Инновационный центр в Сколкове начинает обретать очертания. Готовится законодательство, идет работа по привлечению специалистов, в том числе из-за рубежа. Чем привлекать ученых с мировым именем в Россию? Как сделать новые технологии прибыльными и каких изменений эта задача потребует от системы высшего образования? Об этом в интервью «Известиям» рассказал ректор Национального исследовательского университета – Высшей школы экономики, председатель комиссии Общественной палаты России по развитию образования Ярослав Кузьминов.
Подготовила Елена Шишкунова
– Ярослав Иванович, какие вызовы, на ваш взгляд, стоят сейчас перед «Сколково»? Какова будущая роль университетов – не вытеснит ли их этот проект?
– Проект «Сколково» не призван конкурировать с университетами – он, скорее, должен основываться на их кадрах и на их разработках. Соответственно задачи наших университетов применительно к сколковскому проекту – добиться конкурентоспособных научных результатов. Для этого надо иметь сильный научно-педагогический состав. Правительство только что пошло на беспрецедентный шаг – премьер Путин объявил о выделении двух миллиардов долларов на поддержку научных школ в университетах и на развитие их кооперации с промышленностью. Это масштаб средств, сопоставимый с тем, какой выделило китайское правительство на поддержку своих вузов. И китайцы за двадцать лет добились важных успехов – сейчас их университеты расцениваются как сильные конкуренты западным.
«Сколково» – это проект создания «плотной среды» для инновационных проектов: площадки, где собираются самые интересные технологические проекты, самые сильные менеджеры и финансисты, венчурные капиталисты. От их общения, от их конкуренции зависит как скорость капитализации научных результатов, так и само порождение новых технологий. Это не только своеобразная «ярмарка технологий» – это ярмарка проектов интеллектуальных и предпринимательских.
– Что постигнет сколковский проект – успех или неудача (когда он останется очередной дорогостоящей «бизнес-деревней»), – зависит от того, станут ли его постоянными участниками российские капиталисты и российские ученые и инженеры. Капиталистов можно «пригласить» – если государство будет в этом приглашении настойчивым и последовательным. Ученые и инженеры же должны представлять университеты. Ученый может выступать партнером, а не работником капиталиста, может иметь «переговорную силу», только если за ним стоит дееспособная организация – университет или крупный научный центр РАН. В противном случае ярмарки не получится – ведь фирмы заинтересованы в монополизации новинок «вплоть до их корней». Так что участие университетов в сколковском проекте важно именно с точки зрения создания конкурентной среды.
Но у сколковского проекта есть и «второе дно» – он призван продемонстрировать возможность академической карьеры нового типа – научного предпринимательства. Расшевелить наши университеты – в том случае, если там осталось кому шевелиться.
– Сколково представляется как место, где инновационные идеи будут становиться бизнес-проектами. Как должен быть выстроен механизм взаимодействия между наукой и заказчиками в лице крупных компаний?
– Раньше вуз (НИИ) традиционно выступал как агент государства, которому и принадлежали научные результаты. С учетом эффективности государства в этой сфере можно смело сказать, что результаты не принадлежали никому, то есть просто брались теми, кто мог своевременно их оформить в международной системе патентной защиты. Чаще всего этим «кем-то» оказывались зарубежные фирмы, растащившие уже к 2000 году практически все советские изобретения и ноу-хау.
Пока нет эффективного оформления прав собственности на интеллектуальные продукты, включая встроенные в мировые стандарты системы патентов и товарных знаков, – до тех пор ученые будут просто отдавать свои результаты коммерсантам. В случае «разовой уступки прав» другого результата быть просто не может. Фирмы будут или приобретать научные результаты вместе с их создателями, или работать в кооперации с вузами и НИИ. Меня вот очень тревожит, что технические вузы сейчас бросятся в «Сколково» – и уйдут несолоно хлебавши, расставшись с последними хорошими учеными.
– Почему мы до сих пор не можем похвастаться, что наши вузы хорошо финансируются бизнесом, имеют постоянные заказы?
– Есть два препятствия. Юридическое – вуз не предстает как институциональный партнер, способный защитить свою интеллектуальную собственность. Есть государство, у которого все нельзя, но при некоторых усилиях, оказывается, можно – и почти даром. Есть отдельные ученые, совершенно бессильные на этом рынке, способные только претендовать, что фирма их наймет с целью получения новых результатов.
Экономическое – сегодня российский вуз не является интересным партнером для бизнеса. Он был бы таким партнером, если бы имел независимые от бизнеса (от текущих заказов) средства на фундаментальные, поисковые разработки. В этом случае фирмы были бы заинтересованы устанавливать «длинные» отношения, предлагать свое финансирование как дополнительное, в надежде первыми получить интересный для коммерческой разработки результат.
– Создатели проекта «Сколково» считают, что через пять-десять лет в России будут работать ученые с мировым именем и даже нобелевские лауреаты. В Высшей школе экономики уже сейчас читают лекции представители международной профессуры. Какова мотивация у иностранной профессуры в России?
– Рынок труда исследователей (к которым во всем мире относятся и университетские преподаватели) уже давно стал глобальным. Я не думаю, что мотивация иностранного профессора как-то отличается от мотивации российского ученого за рубежом: если это действительно ученые, они ищут более широкие возможности для исследований, интересную академическую среду и достойные условия жизни для своей семьи.
Понятно, что если в университете, куда приехал профессор, большинство преподавателей и студентов не владеют английским языком, это будет препятствием.
Думаю, первоначально нашим университетам придется платить иностранцам несколько более высокие зарплаты, чем они получали бы на Западе, – просто чтобы компенсировать худшее «качество жизни» в наших городах. Но это не главное. Настоящий ученый живет наукой, своими исследованиями и все отдаст за то, чтобы иметь доступ к лучшим лабораториям, полевым исследованиям, к кругу общения наиболее продвинутых коллег.
Создадим в наших университетах такие «центры превосходства» – добьемся успеха, и достаточно быстро.
Что касается нашего опыта – а в НИУ-ВШЭ регулярно работает несколько десятков иностранцев на длительной и около 100 человек на краткосрочной основе, – то я бы выделил три главные особенности. Первая – Вышка ведет сотни исследовательских проектов, часть из них имеет международный характер. Вторая – наши студенты и аспиранты говорят по-английски. Третья – значительная часть российских преподавателей Вышки включены в международные проекты, так что для иностранцев не возникает «психологической резервации».
– Какая мотивация должна быть у студентов и аспирантов, чтобы остаться работать и заниматься наукой в России?
– Склонность к исследовательской работе имеют, как правило, до 20% хороших студентов. В естественных и инженерных науках эта доля выше, чем в социальных, – ведь шансов построить успешную карьеру за пределами университета или КБ у них меньше.
Если мы хотим, чтобы в России остались самые талантливые, создадим им условия лучшие, чем за рубежом. Во-первых, молодые должны получать доход, сопоставимый с доходом их сверстников в бизнесе (я говорю о менеджерах и аналитиках). Во-вторых, им должна быть обеспечена возможность карьерного роста. Если выпускник считает, что ему придется работать лет пять мэнээсом (младшим научным сотрудником. – «Известия») или старшим преподавателем, ожидая «естественной убыли» в рядах старших, – он не останется в этом НИИ или университете. В-третьих, исследователь должен иметь современное оборудование и материалы для работы. И последнее условие – «длинные гранты»: гарантия финансирования исследований не на год-два, а на пять-десять лет.
– «Сколково» – проект, ориентированный на внедрение инноваций, развитие науки. Между тем почти 30 вузов в России, в т.ч. и ВШЭ, получили статус национальных исследовательских университетов (НИУ). Как эти решения изменят научную и образовательную среду?
– Задача этих университетов – обеспечить конкурентоспособность России на глобальном рынке исследований и технологий. Успех или неудача проекта НИУ зависит от качества реализации программы развития каждого из этих вузов. На сегодня у меня есть сомнения в масштабном успехе.
Во-первых, большинство НИУ по-прежнему имеют недостаточный уровень базового финансирования, что ставит их в заведомо неконкурентоспособную ситуацию на рынке труда. Преподаватель исследовательского университета должен получать не меньше 75 тыс. руб. на своем основном месте работы. Подчеркну, что это будет по-прежнему в 2-4 раза ниже, чем в зарубежных университетах, с которыми эти вузы призваны соревноваться. Речь на первом этапе идет о том, чтобы ученые продолжали заниматься наукой, а не уходили на заработки. Можно решить эту задачу? Можно, в условиях демографического спада численность студентов сократится к 2015 году в полтора раза. Это создает резерв средств – до 50 млрд руб. в годичном выражении, – за счет которого мы сможем довести финансирование 20-30 тысяч преподавателей-исследователей до минимально конкурентоспособного уровня.
– Не мало ли? В вузах работают не менее 300 тысяч преподавателей.
– Согласно опросам, у нас ведут научную работу только 16% преподавателей. Так что в самый раз, к сожалению.
Во-вторых, в большинстве НИУ практически отсутствует финансирование фундаментальных исследований. Иллюзия – ожидать, что компании будут источником финансирования фундаментальных, поисковых работ. Такие разработки университетов и академий наук во всем мире финансируются за счет бюджета или крупных благотворительных фондов – но у нас в России таких фондов просто нет. Мне кажется, что это простое условие слабо учитывается в государственной политике. У нас весь бюджет Российской академии наук меньше двух миллиардов долларов, «Курчатник» и ведущие вузы вместе имеют еще полмиллиарда. Для сравнения – научный бюджет пяти ведущих американских университетов больше пяти миллиардов долларов. Странно ожидать от вузов, в которых финансирование фундаментальной науки просто отсутствует, каких-то новых результатов в прикладных разработках.
Мы присвоили статус НИУ ряду технических университетов, и – если судить по последним действиям власти – ожидаем вклада в инновационное развитие в первую очередь от них… Давайте сделаем следующий шаг – обеспечим им нормальное финансирование науки. За рубежом оно составляет от трети до половины бюджета ведущих университетов – сотни миллионов, даже миллиард долларов в год. У нас можно было бы начать с 25% бюджета и поставить задачу увеличить эту долю до 50% к середине десятилетия.
– А сколько на это денег потребуется?
– Порядка 30 миллиардов рублей в год. Подчеркну – внутри системы образования этих денег взять уже неоткуда, это вопрос перераспределения расходов федерального бюджета. Но пойти на это придется – иначе мы завалим инновационную программу.
– Упирается ли вопрос конкурентоспособности вузов в нехватку финансовых средств или нужны институциональные изменения?
– Мы тратим на высшее образование из бюджета всего 0,8% ВВП. Это в полтора, а в ряде случаев и в два раза меньше, чем развитые страны. Конечно, таких средств не хватает. Но и существующие используются не всегда эффективно.
До половины сегодняшних студентов инженерных и педагогических вузов поступили туда с такими низкими знаниями математики и физики, что это не позволяет им освоить вузовские программы. Другая проблема – узкие специальности, характерные для наших вузов. Мы через 20 лет после краха командной экономики по-прежнему пытаемся подготовить человека к работе на определенном производстве, на определенной технологии. Между тем средний срок жизни технологии сегодня уже меньше пяти лет. То есть мы заведомо готовим людей «в никуда», демотивируем их с самого начала серьезно учиться. В России одна из наиболее крупных по масштабу систем платного высшего образования. Каждый второй студент – платник. Но платит он в 2-3 раза меньше, чем вузы получают от государства за студентов-бюджетников, поэтому основная масса платных студентов – заочники. Мы сами себя обманываем, ведь за такие деньги получить полноценное высшее образование невозможно.
Надо укрупнять и специальности, и сами вузы, переходить к гораздо более открытым программам высшего образования. Надо стимулировать конкуренцию вузов за талантливых студентов: бюджетное финансирование студента должно быть привязано к его знаниям и успехам, к его способности в будущем эффективно работать по специальности. Скажем, победители и призеры олимпиад и конкурсов должны иметь бюджетные гранты в 2-3 раза выше, чем обычные студенты, а те, кто сдал профильный ЕГЭ на «тройку» – учиться за свои деньги.
Особый вопрос – с техническими вузами. Их проблема – низкий уровень значительной части студентов. Считаю, нужно брать «на инженеров» абитуриентов не менее чем с 50-55 баллами из 100 по математике и физике, но при этом повысить финансирование вузов в расчете на одного такого студента и платить «технарям» повышенную стипендию. Должна быть кардинально расширена возможность людей брать образовательные кредиты. Бюджетных средств на это будет нужно немного, а вот доля студентов, их получающих, может вырасти до 10-12% по сравнению с сегодняшними 0,1%.
– Проект «Сколково» порой подвергается жесткой критике. Говорят, что это потемкинская деревня. Как вы относитесь к мнению, что нам нечего заниматься инновациями, пока не созданы ключевые условия для существования «нормального» бизнеса?
– Каждый проект может пойти по пути потемкинской деревни, и «Сколково» не исключение. Если его делать для показа начальству, так и случится.
Что касается противопоставления инноваций созданию делового климата, то я с этим не согласен. В нашей стране накоплен огромный интеллектуальный капитал, он постепенно обесценивается, устаревает, но он еще есть. Заставить работать интеллектуальный капитал – задача не менее важная, чем заставить работать капитал денежный. Экономика XXI века будет сформирована интеллектом больше чем наполовину.
И еще – разве мы с вами говорили не о предпринимательском климате? Венчурный бизнес, бизнес в сфере интеллектуальных услуг, бизнес на «экономике впечатлений», бизнес в индустрии здоровья – он нуждается в благоприятном климате не меньше, а больше, чем у нефтяников или строителей жилья.
Сколковский проект – попытка отработать новый правовой статус не для отдельно взятой «территории счастья», а для инновационных секторов нашей экономики. Получится в Сколкове – у нас будет возможность распространить этот режим на всю Россию. Сегодня вклад инновационного бизнеса в налоговые доходы государства практически равен нулю. Так что бюджет ничего не теряет.
* * *
Опыт Массачусетса
В создании межвузовского центра, который станет одним из элементов иннограда в Сколкове, поучаствуют и представители одного из самых известных в мире высших учебных заведений – Массачусетского технологического университета (Massachusetts Institute of Technology, MIT).
Как сообщил российский координатор сколковского проекта Виктор Вексельберг, на территории иннограда разместятся 2-3 филиала российских академических институтов, инкубатор, где будут генерироваться старт-апы, то есть новые идеи становиться бизнес-проектами, а также R&D-подразделения крупнейших компаний (research and development – исследования и разработки). Кроме того, в Сколкове будет создан межвузовский учебный центр, в котором будут обучаться около двух тысяч студентов. Переговоры с возможными участниками этого центра сейчас находятся в активной стадии. Так, достигнута предварительная договоренность с MIT. Один из самых известных в мире вузов, возможно, подключится к проекту в альянсе с МГТУ им. Баумана. Соглашение с американским институтом может быть подписано в ходе Петербургского экономического форума в середине июня, не исключил Виктор Вексельберг.
Сейчас делегация Массачусетского технологического института находится в Москве. А в январе этого года в гостях у MIT побывала представительная делегация из России. Специально для высокопоставленных гостей, среди которых были первый вице-премьер Игорь Шувалов, вице-премьер Алексей Кудрин, министр экономического развития Эльвира Набиуллина, первый заместитель главы администрации президента Владислав Сурков, помощник президента Аркадий Дворкович, глава Сбербанка Герман Греф, глава госкорпорации «Роснано» Анатолий Чубайс, институт организовал семинар по инновациям. Участники хотели посмотреть на опыт MIT в поддержке и продвижении инноваций на базе университета. «Мы посещали лаборатории, бизнес-центры, инкубаторы, смотрели, как в очень скромных условиях вырастают прорывы в науке, исследованиях и инновациях», – рассказывал потом Алексей Кудрин.
MIT – это крупнейший центр по подготовке ведущих специалистов в сфере технических наук. Одновременно это самый продвинутый вуз в мире в смысле коммерциализации научных разработок. Студенты и аспиранты MIT в рамках различных лабораторий работают над проектами совместно с ведущими высокотехнологичными компаниями и правительственными организациями.
На территории МIT работают Линкольнская лаборатория, которая занимается разработками в сфере коммуникаций. Кроме того, там же находятся Лаборатория ядерной науки, Центр космических исследований, Центр изучения окружающей среды, Центр клинических исследований, Исследовательская лаборатория электроники, Центр электронного бизнеса, Центр исследований информационных систем. Широко известна Массачусетская лаборатория искусственного интеллекта, которая является ведущим мировым центром роботостроения.
А начиналось все в 1861 году, когда Содружество Массачусетса одобрило хартию ученого Уильяма Бартона Роджерса об учреждении «Массачусетского технологического института и Бостонского общества естествознания». Главным принципом Роджерс провозгласил «необходимость обучения через действия». Из-за Гражданской войны полноценная учеба началась лишь в 1865 году в арендованном помещении в пригороде Бостона. Собственное здание было достроено в 1866 году, а сейчас институт занимает площадь более полутора квадратных километров в черте города Кембридж.
В настоящее время там обучается около четырех тысяч студентов и шести тысяч аспирантов. В институте преподают 653 профессора, 73 нынешних и бывших членов сообщества MIT являются нобелевскими лауреатами, в том числе семеро преподают в настоящий момент. В разное время Нобелевскую премию получили выпускники института Кофи Аннан (мира), Пол Самуэльсон и Джозеф Стиглиц (экономика), Роберт Хорвиц и Филлип Шарп (медицина), Уильям Шокли и Уильям Филлипс (физика), Роберт Бернс Вудворд и Чарльз Педерсен (химия).
Источник: Inauka.ru