25 января исполняется 150 лет со дня рождения Уильяма Сомерсета Моэма. В советские времена он был, пожалуй, одним из самых читаемых зарубежных писателей. В ту пору конкуренцию ему могли составить разве что Валентин Пикуль и Морис Дрюон. Популярность его достигла пика после выхода на экраны телефильма «Театр», снятого в 1978 году на рижской киностудии режиссером Янисом Стрейчем по роману Мозма “Театр”
Зеленая лампа. Круглый стол.
Авторская рубрика Афанасия Мамедова
Сегодня, если вы спросите о Моэме рафинированного российского читателя, давно вставшего на сторону Джеймса Джойса и Вирджинии Вулф, вы сильно рискуете упасть в его глазах: как можно говорить о Моэме?! Он же весь на потребу дня, искусственный с головы до пят, при этом еще и циничный! А чего стоят его суждения об английской литературе, не говоря уже о французской или русской. Да, и не забывайте, работая на британские спецслужбы, он не миновал России Керенского!..
Насколько справедливо подобное отношение к писателю, который, достигнув вершин славы, спокойно признался в том, что видит себя лишь «первым из второстепенных писателей» и далеко не уверен в том, что потомки станут зачитываться его обширным литературным наследием — двадцать один роман и триста рассказов, не считая пьес?
Может, мы просто сильно обижены на него из-за того самого «макулатурного “Театра”», которым зачитывались во времена сверкания чешского хрусталя в румынских стенках?
Разобраться в этом вопросе, как и в других, связанных с творчеством и биографией Сомерсета Моэма нам помогут: переводчик с английского языка, литературовед, главный редактор журнала «Иностранная литература» Александр Ливергант; доктор филологических наук, профессор Линчёпингского Университета (Швеция) Мадина Тлостанова; прозаик, переводчик, эссеист Валерий Хазин; режиссер театра и кино, драматург и прозаик Ильгар Сафат и критик, литературовед, переводчик с английского Владимир Скороденко.
В основе всех биографий Моэма — роман «Бремя страстей человеческих»
Афанасий Мамедов Отношение Сомерсета Моэма к биографиям писателей хорошо известно, он и не скрывал его никогда: «Биографов не будет. И биографий тоже», — к тому же, еще и на всякий случай уничтожил большую часть своей частной переписки, мол, обойдетесь без подробностей. Александр Яковлевич, с каким настроением вы брались за биографию писателя, который был категорически против писательских биографий? Часто вспоминали Набокова и его «Истинную жизнь Себастьяна Найта»?
Александр Ливергант Процитированное вами замечание Сомерсета Моэма меня нисколько не отпугнуло. Я его, конечно, принял к сведению, но не более того. Моэм в ответ на слова интервьюера: «Вы же не можете им помешать», если вы помните, ответил — «Да, не могу, но и помогать не буду». Мне он и не помогал. Но его жизнь была столь многообразной и многоликой, что было бы просто обидно упустить шанс описать ее. Да и материала и без помощи Моэма вполне хватало. Какие-то вещи ему удалось скрыть от будущих биографов — он сжег немало документов на своей вилле «Мавританка», но многое и вышло на поверхность.
АМ С какими сложностями вы столкнулись во время работы? Какие открытия были совершены? Выработался ли какой-то алгоритм написания биографий, ведь, если я не ошибаюсь, после книги о Сомерсете Моэме вышли ваши биографии Оскара Уайльда, Редьярда Киплинга, Вирджинии Вулф, Генри Миллера, Скотта Фицджеральда?..
АЛ Это не так. Биография Моэма из семи моих книг-биографий была второй после Киплинга. Можно сказать, это было прощупывание пути. Отвечаю на ваш вопрос чистосердечно — никаких открытий я не делал, в британских или американских архивах не работал. Если называть вещи своими именами, я компилировал. Читал биографии Моэма, которые были написаны — как мы знаем, без его помощи, — и перекладывал на бумагу то, что мне казалось наиболее интересным, ярким и соответствующим действительности.
По большей части все сложности были связаны с тем, что Моэм прожил долгую жизнь — девяносто один год. И в сущности можно было бы написать книгу про каждое из его путешествий, а их он совершил в своей жизни предостаточно. Начинаешь описывать какое-то одно его путешествие или пребывание — что особенно интересно для нашего читателя — в предреволюционной и революционной России осенью 1917 года или жизнь в качестве агента британской разведки в Швейцарии — и понимаешь, что все это — целые книги. И такие книги, наверное, писались и будут еще написаны. Поэтому приходилось себя, так сказать, окорачивать, «наступать на горло собственной песне». «Узкое место» всякой книги — в отборе материала, в монтаже, говоря по-киношному, и моя — не исключение. Потому биография Моэма и получилась у меня небольшой. В ней нет и трехсот страниц.
АМ По каким городам и весям Моэм предпочитал путешествовать?
АЛ Со своим другом, секретарем и сожителем по многу раз объездил мир. Причем самый что ни на есть экзотический мир, третий, как мы его называем. Впрочем, путешествовал писатель и по Европе, и по Америке, и по Канаде. Живал в очень разных местах. Вообще английские писатели любят путешествовать. Кроме того, Моэм относился к числу наиболее обеспеченных английских литераторов. Его книги — романы, рассказы, публицистика — выходили, особенно в Америке, огромными тиражами. Во множестве английских, американских театров шли его пьесы. С ранних лет Моэм не испытывал недостатка в деньгах. Кстати о путешествиях. Он же учредил премию для молодых писателей, по-моему, даже не только английских. Сумма, правда, была небольшой, всего пятьсот фунтов, но начинающий писатель, мог на эти деньги куда-то поехать, посмотреть мир. Сам Моэм именно так и поступал. У него много путевых очерков. Он, к примеру, написал прекрасную книжку об Испании, где бывал много раз.
АМ Он же писал об Эль Греко, был его ценителем…
АЛ Моэм прекрасно разбирался в изобразительном искусстве, в «Мавританке» собралась превосходная коллекция французских импрессионистов и постимпрессионистов. Однажды он написал в Голливуде сценарий по своему роману и в качестве гонорара взял картину Сислея.
АМ Говорят, его вилла «Мавританка» была буквально увешана прекрасной живописью?
АЛ «Мавританка» сама была невероятной красоты. У него на этой средиземноморской вилле всегда гостило очень много народу. Он в этом смысле напоминал нашего Горького. Кормил бесконечное число людей. При этом светской жизнью, по крайней мере, в течение рабочего дня, интересовался мало. Гости «Мавританки», как теперь выражаются, «тусовались», купались в бассейне, выпивали, флиртовали. А Моэм, уединившись в кабинете, писал. Только к вечеру выходил к гостям, если, конечно, жил в это время на вилле, а не отсутствовал в очередном вояже.
АМ А гости бывали даже тогда, когда хозяин виллы отсутствовал?
АЛ Многочисленная и вышколенная прислуга обслуживала гостей, а сам Моэм мог быть в этот момент на Филиппинах, в Гонолулу или в джунглях Таиланда. На одном месте он никогда не жил.
1/1
АМ А что вы скажете о его взаимоотношениях с разными людьми, включая людей творческих?
АЛ Они, эти отношения, были сложными. Опять же можно было бы написать книгу о его взаимоотношениях с английскими и американскими писателями. Моэм был, с одной стороны, человеком довольно нелюдимым, сдержанным и достаточно строго придерживавшимся рамок рабочего времени, с другой стороны, на его вилле «Мавританка» перегостил весь цвет английской литературы.
Моэм много и целеустремленно работал, при этом затворником не был: часто бывал на званых обедах, даже у королевы, участвовал в литературных симпозиумах, выступал с лекциями, поддерживал отношения с огромным числом самых разных людей, далеко не только знаменитостей — но снобом, при всей своей известности, никогда не был. Прожил долгую и увлекательную жизнь: шутка ли родиться в 1874 году, а умереть в 1965-ом. По возрасту он «имел полное право» пробыть последние десять лет в маразме. Но ничуть не бывало. Моэм начал всерьез болеть только в начале своего девяностоднолетия. Попал в больницу с двухсторонней пневмонией. В его возрасте, это, конечно, ничего хорошего не сулило.
АМ Вы говорили о биографиях Сомерсета Моэма, а много их вообще? Как вы их отбирали? И говорит ли вам что-либо имя Селины Хастингс?
АЛ Дело в том, что моя книга писалась в 2012 году, а сейчас 2019 год. Прошло семь лет, я думаю, за это время вышло много книг и о Моэме. Но существовал и существует ряд биографий, на которые можно полагаться.
В основе всех биографий лежит роман Моэма «Бремя страстей человеческих». Моэм писал этот роман с себя. Я небольшой охотник до его большой прозы, но, мне кажется, это его лучший роман.
АМ Это, наверное, единственная его «распахнутая» вещь.
АЛ Вы вот выразились «распахнутая», а ведь Моэм принадлежит к категории писателей далеко не распахнутых, весьма сдержанных. В его рассказах, а рассказы у него есть великолепные, роль повествователя, как теперь научно выражаются, нарратора, заключалась в том, чтобы быть беспристрастным. Стоять, так сказать, в стороне.
АМ Кажется, этому он учился у Генри Джеймса…
АЛ И в значительной степени превзошел его. Все-таки Генри Джеймс с его тяжелым, замысловатым психологизмом предполагал совсем иного читателя — высоко интеллектуального, а Сомерсет Моэм может быть интересен разным читательским кругам — интеллектуальному читателю и обыкновенному, «с улицы». Моэм умеет рассказать историю. С приходом постмодернистской эстетики сюжет уже почти не ощущается, становится, как рифма в поэзии, чем-то примитивным, примелькавшимся, да и книг, авторы которых умеют рассказать историю, — наперечет. В ХХ веке таких было не так много. И Моэм был одним из них.
АМ У Сомерсета Моэма были ведь не одни победы, хватало и проблем?..
АЛ У него было очень много всевозможных проблем, какие бывают у богатого человека. Мы уже с вами говорили, что у него была совершенно замечательная коллекция картин. Он покупал картины и получал гонорары картинами. Нужно было эти картины куда-то девать. Когда Гитлер пришел во Францию, сожитель Моэма, человек негодный, подловатый, но мэтру по-своему преданный, все эти картины благополучно спрятал. И когда Моэм после окончания войны вернулся из Америки, все картины были целы, однако в «Мавританке» продолжать их хранить было нельзя, ведь на вилле отсутствовала система безопасности. Кроме того, у Моэма были сложные отношения со многими женщинами. Его связи с Фредериком Джеральдом Хэкстеном, его постоянным секретарем, потом, после смерти Хэкстона, с Сэрлом, его следующим секретарем — все это целые книги. Я уже не говорю о том, сколько он всего написал.
АМ А как он начинал свою литературную карьеру?
АЛ До появления в 1915 году романа «Бремя» он как прозаик, как романист вообще не был известен. Моэма знали, как плодовитого, талантливого и предприимчивого драматурга. В Лондоне в одно время шли одновременно четыре его пьесы. Я писал в своей книге, что в журнале «Панч» даже была опубликована замечательная карикатура Бернарда Партриджа: у театральной тумбы стоит, подбоченившись, Моэм, а на тумбе изображен плачущий, не способный оказать конкуренцию Моэму Шекспир. У него были десятки пьес. И шли они по триста-четыреста спектаклей. И в Советском Союзе тоже.
АМ А в какие времена?
АЛ В самые разные.
АМ И в сталинские?
АЛ А почему бы было их не ставить в сталинские годы — не проблемные, веселые комедии, к тому же обличавшие буржуазию, капиталистический строй.
АМ А какими были политические предпочтения Моэма? Он был «леваком»?
АЛ С чего вы так решили? Скорее, правоцентристом. Между прочим, Моэм не раз проявлял недюжинную смекалку в политических играх. Сигнализировал британскому правительству в сентябре 1917 года о положении дел в России. Предупреждал, что меньшевики недееспособны, что придет иная сила. Намекал на большевиков. Уезжая из России — лучше сказать, убегая — сразу после прихода большевиков к власти, привез английскому премьеру Ллойд-Джорджу письмо от Керенского. То есть Моэм выполнил свою разведывательную миссию в полной мере. Он встречался со многими политическими деятелями, нет, не с Лениным, не с Троцким… Они-то летом и осенью 1917 года были вне закона.
АМ К тому же, были представителями противоположного лагеря для Моэма-разведчика. Ведь перед ним, насколько я знаю, была поставлена задача, не допустить, чтобы Россия вышла из войны?
АЛ Вот именно, перед ним была поставлена совершенно конкретная задача. Моэм располагал определенной, весьма значительной суммой денег, которой его снабдило британское правительство для ее выполнения. Нужно было сделать все, чтобы Россия не вышла из войны, — для Великобритании это был бы тяжкий удар.
АМ Сомерсет Моэм — драматург, новеллист, романист, эссеист, очеркист, мемуарист… Нет, наверное, такого литературного жанра, в котором он не проявил бы себя. А для вас, как для переводчика Моэма и его биографа, кто он, прежде всего?
АЛ Рассказчик. Новеллист. Скорее все-таки — новеллист. Моэм идет по пути Мопассана-новеллиста, а не Чехова-рассказчика. Чехова, впрочем, Моэм ставил очень высоко, однако предпочитал сюжетную малую прозу бессюжетной. Как мало кто из английских писателей ХХ века, он умел рассказать историю и при этом избежать нравоучения.
АМ Как вам кажется, какие из произведений Моэма пользуются сегодня наибольшим успехом? Совпадают ли тут вкусы отечественного писателя и зарубежного?
АЛ У меня сильное подозрение, что сегодняшний английский читатель не особенно читает Моэма. Да и российский, пожалуй, тоже. Вот где-то в конце прошлого века у нас выходил пятитомник его рассказов, и это было совершенно правильное издательское решение — у него прекрасные рассказы. Отдельно выходили и пользовались большой популярностью его шпионские рассказы, в которых он себя вывел в качестве агента британской разведки Эшендена. Выходят они и сейчас. На английском языке, а английский язык гораздо более точный, чем многие другие языки, есть такой очень точный термин для малой прозы Моэма — “long-short story”, то есть длинная новелла или небольшая повесть, рассказ страниц на сорок-пятьдесят. Так вот рассказы Моэма из цикла «Эшенден, или британский агент» — скорее повести, нежели рассказы.
Колониальными рассказами Моэма, вероятно, тоже будут интересоваться. Моэм любил описывать колониальный быт, он его очень хорошо знал: узкий круг белых людей среди океана желтых туземцев. Хорошо знал и чувствовал женщин-хищниц, которые живут на краю света со своими мужьями-дипломатами, бесконечно изменяя им и мечтая вернуться в метрополию… Все это Моэм наблюдал месяцами, жил жизнью этих людей.
Во многих своих рассказах Моэм воспроизводит пароходный быт, который скрашивает длинные истории попутчиков. В этом смысле Моэм похож на Стефана Цвейга. У Цвейга тоже много рассказов подобного свойства. «Амок», к примеру. Встречаются на палубе какой-то таинственный, странного вида и поведения человек и рассказчик, они сидят в шезлонгах, выпивают, любуются морем, и один из них делится сокровенным…
АМ Александр Яковлевич, в свое время вы были составителем энциклопедии английского юмора, собирателем лучших английских афоризмов. В книгу попали изречения Свифта, Джонсона, Во, Уайльда, Шоу, Хаксли, Одена, Оруэла… Но Моэм, наверное, не менее афористичен, юмористичен и едок. Как вы относитесь к юмору Моэма, какое место он бы занял в вашей энциклопедии?
АЛ Наверное, он бы не занял в этой энциклопедии никакого места. Моэм — не Оскар Уайльд. Конечно, можно и у него набрать, как набирают грибы, несколько десятков забавных фраз и афоризмов, но не более того. Моэм не был мастером одной, емкой юмористической фразы, одной мысли. Мне кажется, у него, если и есть что смешное, это скорее юмор положений. Что доказывают и его пьесы. В частности, знаменитый «Круг», да и многие другие.
АМ Кстати, в книге «Подводя итоги» Моэм писал, что юмор Уайльда держится на цинизме и сам Уальд был порядочным циником.
АЛ Во-первых, Уайльд от этого хуже не стал, во-вторых, цинизм Уайльда носил «защитный» характер: многие его не любили и очень многие завидовали ему.
АМ Моэм тоже нажил себе немало врагов.
АЛ Да, его тоже многие не любили — и за дело. В те времена не было такой политкорректности, как теперь, и его гомосексуальные связи и симпатии уважения ему не добавляли. Семейная жизнь Моэма тоже оказалась не простой. Он развелся с женой, прожив с ней в общей сложности одиннадцать лет. Но эти одиннадцать лет они прожили, в сущности, врозь. Моэм бесконечно путешествовал со своим секретарем Хэкстеном. А что такое путешествие в то время? Многие недели и даже месяцы пути. На самолетах тогда не путешествовали. Плыли на пароходе, много дней не видя перед собой ничего, кроме океана.
Сомерсет Моэм с супругой Сайри (Сири)
Медовый месяц чета Моэмов провела в Америке, сразу после этого Моэм отправляется в Россию. Сначала из Сан-Франциско плывет в Японию, оттуда во Владивосток. Потом едет через всю нашу с вами бескрайнюю страну в Петербург, затем, убегая из России через Скандинавию, попадает в Шотландию, там заболевает туберкулезом и еще пару месяцев лечится в санатории, после чего едет в Лондон и только потом возвращается в Америку. Прошло, в общей сложности, не меньше года. Ну а потом они с Сайри развелись, и Моэм больше не женился — жил в окружении сонма знакомых и почитателей на своей вилле «Мавританка» между Ниццей и Монако, на мысе Ферра — замечательное место. Многие английские писатели его облюбовали, не один Моэм. Там жил долгие годы Грэм Грин, неподалеку от Моэма и Грина жил Энтони Берджесс…
АМ От брака с Сайри у него были дети?
АЛ Дочь.
АМ Чаще всего писатели знают, какое из их произведений окажется главным в творчестве. Для Булгакова — «Мастер и Маргарита», для Музиля — «Человек без свойств»… Но случается иногда и так, что главным в творчестве писателя становится произведение, которое он сам таковым не считал, а случается, что на звание opus magnum претендуют сразу несколько его вещей. Какое из произведений Моэма вы бы назвали главным?
АЛ Я думаю, что это не произведение, а произведения, вот эти самые «длинные-короткие» истории, десяток из них — точно. А вот его романы, которые издавались огромными тиражами (почти одновременно в Англии и в Америке) — «Луна и грош», «Пироги и пиво», «Острие бритвы» — вряд ли. Пользовался одно время большим успехом, в том числе и в СССР, и поздний роман Моэма «Театр». С моей точки зрения, это далеко не лучшее, что написал Моэм. Он, кстати говоря, был очень хорошим комедиографом, не зря Шекспир ему «завидовал».
АМ А нравится ли вам Моэм как эссеист?
АЛ И эссеист Моэм был прекрасный. Как многие английские писатели, владел этим промежуточным жанром — и не fiction, и не nonfiction. У него есть, между прочим, очень интересные высказывания и о русских писателях. Моэм много читал русскую литературу, много почерпнул из нее, хотя, как уже говорилось, по чеховской дороге не пошел.
АМ И писал, что не понимает, почему сравнивают Мопассана и Чехова, тогда как они совершенно разные писатели. А насколько Моэм хорошо знал русский язык? Одна из последних его биографов Селина Хастингс уверяет, что знал неплохо и даже каких-то русских авторов читал в оригинале.
АЛ Вся русская классика тогда переводилась на английский, и, думаю, читал он ее все же в переводе. А что-то он и вовсе знать не мог. Не знал Бабеля, Платонова, Булгакова…
АМ Он и современных американских писателей не особо касался… Ни Фолкнера, ни Хемингуэя, ни Фицджеральда не замечал…
АЛ Понимаете, Моэм, как и Голсуорси, и Беннет, и Уэллс, был ярким представителем классического, традиционного направления в английской литературе. Проза Джеймса Джойса и Вирджинии Вульф его мало интересовала. Он вообще держался в стороне от модерна.
АМ Находится ли сегодня творчество Сомерсета Моэма в сфере внимания отечественных литературоведов? Могли бы вы назвать их имена?
АЛ Нет, не находится. Слава его, не знаю, к счастью ли, к сожалению, осталась в прошлом веке. И теперь Моэм — автор для начинающих изучать английский язык. У него превосходный, совершенно образцовый английский язык, он блестящий стилист, причем без вычурности, человек с большим вкусом, человек, который очень много работал со словом. Он подолгу не выпускал произведения из рук, пока не доводил его до ума. Этого у него не отнимешь. Тем не менее, романы его все-таки слабее рассказов. Когда читаешь его романы, то видишь, как они распадается на отдельные новеллы. Моэм не романист по духу своему. Просто он настолько опытный, матерый литератор, что более или менее умел все. Одно умел лучше, другое хуже.
Популярность Моэма в России — величина не постоянная
Доктор филологических наук, профессор Линчепингского Университета (Швеция) Мадина Тлостанова
АМ В английской литературе времен империи всегда присутствовал интерес к колониальной теме. Об этом писали и Моэм, и Киплинг… Моэм старше Киплинга на девять лет, но когда читаешь того и другого, кажется, что они из разных эпох. В произведениях и того, и другого колониальная тема играет немалую роль, но взгляды на Восток и Запад у каждого из них свои: между «несите бремя белых, как бремя королей» и «слишком много чемоданов, слишком много наклеек на них» — бездна. С чем это связано? С концом Викторианской эпохи, еще с чем-то?
Мадина Тлостанова Закат популярности самой идеи империи и империализма в британском обществе, который пришелся на второе и третье десятилетия XX века, сыграл несомненно свою роль. Викторианская эпоха, хотя формально и завершилась в 1901 году, на самом деле в 1890-е годы незаметно превратилась в эдвардианскую в своей системе ценностей, эстетических преференциях, отношении к современности. Но примерно с 1910 по 1914 год происходит слом эпох, и на этом сломе и входит в литературу в полной мере Моэм, а наибольшей известности удостаивается между двумя мировыми войнами, за которыми, как известно, последовала быстрая и масштабная деколонизация, навсегда изменившая роль и значение Великобритании в мире. Не случайно так популярна была издевательская песенка 1931 года, написанная приятелем Моэма Ноэлем Кауардом и высмеивавшая чокнутых англичан, разгуливающих на полуденном солнце как бешеные собаки.
Она отражала скептическое отношение британцев к империи, о которой еще недавно с гордостью говорили, что в ней никогда не заходит солнце. Ощутимые сдвиги происходят в эти десятилетия и в литературе, где XX век заявляет о себе в стремительном наступлении модернистских и авангардистских явлений. Ни Киплинг, ни Моэм не вписались целиком в эти новые тенденции, хотя и не остались в стороне. Того же Киплинга не зря относят к прото или предмодернистам. Что касается Моэма, то один исследователь назвал его пара-модернистом, затронувшим практически все темы, волновавшие признанных модернистов, но сделавшим это, не выходя за рамки своей внешне реалистической поэтики.
АМ Как смотрится после «деколониального поворота» моэмовское восприятие Востока и Запада? И как оно изменилось в обществе в целом?
МТ Несмотря на свой скепсис по отношению к империи, соответствовавший умонастроениям первой половины XX века, когда британцы все чаще убеждались в том, что ни политически, ни экономически, ни этически оправдать наличие колоний нельзя, Моэм все равно остается англичанином с определенной историей, выходцем из определенного класса, что сообщает его взгляду на тот же Восток свои особенности. Его восточные произведения — это мир скучающих и лицемерных английских аристократов, предприимчивых дельцов, миссионеров, ученых, мир, в котором местное население — безмолвные статисты. Хотя, несомненно, они уже не представлены просто как набор стереотипов. Более того, его герои-англичане часто убеждаются, попав на Восток, в том, насколько поверхностны были их прежние представления о живущих там людях. Но все же этот Восток мы видим именно и прежде всего глазами англичан. И здесь Моэм верен правилу — писать о том, что хорошо знаешь и чувствуешь. Для этого английского взгляда колониальный иной остается непрозрачным, неизбежно уступает персонажам-англичанам по своей сложности и психологической достоверности. Тут есть где разгуляться постколониальному романисту — скажем, переписать «Узорный покров», сделав главными героями присутствующих у Моэма только фоном китайцев. Что касается системы ценностей, то она, увы, почти не изменилась, во всяком случае, в том, как условный Восток и Запад продолжают относиться друг к другу. Колониализм вроде бы закончился, а колониальность как тип мышления и восприятия осталась.
АМ Можно сказать, что в описании колониальной темы Моэм в какой-то степени идет за Киплингом, Конрадом, Дойлом?
МТ Выстраивать тут какие-то генеалогии — неблагодарное занятие. Пусть этим занимаются авторы учебников по зарубежной литературе. Все равно их никто не читает. Литературный процесс — явление более сложное и не линейное. На мой взгляд, названные авторы — фигуры разного порядка. Дойл — это совсем уж массовая беллетристика. Киплинг и Моэм пересекаются в своем двойственном отношении к империализму, оставаясь при этом аутсайдерами литературного канона, а Конрад — это слишком высоколобая фигура для подобной компании, хотя его хрестоматийное «Сердце тьмы» послужило основой и стало мишенью критики в ряде постколониальных романов и публицистики. И в этом смысле все четверо так или иначе реагируют в своих произведениях на неизбывную для Великобритании тему империи и колоний. Просто каждый это делает в свое время и в своей эстетике.
АМ Моэм много путешествовал и повсюду чувствовал себя «как дома» — это британская черта, имперская?
МТ Думаю, что нет. То есть, возможно, карикатурный британец в пробковом шлеме и полагал, что ему принадлежит весь мир, но вряд ли Моэм был настолько наивен или старомоден. Скорее, мне кажется, это черта писательская и к тому же связанная с тем, что в Великобритании-то он как раз не мог себя ощущать в полной мере в безопасности в силу самых строгих законов против гомосексуализма.
АМ Не связан ли секрет необыкновенно устойчивой популярности Моэма в России с тем обстоятельством, что и мы когда-то были империей?
МТ Не думаю, что здесь есть прямая связь, да и популярность Моэма в России — величина не постоянная. Мне кажется, что колониальная тема все же не превалирует у Моэма так, как у Киплинга. Нередко, это лишь антураж, необходимый ему для исследования человеческой природы. Известно, что Моэм сам сознавал, что ему, как автору, не хватает воображения (а также лиризма и метафоричности), что он нуждается в реальных историях, которые затем перерабатывает в рассказах, романах и пьесах. И его бесконечные, порой оканчивавшиеся скандалами поездки в дальние страны — это не столько колониалистский зуд или ориенталистская тоска, сколько попытка собрать необходимый материал. Параллели между российской империей и Великобританией, как и между российским и британским имперским сознанием, весьма условны. Интересно, что для отечественного читателя экзотичность колониальной прозы — это почти всегда экзотичность чужая, переводная — Африка, Азия, Америки, запечатленные писателями западных империй. И эта чужая экзотичность манит больше, чем своя ориенталистская тематика. В русской литературе эквивалентами являются, например, произведения о Кавказе писателей XIX века, но они все написаны в другую эпоху, другим художественным языком. И в этом смысле, косвенно, конечно, колониальные рассказы Моэма, как и других англичан, восполняют эту отсутствующую у нас свою традицию. К тому же, важно, что это как бы чужой колониализм, к которому российский читатель не имеет прямого отношения и потому не испытывает чувства вины.
АМ Тогда в чем секрет его успеха у читателей?
МТ Скорее Моэм нравится тем, кому он нравится, потому что пишет он достаточно занимательно и доступен пониманию обычного читателя, потому что подмечает самые различные аспекты человеческой природы, не замеченные другими, включая недостатки, пороки, но при этом не скатывается к нравоучениям и обвинениям. И потому его маска холодного и отстраненного наблюдателя не раздражает, а наоборот, очень пристала автору. О закате империи и кризисе имперского сознания своих соотечественников Моэм тоже говорит не прямо или даже вовсе не говорит, а исподволь подводит читателя к такому выводу с помощью определенной оптики, внешне вроде бы незаинтересованного способа подачи материала и представления персонажей.
АМ А почему многие английские критики, в особенности литературный кружок Блумcбери, были столь невысокого мнения о творчестве Моэма?
МТ На это счет существует множество мнений. Например, критики пишут о том, что блумсберийцы высмеивали всех, кто был на них не похож, и, возможно, также и тех, кто мог быть им соперником, что их раздражала нешуточная успешность Моэма как писателя, что они считали его произведения слишком банальными и не достойными упоминания, что трезвое отношение Моэма к писательству как к ремеслу претило их культу «искусства для искусства» и «башни из слоновой кости». Кстати говоря, блумсберийцам удалось в этом убедить и английское литературоведение последующих десятилетий, исключившее Моэма из университетских программ. Даже в МГУ уже моего времени мы не изучали Моэма в курсе зарубежной литературы, хотя нас мучили «Театром» весь первый семестр на английской кафедре якобы для лучшего овладения языком. Это тоже следы исключения Моэма из серьезной литературы.
Сомерсет Моэм
АМ Хотел бы теперь вас спросить о взглядах самого Моэма на модернизм, ведь о многих своих современниках-модернистах Моэм был невысокого мнения, о том же Джеймсе Джойсе, к примеру, полагал, что тот специально затуманивает смысл слов. Известно отношение Моэма и к Вирджинии Вулф, и к Арнольду Беннету… И все-таки, можно ли самого Моэма причислить к модернистам?
МТ Что касается скептического отношения Моэма к высокому модернизму, то действительно в своей книге «Подводя итоги» и в других текстах он выступает скорее за демократичность искусства, которое должно быть понятно любому сколь-нибудь образованному человеку, и против литературного снобизма, основанного на нарочитой усложненности и туманности, которые для Моэма являются, прежде всего, показателями неспособности ясно мыслить. Но нельзя сбрасывать со счетов, вероятно, и горечь и даже желчность Моэма, которые, впрочем, скорее всего, были результатом глубинной неуверенности в себе, ранимости и ощущения отверженности, как свидетельствуют некоторые биографы писателя. И это при его огромном успехе у читателей.
В строгом смысле, конечно же, причислить Моэма к модернистам нельзя. Но он оперирует многими темами, лейтмотивами, идеями, которые были центральны для модернизма и для эпохи в целом. Это касается разочарования в человеке и в обществе, размышлений о закате колониализма, фиксации на темной стороне души. Хотя делает он это по-своему, не используя вроде бы типично модернистские приемы, стилистические изыски и эксперименты. Его колониальные произведения пронизывает не только ощущение отчаяния и скорого конца — в отличие от Киплинга, который писал индийские рассказы в зените имперской (само)уверенности, но и тема изгнания, центральная, в свою очередь, для модернизма, а десятилетия спустя и для постколониальной литературы. Причем она существует у Моэма на разных уровнях — и как его собственная писательская судьба изгнанника из высокого канона, и как сюжетный троп множества рассказов, и как повествовательная стратегия. Вообще именно колониальные рассказы Моэма могут быть отнесены к некой форме модернизма — ведь здесь он экспериментирует с повествовательной полифонией, элементами потока сознания и другими «фишками», которые стали фирменными знаками признанных модернистов.
Мне было бы интересно снять биографию Моэма
Режиссер театра и кино, драматург и прозаик Ильгар Сафат
АМ В традиции старого русского театра актера, исполняющего главную роль, принято было называть «сюжетом». Сомерсет Моэм — и как драматург, и как прозаик — тоже считал, что человек и его характер первичны, что сюжеты ткутся исключительно благодаря ему, человеку, а никак не наоборот. В какой степени это правило соблюдается на мировой театральной сцене?
Ильгар Сафат В современном театре уже давно нет никакой нормативности. Возможно все, и это, к сожалению, не всегда приводит к высоким результатам. В каждом конкретном случае можно увидеть, либо не увидеть, привязанность к «фокальному» (как теперь выражаются) персонажу. Но зрительский стереотип, не знаю, к сожалению или к счастью, все еще требует «героя», «сюжет» (в терминологии старого русского театра), за которым нужно наблюдать. В моем случае, тоже не все всегда однозначно. Иногда мне интересен «протагонист», и я выстраиваю всю канву вокруг его приключений. Иногда же, напротив, мне интересен именно «фон», создающий мир, и погруженного в него главного героя. Все зависит от конкретного материала, с которым приходится работать, и моего к нему отношения. Но, в отличие от Моэма, я, наверное, не так догматичен.
АМ Вопрос к Ильгару Сафату — театральному режиссеру, кинорежиссеру, прозаику — вам сегодня Моэм интересен больше как драматург или писатель?
ИС По-настоящему драматурга понимаешь тогда, когда ставишь его в театре. В этот момент автор, как пациент, лежит перед тобой на операционном столе, и ты узнаешь о нем все, или почти все. Мне пока не доводилось ставить Моэма на сцене. Но его проза знакома мне с детства: «Луна и грош», «Театр», в советское время эти книги были почти в каждом доме, в каждой семье. Так что, наверное, все-таки проза Моэма оказала на меня большее влияние, чем его пьесы. Но мне, несомненно, хотелось бы поставить его в будущем.
АМ Как вы относитесь к положению Моэма, что драматургия свернула с правильного пути, когда в погоне за жизнеподобием отказалась от стихотворной формы? Стихи могут поднять драму на такой уровень красоты, о котором прозе не приходится мечтать? И возможен ли сегодня поворот к шекспировским временам?
ИС Мне очень понятно это его утверждение. Несколько лет назад я и сам начал, но, к сожалению, все никак не могу закончить пьесу в стихах. Сложность именно в том, что ты очень далеко отрываешься от внешней действительности, переносишься в сферу чистой эстетики и в какой-то момент начинаешь терять связь с современностью. Возможно, с точки зрения «чистого искусства» это не так уж и плохо, хотя тенденции современного театра, да и искусства в целом, направлены в противоположную сторону, к документальности и даже к публицистике. Это вопрос вкуса. Я не большой любитель «публицистического театра». Мне ближе идея театра как магии, сновидения, в которое режиссер должен попытаться погрузить своего зрителя. И, с этой точки зрения, идея «стихотворной формы» в театре, о которой говорил Моэм, мне понятна и близка. Думаю, что, в принципе, возвращение к «шекспировской» театральности возможно. И, кто его знает, может быть, оно уже происходит?! Достаточно вспомнить молодежную моду на реп-текстовки. Если, конечно, мы можем допустить, что это тоже поэзия.
АМ Уже в начале ХХ века Моэм сетовал на то, что очень трудно найти режиссера, который бы довольствовался тем, чтобы просто поставить пьесу автора. Моэм даже вывел такую максиму: «Хороший режиссер тот, кто меньше всего творит». В этой связи у меня к вам вопрос, а может ли быть хороший режиссер хорошим драматургом? И как вам кажется, почему сэр Уильям Сомерсет Моэм столь радикален в своих взглядах на универсальность?
ИС Режиссер, на мой взгляд, просто обязан если не быть драматургом, то, по крайней мере, знать законы драматургии и ее историю. Пока ты не будешь разбираться в том, как этот «Deus ex Machina» работает, ты не сможешь свободно им управлять. Но, зная законы и принципы драматургии, ты станешь уже осторожнее с текстом автора. Это отнюдь не значит, что текст драматурга нельзя править или сокращать, но ты, по крайней мере, не станешь допускать ненужных профанических вольностей. Если пьеса хорошо написана, в ней и менять ничего не хочется. Если ты понимаешь красоту структуры произведения, ты, скорее всего, постараешься ее сохранить, а не разрушить. В посредственных текстах знание законов драматургии может помочь тебе выровнять структуру, найти ее оптимальную форму и объем. Поэтому, в каком-то смысле, я могу согласиться с радикальным высказыванием Сомэрсета Моэма, но с оговоркой, что речь идет только об идеальной пьесе и идеальном режиссере. Чего, к сожалению, в реальности, увы, никогда не бывает.
АМ Пьесы Моэма всегда имели и продолжают иметь успех. Стремясь к нему, должны ли драматург с режиссером разделять вкусы и взгляды зрителя? Является ли это безусловным условием стабильности существования современного театра?
ИС Тут, на мой взгляд, тоже нет никаких общих рецептов. Иногда лучше на вкусы зрителей не обращать внимания. И даже лучше всего этого не делать. Не уверен, что у зрителей вообще есть какие-то устойчивые вкусы. Зритель инфантилен и всегда ждет новизны. Наличие же «вкуса» предполагает выборочность и строгость в оценке того или иного зрелища, способность оценивать произведение интеллектуально, опираясь на какие-то эстетические критерии. Чаще всего этого не бывает. Зритель подвержен эмоциональному воздействию, более того, именно за этим он в театр и приходит: получить те эмоции, которые труднодостижимы в обыденной жизни. И мы должны уметь наполнить зрителя эмоциями, он не должен быть выключен из разыгрывающегося на сцене действа. В этом ремесло режиссера.
Сцена из спектакля «Верная жена» в постановке Семена Спивака по одноименной пьесе Сомерсета Моэма. Молодежный театр на Фонтанке
АМ Прав Моэм, когда говорит, что театр кормит только один из пяти поставленных спектаклей, а четыре других приносят только убытки?
ИС Да, к сожалению, зачастую это так. Многие спектакли зритель не принимает. К счастью, мне пока не доводилось с этим сталкиваться. Мои спектакли зритель любит, и некоторые из них, что называется, «делают кассу». Но это очень зыбкая почва, и режиссер никогда до конца не может быть уверен в том, полюбит ли зритель его спектакли или нет. Очень часто бывает так, что из всего репертуара только несколько спектаклей окупаются или даже оказываются прибыльными. Но тут никогда не угадаешь. Мне кажется, что режиссер, прежде всего, должен быть честен перед самим собой, перед автором и перед артистами. Тогда и зритель это увидит и оценит. Зритель не любит, когда с ним играют в поддавки, пытаются его позабавить и увлечь пустыми смыслами, неискренними эмоциями, невнятными образами. Это моментально считывается «коллективным цензором» и отвергается им. Если же ты честен, тебе могут простить многое. Твои эмоции проникают в сердце зрителя, и он откликается взаимностью.
АМ Вы согласны с мнением Моэма, что перерождение театра началось, когда кинематограф поборол немоту?
ИС Почему-то принято противопоставлять театр и кинематограф. В киноведении, наоборот, считается, что с появлением звука кинематограф отдалился от своей природы, дав крен в сторону театральности. Ведь не случайно такие гиганты немого кинематографа, как Гриффит, Чаплин, Эйзенштейн и другие, поначалу не приняли появление звука. На самом деле, с момента появления кинематографа это новое искусство и театр тесно взаимодействовали и влияли друг на друга. Сюрреалистические эксперименты в кино шли параллельно с похожими опытами в театре. Не случайно Арто снимался в знаковых сюрреалистических фильмах и почти одновременно с этим работал над созданием своей новаторской театральной системы. В ХХ веке кинематограф и театр, как мне представляется, решали общие задачи, каждый своими средствами.
АМ Ильгар, если бы вам вдруг предложили снять фильм по произведению (произведениям) Сомерсета Моэма или поставить спектакль, что это были бы за произведения?
ИС Мне было бы интересно снять биографию Сомерсета Моэма. Она очень захватывающая. Или же что-то, основанное на сборнике новелл «Эшенден, или Британский агент», в котором отражена деятельность Моэма в качестве агента британской разведки Ми-5. В любом случае, это очень яркая личность и один из крупнейших писателей ХХ века, а потому мне интересно все, что связано с именем Сомерсета Моэма.
Нынешняя аудитория Моэма в России — преимущественно женская
Прозаик, переводчик, эссеист Валерий Хазин
АМ Выведя первую десятку мировых шедевров для одного из американских издательств, Моэм предложил еще и подсократить их, чтобы читателю самому не перелистывать те места, которые могут показаться неоправданно затянутыми, скучными. «В сокращении книги ничего предосудительного нет», — говорил Моэм. Если бы вам какое-то из наших издательств предложило бы подсократить немного Толстого и Достоевского, вы бы взялись за работу?
Владимир Хазин Лет двадцать пять-тридцать назад (по молодости) я, наверное, ответил бы столь же самонадеянно — особенно по отношению к романам Толстого, в которых мне всегда хотелось отделить от основного текста «социально-философские» фрагменты и финалы. Все-таки, вопреки целым школам литературоведов, это — отдельные «трактаты», с иным бытованием и reason d’etre. Помните, Чехова (при всей его глубокой и нежной любви к Толстому) особенно раздражал евангельски проповеднический финал «Воскресения»? Но сегодня я не решился бы на редактуру названных классиков. Прежде всего, потому, что эти тексты, по-моему, именно в наши дни нужны для «медленного чтения». Должны же существовать, пусть и немногочисленные, читатели, которые никуда (уже или еще) не спешат? Но я согласен с Моэмом: в сокращении нет ничего плохого — но тогда, когда это делает сам автор.
АМ «По-моему, для писателя должно быть правилом все записывать, и я жалею, что врожденная лень помешала мне делать это более усердно», — признавался Моэм. Должен ли писатель, ведя дневники и записные книжки, рассчитывать на их публикацию или же писательская кухня должна быть сокрыта от читателя?
ВХ В этом отношении меня раздирают полярные ощущения. К «дневникам» я всегда относился подозрительно и еще подростком (когда и возникают первые попытки и «начинают жить стихом») сознательно отказался от ведения дневника. И тогда, и особенно теперь меня настораживала его двусмысленная природа — внутренний оксюморон между интимностью и воображаемым (и нередко ускользающим) адресатом. Но при этом очевидно, что «дневники и записи» — не просто неотъемлемая составляющая сочинительства. Очень часто это — чуть ли не самое интересное в наследии того или иного автора. Даже признанного мэтра. Но я, по-видимому, отношусь к немногочисленному кругу тех писателей, которые обходятся без дневников и, наверное, составляют меньшинство. Впрочем, собственно дневники и «записные книжки» — далеко не всегда одно и то же. И тут — снова противоречие: я считаю, что писательская кухня должна быть закрыта безусловно, я не хотел бы никаких дневниковых и черновых публикаций, но сам с удовольствием читаю «записные книжки» мастеров. Не является ли в данном случае позиция Моэма наиболее последовательной — хотя и крайней?
АМ Моэм считал, что цель писателя не просвещать, но угождать, вы готовы согласиться с этим его постулатом?
ВХ Видимо, он знал о чем говорил… Правда, мне ближе мысль, неоднократно высказанная Борхесом и Умберто Эко: хороший писатель создает своего читателя. И потом, претензии «просвещать» — не кроется ли в них то же стремление угодить — кому-то или чему-то?
АМ Писатель — лицо априори предубежденное, как полагал Моэм.
ВХ Как и каждый из нас, наверное. Но мне симпатичны писатели, которым удается в своих текстах (именно в текстах) полюбить нелюбимое — то, что в жизни им могло представляться отвратительным. Лермонтов, или Платонов, или Джойс, например.
АМ Есть писатели, которых ценят в писательских кругах, у нас их называют — «писателями для писателей», есть, кого любят и которыми восхищаются исключительно читатели, бывают счастливцы, которых любят и те и другие. К какой категории писателей вы бы отнесли Моэма?
ВХ Я не чувствую себя достаточно квалифицированным читателем, чтобы выстроить ретроспекцию из нынешней литературной ситуации в Британии — в первую половину ХХ века. Но мне кажется занятным, что как раз именитые английские писатели в 30-40-е годы прошлого века называли «лучшим среди нас» и Сомерсета Моэма, и его «зеркально популярного» младшего сверстника — Пэлама Гренвилла Вудхауза. Оба демонстрировали блистательный (в нынешних терминах — маркетинговый) подход к писательскому ремеслу, оба были страшно популярны и нередко работали в сходных жанрах. Но насколько не похожими были их «воображаемые читатели», насколько несопоставимое чувство юмора…
АМ Какова сегодняшняя читательская аудитория Моэма в России?
ВХ Мне кажется, восприятие Моэма подверглось сильной аберрации в советские времена, и эта инерция едва ли исчезла. Благодаря навязчивому литературоведению и популярному фильму Рижской киностудии, сюжеты Моэма представали слишком уж социалистическими и назидательными (отчасти, они и были таковыми). При этом я помню настоящий — подлинно кухонный — культ Моэма, распространенный в 70-80-е среди юных филологинь и технической интеллигенции. Первые с наслаждением самоидентифицировались с Джулией Ламберт, героиней «Театра», вторым нравился его едкий (как казалось тогда) юмор, образчиками которого иногда даже щеголяли наряду с непременными булгаковскими цитатами. При этом сам я, будучи молодым преподавателем университета, устроил, помнится, семинар по нарративной технике на основе моэмовского рассказа «За час до файвоклока» — и мы со студентами были изумлены тем, насколько филигранно выстроен этот маленький, но запоминающийся текст. Могу осторожно предположить, что и нынешняя аудитория Моэма в России — преимущественно женская. Но та часть ее, которая не заворожена медийной социальностью и способна ценить иронию и самоиронию.
Сомерсету Моэму повезло с переводами на русский
Критик, литературовед, переводчик с английского Владимир Скороденко
АМ Получило ли творчество Моэма достойную оценку в современном литературном «табеле о рангах»?
Владимир Скороденко Сегодня вполне очевидно, что ни обзор, ни панорама, ни курс зарубежной и, в частности, британской литературы ХХ века не может претендовать на полноту без учета творческого наследия Сомерсета Моэма. В оценку Сомерсета Моэма, как и некоторых других писателей, считавшихся еще в конце века авторами второго ряда (термин «второстепенные» здесь явно не подходит), например, Л.П. Хартли или Джойса Кэри, время внесло коррективы, переставив их в первый ряд. Это не значит, что у них нет сравнительно более сильных и более слабых произведений, но свидетельствует, что некоторые их произведения, у Моэма это ряд новелл и романы «Бремя страстей человеческих», «Луна и грош», «Пироги и пиво», «Театр», «Острие бритвы», включены в канон классики национальной (в данном случае английской) литературы. В качестве таковых их изучают в специальной и высшей школе, они становятся объектом дипломов, докладов, диссертаций и т.п. Вот студенты и преподаватели и занимаются Сомерсетом Моэмом и исследованием его творчества.
АМ Как вы относитесь к биографиям Моэма авторства Теда Моргана и Селины Хастингс?
ВС Хорошо отношусь. У Моргана слишком много материала, причем подчас малозначительного. Хастингс вводит в обиход массу новых документов, что всегда хорошо, но при этом зацикливается на сексуальных страстях Сомерсета Моэма, однако тот и сам на этом зацикливался. Книги ориентированы скорее на специалистов, на рьяных поклонников Сомерсета Моэма и на тех, кому особенно интересны нравы и специфика эпохи Моэма. Для рядового читателя они слишком, на мой взгляд, изобильны, но очень ценны как свод информации. Для меня оптимальный вариант — биография, написанная Александром Ливергантом.
АМ С 1901 года берет свое начало Эдвардианская эпоха девизом которой было: «Бери от жизни все, что можешь», отразился ли этот девиз на жизни Моэма?
ВС Он действительно стремился брать от жизни все, что мог, но не уверен, что следовал при этом эдвардианскому девизу, а не собственному желанию.
АМ Как бы вы охарактеризовали политические взгляды и убеждения Моэма?
ВС Как леволиберальные.
«Тайная жизнь Сомерсета Моэма». Биография У.С. Моэма Селины Хастингс. 2009 г.
АМ Многие известные английские писатели были секретными агентами, и эта их деятельность в значительной степени повлияла на их творчество, взять хотя бы тех же Грэма Грина и Ле Карре. Совершенно иначе обстоит дело с Сомерсетом Моэмом, мы мало что знаем об этой стороне его жизни, с чем это связано, как вы думаете?
ВС Мы, собственно, очень мало знаем «об этой стороне» жизни и Грина с Ле Карре. Вероятно, это связано, в первую очередь, со спецификой работы секретного агента. У Моэма же эта осторожность секретного агента усугублялась и его личной скрытностью, нежеланием выдавать даже ненароком лишнюю о себе информацию.
АМ «Русский опыт», полученный Моэмом летом и осенью 1917 года, пригодился ему в дальнейшем?
ВС Конечно. Во-первых, «русские» рассказы из «Эшендена». Во-вторых, он укрепил симпатии писателя к русским и его любовь к русской литературе.
АМ Идет время, претерпевают изменения языки, потомки посмеиваются над возвышенными речениями предков, их излишней эмоциональностью, приверженностью к традициям… Нуждается ли Сомерсет Моэм в новых переводах?
ВС Язык Сомерсета Моэма настолько совершенен и экономен, что долго еще будет понятен потомкам, не считая, конечно, обозначений того, что вышло из обихода. Как нам понятна проза Пушкина и Лермонтова. В этом и есть уважение Сомерсета Моэма к простому читателю. Для меня он пока не нуждается в перепереводах, но я, во-первых, читал его в оригинале, а, во-вторых, и сам перевел три его рассказа. В принципе же любой новый яркий или своеобычный перевод любого автора можно только приветствовать – он позволяет нам взглянуть на переведенный текст чуть по-иному, уловить упущенные грани подтекста.
АМ Все ли изданное Сомерсетом Моэмом переведено у нас?
ВС С моей точки зрения, переведено все стоящее и даже больше — вещи, которые представляют сегодня историко-литературный интерес (романы между «Лизой из Ламбета» и «Луной», ранние рассказы). Ну, может, остались еще с пяток законченных фрагментов из дневниковых книг. А вообще — Сомерсету Моэму повезло с переводами на русский.
ИСТОЧНИК: Лабиринтhttps://www.labirint.ru/now/luchshiy-iz-vtorostepennyh/