозного Анастасия Романовна Захарьина- Юрьева. Чем она прославилась? По словам летописцев, «предобрая Анастасия наставляла и приводила Иоанна на всякие добродетели». Как именно «наставляла» и каковы оказались эти «добродетели» не сообщается. Зато упоминается, что при этом «почти не вмешивалась в дела супруга». Ее смерть случилась при обстоятельствах, позволявших предположить отравление. Эту версию подтвердили и проведенные в 2000 году исследования ее останков. Для царя произошедшее явилось причиной первой кампании против бояр. Князь Курбский в «Истории о великом князе Московском» пишет, что в смерти жены тот обвинил своих бывших советников Сильвестра и Адашева. Однако на памятнике окольничий Алексей Адашев и протопоп Сильвестр– автор «Домостроя» стоят справа и слева от Анастасии. И это тоже компромисс- обозначение эпохи Ивана IV без изображения его самого.
Были, судя по всему, и другие компромиссы. Например, Михаил Ломоносов более органичен среди «просветителей». Однако его позиция в споре о варягах вызывающе контрастировала бы с открывавшей историю страны скульптурой Рюрика и потому автор героической поэмы «Петр Великий» и многочисленных од оказался перемещен к писателям. Кстати, в ответ на предложение М. Микешина включить в компанию писателей также Николая Гоголя и Тараса Шевченко, Александр II согласился с первой кандидатурой, но отклонил вторую.
Как скульптуры заполнили пробелы в истории Руси
«Есть в истории, – писал, участвовавший в отборе достойных людей, историк Михаил Погодин,- священные имена, священные убеждения, к которым прикасаться должно с крайней осторожностью, и без должных причин не колебать их в народных верованиях». (Погодин М.П. Ответ Соловьеву о 1852 годе, «Москвитянин», 1852, №10)
Что, кстати, было частично учтено и при выборе персонажей памятника. Видимо поэтому, в составе «героев» рядом с вполне реальными участниками борьбы со смутой Мининым и Пожарским, соседствует и представитель народа Иван Сусанин, который якобы, для спасения Михаила Романова от отряда разыскивавших его поляков, завел этих поляков в глухой лес и был ими убит. Именно так в опере Михаила Глинки «Жизнь за царя» все и происходит. Хотя в действительности подтверждаются следующие факты: во-первых, такой крестьянин (точнее вотчинный староста) в селе Домнино действительно проживал; во- вторых, в тех местах во всю разбойничали банды казаков (но никаких поляков там не было); и в- третьих, шесть лет спустя зять Сусанина получил царскую грамоту о выделении тому пол деревни. Все. В Никоновской летописи ни о каких подвигах Сусанина не сказано.
Однако, его возникновение среди «военных людей и героев» ничтожная плата за появление на монументе среди «государственных людей» трех великих князей литовских- Гедимина, Ольгерда и Витовта, а среди «военных людей» великого князя Литовского Кейстута и Короля Руси, великого князя Галицкого и Волынского Даниила Галицкого. Присутствие их всех на памятнике, посвященном тысячелетию России делает историю страны наконец то полной, хотя сегодня у многих вызывает недоумение. И даже возмущение-мол, они были врагами русских. Однако, уместны эти эмоции только, если считать единственным наследником и преемником Киевской Руси исключительно Московскую Русь. Разумеется, игнорируя таких ее наследников, как Галицко- Волынская Русь, а также Великое княжество Литовское, на территории которых русских проживало значительно больше, чем в Московии.
Так при Данииле Галицком- едва ли не самом талантливом политике и полководце XIII века, происходит объединение Галицко- Волынских земель, сделавшее их одним из значимых образований Руси, занимавшего территорию от Карпат и Днестровско- Дунайского Причерноморья на юге и юго- западе до литовских и полоцких земель на севере. Там насчитывалось около 80 городов, среди которых самыми крупными были Галич, Владимир- Волынский, Дорогобуж, Перемышль, Червен. При нем появились еще два- Львов и Холм. Галицкий активно боролся с татаро- монголами, еще юношей участвовал в 1223 году в битве на Калке. а в 1253 году, в надежде получить поддержку Европы в борьбе против монголов, принимает королевскую корону и титул Короля Руси от легата Папы римского Иннокентия IV. Папа атрибутами наделил, но войсками не помог. Своими силами, без союзников из северо-восточной Руси и католизации подведомственных земель Галицкий смог в 1254-1255годах очистить от татар Понизье и Киевскую землю, угрожая Киеву, которым по ярлыку владел Александр Невский. В том же 1255 году новый римский папа меняет политику, разрешая воевать с Даниилом Галицким, который после этого отношения с папой прекращает.
Другим объединением земель после распада Киевской Руси стало образование Великого Княжества Литовского. Считается, что это произошло в 1240-е годы, когда Миндовг был приглашен на княжение боярами Новогрудка (город в нынешней Гродненской области республики Беларусь), ставшего его центром владения. В 1254 году Войшелк, сын Миндовга, заключил мир с Даниилом Галицким и передал Новогрудок его сыну Роману. В 1265 году он пригласил православных священников и основал монастырь (Свято- Елисеевский Лавришевский монастырь) для распространения православия в Литве.
Однако создали могучее государство литовцев и русских, титуловались Великими князьями литовцев и русских уже, изображенные на памятнике тысячелетию России, Гедимин и его сын Ольгерд. Хотя Гедимин не воевал ни с одним русским княжеством, к концу его правления именно русские земли составляли две трети его владений. В вассальной зависимости от его княжества были княжества Минское, Лукомское, Друцкое, Турово- Пинское, получившие защитника, как от немецких рыцарей, так и от татар Золотой орды. Советские учебники и энциклопедические справочники традиционно писали об антимосковской политике Гедимина, поддержке им сепаратизма Смоленского княжества, Пскова и Новгорода. Смоленское княжество действительно тяготело к Великому Княжеству Литовскому и, в итоге, вошло в его состав. Что же до Пскова и Новгорода, то они в равной степени не хотели быть ни вассалами Литвы, ни подданными Московии. И уж, конечно в политике Великого князя литовцев и русских не было ничего «антирусского». В его окружении были именно русские люди, древнерусский язык был официальным языком княжества, на нем велось делопроизводство и писались летописи, на нем, наконец, говорил и писал Гедимин и его сын, женатый на Марии Тверской.
Сыновья Гедимина- Ольгерд и Кейстут продолжили дело отца, как в борьбе с крестоносцами, так и в расширении княжества. В состав государства вошли Смоленск, Брянск, Киев, Подолия, укрепились отношения с Псковом и Новгородом. В начале- середине XV века, во времена также изображенного на памятнике Витовта, после присоединения Орловской, Калужской, Курской и Тульской земель, территориальному расширению Великого Княжества Литовского наступает предел. В XV- XVI веках, имея лишь вассальную зависимость от Литвы, вместе с землями «уезжают» князья с Оки, а затем Брянск и Смоленск. В этот же период в Княжестве существенно меняется политический строй, становясь все менее похож на московский и все больше на польский.
В соответствии с законом 1492 года, носителем власти в Литве становится не Великий князь, а бояре и дворяне, шляхта, органом которых становится их сейм. Все больше прав получают города (Гродно, Слуцк, Киев, Полоцк, Минск, Могилев, Витебск), которые на территории Великого княжества Литовского еще раньше стали жить по Магдебургскому праву, становясь сувереном и законодателем. В 1569 году после агрессии Великого княжества Московского, в соответствии с Люблинской унией, Литва и Польша объединяются в одно государство- Речь Посполитую.
Было и княжество, находящееся на северо- западе, которое, как уже отмечалось, старалось дистанцироваться, как от Литвы, так и от Московии. Это Новгородская земля, первой призвавшая варягов. На монументе, посвященном тысячелетней истории страны она, кроме Рюрика, представлена и двумя персонажами из 36 фигур «военных людей и героев» князем Александром Невским и Марфой Посадницей.
Считается, что отправной точкой «особого пути» Новгорода были, дарованные ему в 1017 году Ярославом Мудрым грамоты, дававшие ему право самоуправления и собственного суда, освобождающие от дани Киеву и предоставлявшие широкую автономию. На их основе Новгородом правило народное собрание- вече, которое заключало с князем договор- ряд. Без решения вече князь не мог начать войну. И еще он не мог на территории Новгорода владеть собственностью, давать кому- либо из «своих людей» преимущества и торговать, минуя посредничество новгородцев. Только поклявшись на «Ярославовых грамотах» не нарушать вольностей города, князь мог приступить к выполнению своих обязанностей. Если же он их нарушал, то перед князем просто открывали ворота и объявляли, что «перед ним путь чист».
Такое объявление, скажем Александру Невскому, довелось выслушать трижды. Надо признать, что отношение новгородцев к этому князю было, мягко выражаясь, менее позитивно, чем в дальнейшем у историков. Они уважительно относились к его победам над группой шведов на берегу озера Нево или рыцарями с согнанными им в помощь чудскими мужиками. Однако приход Александра Ярославича вместе с монголами в Новгород совершить перепись населения для более полного сбора дани Золотой Орде вызвал там восстание. В тексте летописи времен Александра его сражениям уделено значительно меньше внимания, чем этому восстанию; зато в святочном житии победы приобретают небывалый масштаб и возносятся до небес.
Не только Александр Ярославич, но и другие князья бывало надолго покидали Новгород, особенно отправляясь в столицу Монгольской империи Каракорум. Однако даже в этой ситуации вече обходилось и без них, избрав для управленческих функций посадника, а для военно-полицейских- тысяцкого. Поскольку, минуя новгородцев, князь торговать не мог, город довольно уверенно стал одним из торговых центров Европы и впоследствии вошел в их союз- Ганзу, напоминая собой средневековые города- государства Италии. Еще в Новгороде была очень распространена грамотность, о чем свидетельствуют обнаруженные сугубо бытовые записки, написанные на границе XII-XIII веков.
Своеобразным в Новгороде было и положение церкви. Скажем, епископа, а позднее архиепископа с середины XII века вече стало тоже выбирать из трех кандидатов. Функции архиепископа, в сравнении с другими княжествами, были необычными, поскольку наряду с церковными были и светскими. Он контролировал государственную казну, вел дипломатические переговоры, надзирал за торговлей, был арбитром в спорах с ганзейскими купцами и даже имел собственный вооруженный отряд. Как правило архиепископ возглавлял Совет господ- своего рода высший совет республики, в состав которого также входили посадник, тысяцкий, прежние посадники и тысяцкие, а также кончанские (районные) и сотские (нижний полицейский чин на селе) старосты. Этот Совет готовил обсуждение вопросов, выносимых на рассмотрение веча и его проекты решений, так что не совсем правда, будто бы вече- это кто кого перекричит.
Помимо абсолютно несовпадающих систем управления Новгорода и Московии, их культурно- цивилизационных различий, продуктом свободомыслия республики стала ересь. Сперва ее проявления носили сугубо внешний характер, как например стригольники и брадобреи, ставшие впоследствии носителями отрицания церковной и монашеской иерархии. Позднее, в «продвинутой» части новгородцев пробудился интерес к иудейскому учению, а вместе с ним сомнение в божественной природе Христа. Источником таких знаний были несколько евреев, появившихся в свите приглашенного в 1470 году княжить, внука знаменитого литовского князя Ольгерда. Великое княжество Литовское долгое время (пока не одержало верх превосходство католицизма) оставалось неким оазисом веротерпимости. Именно в эту страну устремились евреи из стран Западной Европы, где их преследовали. Одновременно, благодаря торговле, из Европы в Новгород просачиваются идеи Возрождения и Реформации. Однако практического осуществления этих идей не происходит.
Недовольство политикой Москвы, ее угрозами становится катализатором настроений присоединения к Великому княжеству Литовскому. Эту оппозицию возглавляет клан бояр, руководимый вдовой посадника Марфой Борецкой. обладавшей значительными ресурсами и владевшей почти полутора тысячами крестьянских хозяйств (изображенной, как уже говорилось, в числе пяти женщин на монументе тысячелетия России). В 1471 году происходят ее переговоры с Великим князем Литвы Казимиром IV, избранным одновременно и королем Польши о вхождении Новгорода на правах автономии в состав Княжества. Однако подготовка и обсуждение этого вопроса на вече с обсуждением грамот Казимира затянулось. Воспользовавшись этим, а также отказом Великому князю Московскому Ивану III в праве собственности на новгородской земле и дани, Москва обвиняет Новгород в измене и отправляет войско завоевывать город. В его составе вместе с русскими шли монголы. Приказано было присоединиться и Пскову. Навстречу завоевателям выступает ополчение, возглавляемое посадником Дмитрием Борецким, сыном Марфы. 14 июня происходит их битва на Шелони, завершившаяся победой московского войска, взятием в плен Дмитрия Борецкого и его казнью. Имущество Борецких было конфисковано, Марфа была вывезена сначала в Москву, а затем в Нижний Новгород, где пострижена в монахини.
«Иван III,- говорил историк Николай Костомаров, выступая в Новгороде 30 апреля 1861 года,- понимал, что Новгород не может добровольно подчиниться новому порядку. Иван не удовольствовался снятием колокола и уничтожением веча и звания посадника. Иван уничтожил Новгород до корня, переселив его жителей по разным краям, подчиненным Московской державе, и заменив прежнее население новым, чуждым прежних местных воспоминаний. Если взять во внимание, что было еще много таких, которые, спасаясь от жребия, грозившего Новгороду, успели убежать в Литву, то без преувеличения можно сказать, что город лишился совершенно прежнего населения.»
Окончательную точку в борьбе с Новгородом поставил, почти столетие спустя, Иван IV. Он, как известно историкам, не только читал, но и правил летописи. И с особым вниманием останавливался на тех местах, которые описывали ненавистные ему принципы вечевой свободы в истории Новгорода и Пскова. При учреждении опричнины он обвинил весь русский народ в том, что в прошедшие века тот народ не любил царских предков. Но, сильнее всего, именно эти два города на северо- западе порождали его злобу.
И в декабре 1569 года Иван Васильевич предпринимает поход на север. Хотя тогдашние новгородцы не несли ответственности за тех жителей города, которые еще Иваном III были переселены в другие места. Но, подвернулся (или был организован) удачный для него случай, когда какой то бродяга, родом волынец, как пишет Костомаров, наказанный за что то в Новгороде, вздумал сразу и отомстить новгородцам, и угодить Ивану. Он написал письмо, как будто от архиепископа Пимена и многих новгородцев к Сигизмунду- Августу, спрятал это письмо в Софийской церкви за образ Богородицы, а сам убежал в Москву и донес государю, что архиепископ со множеством духовных и мирских людей отдается Литовскому государю.
Царь отправился в поход, как на войну. Это была сумасбродная война с прошлыми веками, дикая месть живым за давно умерших. То, что это было именно так, стало ясно уже в Твери, которую царь в отместку за времена, когда князь Михаил Тверской боролся с его предшественниками (его барельеф также находится на памятнике тысячелетию России среди «государственных людей и полководцев») распорядился окружить со всех сторон. Для начала там по его приказу Малюта Скуратов собственноручно задушил находившегося в монастыре митрополита Филиппа, которого Иван изгнал из Москвы за попытку оправдывать жертв его правления. Что же до мирных жителей, то за пять дней бессчетное их множество, включая младенцев, было разрублено на куски и сброшено под лед. То же повторилось в Торжке. И, конечно, в Новгороде, жители которого, зверски убитые, были сброшены в Волхов. Общее число убитых за этот поход составило не менее 40 тысяч человек.
Надо ли в этой связи недоумевать, что на памятнике тысячелетию России в Новгороде Ивана Грозного нет. В дни открытия монумента, как явствует из подробного описания празднования этого события никто этому не удивлялся. Да и историками при сооружении монумента, не смотря на разные взгляды, таких предложений никем не вносилось. Зато удивляются и даже стремятся поставить памятник Ивану Васильевичу наши современники. Как я понимаю, среди них прежде всего те, для кого главным историческим источником о той эпохе является кинофильм «Иван Васильевич меняет профессию». В котором с экрана звучат ласкающие имперский слух слова Ивана Васильевича: «Казань брал, Астрахань брал…». И ведь действительно брал. А, что потом? В 1571 году крымский хан Девлет – Гирей нападает на Русь, захватывает Москву. Число убитых более 50 тысяч человек. Москва выгорела полностью. При подходе татар, Иван IV бежал в Александровскую слободу. Хан писал Ивану: «Я разграбил твою землю и сжёг столицу за Казань и Астрахань! Ты не пришёл защищать её, а ещё хвалишься, что ты московский государь! Была бы в тебе храбрость и стыд, ты бы не прятался. Я не хочу твоих богатств, я хочу вернуть Казань и Астрахань…». Вернуть их хану помешал, разбивший летом 1572г при Молодях его войско князь отважный полководец Михаил Воротынский (также представленный на памятнике). Девлет- Гирей был вынужден отступить. Воротынский удостоился похвал и пожалований. Однако вскоре по обвинению в намерении околдовать царя был арестован и умер под пытками.
Иван Грозный, изгнанный из новгородского памятника, пишет Ольга Майорова, – это молчаливое признание частичной правоты Новгорода в его конфликте с Москвой, ретроспективная переоценка имперского нарратива русской истории.
Обойден вниманием на памятнике оказался и Павел I. Не нашлось поначалу места на монументе и для Николая I. Как вспоминал Микешин, ещё на стадии обсуждения проекта, отсутствие Николая в списке «государственных людей» вызвало сначала вопрос, а потом молчаливое согласие императора. «Когда дошли до Александра I и проект на том заканчивался государь спросил: «А батюшка?». Аргумент против у художника был один – личность покойного государя так близка к нашему времени, что нельзя к ней беспристрастно относиться.
Когда же стало ясно, что дополнения ещё одной фигуры не избежать, Микешин заявил: «Я делать этого не буду, но есть люди, которые сделают, если им заплатят». Согласился В.К. Зелеман, и Николай I сел на памятнике рядом с Александром I, потеснив Сперанского. Об этом дополнении газеты сообщили буквально за месяц до торжеств в Новгороде.
Официальные церемонии начала 1860-х годов, в частности, путешествия Александра II по провинции и праздник тысячелетия России, служили визуальным выражением той концепции «народной монархии», которую утверждал император, позаимствовав модель на западе, у Наполеона III, но сохраняя национальную «оправу».
Готовность власти сделать шаг на встречу обществу получила в ходе празднования символическое воплощение: имперская эмблематика совмещалась с антиимперской, «державность» демонстративно примерялась с «вольностью». В дни торжества Новгород представал «колыбелью» не только «царства», но и вечевой свободы, выступал, как символ сильных традиций самоуправления (накануне проведения земской реформы эти ассоциации звучали особенно обещающе). «Вслед за воспоминаниями о Рюрике, перед вами пронесутся, писали газеты воспоминания о вече и вечевом колоколе, о вольности и гордости новгородской, о ганзейском союзе, о Марфе Посаднице, о страшной казни новгородцев Иоанном Грозным». (Эвальд Аркадий. Праздник тысячелетия России. От нашего корреспондента. С- Петербургские ведомости, 1862, 8 сент., №201)
Интересно, что очертания памятника легко ассоциировались, как с колоколом, так и с шапкой Мономаха. (В первоначальном проекте Микешина он так и идентифицировался). Однако во всех трактовках, официальных и неофициальных, памятник уподоблялся исключительно колоколу. О втором образе все дружно забыли.
Незадолго до новгородского праздника Н.И. Костомаров, сделавшийся, пожалуй, самым модным историком, выступил в Новгороде с лекцией «О значении Великого Новгорода в русской истории», текст которой в 1862 году был опубликован «Отечественными записками». В этой лекции, также, как и в монографии Костомарова, Новгород и Псков характеризовались не просто, как антагонисты самодержавной власти, но как прообраз республиканской свободы.
В том же 1862 году историк поделился мыслями о тысячелетнем пути России в статье, опубликованной «Санкт-Петербургскими ведомостями». Он, в частности, писал: «Тысяча лет кончилась! Наступает другая: пройдет некогда и она, настанет время, от которого наша эпоха будет так же далеко стоять, как от нас эпоха Гостомысла и Рюрика… Итак, дошедши до рубежа 1000-летия, с одной стороны, обозревая длинное наше прошедшее, с другой, невольно порываясь к грядущему оглянемся на себя. Много лет прожито, а что нажито? Много перенесено, а что вынесено? Много думано – до чего додумано? Неясный гул вокруг нас. Мы слышим заветные слова: вперед, прогресс, развитие, свобода, гласность… В мнениях о самих себе мы переходим то к высокопарному самовосхвалению, то к крайнему самоуничижению. Давно ли, в наших патриотических стиходействиях, мы воспевали свою материальную громадность и думали, что все должны преклоняться перед нею, и давно ли, после того, впадали в такое отчаяние, что готовы были признать за собою совершенное бессилие, и нравственное, и физическое? У нас много идеалов и нет ближайших прямых целей, а потому наши стремления, вместо действительной жизни, обращаются в область моды – самый печальный исход».
Итак, главный вывод талантливого историка: у нас плохо с постановкой целей. Об этом же недавно, 150 лет спустя, говорил на Декаде зрелого возраста, выступая на тему «Опыт целеполагания и мировое наследие» Дмитрий Богданов – Председатель правления Народного Университета г.Сочи. Ему искренне аплодировали. А что дальше?