Таков заголовок главной по значимости публикации газеты «Россия» №29 за 14-20 июля 1993 года. Ее автор А. Д. Некипелов — специалист в области теории функционирования и управления экономическими системами исследует в ней основные причины неудач российских реформ, прежде всего приватизации. Впоследствии автор станет академиком и Вице- президентом Российской академии наук, а в 2013 году примет участие в выборах Президента РАН, заняв третье место.
«…На пути наведения элементарного порядка в отношениях собственности в рамках госсектора сегодня уже стоят могущественные силы , превратившие общественное имущество в гигантскую кормушку … »
Александр НЕКИПЕЛОВ, доктор экономических наук
Любопытная все — таки у нас страна: народ одобрил в ходе референдума экономический курс, приведший за один год к уполовиниванию его реальных доходов. И хотя в течение 1992 осуществлялась самая разная экономическая политика, можно, видимо, согласиться с тем, что значительная часть населения в такого рода тонкости не вдавалась и рассматривала положительный ответ как шлагбаум на пути возврата страны в прошлое.
Мир снова превращается в «двуцветный», и, судя по всему, донельзя политизированный российский народ готов это принять, выстроившись по разные стороны баррикад. Деление на «наших» и «не наших» становится тем более опасным, что его основы сплошь и рядом персонифицированы и имеют лишь отдаленное отношение к тем или иным фундаментальным вопросам развития страны. Политика становится, как никогда, циничным и беспринципным делом. Для сторонников макроэкономической стабилизации оказывается плевым делом раздать ради достижения эфемерного политического результата обещания населению в таких масштабах, что их воплощение уже в мае, по словам Е. Гайдара («Частная собственность», 26 мая 1993 г.) было лишь на одну треть обеспечено нормальными источниками бюджета. Дальше- больше: добившись одобрения проводимого курса, исполнительная власть начала активно инкорпорировать в свой арсенал еще вчера высмеивавшиеся концепции. Недавно проявившееся (возродившееся?) y Президента стремление создавать на российской земле социально ориентированную рыночную экономику — один из наиболее показательных примеров. А может ли кто — то рационально (то есть с точки зрения того самого курса, о котором якобы неусыпно печется президентская команда, а не сиюминутных политических выгод) объяснить кадровые перемещения в правительстве? Разве не грустно наблюдать за тем , как , подвергая остракизму оппонентов за боязнь «распродажи России» , исполнительная власть и се ближайшие сторонники своими постоянными заявлениями то об опасности реванша «красно — коричневых, то об отсутствии альтернативы Б.Ельцину (из этого ведь следует: «если что, так сразу») практически делают невозможным более или менее массовый приток иностранных инвестиций?
Стоит ли удивляться, что в такой социально — политической обстановке почти невероятным становятся спокойный и беспристрастный анализ процессов, происходящих в нашей экономике, и поиск на этой основе оптимальных решений? В лучших традициях вульгарного марксизма в любых рекомендациях прежде всего отслеживается «классовая подоплека, направо и налево расклеиваются звонкие ярлыки. Делают это часто люди, чьи представления о современной рыночной экономике, попросту говоря, убоги, причем убоги по той простой причине, что они и сейчас остаются на уровне курса «политической экономии капитализма». Просто поменяли местами знаки «плюс» и «минус». Уверен, что если под каким-нибудь российским именем опубликовать раздел стандартного западного учебника по экономической теории, посвященный так называемым «сбоям рынка» (market failures), то автору ни за что не избежать уничижительной критики и обвинений в стремлении направить развитие страны вспять со стороны многих ревностных (но, увы, невежественных) сторонников радикальных реформ.
Геращенко и «великая депрессия»
Притчей во языцех стало начиная с осени прошлого года утверждение, что Центральный банк России, заботясь о недопущении обвального падения производства, занимается не своим делом. Тезис этот до настоящего времени пользуется успехом, ибо очень правдоподобен: не логично ли, что банк должен сосредоточиться на кредитно-денежной сфере, предоставив правительству рeшать вопросы, связанные с производством? Немногие, однако, знают, что столь естественный вывод отвечает состоянию экономической науки и практики периода … до первой мировой войны, когда, по словам автора известного американского учебника «Экономика мирохозяйственных связей» П.Линдерта, в общественном мнении центральные банки (или государственные служащие) еще не отвечали за борьбу с безработицей или стабильность цен в такой степени, как после первой мировой войны. Думаю, для многих борцов с ретроградами из ЦБ. будет неприятным сюрпризом узнать (а сделать это совсем просто — достаточно взглянуть на стр. 247 и 336 продающегося на каждом московском перекрестке учебника «Деньги, банковское дело — и денежно — кредитная политика», принадлежащего перу опять — таки американских авторов — Э. Долана, К. Кэмпбелла и Р. Кэмпбелл), что сам отец монетаризма М. Фридман совместно с А. Шварцем весьма убедительно показал, что глубина кризиса, поразившего США в период «великой депрессии, могла быть существенно уменьшена, прибегни Федеральная резервная система к политике, увеличивающей денежную массу. Иными словами, отсутствие «своего Геращенко» у руля кредитно-денежной системы дорого обошлось США, а могло даже стать фатальным для системы в целом.
Шило на мыло?
Значит ли сказанное, что накачка денег в обращение представляет собой идеальное (или хотя бы относительно лучшее) средство для решения наших проблем? К сожалению, это не так, ибо побочные явления, ставшие результатом приема такого лекарства, связанные с неизбежным нарастанием инфляционных процессов, очень быстро становятся опаснее самой болезни. Таким образом, возникает ситуация, живо напоминающая историю со знаменитым Тришкиным кафтаном: предотвращение катастрофического падения производства удается обеспечить за счет неприемлемо высокой инфляции, а борьба с последней методами жесткой финансовой и монетарной политики почти сразу же увлекает страну в пучину небывалого спада.
Читатель вправе спросить: а осознают ли эти взаимосвязи наши «радикальные рыночники»? Ответ неоднозначен. Не приходится сомневаться в том, что значительная их часть никакого представления о происходящем не имеет и искренне считает, что наблюдающаяся с осени прошлого года относительная стабилизация производства является обнадеживающим плодом «курса реформ» и уж по крайней мере никак не связана с деятельностью столь немилого им Центрального банка. Но нам интереснее профессионалы. Не сомневаюсь, что уж кто — кто, а Е. Гайдар очень хорошо понимает суть происходящего. Обратите внимание: вплоть до своего ухода с поста и.о.премьера он чуть ли не единственный из правительства воздерживался от критики деятельности ЦБ. Более того, весьма вероятно, что Егор Тимурович не просто дал молчаливое согласие, но и был фактическим соавтором денежной экспансии, начавшейся летом 1992 года, ибо очень хорошо понимал, к чему привела бы становившаяся тогда все более реальной массовая остановка предприятий. Только наивные журналисты могли сетовать по поводу того, что в своей речи на VII Съезде народных депутатов Е. Гайдар забыл привести выгодные для него данные о наметившемся увеличении производства в отдельных отраслях. Затрудняюсь сказать, какой бы эффект произвели эти сведения на депутатов, но Е. Гайдар — то им цену знал. И надо отдать ему должное как профессионалу — к фальшивому аргументу он прибегать не стал.
Итак, объективно складывается следующая картина. В рамках вышедшей на передний план дискуссии между сторонниками упора на сохранение производственного потенциала, с одной стороны, и приоритета мер по укреплению финансово — кредитной системы — с другой, вырисовывается довольно мрачная перспектива циклической смены периодов ужесточения и смягчения фискальной и монетарной политики. С точки зрения этой перспективы ключевой вопрос состоит, несомненно, в том, удастся ли в конечном счете проскочить между Сциллой гиперинфляции и Харибдой беспрецедентного хозяйственного спада или мы надолго застрянем в узком пространстве, разделяющем их? Мне бы, однако, хотелось поставить вопрос по — иному: не слишком ли узки рамки самой дискуссии?
Связь инфляций и инвестиций: не все так просто
Кризис, который переживает Россия, носит не циклический (до этой болезни мы еще не доросли!), а системный характер. Его универсальность, связанная с переходом от одного общественного устройства к другому, проявляется на макро- и микроуровне, в институциональной сфере. В этих условиях складывается противоречивая и весьма запутанная ситуация, когда одни факторы требуют проведения жесткой антиинфляционной политики, другие делают такую политику социально опасной, а третьи — эффективной. Естественная неразвитость рыночной инфраструктуры является одной из тех особенностей постсоциалистической экономики, игнорировать которые при разработке экономической политики никак нельзя.
Отсутствие разветвленного рынка государственных долговых бумаг (он начинает формироваться лишь сейчас) исключает неинфляционные способы финансирования бюджетного дефицита, а также регулирование со стороны Центрального банка денежной массы при помощи одного из самых эффективных методов — «операций на от крытом рынке» (покупка или продажа банком государственных ценных бумаг).
Эмбриональное состояние финансовых рынков и отсутствие эффективного механизма формирования равновесной процентной ставки также является причиной крутой инфляции. Дело в том, что в современных рыночных хозяйствах увеличение денег в обращении не всегда и уж во всяком случае не сразу ведет к росту цен. Вначале падает процентная ставка, в силу чего повышается спрос на инвестиции и потребительские товары длительного пользования, приобретаемые в кредит. Затем увеличение спроса распространяется на другие отрасли, вызывая повышение цен на их продукцию. В условиях отсутствия нормально функционирующих финансовых рынков выравнивание спроса и предложения денег осуществляется за счет роста цен.
Было бы несправедливо утверждать, что российское правительство не прилагает усилий для ускоренного формирования рыночной инфраструктуры. Однако оно явно недооценивает систему мер, направленную на адаптацию хозяйства к условиям инфляции.
Преобладание темпов инфляции над приростом банковского процента, казалось бы, должно резко повышать спрос на кредиты. Так оно и есть, но лишь в отношении краткосрочных кредитов. Долгосрочные же заимствования — а именно с ними связаны серьезные инвестиции в производство — у нас по сути дела исчезли. Удивительного в этом ничего нет: кто же рискнет взять (дать) кредит на пять лет исходя из текущей процентной ставки, не имея точного представления о том, какова будет динамика инфляции в этот период? Но вот что интересно. Идеологи наших реформ делают из этого однозначный вывод, согласно которому без подавления инфляции решить проблему увеличения капитальных вложений невозможно в принципе, и, надо сказать, не встречают особых возражений. А между тем в западных университетах студентам за такой вывод ставят «двойки». Не верите? Тогда откройте, к примеру, учебник «Экономика», изданный в Великобритании известными учеными Д. Беггом, С.Фишером и Р.Дорнбушем. Под рубрикой «Стандартные ошибки» студентам предлагается объяснить, почему неверны следующие утверждения: «инфляция препятствует сбережениям» и «инфляция препятствует инвестициям».
Что же должны знать западные студенты и чего не знают (не желают знать?) наши ведущие реформаторы? Оказывается, все очень просто: на Западе давным-давно ведется (и весьма успешно) работа по отработке противодействия основным неблагоприятным последствиям инфляции: создана специальная система бухгалтерского учета, отработаны алгоритмы индексации всех номинальных контрактов (включая соглашения об оплате труда, коммерческие и кредитные договоры), определены пути приспособления системы налогообложения. И — что особенно важно для нас- все это нацелено не только на то, чтобы экономика более или менее нормально функционировала в условиях роста цен, но и для облегчения борьбы с инфляцией
Как входить в холодную воду?
Важнейшая макроэкономическая особенность всех постсоциалистических государств состоит в структурной деформированности с позиций рыночных критериев, естественно, их экономик. Данное обстоятельство ведет к тому, что в момент либерализации хозяйственной деятельности и освобождения цен начинается процесс интенсивной ломки традиционных хозяйственных связей и изменения ценовых пропорций. Приходящие в движение цены разворачивают механизм инфляции издержек, суть которого в упрощенной форме сводится к тому, что возросшие цены увеличивают производственные издержки, а те в свою очередь оказывают давление на цены.
У нас, правда, довольно распространено заблуждение, что инфляция издержек возникает из — за того, что государство спешит создать условия для удовлетворения завышенных ценовых запросов поставщиков, накачивая в обращение дополнительную денежную массу. Откровенно говоря, был поражен, что это заблуждение разделяется вице — премьером Б. Федоровым. В рамках телевизионной передачи «Красный квадрат» он, полемизируя с академиком О. Богомоловым, высказался примерно таким образом: «Не знаю, какие уж там виды инфляции существуют, но если за товар готовы платить запрашиваемую цену, то, значит, деньги у потребителей имеются».
Конечно, потребители не могут потратить больше денег, чем у них есть, но они могут потратить их на меньшее количество товаров. Именно это и происходит в рассматриваемых условиях, когда рост цен сопровождается падением производства , то есть возникает явление , получившее в экономической литературе название стагфляции . Обращаю внимание читателей: с моей стороны здесь нет никакой «отсебятины»; я просто изложил то, что написано в любом стандартном учебнике «Экономика».
Сам механизм инфляции издержек одинаков в условиях развитых рыночных и постсоциалистических экономик, однако различие в масштабах весьма существенно. В рамках бывших командных экономик связанный с этим процессом шок носит всеобъемлющий характер, ибо включает ломку всей внутренней производственной структуры, усиленную открытием экономики, распадом прежних хозяйственных связей.
Естественно, возникает вопрос: нужно ли пытаться смягчить стагфляционный шок? «Научно обоснованного» ответа на этот вопрос нет и быть не может точно так же, как нельзя однозначно сказать, лучше ли заходить в холодную воду потихоньку, давая организму возможность привыкнуть экой температуре, или бросаться в нее очертя голову. Все зависит от ценностных предпочтений того, кто принимает решения.
В конечном счете общий настрой общества определяет, какой путь избирает страна. При этом, однако, важно, чтобы, одобряя тот или иной выбор, население имело достаточно четкие представления о его достоинствах и недостатках. Заблуждения на сей счет скажем, преувеличение выгод и игнорирование издержек — чреваты лишь быстрым разочарованием и изменением общественных настроений.
Но именно о цене «шоковой терапии» наши реформаторы говорят особенно не охотно и расплывчато, а уж какие — либо политически значимые обязательства в отношении последствий своей политики и вовсе брать отказываются. Как правило, они предпочитают философски констатировать необходимость расплачиваться за грехи прошлого предлагают населению еще немного потерпеть и заверяют, что другого пути попросту нет.
Практика свидетельствует о том, что «грехи прошлого» в виде исковерканной структуры народного хозяйства столь велики, а боль от их «форсированного искупления» столь несоразмерна с возможностями людей, что дилемма «смягчать — не смягчать» сама собой трансформируется в вопросы «в какой степени смягчать?» и «каким образом это делать?». Те же правительства, которые продолжают догматически настаивать на необходимости любой ценой твердо держать линию реформ, очень быстро превращаются в «пожарную команду, вынужденную судорожно метаться между то здесь, то там возникающими очагами общественного недовольства (сегодня пригрозили забастовкой шахтеры, завтра — учителя и т.д, и т.п).
Что касается решений о необходимой степени смягчения шока от рыночных преобразований, это — отдельный разговор. Вопрос же о способах анестезии заслуживает самого пристального внимания.
Меню «анестезии»
Первый способ состоит в том, чтобы саму либерализацию хозяйственной деятельности осуществлять постепенно. Опыт Китая наглядно демонстрирует, что такой путь преобразований при последовательности проводимой политики не только возможен, но и весьма эффективен. Однако, хотя сегодня нельзя исключать, что хозяйственный хаос может привести к временному, отнюдь не обязательно идеологически мотивированному восстановлению командных методов управления, считать это благом было бы по меньшей мере странно.
Второй способ является классическим в том смысле, что именно к нему обычно прибегают развитые страны, столкнувшись с инфляцией издержек. Речь идет о смягчении монетарной политики с целью использовать некоторое усиление инфляции в качестве своеобразной «смазки», позволяющей экономике легче адаптироваться к новым условиям. Этот метод применялся практически всеми ведущими странами Запада в 70 — х годах, когда они столкнулись с резким ростом мировых цен на нефть. Собственно говоря, по этому пути мы и идем вот уже год. И наш опыт подтверждает, что в силу несопоставимых с развитыми странами масштабов структурного шока, обрушивающегося на постсоциалистические страны в процессе трансформации, данное решение оказывается малоэффективным: за замедление спада приходится платить по сути дела недопустимым с точки зрения нормального функционирования экономики уровнем инфляции.
Третий вариант мог бы состоять в попытке проводить жесткую антиинфляционную кредитно-денежную и финансовую политику в сочетании со значительным на первых порах, но неуклонно сокращаемом в соответствии с установленным графиком перераспределением ресурсов из отраслей, оказавшихся в условиях запуска рыночных механизмов высокоприбыльными, в отрасли убыточные. Смысл этой политики, реализация которой была бы возможна лишь при помощи высоких налогов на одних и крупных субсидий другим, заключается в том, чтобы дать время либо «неудачникам» (в большинстве случаев, кстати говоря, не по своей вине) адаптироваться к новым условиям, либо обществу должным образом подготовиться к их «кончине».
Но не получится ли так, что повышенные налоги на эффективные производства приведут к свертыванию последних, в результате чего сам собой исчезнет и источник для субсидирования отраслей, оказавшихся в сложном положении? По причинам, которые вскоре станут понятными, возвратиться к этому вопросу мы сможем только после рассмотрения других особенностей постсоциалистической экономики. Важнейшая из них — хозяйственный «почерк» пока еще доминирующего субъекта экономической деятельности — государственного предприятия.
Куда исчез собственник?
Отчасти в результате столь свойственного для нас фанатизма в следовании теоретически сомнительным, но прогрессивно звучащим лозунгам («Полное раскрепощение государственных предприятий есть способ формирования рыночной экономики»), а в немалой степени и потому, что нашлось множество людей, быстро увидевших в лозунге благоприятные для себя материальные последствия, страна окончательно лишилась фигуры рачительного хозяина в ведущем секторе народного хозяйства.
Сложились (в полном соответствии с принятыми законами!) невиданные в мировой истории отношения собственности, в рамках которых собственник — государство — практически полностью устранен не только от текущего управления своим имуществом, но и от сколько-нибудь действенного контроля над тем, на реализацию каких целей это управление нацелено. В условиях , когда директора госпредприятий получили возможность устанавливать самим себе и рабочим предприятия заработную плату (до этого не додумались, кажется, ни в одной другой постсоциалистической стране), свободно решать , какую часть доходов направить на амортизацию изношенного оборудования и развитие производства, а какую — на потребление, создавать за счет государственных средств так называемые «малые предприятия», госсектор оказался обреченным на превращение в объект массового и по сути дела легального растаскивания.
Принципиально важно, что поведение таких предприятий качественно отличается от действий в аналогичных ситуациях нормальных рыночных субъектов. Не прибыль, а текущие доходы работников (то есть эле мент издержек) становятся главным мотивом хозяйствования. При этом особенности налогообложения зачастую подталкивают к очень необычному с позиций рыночной экономики ценообразованию: предприятия занижают свои отпускные цены, но продают по ним продукцию только «избранным клиентам» или своим же «малым предприятиям». Что происходит с разницей — в нашей стране объяснять не нужно. Не все, однако, понимают, что именно это, а не пресловутое ограничение торговой наценки двадцатью пятью процентами является главной причиной того, что в условиях почти полной либерализации хозяйственной жизни вид прилавков государственных магазинов (будь то продмагов или магазинов, призванных продавать автозапчасти) почти не изменился.
У сегодняшних госпредприятий есть черта, которая весьма импонирует нашим людям: они заботятся о своих работниках, в том числе и путем сохранения объективно избыточных рабочих мест. Именно в силу этой их особенности занятость в промышленности уменьшалась значительно медленнее, чем производство. Это , несомненно , снижает текущие тяготы , с которыми сталкивается общество , но какой ценой?! Во — первых, падение производительности труда ведет к росту затрат и соответственно подстегивает упоминавшуюся инфляцию издержек. Во вторых, такое поведение госпредприятий в значительной степени обесценивает проводимую правительством политику, которая рассчитана на стандартную для рыночной экономики реакцию хозяйственных субъектов.
Условный рефлекс социализма — произвести и поставить продукцию важнее, чем получить за нее деньги, — оказался удивительно живуч. В ответ на попытки ограничить рост денежной массы следует совершенно немыслимая для стран с развитой рыночной экономикой реакция: поставки в обмен на неплатежи. В результате возникает совсем уж запредельная ситуация, когда ограничение денежной эмиссии может привести … к увеличению роста цен. В самом деле, если продавец молчаливо согласен с тем, что покупатель не заплатит за товар, то последнему нет причин «огорчать» продавца излишней привередливостью в отношении цены.
«Нет таких крепостей…»
Не будем возводить напраслину. Правительство реформаторов видит проблему не рыночного поведения предприятий госсектора и энергично ее решает самым радикальным путем — через форсированную приватизацию. Небольшая заминка, правда, произошла на старте, когда, по всей видимости, не удалось еще полностью освободиться от предрассудков, связанных с предшествующей научной карьерой. В те, прежние времена многие из них видели, что нормальным, цивилизованным путем осуществить быстрый перевод государственной собственности в частную невозможно: у населения нет денег, чтобы выкупить государственное имущество; рыночная оценка последнего невозможна из — за отсутствия рынка; ваучерная схема бесплатного наделения граждан собственностью, помимо того, что чревата очень серьезными социальными издержками (никто не знает, какому предприятию выпадет счастливый билет в условиях рынка), приводит к крайне неблагоприятному с точки зрения управления возникающими корпорациями , равномерному распылению акционерного капитала.
Но к маю прошлого года все интеллигентские сомнения ушли прочь. Произошло это, видимо, не случайно. Ужасающий удар, нанесенный к тому времени по жизненному уровню населения, поставил под угрозу господствовавший в обществе консенсус в отношении необходимости реформирования российского социального и экономического укладов. Исполнительная власть, почувствовав образующуюся вокруг нее пустоту, сделала ставку на ускорение формирования слоя собственников как социальной опоры проводившихся реформ. Здесь уж стало не до цивилизованности, законности, социальной справедливости и уже тем более научной состоятельности осуществлявшихся преобразований. Только скорость и натиск. Любые компромиссы с с директорским корпусом и трудовыми коллективами: ведь правительство заключало их за чужой (общественный) счет. Обрела вторую жизнь концепция первоначального накопления капитала. Но ведь историческим оправданием этого процесса на заре промышленной эры была необходимость концентрации ресурсов для создания крупных производств. Сегодня же речь идет просто о перераспределении прав собственности на уже существующий хозяйственный потенциал.
Очень скоро всем станет ясно, что политически мотивированная приватизация контрпродуктивна не только в социальном, но и в экономическом плане.
«Социкапизм» наше будущее?..
Общество, к которому мы движемся семимильными шагами, для себя я давно уже называю неблагозвучным словом «социкапизм». В моем понимании мы являемся свидетелями (а некоторые не только свидетелями) рождения поразительного социального мутанта, в форме гротеска концентрирующего в себе отдельные элементы обеих систем. Ассоциируемые с социализмом солидарность людей и коллективизм вырождаются в примитивную «групповщину»; стремление к максимилизации прибыли, играющее столь важную роль в рыночной экономике, выступает в отвратительной форме неукротимой жажды любым путем урвать себе кусок побольше от все еще внушительного общественного пирога.
Но признав тупиковость форсированной приватизации и оставаясь на позициях необходимости коренного реформирования экономики, мы должны задать себе вопрос: нельзя ли перевести в рыночный режим функционирования сам госсектор?
Знаю, что, поставив проблему таким образом, с головой выдал себя как тайного сторонника увековечения власти воров — бюрократов, распоряжающихся «ничьей собственностью». Мне только кажется, что отличие от многих наших экзальтированны радикалов чиновники всех мастей давно поняли, что «ни у кого» — хозяина «ничьей собственности» — много не уворуешь, тем более посредством распоряжения. Вот почему именно «социкапизм» с его псевдорыночной риторикой создает идеальную общественную среду для реализации подлинных замыслов старой номенклатуры — трансформации права распоряжаться общественной собственностью в право своей частной собственности. Не скрою также, мне льстит тот факт, что идея «маркетизации» крупных госпредприятий разделяют и структуры МВФ, MБPP, ОЭСР и ЕБРР, подготовивших в 1991 году известный доклад о реформировании советской экономики. Хотя, конечно тоже чиновники — что с них взять…
Решение проблемы перевода в рыночный режим функционирования госпредприятий предполагает жесткое разграничение в государственно — капиталистическом духе функций собственника государственного имущества, управляющих (мотивация — прибыль) наемных работников (мотивация — работа заработная плата). Подобно тому, как финансы предприятий должны быть полностью отделены от госбюджета, орган, отвечающий за использование общественного имущества, должен быть абсолютно независимым от правительства. Сделать это нужно не для того, чтобы ущемить исполнительную власть. а для того, чтобы поставить по отношению к ней предприятия, принадлежащие государству, точно в такое же положение, как предприятия частные. Само собой разумеется, функции органа, отвечающего за госимущество, нужно четко определить законом с тем, чтобы в принципе исключить возможность использования им командных методов управления. Реализация такой модели позволила бы, во — первых, создать однородную рыночную среду в нашем народном хозяйстве, где бы на абсолютно одинаковых условиях конкурировали и сотрудничали предприятия разных форм собственности, а во — вторых, ввести процесс приватизации в естественные рамки, определяемые соображениями экономической целесообразности. Тем самым была бы сформирована базовая структура рыночной экономики, обеспечивающая адекватную реакцию всех хозяйственных субъектов на сигналы экономической политики. А правительственные команды могли бы состоять из представителей самых разных течений — от крайних либералов, делающих упор на рыночную саморегуляцию, до действительных сторонников социально ориентированной рыночной экономики. Все зависело бы от демократического выбора общества.
Кроме того — и здесь мы возвращаемся поставленной ранее проблеме — у действующих в рыночном режиме госпредприятий есть одно очень важное, с точки зрения проведения структурной политики, качество: их управляющие, будучи заинтересованы в максимизации прибыли, малочувствительны к масштабам ее изъятия в виде налогов в бюджет. Именно эта особенность и давала бы правительству шанс на неинфляционный (или низкоинфляционный) вариант структурной политики.
Невеселый эпилог
Должен признать, что не все, что говорит А. Чубайс, мне кажется демагогией. К заявлениям о преобразованиях, ставших необратимыми благодаря его деятельности, отношусь очень серьезно. На пути наведения элементарного порядка в отношениях собственности в рамках госсектора сегодня уже стоят могущественные силы, превратившие общественное имущество в гигантскую кормушку. Фактически подкуплены и дезориентированы многие трудовые коллективы. Могу представить, какую бурю способно вызвать совершенно естественное и в юридическом плане абсолютно оправданное предложение о • наделении одного органа функциями собственника всех государственных активов. Ведь в случае его реализации рухнут любовно создававшиеся и безотказно обслуживающие механизмы перекачки в частные руки государственных средств – все так называемые «малые предприятия», облепившие промышленные гиганты, так называемые акционерные общества, капитал которых принадлежит государственным юридическим лицам.
Сложно поверить сегодня в то, что сползание в социкапизм будет остановлено. Но, как известно, надежда умирает последней.
Чужая кровь
Поскольку широкую публику в большей степени интересовал не столько сам последний съезд нардепов, а то, чем он кончится и что произойдет потом в глобальном масштабе, некоторые моменты масштаба, так сказать, локального ускользнули от ее внимания. В частности, история с постановлением о выполнении госпрограммы приватизации на 1992 год, точнее, с его первым пунктом, где надлежало дать оценку деятельности Госкомимущества. Это оказалось невыполнимым. Оценки предлагались самые разные, колебались от «удовлетворительной» до «неудовлетворительной», от «недостаточной» до «чрезмерной». Кроме того, в одно и то же слово каждый вкладывал свой собственный глубинный смысл. Так, ни до чего не договорившись, приняли постановление без первого пункта. И нет надежды, что договорятся хоть когда-нибудь. Хорошо еще, если во фразе «Работу Госкомимущества признать …» хотя бы просто поставят точку после слова «признать».
Мария БОГАТЫХ
Госкомимущество в своем настойчивом стремлении передать госсобственность в руки эффективного хозяина успело — таки нажить себе врагов. Российский вариант приватизации — дитя тысяч компромиссов — сегодня не нравится никому. Кто только не влиял на его наследственность! Неокоммунисты и «леволибералы», желающие «все взять и поделить». Трудовые коллективы, чьи интересы в нашей стране священны, тоже готовы все поделить, но только на основе акционерной собственности. Директора предприятий, уже вошедшие во вкус «полного хозяйственного ведения», но не успевшие еще растащить все. Бывшие министерства и главки, преобразованные в концерны, корпорации и ассоциации, мечтающие перейти от управления к владению. Отраслевые структуры госуправления, трогательно привязанные к старым административно — командным методам. Территории, постоянно тянущие одеяло на себя. Каждая из сторон была агрессивна в своих требованиях и, поигрывая мускулатурой, давала понять, что, если ребенок выйдет не таким, как ей хочется, неприятности она обеспечит. Каждый из этой компании наседал на другого и на всех сразу, не желая уступать ни пяди, и все вместе — на «приватизаторов».
А у последних был лишь непредсказуемо малый отрезок времени, измеряемый доверием народа к Президенту, в течение которого надо было сделать процесс разгосударствления хотя бы необратимым. Здесь и ответ на вопрос, почему нельзя было, например, взять и окончательно передать собственность директорам или раздать все трудовым коллективам, как предлагали некоторые. Вроде был смысл: во — первых, хоть кто — то пришел бы в состояние полного и глубокого удовлетворения и соответственно стоял бы за Госкомимущество насмерть, а во — вторых, не принципиально, с кого начать, кто первый разорится и через сколько рук пройдет бывшая госсобственность, прежде чем попадет в надежные руки. Была бы отработанная процедура банкротства — и концовка предопределена. Но можно представить, какой шум бы подняли те, кто не попал в «первые ряды» собственников! Бог знает, какими социальными и политическими последствиями это бы обернулось для страны. Впрочем, попытка обзавестись многочисленными союзниками все — таки была сделана. Как известно, одна из основных целей ваучеризации — защита прав и интересов бюджетников в процессе общего дележа. И хотя, кроме Госкомимущества, эти права и интересы никто защищать не собирался, наоборот лишний рот мало кого обрадовал, нельзя сказать, чтобы затея совсем удалась. Трудно поверить, что тебя любят и стараются помочь не за что — то, а просто так. Недоверчивость бюджетников пока создает самые благоприятные условия для наступления на ваучеры по всем фронтам, а мечта маленькой команды Чубайса обрести широкую социальную базу для приватизации так и остается мечтой. Так или иначе ребенок (концепция приватизации) , несмотря на тяжелую наследственность, появился на свет. Хоть и не вполне здоровым, с губами Никанора Ивановича, носом Ивана Кузьмича и развязностью Балтазара Балтазарыча, но вполне жизнеспособным. И самое главное дитя уже ходит. А это — то как раз и не нравится многочисленным оппонентам.
А тут в их ряды чуть ли не в формы полном составе влились нардепы. Те самые, которые еще не так давно двумя третями голосов да вали «добро» на проведение реформы и широкомасштабной приватизации. Но они — то думали, что все пройдет быстрее и легче, надо только проголосовать и все и остаться на скрижалях в списках народных героев . А оно вон как повернулось … По человечески их понять можно.
Так же как можно. понять и почему именно по — человечески они не могут воспринять «этих приватизаторов» и с таким раздражением относятся к ним лично. Когда Руслан Имранович занял квартиру Леонида Ильича, это было противно, но понятно, как заветное слово Маугли: «Мы с тобой одной крови — ты и я. А вот когда зампред Госкомимущества Д. Васильев надолго остался без определенного места жительства и считал неудобным напомнить о квартире; когда идущий с Госкомимуществом в одной упряжке председатель подкомитета ВС по приватизации П. Филиппов платил из своего кармана экспертам за грамотный законопроект; когда те же эксперты за мизерную плату или вовсе без оной работали сутками, — это оказывалось и противно, и непонятно. И, как все непонятное, — опасно.
Но Бог с ними, с нардепами. Несовместимость разных групп крови не вылечишь. Хуже с Черномырдиным. Он ведь тоже энтузиаст. Из той породы старых руководителей, для которых производство — жизнь, а жизнь — это производство. И Хижа — энтузиаст. Тоже, между прочим, долго жил в гостинице и даже разговоры о личном благе почитает просто за неприличные. Вообще в правительстве полно энтузиастов. Только одни считают, что отклонение от жесткой «гайдаровской» линии — смерть реформам, а другие исповедуют теорию «узкого пространства для маневра», или «коридора». Но, полагаю, конфликт двух команд в правительстве не выглядел бы столь обнадеживающим для оппонентов, если бы не объективные условия.
Помните старый анекдот про породу кур, чье мясо никто не пробовал, — так они быстро бегали, что их невозможно было поймать? Несмотря на неудовлетворенность самих реформаторов слишком медленными темпами разгосударствления, оно все — таки сильно обогнало все прочие необходимые перемены. Конечно, приватизации и положено обгонять. Но оттого, что все остальные процессы идут вяло либо совсем не в ту сторону, в какую надо бы, Госкомимущество и становится той курицей из анекдота.
Если бы первый этап реформы прошел успешно (а по предварительным прикидкам, это уже должно бы произойти ), сейчас пора было бы думать о промышленной политике: какие отрасли считать приоритетными, где создавать благоприятные условия для инвестирования и т.д. Разумеется, пока не подавлена инфляция и всерьез еще не разобрались с госсектором, ни о какой промышленной политике нет и речи, поскольку она не может осуществляться за счет прямого государственного инвестирования, и экономические рычаги толком работать не будут. Но основные направления наметить уже можно бы, решить, куда идем, что хотим получить в результате и ради какого будущего затеяли весь сыр — бор.
Прошлым летом в ВС Гайдар выступил с замечательным докладом, где как о приоритетных говорил об отраслях, максимально сопряженных, то есть технологически связанных с наибольшим количеством других отраслей, — чтобы по цепочке инвестиционного спроса вытягивать сразу несколько направлений, говорил о потребительском секторе, частично — о ВПК.
Тогда еще у него был основания полагать, что первый этап реформы скоро счастливо закончится. Прошло немного времени, и оказалось, что надо немедленно спасать всех, даже предприятия, чья продукция совсем уже никому не нужна, приоритет на сегодня, завтра и всегда — ВПК. Чуть позже выяснилось, что всех будем спасать по возможности, а сначала надо вытягивать ТЭК, он же — приоритет на перспективу. Теперь опять спасаем всех, с грядущим приоритетами совсем не ясно- настойчиво повторяется только что все происходит в узком пространстве для маневра.
В условиях означенных метаний фигура Черномырдина объективно «теряет», зато возраст роль Чубайса, поскольку приватизационная политика, что б там ни говорили, существует, несмотря на все компромиссы ребята настойчиво продолжают гнуть свою линию . Увеличивающаяся значимость председателя Госкомимущества не может не раздражать премьера. Из соображений лояльности по отношению к Президенту и реформе обе стороны с вызывающей уважение выдержкой воздерживаются от прямого конфликта, хотя множество людей, заинтересованы в углублении наметившейся трещины, и стараются его раздуть перевести в плоскость личных отношений.
Можно с полным основанием надеяться, что ни Черномырдин, ни команда Чубайса не опустятся до мелочного выяснения отношений. Но не забывайте — мы имеем дело с энтузиастами- людьми, способными за идею погибнуть. А это делает ситуацию непредсказуемо опасной. Здесь группа крови одна, да вот только резус — фактор разный.
Если бы завершить наконец первый этап реформы, начать серьезную промышленную политику, Черномырдин оказался бы самой важной фигурой в российской политике. Но это все — мечты. Да и сама концепция «Узкого пространства для маневра» делает такую перспективу довольно туманной.
Она, как и концепция приватизации, дитя тысяч компромиссов — не экономически грамотное, а политически устойчивое. За компромиссы же, как известно, приходится платить часто более высокую цену, чем за их отсутствие. Пока что обе команды обмениваются, вместо меморандумов проектами президентских указов, в которых Госкомимущество нарушает «территориальные воды» премьера, а премьер — все мыслимые законы, связанные с приватизацией. В кругах, близких к правительству, ходят слухи, что обе стороны морально дозревают до обращения в суд. Процесса «правительство против правительства» не было нигде и никогда. Будем первыми и здесь.