Мстислав Всеволодович – это уникальное явление. Такого не было и не будет. На меня он производил впечатление интеллигентного человека в самом широком смысле слова: красивые седые волосы, красивое лицо, и что поражало при общении с ним, – это впечатление, что имеешь дело с ядерным реактором, который внешне интеллигентен, но главное в нём – это внутреннее существо. Это непрерывное горение, необычайный внутренний накал, огромное количество внутренней энергии, – впечатление чего-то скрытого, могучего в этом человеке…
Мемориального кабинета-музея академика М. В. Келдыша Галина Езерова.
Академик О. Г. Газенко.
1931 год. Конечно, человек, прежде всего и, наверное, только и славен своими делами. Как говорится: «Я поэт, этим и интересен». Но всё же…
Молодой человек несколько выше среднего роста, худощавый, скорее хрупкого телосложения, очень смуглый, с иссиня чёрными волосами и живыми тёмными глазами. Движения порывистые, резкие, при ходьбе выдвигает плечо вперёд, как бы раздвигая им воздух. При господствовавшем в то время нигилистическом отношении к своему внешнему виду замечались отсутствие пузырей на брюках, до блеска начищенная обувь, галстук и всегда выбритое лицо. В этих мелочах виделась основательная выучка. «Мальчик из хорошей семьи».
Друзей среди сверстников мало – тянется к людям, старшим по возрасту. Говорит тихо, немногословен, и в обыденной его речи особых красот нет. Если сердится, говорит ещё тише, и в речи почему-то появляется заметный «французский прононс». Смена настроений – быстрая, почти мгновенная. Воспитанность видна сразу. Но не производит впечатления книжного, не от мира сего, человека или чистоплюя. Не выносит фамильярности и панибратства. Может, что называется, за милую душу, «отбрить» собеседника… Применять крепкое словцо М. В. просто не умел. Они у него не получались… Он «отбривал» вежливо и более эффективно…
В нём сосуществовали две разные стороны характера. Рациональный склад ума как-то уживался с повышенной эмоциональностью…
Общение с крупными учёными не могло не сказаться на выработке у Келдыша определённого мировоззрения, можно сказать, профессионального. Одно из требований его – бескомпромиссная взыскательность к себе. Примеры такого отношения к делу всегда давала вся обстановка ЦАГИ…
Годы работы в ЦАГИ были годами учения, становления, мужания Мстислава Всеволодовича Келдыша не только как учёного, но ещё и как организатора науки. По существу проблема флаттера, флаттер сделал Келдыша учёным-инженером…
Доктора физико-математических наук Я. М. Пархомовский и Л. С. Попов.
В один из первых дней декабря 1946 года на смену начальникам-генералам в институт (НИИ-1) приходит 35-летний академик, мягкий, внешне спокойный, с интеллигентными манерами и негромким голосом, который, казалось бы, и приказывать не умеет. Приходит М. В. Келдыш из области науки, далёкой от сферы деятельности НИИ-1; о нём в институте если и знали, то понаслышке. Новый руководитель конечно же видит непростую обстановку в коллективе, ощущает напряжённую, а порой раздражённо-недоверчивую атмосферу, созданную неурядицами прошедшего года. Ему, М. В. Келдышу, предстоит влить в людей новые силы, дать им верные целевые ориентиры…
Кандидат технических наук Ю. Г. Демянко.
Он обладал свойством эксперта, свойством задать тот единственный вопрос, который проясняет задачу. Он видел глубоко и далеко вперёд. Он не мог не работать.
Что меня поразило – это то уважение, степень уважения, которое он справедливо завоевал не только среди учёных, но и среди руководителей конструкторских предприятий самых разных отраслей промышленности. После произнесения первой фразы: «Я приехал к вам по поручению академика Келдыша», – дальнейшие переговоры шли поразительно легко…
Академик Б. В. Раушенбах.
По возвращении С. П. Королёва из Германии я во второй половине 1947 года познакомил его с М. В. Келдышем. Насколько я помню, первое знакомство состоялось в НИИ-1 в кабинете М. В. Келдыша, куда мы приехали для консультаций по ряду интересующих нас вопросов. Вначале С. П. неохотно шёл на наш контакт с НИИ-1 МАП. И это понятно – ведь этот институт, ранее называвшийся РНИИ, был организован по его инициативе, и здесь он длительное время плодотворно работал.
Тесный контакт между нашей организацией и НИИ-1, между М. В. Келдышем и С. П. Королёвым установился при НИР по теме Т-1 и экспериментальной крылатой ракете (ЭКР) с прямоточным воздушно-реактивным двигателем (СПВРД) М. М. Бондарюка (коллектив, который он возглавлял, входил в то время в состав НИИ-1)…
Академик В. П. Мишин.
Я и Д. Е. Охоцимский были свидетелями такого удивительного обстоятельства. На космодроме в этот раз всё шло так плохо, что инженеры сидели день и ночь, а Мстиславу Всеволодовичу и его сотрудникам нечего было делать. Тогда вдруг Мстислав Всеволодович объявляет, что будет читать курс лекций по обоснованию теории относительности. Поразительно, что его голова не могла не работать. Было пять слушателей. Там не было книг, была только голова, карандаш и бумага. Мстислав Всеволодович сказал: «Это не моя идея, я вспомнил, и мне интересно вам рассказать». На основании общих свойств пространства и времени он построил всю теорию относительности за пять лекций…
Академик Б. В. Раушенбах.
Келдыш – это русский самородок, это алмазная голова! За ним, как за каменной стеной, ничего не было страшно. Я присутствовал на Байконуре, когда космический корабль был выведен на орбиту неточно. Потребуются коррекции, но сколько? В. П. Глушко (он тогда был главным) приказал своему баллистику пойти просчитать это на компьютере. Тот ушёл.
Мстислав Всеволодович вынул из кармана коробку папирос «Казбек», что-то пером на ней прикинул и через полминуты сказал тихим спокойным голосом: «Двадцать коррекций». Глушко на него мельком взглянул, но не прореагировал. Через полчаса примерно вернулся баллистик. «Ну, сколько вы там насчитали?» – спросил Глушко. – «Двадцать коррекций, Валентин Павлович»…
Космонавт А. А. Леонов.
Хочется отметить характерные черты и особенности, присущие творческой деятельности Келдыша. Во-первых, это неизменное чувство нового, умение найти и определить это новое, понять его. Во-вторых, это сам метод – стремление всегда к сугубо практическому, законченному решению задачи и стремление к установлению конкретных рекомендаций, применимых к жизни; и при всём этом весьма высокий уровень исследований, корректные разработки и решение данной задачи.
Келдыша как учёного очень выгодно отличают его широкие и близкие связи с промышленностью, с конструкторскими бюро, с заводами и лётно-испытательными организациями.
Келдыш является организатором, научным руководителем и самым непосредственным участником разработки сложнейших проблем освоения космического пространства…
Академик С. П. Королёв.
В одном из разговоров мы показали Келдышу весь учебный план для нашего студента МФТИ от первого до последнего курса, где математика, физика и другие науки изучались очень глубоко и серьёзно. Он посмотрел, подумал и сказал: «А что, если найдётся студент, который всё это будет знать? Куда же тогда денемся мы?» Я выдержал паузу и сказал: «Мстислав Всеволодович, такого студента не найдётся». После этого я почувствовал, что разговор сделался менее формальным, и поэтому продолжил: «В Новосибирском университете читают общую и теоретическую физику совместно начиная с 1-го курса. Как вы считаете, может быть, и нам на эту систему перейти?» Келдыш задумался (эти его глаза, глаза, глаза…) и ответил: «В образовании нужен здравый консерватизм. Вы делаете всё правильно»…
Академик О. М. Белоцерковский.
Говорят, что М. В. Келдыш благословил академика И. Г. Петровского на ректорство в МГУ и порекомендовал соблюдать три правила, которые, как я понял, были его жизненными принципами:
1. Не бороться со злом, а браться и делать добрые, хорошие дела.
2. Не слушать жалобы в отсутствие того, на кого жалоба.
3. Никому ничего не обещать, но уж если пообещал, то сделать, даже если обстоятельства ухудшились.
Говорят, что, когда Петровский спросил, почему не следует бороться со злом и т.д., он ответил: потому что в этой борьбе зло использует все средства, а вы – только благородные, а потому и проиграете, и пострадаете. Не слушать жалобы очень полезно – сразу уменьшается число жалобщиков, а когда приходят обе стороны, то разбор дела ускоряется из-за отсутствия необоснованных претензий. Наконец, лучше не обещать и сделать то, что просят, чем обещать, но не сделать, если помешают обстоятельства.
Так что Мстислав Всеволодович Келдыш был мудр…
Доктор физико-математических наук В.А. Егоров.
Мстислав Всеволодович – рыцарь науки. Всё – для науки и ради науки. Я не знаю такого второго человека. Я абсолютно уверен, что за науку он фактически положил жизнь.
В президиуме Академии его многие боялись. Он приучал к порядку. Он не терпел пустословия и очковтирательства, умел быстро разобраться в сущности обсуждаемых проблем, найти главное звено, отбросив всё второстепенное, неважное. Мстислав Всеволодович был очень требователен к другим, но ещё больше – к себе.
Я бы сказал, что Мстислав Всеволодович был бессребреником в самом хорошем смысле этого слова. Он занимал пост директора института и президента Академии наук. Казалось бы – средства, штаты для института, – стоит только моргнуть. Но он никогда не моргал. Он ничего не делал для своего института в большем объёме, чем для других, он даже делал меньше. В этом отношении он был фантастически щепетилен! Нужно уметь обуздать себя, чтобы ограничивать родной институт в средствах и штатах. Он был беспощадно требователен к себе.
Но при внешней суровости Мстислав Всеволодович был очень человечный человек. Келдыш обладал изумительным чувством правды. Он очень хорошо понимал людей. О некоторых говорят, что они мягко стелют, но жёстко спать. О Келдыше я бы сказал: он жёстко стелит, но мягко спать.
Я утверждаю, что в то же время он был очень добрым и отзывчивым человеком. Есть люди, которые показывают свою доброту, а Мстислав Всеволодович был застенчивым в своей доброте. Он часто делал людям хорошее, но никогда это не демонстрировал. И в действительности был очень застенчивым человеком.
Если спросить меня, что больше всего меня привлекает в Мстиславе Всеволодовиче, то я отвечу – умение увидеть и поддержать новое, зарождающееся. Помню, пришли мы к А. Н. Косыгину доложить о микробном белке (который сейчас выпускается в больших количествах). Докладывал я, Келдыш меня активно поддерживал. Когда вышли, Мстислав Всеволодович говорит: «Ну и глупостей вы там наговорили». И объяснил мне мои промахи…
Академик Г. К. Скрябин.
За время пребывания Мстислава Всеволодовича на капитанском мостике нашего корабля… Академия наук выросла во всех отношениях, её авторитет неизмеримо возрос… Я бы ещё сказал, что необычайно важен тот верный камертон, который Мстислав Всеволодович даёт нашему академическому хору. Если попытаться выразить, что это за камертон, я бы сказал так – это развитие фундаментальной науки и через эту фундаментальную науку фундаментальный вклад в практику и экономику страны…
Академик А. Н. Несмеянов.
Его имя много лет олицетворяло Академию наук, и его значение далеко выходило за рамки Академии наук… Блестящие природные данные сконцентрировались в одном человеке с такой силой, с таким блеском, что в результате возник деятель очень крупного масштаба как в науке, так и в государственной деятельности. Это человек большого ума. Природа щедро наградила нашего президента многими духовными богатствами, и президент щедро тратил свои духовные и интеллектуальные силы, щедро до расточительности… Он вызывал чувство удивления своей неутомимостью в работе, чувство удивления масштабом своей деятельности и, я должен сказать, вызывал чувство большой человеческой симпатии, несмотря на некоторые, внешне суровые, черты своего характера. Он необычайно ответственно относился к своей деятельности, необычайно самокритично, иногда даже до самоистязания.
Академик М. А. Марков.
Вообще, в Мстиславе Всеволодовиче была какая-то тайна, она всегда его окружала. Это был человек выдающийся, и его авторитет был во многом связан с авторитетом его личности, а не всех тех званий и атрибутов, которые сопровождали его имя. Все, кто с ним общался, явно подпадали под его обаяние и силу его личности … и почти у всех по отношению к Келдышу чувствовался какой-то трепет и уважение к его персоне. Он был особенный человек. Эта аура исключительности окружала его всегда, где бы он ни находился.
В современной истории таких людей, как Мстислав Всеволодович, было очень немного. И его вклад в науку, в развитие жизни настолько велик, что и обсуждать его не имеет смысла. Всё, к чему прикасался Мстислав Всеволодович, освещалось ещё и значительностью его личности. Я думаю, что ещё очень долго будет помниться его образ. Это один из самых выдающихся людей, которых мы когда-либо знали…
Академик Ю. А. Осипьян.
С самого начала космической эры Келдыш принимал самое непосредственное участие в решении многочисленных научных и организационных проблем. При этом его очень тесная дружба с Сергеем Павловичем Королёвым оказалась исключительно плодотворной для практического продвижения всей массы проблем не только в технике, но и в высших политических сферах – это было необходимо по тем временам.
Мстислав Всеволодович Келдыш был председателем Н-ного количества (трудно даже сосчитать!) всякого рода экспертных комиссий, и ни один новый проект в космонавтике и в ракетной технике не получал зелёного света без того, чтобы не было соответствующего заключения экспертных комиссий, которыми руководил М. В. Келдыш, облечённый очень большими правами. Его слово было иногда решающим – для одних убийственным, для других окрыляющим. Мне приходилось работать во многих этих комиссиях, и я наблюдал, как Келдыш (математик!) умеет очень дотошно вникать в мелкие инженерные проблемы.
Но мало этого. Он считал совершенно необходимым присутствовать при подготовке космических пусков непосредственно на полигоне. И Келдыш, как ни удивительно, ночами ходил и смотрел, как производится подготовка к пуску ракеты-носителя и КА, участвовал в заседаниях государственной комиссии и всякого рода оперативных совещаниях.
1960 год. При подготовке первого пуска по Марсу Сергей Павлович выходит с предложением к Келдышу, находившемуся на полигоне: «Надо облегчаться за счёт научной аппаратуры, иначе вообще теряется смысл этого пуска. Что снять?»
Был такой тяжёлый прибор, спектрорефлексометр, который в случае удачного, близкого пролёта по идее должен был показать, есть ли там, на Марсе, вода, а тем самым – есть ли жизнь на Марсе? Если снять с борта этот прибор, то во многом теряется не только смысл самого пуска. Келдыш говорит Королёву: «Это ещё и страшный удар для профессора Лебединского, который много сил вложил в создание этого прибора. Я не могу выходить с таким предложением. Но есть идея»…
Он приглашает профессора Лебединского и объясняет, что сейчас положение с весами исключительно трудное. Поэтому есть предложение: снять с борта космического аппарата прибор, организовать для его включения эквивалент всего того, что стоит на борту, поставить в степи радиотелеметрическую систему такого же типа и таким способом проверить, что будет записано прибором в казахской степи, в километре от нашей базы.
Ночь работали над организацией эксперимента. Вывезли радиотелеметрическую систему, спектрорефлексометр, записали, обработали результаты. Получилось – «нет жизни на Земле». «Ну, раз такое дело, – говорит Келдыш, – мы снимаем ваш прибор с борта». Таким образом, по предложению Келдыша мы выиграли 12 килограммов. Правда, пуск по Марсу не удался по другим причинам.
Февраль 1961 года. Очередная серия пусков к Венере. Первый пуск сорвался. Идёт подготовка нового пуска. Сергей Павлович всем нам, готовившим пуск, буквально выкручивает руки: надо сделать так, чтобы мы провели пуск 10 февраля, в день пятидесятилетия М. В. Келдыша. А он тут же с нами работал все эти дни и ночи. Но к 10 февраля не получалось, мы опаздывали на двое суток. 10 февраля Королёв у себя в домике, невзирая на тяжелейший график подготовки пуска, решил всё-таки 50-летие Мстислава Всеволодовича отметить небольшим банкетом. Ничего, кроме шампанского да очень скромной закуски, не нашлось. Мы собрались, а Келдыша нет. Он жил в гостинице метрах в 200-х от королёвского домика вместе с А. Ю. Ишлинским. Наконец они преодолели против холодного ветра эту дистанцию. Мы спешили и подняли бокалы «за здоровье Мстислава Всеволодовича, за его дальнейшее сотрудничество с нами». Только успели «по первому», как услышали сирену пожарной машины, которая пронеслась мимо нашего домика. Королёв вызывает своего помощника: «Разберитесь, что там случилось?» Тот быстро возвращается и говорит: «Келдыш горит».
– Как так, Келдыш здесь!
Оказалось, что два уважаемых учёных – Келдыш и Ишлинский – играли в шахматы и забыли о приглашении. Когда вспомнили, то, уходя на торжество из своего гостиничного номера, не выключили электрическую плитку с паршивой спиралью, которая вывалилась на стол и подожгла массу учёных записок, лежавших на нём. Пожар был быстро ликвидирован. Келдыш вытерпел тосты в свой адрес, после чего сказал: «Вот теперь из тех остатков шампанского, которые всё-таки есть, выпьем за успех пусков к Венере».
Энтузиазм, который проявлял Келдыш в программе исследования Венеры, всех заряжал. Действительно, он обладал какой-то волшебной силой, которая передавалась всем – от рядовых испытателей до разработчиков и учёных.
В стрессовых ситуациях Мстислав Всеволодович действовал как совершенный демпфер на возможные флюктуации и при этом сохранял только ему присущую внутреннюю интеллигентность.
Хочу вспомнить один критический момент, когда М. В. Келдыш меня просто потряс. В октябре 1962 года мир стоял на грани атомной войны (Карибский кризис).
В те дни мы готовили пуск на Марс автоматической межпланетной станции (АМС). Напряжение было невероятное. Так случилось, что в октябре 1962 года С. П. Королёв по неотложным делам вылетел в Москву, и Келдыш остался на полигоне заместителем председателя государственной комиссии при пуске АМС на Марс. «Окно» по времени для пуска было очень узким, поэтому как всегда спешили. Наконец вывезли ракету – марсианский носитель – на стартовую площадку. Это была та самая площадка, с которой в 1961 году был выведен в космос Юрий Гагарин. Старт обычно готовит военная команда.
…Когда я прошёл в монтажно-испытательный корпус, то узнал, что нас всех, гражданских, отстраняют от работ, а военные срочно расчехляют стоящую в стороне дежурную боевую ракету Р-7. (По боевому расписанию положено – в случае обострения международной обстановки и угрозы ядерной агрессии к ней необходимо пристыковать ядерную боеголовку, хранящуюся совсем в другом секретном месте, и после этого вывезти на старт.)
– Борис Евсеевич, вам здесь сегодня делать нечего, – сказал полковник Кириллов. – Я имею команду снять марсианскую машину со старта и поставить на её место боевую Р-7. Сейчас должны привезти боеголовку для стыковки с ракетой, поэтому всех просим уйти. Мстислав Всеволодович уже всё знает и находится сейчас в маршальском домике. Я вам даю свою машину, поезжайте к нему.
Я возмущён, но подчиняюсь силе и еду в тот самый домик, чтобы излить свои эмоции на Мстислава Всеволодовича. И вдруг не верю своим глазам…
За столиком сидят М. В. Келдыш, А. Ю. Ишлинский, Л. А. Воскресенский и В. П. Финогеев (заместитель Н. А. Пилюгина) и преспокойно играют в преферанс. Мстислав Всеволодович, выслушав меня, говорит: «Успокойтесь, сейчас дело не за нами, дайте военным работать, не мешайте». Меня просто потрясает, что М. В. в такой обстановке играет в преферанс (я, кстати, до этого ни разу не наблюдал его играющим в преферанс и не знал, что он умеет)… В это время подкатывает машина полковника Кириллова, он выходит и кричит: «Отбой! Помирились!»…
Часто, наблюдая Келдыша во времена подготовки космических пусков, мне казалось, что он сильно переутомлён. На большом количестве всяческих совещаний и заседаний, которые происходили у нас днём и ночью, он иногда сидел с закрытыми глазами и как будто засыпал. Помню, на заседании одной аварийной комиссии А. Ю. Ишлинский с присущим ему блеском сделал доклад о том, почему при подготовке ракеты-носителя произошёл отказ основного гироскопического прибора. Королёв, который вёл заседание, ждал комментариев Келдыша, а Келдыш спал. Но вдруг он открыл глаза и совершенно спокойно сказал: «После такого замечательного доклада Александра Юльевича, даже тому, кто не знает теории гироскопов, сделается ясно, что летать надо вообще без гироскопов». Общий смех разрядил обстановку.
Он обладал таким свойством притворяться спящим, так что докладчики иногда теряли бдительность и говорили то, чего не надо бы при Келдыше говорить. На самом деле его мозг, его сознание действительно настоящего гения не знали отдыха…
Я сейчас говорю только об одной области деятельности М. В. Келдыша – ракетно-космической технике, в которую его непрерывно вовлекали не в качестве консультанта, но как высокого и ответственного руководителя, облечённого очень большими правами.
После одного очень тяжёлого совещания аварийной комиссии под руководством Келдыша, на котором разбиралась авария с гибелью космонавтов, он проводил заседание президиума АН. Николай Алексеевич Пилюгин, как член президиума АН, присутствовал на этом заседании (по гуманитарным вопросам) и был поражён. Он делился со мной: «Где и когда М. В. Келдыш находит время, чтобы подготовиться по вопросам, в которых я лично ничего не понимаю?!» Он был совершенно потрясён тем, насколько глубоко Келдыш вникал в гуманитарные проблемы, и его авторитет при этом был в этих учёных кругах исключительно велик.
Келдыш был истинным лидером нашей науки. Будучи президентом Академии наук, он вышел далеко за пределы тех прав и возможностей, которые формально государство отвело науке. Он поднимал науку, образованность и тем самым величие страны. Именно такие люди должны руководить страной.
Деятельность М. В. Келдыша как исключительного организатора науки была действительно реальной производительной силой, которая на недосягаемую ныне высоту подняла авторитет нашей страны.
Источник: «Наука и жизнь»
thync