17.11.2011

 

Оживление хазарских исследований и хазароведческих дискуссий в последние десять лет (прежде всего, в России, Израиле и США) вновь привлекло внимание к по-прежнему таинственному и драматическому эпизоду в истории советского хазароведения (а по нашему мнению – и в истории Советского Союза): появлению 25 декабря 1951 года разгромной статьи в «Правде» (стр. 3) за подписью «П. Иванов», направленной против известного археолога профессора М.И. Артамонова, тогдашнего директора Эрмитажа, и его концепций относительно роли хазар в истории Восточной Европы.

Александр Либин, Дан Шапира

Суть дела сформулирована старейшиной хазарской археологии и участником событий профессором С.А. Плетневой в предисловии ко второму изданию монографии М.И. Артамонова «История хазар» (СПб., 2001): «В 1951 г. в «Правде» появилась маленькая, по существу анонимная (подписана никому не известным товарищем Ивановым) заметочка о завышении роли иудейского государства – Хазарского каганата, явно направленная против М.И. Артамонова».

 

I. Теория и чистки

Эти нападки на Артамонова в форме заметки в «Правде» тем более странны, что в 1951 году, после завершения Волго-Донской экспедиции (1949-1951), работавшей, в частности, на Саркеле, Артамонов был назначен – «высочайшим повелением», как пишет Плетнева, – директором Эрмитажа. Артамонов ожидал избрания в Академию наук и награждения звездой Героя социалистического труда.

В своей «заметочке» под названием «Об одной ошибочной концепции» П. Иванов писал:

На большом вещественном материале историки неопровержимо доказали самобытность и высокий уровень культуры русского, грузинского, армянского и других народов СССР. … В брошюре проф. В.А. Пархоменко «У истоков русской государственности (VIII–XI вв.), изданной в 1924 году, и в некоторых других работах проводится мысль, будто решающую роль в создании государственности и культуры Киевской Руси сыграл Хазарский каганат – примитивное государственное образование, существовавшее в VII–X веках.

Проф. Пархоменко откровенно говорил о хазарском происхождении Руси. Он утверждал, что «соответственно роли норманнов на северо-западе, на другом конце русской территории – на юго-востоке – на другую группу русско-славянских племен имели господствующее влияние «козаре», что славянские племена заимствовали от хазар начало государственности.

Неправильная оценка исторической роли Хазарского каганата, как это ни странно, имеет хождение и поныне. Наиболее полно она проявляется в трудах видного археолога проф. М.И. Артамонова, в течение многих лет изучающего историю хазар и опубликовавшего ряд работ по этому вопросу. Основные положения своей концепции проф. Артамонов сформулировал в «Очерках древнейшей истории хазар», выпущенных в 1937 году [Ленинград]. В этой работе (изобилующей ссылками на ошибочные высказывания акад. Марра) он заявлял, что «Хазарское государство нельзя не учесть как важнейшее (?!) условие образования Киевской Руси», что Хазарский каганат выступал якобы «в качестве государства, почти равного по силе и политическому значению Византии и арабскому халифату». Проф. Артамонов утверждал, будто Киевская Русь выходила на историческую арену «в роли вассала Византийской империи» и что Хазарский каганат послужил для нее якобы образцом нового типа государства.

Если в 1937 г. проф. Артамонов писал о выдающейся роли хазар в историческом развитии Восточной Европы, то в последующих статьях он стал уже говорить об их роли в более широком масштабе. В одной из статей (1949 г.) проф. Артамонов сообщает о раскопках хазарской крепости Саркел и при этом подчеркивает значение культуры Хазарского каганата, «важная роль которого, – по словам автора, – не только в мировой истории, но и в истории древнерусского государства учтена еще далеко недостаточно».

В докладе на состоявшейся в нынешнем году сессии отделения истории и философии Академии наук СССР проф. Артамонов, не считаясь с фактами, снова представил хазар в роли передового народа, ставшего якобы жертвой «агрессивных» устремлений русских. Касаясь восточного похода Святослава, М.И. Артамонов заявил, что Саркел «следует рассматривать, как один из важнейших форпостов русской политической и культурной экспансии (?!) на Восток». …

По свидетельству русских, арабских и византийских источников, разноплеменные хазарские орды в VII–X веках хозяйничали на обширной территории, простирающейся от берегов Каспия и Нижнего Поволжья до Азовского моря и Крыма. Хазары захватили обширные земли, издревле заселенные восточными славянами и другими народами.

В трудах многих известных историков убедительно доказано, что дикие орды хазар вели полукочевой образ жизни. Несмотря на наличие городов, они главным образом кочевали в степях, облагали пошлинами суда, направлявшиеся по важным торговым путям, совершали набеги на соседние народы, обкладывали их грабительской данью. Войны служили для них постоянным промыслом.

Хазарский каганат, представлявший собой примитивное объединение различных племен, не играл никакой положительной роли в создании государства восточных славян. К тому же государственные образования у восточных славян, как повествуют древние источники, возникли задолго до известий о хазарах. …

Академик Б.Д. Греков, посвятивший много трудов исследованию древней Руси, подчеркивает, что не могло быть высокой культуры Киевского государства, если бы у нее не было глубоких корней в далеком прошлом, что еще «до IX в. русский народ успел пройти большой путь в своей хозяйственной, общественной, политической и культурной жизни».

Что касается Хазарского каганата, то он не только не способствовал развитию древнего Русского государства, а, наоборот, тормозил процесс объединения восточно-славянских племен и рост русской государственности. Хазары совершали опустошительные набеги на славян и держали в порабощении некоторые из этих оседлых племен с широко развитыми земледелием и ремеслами.

Нашим предкам не раз пришлось с оружием в руках защищать родную землю от набегов степных орд. Древняя Русь разгромила Хазарский каганат, освободила от его засилья исконные славянские земли и вызволила из-под хазарского ига вятичей и другие славянские племена.

Извращая историю древней Руси, проф. Артамонов пытается приспособить историю к своей надуманной схеме. Во имя этой ложной схемы он превозносит хазарское «наследство», проявляя непонятное любование хазарской культурой.

Но схема проф. Артамонова никак не вяжется даже с материалами, полученными в результате произведенных под его же руководством раскопок хазарской крепости Саркел и основанного позднее на том же месте русского города Белой Вежи. Экспедицией найдены здесь многочисленные памятники культуры русских, обнаружены следы различных мастерских, ювелирного и кузнечного производства, фрагменты сосудов с русскими надписями, свидетельствующими о распространении грамотности среди населения города.

Материалы, полученные нашими археологами, говорят о высоком уровне культуры древней Руси. Только попирая историческую правду, пренебрегая фактами, можно говорить о превосходстве культуры хазар, от которой не сохранилось ни одного значительного памятника. Даже городская культура хазарской столицы была завозной или созданной руками пришлых мастеров – хорезмских, византийских, русских и других.

В идеализации хазарской культуры приходится видеть явный пережиток порочных взглядов буржуазных историков, принижавших самобытное развитие русского народа.

Ошибочность этой концепции очевидна. Такая концепция не может быть принята советской исторической наукой. Тут надо сделать несколько замечаний об истории изучения хазар в России и СССР. Тон был задан известным замечанием Н.М. Карамзина, сторонника просвещенного охранительства, о благодетельном для русских хазарском правлении. При этом Карамзин противопоставлял хазарское легкое иго тяжелому татарскому (=татаро-монгольскому). Начиная с конца 30-х гг. XIX века, В.В. Григорьев также отстаивал тезис о положительной, в целом, роли хазар в истории Восточной Европы, причем к середине ХIХ века, когда Российская империя осуществляла захват контроля над Средней Азией, эта тенденция в его писаниях усиливается; во многих смыслах Григорьев предвосхитил последующее русское евразийство. Надо отметить, что еврейство хазар весьма мало занимало русских историков ХIХ века. Скорее, в «восточной» Хазарии они видели некий, положительный в целом, прообраз «восточной» Российской империи, разноплеменной, поликонфессиональной и самодержавной (эта тенденция сохранится и в ХХ веке, когда Киевская Русь представляется иногда этакой «Русской Хазарией»).

С другой стороны, интерес к хазарам оказался привязанным к полемике между норманнистами и анти-норманнистами. Норманнисты принимали данные русской летописи о началах русской истории, в то время как анти-норманнисты указывали на очевидные противоречия в летописном тексте. Естественным образом, многие историки-антинорманнисты искали в Хазарии альтернативу варяжской Скандинавии как источнику русской государственности. Практически все русские историки ХХ века, как норманнисты, так и антинорманнисты, признавали в целом положительную роль Хазарского каганата в русской истории и в возникновении русского государства. Так, например, В.О. Ключевский полагал, что хазары открыли восточным славянам доступ к мировым торговым путям и способствовали развитию русской торговли, защищая славян от нападений кочевников.

Дискурс еврейских историков Хазарии XIX и начала XX веков носил, в большой мере, параллельный и дополняющий характер к дискурсу историков русских. В сущности, во всем еврейско-российском дискурсе утверждение права евреев считаться в России полноправными гражданами, а не пришлыми инородцами, не имеющими родины, оказывалось, так или иначе, связанным с Хазарским каганатом. Веротерпимая и просвещенная Хазария, в духе описаний Карамзина и Григорьева, оказывалась общим историческим достоянием евреев и русских, при этом подразумевалась определенная доля еврейского превосходства, от которой евреи, как старший брат, были готовы благородно отказаться в пользу своих более молодых и витальных русских соотечественников.

В первые годы Советской власти в изучении хазар господствовала тенденция, которую можно назвать «интернационалистской» – она подчеркивала мирную и взаимообогащающую основу во взаимоотношениях между народами СССР, последовательно нивелируя все, что могло быть воспринято как проявление русского «великодержавного шовинизма». Так, украинский ученый В.А. Пархоменко – неслучайно цитированный в «Правде» – указывал на мирный характер подчинения восточных славян хазарам, на заимствование славянами государственности у хазар. В той же тональности писал и М.Н. Покровский (1868-1932), основатель советской марксистской исторической школы. Что касается Н.Я. Марра, также упомянутого в «заметочке» в «Правде», то он всерьез интересовался хазарами в контексте своих теорий нового марксистского языкознания, и именно он привел Артамонова в хазароведение. В 1937 году, когда вышла первая хазарская книжка Артамонова «Очерки древнейшей истории хазар», с которой и полемизировал «П. Иванов» полтора десятилетия спустя, и Покровского, и Марра уже не было в живых. Первого вскоре после смерти ошельмовали в сборнике «Против исторической концепции М.Н. Покровского» (1939–1940), и его научная реабилитация произошла лишь в 1960-х, тогда как второй оставался марксистским классиком до лета 1950 г.

Таким образом, атака на Хазарию, превращение ее из «светлого метеора на мрачном горизонте Европы» в кочевую дикую орду, враждебную всему русскому, была откровенной атакой на русско-еврейский нарратив причастности и общей судьбы. В то же время это была и атака на все тюркские народы СССР, и из всех братских народов только армяне и грузины были удостоены автором «заметочки» чести стоять рядом со Старшим Братом на пьедестале истории. Низвержение Хазарии в ордынскую сухую степь, по которой мало ли кто когда прошел и исчез, означало низвержение евреев из нации родоначальников русской истории, давшей новой Советской России ее красных богов, в паразитический сброд безродных перекати-поле-космополитов. Подобный вызов мог бросить евреям СССР только тот, кто лучше всех на свете знал, как надо. Более того, «заметочка П. Иванова» открыла так называемую «дискуссию о кочевом укладе», в ходе которой «кочевые орды» были объявлены паразитическими хищническими бандами, лежащими вне марксистской схемы правильного исторического поступательного процесса. Надо отметить, что глубинная связь атаки на жидо-хазарских безродных паразитов с вычеркиванием из истории кочевников (большей частью, тюрок, часть которых, за «хищнический» образ жизни, была совсем недавно депортирована со своих земель) была понята многими представителями тюркской интеллигенции. Так кто же был этот «никому не известный товарищ Иванов», и почему его «заметочка» вызвала такой резонанс? В науке бытовало мнение, что разгромная статья принадлежала перу Б.А. Рыбакова. Сам Рыбаков несколько раз высказывался на этот счет, причем прямо противоположным образом, так что совершенно непонятно, какому его высказыванию можно доверять. Так или иначе, текст статьи в «Правде» поразителен в нескольких аспектах:

– автор, несомненно, является хозяином-распорядителем по всем вопросам, и, прежде всего, – по самым сложным и туманным вопросам истории;

– автор, один на весь Советский Союз, не нуждается при обсуждении базисных вопросов о кочевых и оседлых народах или о феодализме как обязательной стадии развития ни в каких ссылках на классиков марксизма-ленинизма; подобного никто не мог позволить себе в СССР до 1991 года;

– автор никак не касается сути дела, понимаемой всеми и столь точно сформулированной С.А. Плетневой полвека спустя: слова «евреи» и «иудаизм» остались непроизнесенными.

Статья в «Правде» на столь деликатную тему, как возможная роль хазар (а все политически компетентные люди знают о принятии хазарами иудаизма, и поэтому «хазары» – не более чем эвфемизм, подразумевающий евреев) в генезисе Киевской Руси могла исходить только от того, кого почти официально называли Инстанцией, даже если она не была написана от начала и до конца непосредственно им. Если он не написал её сам, то он её прочёл и, возможно, отредактировал (сам Рыбаков не мог представить статью без цитат из «классиков марксизма-ленинизма» и самого Сталина), одобрил и санкционировал её публикацию в «Правде». Поэтому никого выбора кандидатов на роль этого лица нет. Это – сам Сталин. По мнению биографов, он иногда пользовался псевдонимом «Иванов». Во всяком случае, кто бы ни был автором «литературного текста» этой статьи, для целей политического анализа это статья есть произведение Сталина.

Хотя статья «П. Иванова» и была важна для Сталина концептуально, он никак не хотел становиться теоретиком «еврейского вопроса», что так или иначе могло бы связать его имя напрямую с антисемитской кампанией. Как сообщает Н.С. Хрущёв:

крупным недостатком Сталина являлось неприязненное отношение к еврейской нации. Он, как вождь и теоретик, в своих трудах и выступлениях не давал даже намёка на это. Боже упаси, если бы кто-то сослался на такие высказывания, от которых несло антисемитизмом. Внешне всё выглядело пристойно.

Нежелание Сталина публично теоретизировать по «еврейскому вопросу» резко контрастирует с его готовностью выступить в роли «корифея языкознания», подписываясь собственным именем под услышанным от Арнольда Чикобавы, что свидетельствует о его политической осторожности и понимании политической взрывоопасности самого предмета обсуждения. Единственной официально разрешённой в СССР цитатой из Сталина об антисемитизме был «Ответ на запрос Еврейского телеграфного агентства из Америки» от 12 января 1931 года, опубликованный в СССР впервые в «Правде» 30 ноября 1936 года:

Национальный и расовый антисемитизм есть пережиток человеконенавистнических взглядов, свойственных периоду каннибализма. Антисемитизм, как крайняя форма расового шовинизма, является опасным пережитком каннибализма.

В конце 1951 года Сталин вышел в свой последний и решительный бой. Он вернулся в Москву с Кавказа 22 декабря 1951 года; статья «П. Иванова» для «Правды», которая выйдет через три дня, видимо, была уже готова. Она замечательно вписывается в интеллектуальную деятельность Сталина в этот период: летом 1950 г., после дискуссии по вопросам языка, была опубликована его брошюра «Марксизм и вопросы языкознания». В этой работе Сталин объявил марксистским старый сравнительно-исторический метод, отвергнутый Н.Я. Марром, официальным советским классиком 20-30-х годов в области языкознания, объявил немарксистским четырех-элементарный анализ Марра, подчеркивая при этом «языковое родство, например, таких наций, как славянские», и походя обвиняя марристов в первородном грехе бундизма. Интерес Сталина к давно покойному Марру именно в эти годы может быть связан с пересмотром кавказского языкознания Арнольдом Чикобавой. Видимо, в ночь на 12 апреля 1950 г. Чикобава встречается со Сталиным, и тот конспектирует лекцию, преподнесенную Чикобавой, – таков генезис дискуссии о языке, начатой статьей в «Правде» 20 июня 1950 года и вылившийся в сталинскую брошюру. Сталин мог перечитать старые работы Марра и найти там сближение картвельского языка с семитскими. К тому же, грузинская христианская традиция навязчиво подчеркивала особую зависимость Грузии от евреев как ее крестителей и просветителей, чего бывший семинарист и вообще энциклопедически образованный «кремлевский горец» не мог не знать. Лекция Чикобавы, превратившаяся в сталинскую брошюру, сняла с души Сталина тягостное подозрение, что может быть, все же существует какая-то специальная связь между грузинами и семитами. Вопросы этногенеза более чем естественно сплетаются с вопросами генезиса языка, так что обращение к хазарской теме стало естественным на фоне языковедческих интересов Сталина.

Одним из основных обвинений, выдвинутых в «Правде» против Артамонова, является обвинение в марризме, и это не случайно. Это чемодан с двойным дном: Артамонов не только сделал археологическую карьеру в Институте истории материальной культуры (ИИМК) имени Марра в Ленинграде, где тогда директорствовал Марр – его ранняя книга, цитируемая П. Ивановым, «Очерки древнейшей истории хазар» (1937), не только полна открытых ссылок на Н.Я. Марра, практически обязательных для работ на подобную тематику в 20-30-е годы. Более того: именно Марр подвиг Артамонова, не обладавшего знаниями языков, ненужных марксистскому языковеду, заняться изучением хазар, чье самое имя так интересовало Марра в свете его яфетической теории.

Через девять месяцев после появления «заметочки П.Иванова» в канун созыва ХIХ съезда ВКП(б), Сталин издаст «Экономические проблемы социализма в СССР». После войны экономическая тематика, как и вся «идеологическая работа», была отдана на откуп так называемой «ленинградской группе» и прежде всего – экономисту Н.А. Вознесенскому, члену Политбюро ЦК ВКП(б), первому заместителю председателя Совета Министров СССР, Председателю Госплана СССР. Эта группа во главе с тогдашним фаворитом Сталина А.А. Ждановым и сталинским любимцем военных лет А.А. Кузнецовым, секретарем ЦК ВКП(б), среди прочего, занималась подготовкой ХIХ съезда ВКП(б) и, прежде всего, подготовкой основных идеологических документов, включая экономические. Их экономическую концепцию социализма в советских терминах того времени можно назвать «товарно-денежной». Внутриполитическая линия «ленинградской группы» была окрашена антисемитизмом во всем, что касалось Еврейского антифашистского комитета и борьбы с «еврейским засильем» как во всех сферах науки и культуры, так и в административных учреждениях, начиная с МГБ. Но с конца 1948 – начала 1949 гг. эта группа попала в немилость у Сталина, что привело сначала к их отстранению от власти, а потом к аресту и гибели 1 октября 1950 года.

Но всего этого Сталину было мало. Через год после расстрела А.А. Кузнецова, пользовавшегося, вместе со всей «ленинградской группой», репутацией «русского националиста», тот был посмертно обвинен в организации «сионистского заговора» вместе со своим бывшим поднадзорным, ныне активно пытаемым обвиняемым, бывшим министром госбезопасности В.С. Абакумовым. От последнего, пока еще живого, требовали в этом признаться, для чего подвергли чудовищным пыткам. Как считали близко стоявшие к госбезопасности современники, Сталин хотел организовать публичный судебный процесс, в котором «сионистский заговор» был бы представлен не только кремлевскими врачами, евреями и русскими, но и генералами МГБ – с Абакумовым во главе. Абакумов не оправдает надежд Сталина и сорвет тем самым реализацию отработанного сценария.

Итак, к концу жизни Сталин формулирует новый «монистический взгляд на историю», сочетающий его историософские и репрессивно-террористические вкусы: от Марра и его «яфетического» (читай: семитского) происхождения кавказских языков, через любимого ученика Марра,безвинного директора Эрмитажа Артамонова, с его теорией хазарского (читай: еврейского) генезиса Киевской Руси – к «безродным космополитам» из Еврейского антифашистского комитета, совративших «наивных русских ребят» Кузнецова и Вознесенского на путь «реставрации капитализма» через «выпячивание» «товарно-денежных отношений при социализме»; и все это при попустительстве их «подопечного» Абакумова, вплоть до заговора еврейских (и русских!) кремлевских врачей.

Так выросла стройная историческая и уголовная концепция. «Сионистский заговор» стал венцом двух «марксистских» теоретических изысканий Сталина: политэкономического и хазарского. Концептуальный монизм сталинской деятельности в последние два года его жизни был налицо. Ведь как писал основоположник русского марксизма Г.В. Плеханов, «… наиболее последовательные и наиболее глубокие мыслители всегда склонялись к монизму, т.е. к объяснению явлений с помощью какого-нибудь основного принципа».

 

II. Grand design: сионисты-генералы, сионисты-атомщики, сионисты-врачи

Но в марте 1953 года последний и решительный бой был полностью проигран Сталиным, хотя, как мы постараемся показать, именно на теоретическом – хазарском – поле Сталина ждало определенное отмщение после смерти. Его жертвы – и благополучный директор Эрмитажа М.И. Артамонов, и многократно арестовывавшийся узник ленинградской тюрьмы «Кресты», норильский зэк, сын расстрелянного Николая Гумилева и растоптанной Анны Ахматовой – Лев Гумилев, объявят в постсталинские (а Гумилев – даже в постсоветские) времена – иудаизм главным злом, погубившим Хазарию и превратившим ее в источник «хазарского ига» над славянскими народами, о котором писалось в «Правде» в 1951 году.

Объявление хазар (читай: евреев) «дикой кочевой ордой» (читай: «безродными космополитами») явилось «марксистской» концептуализацией антисемитизма и делало евреев a priori неспособными к государственности и к любому оседлому укладу, что снимало кандидатуру Хазарии как предтечи Киевской Руси. Без оседлого уклада нет феодализма. Стало быть, хазары не могли играть «прогрессивную» роль. А что не подпадает под марксистскую схему исторического развития, то есть исторического «прогресса» – обречено. Отсюда по аналогии следовало, что бездомность и космополитизм евреев опасны, но и обречены логикой истории, как когда-то хазары для Руси, и вести себя надо с ними соответственно. Перенося «марксистское» обоснование антисемитизма в раннее Средневековье, в плоскость генезиса феодализма, «П. Иванов» как бы неявно отказывался от интерпретации еврейства как носителя идеи денег, тем самым являющим собой квинтэссенцию «духа» капитализма, как это утверждал Карл Маркс в своей знаменитой статье «К еврейскому вопросу» (1844). Хотя нет явных следов знакомства Сталина с этой статьей, ее скандальная известность (как и использование ее в нацистской пропаганде) не позволяет нам остановиться на предположении, что Сталин никогда не читал её.

Нынешние русские историки утверждают, что в 1951-52 годах Сталин якобы фактически отошел от ведения дел, чем и воспользовались Берия и Маленков, спровоцировав «дело врачей» для отстранения кремлевских врачей от вождя, что облегчило его умерщвление. А антисемитский момент возник случайно, из-за небрежной формулировки «Сообщения ТАСС» от 13 января 1953 года «Об аресте группы врачей– вредителей», в написании которого Сталин якобы вообще участия не принимал. Мы же пытаемся доказать, что последние два года своей жизни Сталин был ежечасно занят и всецело поглощен «еврейским вопросом» как в теоретическом, так и в практическо-репрессивном аспектах. И содеянное им, несмотря на незавершенность, никак не свидетельствует о его лености, усталости или нетрудоспособности.

Две сферы почти полностью поглощали внимание Сталина – все та же теоретическая деятельность и прямое управление МГБ, включая активное и непосредственное участие в его реорганизации в 1952 году, особенно полная реорганизация разведки и создание Главного разведывательного управления МГБ. С некоторого момента МГБ перестало удовлетворять запросы Сталина – так уже было в 1932-36 годах. Старое руководство НКВД не спешило истреблять старых членов партии, к тому же своих товарищей; оно не видело необходимости массового террора и не рвалось его организовывать. Тогда Сталин уничтожил все старое руководство НКВД во главе с Генрихом Ягодой и назначил нового наркома внутренних дел – Николая Ежова, у которого была устойчивая репутация маленького, вежливого и мягкого человека. Тем не менее, на новом посту он мгновенно усвоил задачу и стал неистово действовать. Тогда Сталин добился от НКВД всего, чего хотел: истребление партийной и военной элиты и массовый террор, результатом которого стал расстрел почти 682 тысяч человек и заключение в концентрационные лагеря еще 600 тысяч человек.

Но в 1951 году что-то снова явно застопорилось. Сталин хотел больших акций против евреев. Трудно сегодня объяснить причину, препятствовавшую осуществлению сталинских планов. Опубликованные материалы оставляют нас в мире домыслов – почти как с хазарами. Если взять за отправную точку середину 1951 года, то налицо очень странная ситуация: члены Еврейского антифашистского комитета (ЕАК) сидят в тюрьме уже более двух с половиной лет, но вопрос об их судьбе все так же неясен, как при их аресте. Сталин решает избавиться от главы МГБ Виктора Абакумова. В июле 1951 года Абакумов будет смещен и арестован.

Одновременно в голове Сталина возникает grand design, состоящий из «заговора» еврейских врачей и сионистов-генералов МГБ вкупе с намечающимся в Праге погромом «еврейского крыла» руководства компартии Чехословакии во главе с Генеральным секретарем ЦК КПЧ Рудольфом Сланским (Зальцманом). В соответствии с решением Кремля, в сентябре 1951 года Сланский был снят с поста генсека чехословацкой компартии. Многие историки, как в России, так и на Западе, любят объяснять действия Сталина как индуцированные «инициативой снизу», то есть как реакцию на некие обращения к нему. В нашем случае речь идет о доносе М.Д. Рюмина о саботаже Абакумовым следствия по делу еврейских врачей-террористов, а также о привезенном в Москву А. Чепичкой доносе Клемента Готвальда на Сланского. Мы глубоко сомневаемся в «первичности» этих инициатив, связанных с огромным риском для их авторов, известных своей трусостью. Несомненно, эти «инициативы» были предварительно согласованы, причем в деталях. Так или иначе, необыкновенная активность больного и не очень крепкого 72-летнего вождя была сосредоточена на «еврейском вопросе». В поисках объяснений этому при отсутствии документов о внутренней политической борьбе, мы предлагаем обратить внимание на главное международное событие весны–лета 1951 г.: смертный приговор, вынесенный 5 апреля 1951 года Этели и Юлиусу Розенбергам. Скандал вокруг дела Розенбергов, как и маккартистская кампания, носил явно антисемитский характер. Обилие евреев в зале суда – обвиняемые, защитники, обвинитель и судья – придавало процессу привкус антисемитского гротеска. Мы не знаем, в каком виде информация об этом процессе доходила до Сталина. Но, учитывая чувствительность Сталина ко всему, связанному с «еврейским вопросом» и его несомненно превосходную политическую интуицию, мы вправе предположить, что Сталин вполне воспринял антисемитский дух процесса и мог сделать вывод о дозволительности антисемитских акций в глазах «Запада». Как и при подготовке процесса Зиновьева и Каменева 15 годами ранее, он мог решить, что «Европа все проглотит!».

Кроме того, смертный приговор Розенбергам мог символизировать для Сталина нечто гораздо более значимое, как бы подводя жирную окончательную черту под целой эпохой в истории советской разведки и всей советской политической элиты – эпохой, которую можно было бы назвать «интернационалистской» или «космополитической» и которую значительная часть противников большевизма называла «еврейской». Существует множество точек зрения на роль евреев в русской революции; споры об этом ведутся с октября 1917 года. Однако нет никаких сомнений в весьма значительном еврейском присутствии во внешнеполитическом и разведывательном аппаратах Советского Союза вплоть до 1939 года. Социальные и профессиональные причины этого очевидны и не нуждаются в дополнительных комментариях. Сталинский террор 30-x годов разрушил этот аппарат почти до основания. Для восполнения образовавшейся бреши в кадровом составе приказом наркома внутренних дел Н.И. Ежова от 3 октября 1938 года был создан специальный учебный центр ускоренной подготовки разведчиков – Школа особого назначения (ШОН) ГУГБ НКВД СССР, или школа №101, как её называли впоследствии. Как вспоминает полковник Александр Феклисов, курировавший впоследствии Клауса Фукса в Лондоне и Юлиуса Розенберга в Нью-Йорке, «я – типичный представитель поколения, пришедшего в разведку в конце 1930-х годов, когда после чистки кадров ОГПУ-НКВД в разведку стали набирать людей пролетарского происхождения, только что окончивших институты». Евреи же в ту пору крайне редко бывали «пролетарского происхождения» – они были происхождения «мелкобуржуазного», если не «буржуазного», в лучшем случае «из служащих». Так прямой набор евреев в разведку был окончательно прекращён. Аналогичная операция была проведена с дипломатами; должна была произойти быстрая «деиудeизация» разведывательных и внешнеполитических служб, но история встала на этом пути. Война с Гитлером вынудила Сталина призвать евреев под свои знамёна. Он пошёл на создание Еврейского антифашистского комитета.

Пиком деятельности ЕАК был триумфальный восьмимесячный визит Михоэлса и Фефера в США в 1943 году по мобилизации поддержки СССР «международными еврейскими организациями». Визит был организован НКГБ от начала и до конца. Его организаторами на месте были знаменитые разведчики, целиком погруженные в это время в «атомный шпионаж» – Василий Зарубин, второй секретарь советского посольства в Вашингтоне, и Григорий Хейфец, советский вице-консул в Сан-Франциско.

Возникновение атомного проекта в США и планы создания параллельного проекта в СССР вновь столкнули Сталина с необходимостью привлечь на свою сторону евреев. Евреи доминировали как среди творцов атомной бомбы, так и среди агентуры, призванной принести атомные секреты. А на решающих направлениях это были одни и те же люди! Дело в том, что советский шпионаж в США базировался на компартии США и её так называемом «нелегальном аппарате», большинство членов которой в 1930-1940-e годы составляли евреи – выходцы из Восточной Европы, эмигранты первого и второго поколений. Их отличал коммунистический фанатизм, симпатии к Советской России и ненависть к Гитлеру. С нарастанием масштабов истребления евреев Гитлером именно это чувство становилось основой мотивации как в помощи скорейшего создания атомной бомбы, так и в готовности оказания содействия Советскому Союзу. Так, еврейская мотивация Юлиуса Розенберга отражена в первом, французском, издании мемуаров Феклисова, но в последовавшим за ним русском издании исчезает. Итак, хотя аппарат разведки был в значительной степени очищен от евреев, в глазах Сталина в центральных вопросах она всё ещё от них зависела. Лучше всего это видно из документов, подготовленных для большого совещания у Сталина, которое состоялось 9 января 1946 года: в них неизменно указывается еврейская национальность ведущих ученых-атомщиков (Роберта Оппенгеймера, Рудольфа Пайерлса, Клауса Фукса).

Суд в Англии над Клаусом Фуксом, приговоренном к 14 годам тюрьмы, а несколько позже – смертный приговор Розенбергам, наконец-то замкнули круг, начатый 10 годами раньше. Теперь Сталин мог взяться за евреев, находящихся вне службистского истеблишмента и его непосредственной агентуры. Но это должно было сделать МГБ, и у Сталина есть один способ заставить МГБ сделать то, что он хочет – отправить в тюрьму министра и его подчиненных. Это и происходит в июле 1951 года, причем Абакумову вменяется в вину саботаж именно в деле Этингера (будущем деле врачей) и в деле еврейской антисоветской молодежной организации. Но новый министр госбезопасности не проявляет должной ретивости: и дело ЕАК, дело «еврейской антисоветской молодежной организации», и дело Этингера не двигаются. Сталин, несомненно, ощущал продолжающееся скрытое сопротивление и взялся за дело собственноручно. В октябре он дает указание «убрать всех евреев из МГБ». В ноябре-декабре подвергаются аресту ряд генералов, а также Григорий Менделевич Хейфец, один из самых успешных советских разведчиков всех времён, бывший секретарь вдовы Ленина Н.К. Крупской и заместитель ответственного секретаря ЕАК в 1947-48 годах, а также знаменитый заведующий лабораторией ядов МГБ Григорий Моисеевич Майрановский. Все это время Абакумов подвергается чудовищным пыткам с целью получения признания об участии в «сионистском заговоре». И наконец, в конце ноября член Политбюро ЦК ВКП(б) А.И Микоян отправляется в Прагу, где арестовывает Рудольфа Сланского.

Дело Сланского не отрефлексировано русским историческим сознанием. В отличие от реабилитации еврейских врачей и Соломона Михоэлса, анонсированной в «Правде» 4 апреля 1953 года, ни частичная реабилитация Сланского в 1963 году, ни его полная реабилитация во время Пражской весны 1968 года, не были освещены в советской прессе. Только 36 лет после публичного повешения Сланского и его товарищей (3 декабря 1952 года), в Советском Союзе начали упоминать об этом деле. Между тем речь идет о событии эпохального значения, даже в рамках «обыденного» сталинского террора. Ибо речь идет не об «отдельных» евреях, будь то кремлевские врачи или генералы МГБ. Речь идет о генеральном секретаре правящей компартии и его, в основном еврейских, товарищах по Политбюро ЦК КПЧ, якобы предавших коммунистическое дело в угоду не «буржуазии» или «американскому империализму», а в угоду «сионизму» и Израилю, то есть своим соплеменникам-евреям. Отметим, что даже в 1952 году в СССР был арестован один человек, подозревавшийся в принадлежности к «агентуре израильских разведывательных органов», в то время как по обвинению в шпионаже в пользу США было арестовано 546 человек. Похоже, что процесс Сланского (20-27.11.1952) был оглушительной новостью и для значительной части МГБ СССР.

Это – исторический момент отлучения евреев от советской коммунистической «церкви» ; отлучения не по классовому, а по чисто расовому признаку. Пропасть между советским коммунизмом и евреями, как бы ни понималось само слово «евреи», будет с годами неуклонно расширяться. Никакие усилия по десталинизации не смогут побороть ставший имманентным антисемитизм под названием «антисионизм». С умиранием советского и европейского коммунизма «антисионизм» успешно перекочует в левые и либеральные круги, решительно осуждающие при этом старый, «реакционный» антисемитизм. «Антисионизм» окажется единственным успешно выжившим атрибутом сталинизма и после распада Советского Союза.

Но Сталину как теоретику мало отлучения нынешних, пока еще живых, используя его собственное выражение, евреев. Сталин интересуется древней историей почти на профессиональном уровне, о чем свидетельствуют историки, изучавшие круг чтения Сталина. У евреев не может быть никаких прав не только на влияние в современной, коммунистической истории – недопустимы поползновения приписать евреям какое-либо участие в возникновении Киевской Руси. Если у них и была какая-то роль в истории, то исключительно зловредная. Разумеется, это следовало представить в виде солидной теоретической концепции, лишенной внешних атрибутов прямого антисемитизма. Да и само слово «евреи» становится табуированным в Советском Союзе на 40 лет. Примечательно свидетельство Н.С. Хрущева, близко знавшего Сталина: «Сталин не остановился бы ни перед чем и задушил бы любого, чьи действия могли скомпрометировать его имя, особенно в таком уязвимом и позорном деле, как антисемитизм». В связи с этим заслуживает внимания эпизод, относящийся к середине февраля 1952 года и описанный секретарем Союза советских писателей, членом Комитета по Сталинским премиям и лауреатом шести Сталинских премий по литературе, главным редактором «Литературной газеты» Константином Симоновым. На заседании Комитета по Сталинским премиям Сталин неожиданно взрывается в связи с указанием подлинной фамилии одного писателя, регулярно публикующегося под литературным псевдонимом:

Почему Мальцев, а в скобках стоит Ровинский? В чем дело? До каких пор это будет продолжаться? В прошлом году уже говорили на эту тему, запретили выставлять на премию, указывая двойные фамилии. Зачем это делается? Зачем пишется двойная фамилия? Если человек избрал себе литературный псевдоним – это его право, не будем уже говорить ни о чем другом, просто об элементарном приличии. Человек имеет право писать под тем псевдонимом, который он себе избрал. Но, видимо, кому-то приятно подчеркнуть, что у этого человека двойная фамилия, подчеркнуть, что это еврей. Зачем это подчеркивать? Зачем это делать? Зачем насаждать антисемитизм? Кому это надо?

Вскоре после этого «Комсомольская правда» публикует погромную статью лауреата Сталинской премии писателя Михаила Бубеннова «Нужны ли литературные псевдонимы?». Приняв публичную сталинскую тираду за чистую монету, Симонов решает, что политическая ситуация изменилась и, встав в позу «порядочного человека», решительно выступает в «Литературной газете» со статьей «Об одной заметке», где указывается, что подход Бубеннова страдает односторонностью в подборе «обвиняемых», в то время когда раскрытия множества других псевдонимов (лиц нееврейского происхождения) никто не требует. Но буквально через день Симонова атакует в «Комсомольской правде» классик советской литературы Михаил Шолохов в статье «С опущенным забралом».

Это весьма значимый эпизод в свете антисемитской кампании, которая будет развернута через 10 месяцев в связи с «делом врачей». Сталин не делает секрета из своей «филосемитской» тирады на заседании Комитета по Сталинским премиям. Об этом у нас есть свидетельство Ильи Эренбурга, которого не было на этом заседании, но он рассказал о нем в своих мемуарах, увидевших свет почти за 30 лет до публикации записей Симонова. Однако и Бубеннов, и Шолохов, и редакторы «Комсомольской правды», и их цензоры живут в том же политическом мире, что и Симонов – следовательно, они получили инструкции и выполнили их. Все поняли, что антисемитизм актуален, но одновременно Сталин обеспечил себе алиби от обвинений в антисемитизме. Симонов утверждает, что сам он верил Сталину, пока уже после смерти Сталина не познакомился с некоторыми документами, не оставляющими никаких сомнений в том, что в самые последние годы жизни Сталин не стоял на точке зрения о еврейском вопросе, прямо противоположной той, которую он нам публично высказал … Просто Сталин сыграл в этот вечер перед нами, интеллигентами, о чьих разговорах, сомнениях и недоумениях он, очевидно, был по своим каналам достаточно осведомлен, спектакль на тему: держи вора, дав нам понять, что то, что нам не нравится, исходит от кого угодно, только не от него самого … мы привыкли верить ему с первого слова.

В том же феврале 1952 года Сталин получает датированную «Записку» от замминистра иностранных дел А.А. Громыко, где говорится, что «правительство Израиля ставит перед советским правительством вопрос о разрешении выезда евреев из СССР в Израиль». Громыко от имени МИД предлагает «…указать, что содержащаяся в заявлении правительства Израиля … постановка вопроса является по существу вмешательством во внутренние дела СССР, а также разъяснить существующий в СССР общий для всех советских граждан порядок выезда из СССР, установленный действующим законодательством».

Этот поразительный документ порождает вопросы и вызывает недоумение. Вопросы по существу касаются неизвестной нам реакции Сталина. Мы не знаем, был ли описанный Симоновым всплеск «литературного» антисемитизма, последовавшего за «филосемитским» высказыванием Сталина на заседании Комитета по Сталинским премиям, вызван прямыми требованиями Израиля разрешить эмиграцию евреев. Повлияли ли они на всю политику Сталина в «еврейском вопросе»? И почему, собственно, для предъявления столь очевидного каждому советскому человеку ответа нужна столь сложная процедура прохождения и утверждения на самом высшем уровне советской иерархии? Отметим, что наивно предлагаемое А.А. Громыко разъяснение «существующего в СССР общего для всех советских граждан порядка выезда из СССР, установленного действующим законодательством» так и не появится вплоть до мая 1991 года, когда накануне распада Советского Союза Верховный Совет СССР примет «Закон о въезде и выезде». Сталин же не был наивен ни в малейшей степени. Никаких следов официального советского ответа по вопросу об эмиграции не имеется. Однако реальный, не вербальный, ответ поступил, и при том в самой болезненной форме.

Фоном прямодушного израильского требования разрешить еврейскую эмиграцию из СССР была непрекращающаяся еврейская эмиграция из Восточной Европы, полностью подвластной и подконтрольной Советскому Союзу. Поскольку это не могло происходить без явного согласия Кремля, израильские руководители надеялись, что в один прекрасный день Сталин распространит эту практику и на Советский Союз. К сожалению, прав оказался тогдашний израильский министр внутренних дел Моше-Хаим Шапира, предупреждавший, что подобная инициатива с израильской стороны может обернуться не разрешением еврейской эмиграции из СССР, а запретом оной из Восточной Европы.

12 мая 1952 года посланник СССР в Израиле Ершов отправил своему начальству «Политический отчет миссии СССР в Израиле за 1951 год», в котором он потребовал, среди прочего, «прекращения иммиграции в Израиль евреев из стран народной демократии». Это поразительное требование в рамках любой иерархии звучит невероятно в рамках бюрократии сталинской, ведь вопросы такого рода относятся к высшей политике, определяемой правителями государства. Раз еврейская эмиграция из Восточной Европы продолжается, значит, она дозволена Сталиным. Ершов уже получил за полгода до этого выговор от Громыко за инициативы подобного рода. И если он вновь осмеливается поставить под сомнение политику, благословленную Сталиным, и даже требовать ее кардинального пересмотра, значит, он откуда-то знает, что того же хочет и сам Сталин. Но по каким-то причинам Сталин хочет «инициативы снизу», подобно рюминской «инициативе» против Абакумова, из которой выросло «дело врачей». Мы ничего не знаем об обстоятельствах «инициативы Ершова», но можем констатировать результат: в 1951 году еврейская эмиграция из Восточной Европы была прекращена. Таким образом, в «еврейских занятиях» Сталина в 1952 году, помимо историософского и репрессивного аспекта, появился еще и аспект дипломатический. Отметим, что речь в настоящей работе идет исключительно о событиях и эпизодах с непосредственным и документированным участием Сталина.

Итак, интерес Сталина к древней истории смыкается с его политической программой, которую он из последних сил станет реализовывать в 1952 г. На закате 1951 г. он санкционирует выпуск в «Правде» наукообразного историософского манифеста за подписью П. Иванова «Об одной ошибочной концепции». В нем нет слова «евреи», а только «хазары», но его смысл всем абсолютно понятен. Вместо «современности, обращенной в прошлое», по М.Н. Покровскому, история становится древней инструкцией по борьбе с евреями, актуальной и для современников «П. Иванова».

Наступивший 1952 г. стал для Сталина тяжелым и во многом разочаровывающим, несмотря на достигнутые победы. Процесс против сионистов – кремлевских врачей и сионистов – генералов МГБ сфабриковать не удалось: преданные Сталину палачи твердо усвоили, что единственный шанс выжить состоит в отказе от самооговора под жесточайшими пытками, и пытки выдержали и Абакумов, и некоторые другие. На закрытых судебных процессах по «еврейским делам» обычно сервильные судьи начинали требовать от Сталина и Политбюро прекращения судебного разбирательства из-за «недостаточности» собранных МГБ улик. Так произошло на процессе по делу ЕАК и на некоторых других; и хотя «неуместные» претензии судей были отвергнуты, возникла неопределенность, с которой Сталин будет отчаянно бороться, обвиняя МГБ в чистоплюйстве. Официально следствие по «делу врачей» удалось начать только в октябре 1952 г., и только 22 февраля 1953 года выходит «Приказ №17» по МГБ СССР, согласно которому все сотрудники «еврейской национальности» должны быть уволены в течение суток «по сокращению штатов».

Кремлевские врачи, как и евреи – генералы МГБ, выжили. Антисемитская компания в «Правде» была прекращена в Пурим, в ночь с 1 на 2 марта 1953 года. Исправленный вариант обвинительного заключения против Абакумова и его сотрудников, посланный ему 26 февраля, Сталин просмотреть уже не успел. И хотя историческое «Сообщение ТАСС» от 13 января 1953 года об «аресте группы врачей-вредителей» заканчивалось словами «следствие будет закончено в ближайшие дни», как авторитетно утверждает Николай Месяцев, назначенный 19 января 1953 года помощником начальника Следственной части по особо важным делам МГБ СССР, «никакого обвинительного заключения по следственному «делу врачей» в его многочисленных томах я не видел и о существовании его не слышал».

Так монистическая фиксация Сталина на евреях кончилась для него фрустрацией и смертью, но ее последствия более чем ощутимы и сейчас, и их исчезновения не предвидится.

 

III. Постсталинское хазароведение: антикоммунистическая тайнопись и кривые зеркала истории

Что же касается хазарских исследований, нанесенный «П. Ивановым» удар привел к их смерти, оказавшейся, к счастью, клинической. М.И. Артамонов назвал «П. Иванова» своим «рецензентом» и даже вступил с ним в спор, выступив на заседаниях Ученого совета московского отделения ИИМК 3 января 1952 года и на совместном заседании Ученого совета исторического факультета и кафедры археологии ЛГУ и группы Славяно-русской археологии ленинградского отделения ИИМК. Он признал преувеличенной оценку исторической роли Хазарского каганата, данной им в 1937 году в Предисловии к «Очеркам древнейшей истории хазар», однако категорически отказался согласиться с представлениями о хазарах как о «диких ордах кочевников». В течение 1952-53 гг. нападки на Артамонова продолжались, и ему пришлось покаяться в грехе марризма и использовании слов «экспансия» и «агрессия» по отношению к Киевской Руси. Но главным последствием статьи в «Правде» стала невозможность публикации opus magnum М.И.Артамонова – «Истории хазар», где сводились воедино все накопленные материалы по хазарской археологии и этнографии.

Тем временем в 1954 г. в США выходит капитальная монография Д.М. Данлопа, The History of the Jewish Khazars. Многим обязанная незавершенному довоенному проекту немецкого библеиста и гебраиста Кале (Paul Kahle) и бельгийского болландиста Грегуара (Henri Gr?goire), этот эпохальный труд нееврейского арабиста, способного работать, в отличие от Артамонова, с первоисточниками, в том числе на еврейском языке, вызвала понятное раздражение безъязыкого советского археолога, дезориентированного падением марризма и хрущевским осуждением Отца народов. Артамонову приходилось перерабатывать свою книгу в новом духе, привлекая материалы Данлопа, и знакомиться с тюркологией. Ни того, ни другого Артамонов сделать самостоятельно не мог и был только рад помощи в редактировании своей рукописи со стороны только что вернувшегося из ссылки Л.Н. Гумилева, окруженного ореолом мученика русской судьбы. Через несколько лет книга вышла в издательстве Эрмитажа, директором которого в 1962 г. был сам Артамонов. В ее начале автор декларирует с обоснованной гордостью: «Я надеюсь, что эта книга покажет, что изучение истории хазар отнюдь не прервалось в 1951 г., … в результате вмешательства в науку некомпетентных лиц, выразившегося в появлении в «Правде» статьи П. Иванова «Об одной ошибочной концепции”».

Очевидно, что книга 1962 г. резко отличалась от той, что готовилась в печать в самом начале 50-х по материалам Волго-Донской экспедиции. Возможно, роль Гумилева приближалась к роли скорее соавтора, нежели редактора и помощника, но этот вопрос нуждается в дополнительном исследовании. Артамонов и Гумилев использовали результаты Данлопа, однако именно перевод заголовка книги Данлопа символизирует «основной вопрос», так точно сформулированный Плетневой. Данлоп, очевидно, выговорил то, что подразумевалось, но не проговаривалось в СССР: написано хазары – читай евреи. Артамонов же переводит название книги как «История иудейских хазар». Он не хочет выглядеть антисемитом и в тексте подчеркивает, что взгляд на еврейско-хазарскую переписку как на фальсификацию «несправедлив и основывается на предвзятом отношении к евреям»; иное дело «иудейство». Артамонов, как и Гумилев, не знал ни иврита, ни арамейского и никогда не занимался профессионально ни еврейской историей, ни еврейской религией. Тем удивительнее звучат тезисы, все усиливающиеся к концу книги:

… свойственная иудаизму исключительность не допускала обращения в государственную религию широких народных масс и обрекала их на беспросветное прозябание в качестве вечных налогоплательщиков и запуганных слуг своих жестоких господ.

Как бы для фиксации цели книги было написано заключение, звучащее местами как рекомендации для ЦК КПСС, а местами как скрытая полемика с «ордами» «П.Иванова», в котором говорилось:

Принятие иудейской религии было для них роковым шагом. С этого времени был потерян контакт правительства с народом и на смену развития скотоводства и земледелия наступила эпоха посреднической торговли и паразитического обогащения правящей верхушки … Талмудическая образованность не затрагивала массы, оставаясь привилегией немногих. С этого момента роль Хазарского каганата стала резко отрицательной… все богатство, накопленное иудейскими купцами в Итиле, не могло купить сердец заселявших эти степи славян, степняков Причерноморья … Данлоп, собиравшийся написать историю иудейских хазар, не понял, какую коварную роль сыграло иудейство с Хазарским государством. Иудеи сумели стать во главе государства, но оно растаяло в их руках, ибо оборвалась связь между правительством и народом. … Самым могучим врагом иудейской Хазарии стала Киевская Русь, на пути экономического и политического развития которой она оказалась … хазарский народ стал исчезать задолго до крушения Хазарского царства … меньшинство, засевшее в Итиле, утратило свою национальность и превратилось в паразитический класс с иудейской окраской.

Самое поразительное в этих пассажах – их абсолютная декларативность. Нет никаких письменных свидетельств – ни клочка писем или рукописей, ни летописных записей, позволяющих хоть как-то обосновать столь однозначные и столь далеко идущие оргвыводы. Наверное, не случайно «Данлоп не понял» …

В тексте монографии Артамонова нет практически никаких свидетельств о распаде Хазарии и его причинах. Перед нами чисто идеологические тезисы, не нуждающиеся в фактическом подкреплении. Они предназначены для замены неверного, по мнению Артамонова, тезиса «П. Иванова» о «диких кочевых ордах» хазар на «иудейство» и «паразитический класс с иудейской окраской» как основной источник зла в хазарской истории. Очевидно, что немолодой читатель книги в год ее выхода не мог не задуматься о роли евреев в истории Советской России: массовое переселение вглубь этнической русской территории, начиная с бегства из павшей под немецкими ударами в 1915 г. черты оседлости – бегства, многим напоминавшее эпоху переселения народов, с последующими волнами миграции в годы Советской власти; метеорные взлет и падение жидо-коммисаров-иудушек-троцких-каменево-зиновьевых… Ассоциации русско-еврейской истории первой половины ХХ века с историей еврейской Хазарии в изложении Артамонова не могли не возникать. Совершенно, на наш взгляд, очевидно, что цитированные пассажи не имеют никакого отношения к хазарам и должны быть прочитаны как инвектива против разрушительной роли еврейского интернационал-коммунизма в судьбе России ХХ века. Исконная Русь вместе с «ордами», отстаиваемыми Артамоновым во время полемики о кочевом укладе и феодализме, не переварили и извергли хазарских жидо-большевиков. Так Артамонов снял напряжение между объектом исследования всей своей жизни и своим народом. Дело не в хазарах, не в «хазарском иге», дело в Других. И если в начале монографии с горечью говорилось о «вмешательстве в науку некомпетентных лиц», то на последней странице «Заключения» происходит неожиданное примирение:

Более ста лет просуществовала идеалистическая концепция истории хазар, созданная юным В.В. Григорьевым. Сокрушительный удар ей был нанесен только в наше время маленькой критической заметкой, напечатанной в «Правде» никому неизвестным П. Ивановым.

Антисемитские тезисы Артамонова только на первый взгляд удивляют датой своего появления: на 1962 г. приходится пик хрущевской десталинизации после ХХII съезда КПСС, состоявшегося в октябре-ноябре 1961 года. Антисемитизм не был популярен ни у властей, ни у фрондировавшей интеллигенции. Возможно, Артамонов просто реагировал на монографию Данлопа. Вот только тон Артамонова чересчур эмоциональный, никак не подобающий столь маститому ученому, что разительно контрастирует с академическим тоном монографии Данлопа. Мы рискуем выдвинуть следующую гипотезу: перед нами антикоммунистическая тайнопись. Десталинизация могла перейти в ликвидацию марксизма вообще. Под «иудейством» Артамонова-Гумилева следует понимать марксизм, который, как известно, «иудейского» происхождения и столь же губителен для России, как «иудейство» для Хазарии. Подобно тому, как «иудейство» не подошло хазарам, так и интернационал-коммунизм не подходит русским. Сталин все еще считал себя марксистом и назвал евреев для целей «хазарской дискуссии» «безродными космополитами» и «кочевой ордой». Для Артамонова, видимо, марксизм уже не был священной коровой, и он, как мы полагаем, заклеймил его под вывеской борьбы против «иудейства».

Найден враг, погубивший любимую Артамоновым Хазарию, этот «прообраз Российской империи». Это не враждебные миролюбивым славянам орды, не кочевой уклад, это паразитическое и безродное иудейство. Эти тенденции нарастают в следующих работах поддерживаемого Артамоновым Гумилева, достигнув пика в его книге “Древняя Русь и Великая степь” (1989), где был осуществлен истинный синтез «дикой кочевой орды» П.Иванова и «иудейства» Артамонова в «блуждающий суперэтнос». Так интеллектуальная юдофобия встретилась с национал-большевизмом, так сталинский интеллектуальный антисемитизм оказался совместимым с антисемитизмом антикоммунистическим. Удивительным образом гумилевская мифологизация фантома блуждающих хазар очаровала умы многих советских людей и приблизилась к тому, чтобы стать претенденткой на статус «русской национальной идеи».

Подчеркивая, – в определенной степени, справедливо – степной и кочевой вклад в создание русской государственности, Гумилев разбавляет гуннами, кипчаками и монголами вполне конкретных хазар. Весь гумилевский нарратив, с гуннами, печенегами, братскими тюркскими народами, которым посвящена «Великая Степь», преследует единственную цель: не только приуменьшить, но и демонизировать хазарское влияние. Очарование Генералиссимуса продолжало действовать и на тех советских людей, которые считали себя антикоммунистами, и в этом смысле норильский зэк Гумилев, безусловно, последователь сталинского всеобъясняющего монизма. Вообще весь советский (после «заметочки» в «Правде») и постсоветский дискурс о хазарах заряжен и заражен сталинской повесткой дня о врагах народа: кто виноват и что делать с этими злобно гнетущими враждебными вихрями.

Мы не ставим своей целью изложить здесь историю хазарских штудий или исследовать вопрос о роли Хазарского каганата в истории народов Российской Империи / СССР, но мы хотим подчеркнуть, что на деле это вопрос абсолютно академический; такие вопросы, как правило, не интересуют «обычного человека». Широкая популярность этой проблематики сама по себе является свидетельством ее превращения в политизированную метафору. Сталин, несомненно под влиянием летописной легенды о «выборе вер», придал этой теме характер фундаментального вопроса о выборе Россией своей исторической судьбы, и, к сожалению, в этом качестве она пребывает в русскоязычном пространстве и поныне. Хазария стала частью политического дискурса; на десятках сайтов обсуждаются хазары, евреи, сионисты и славяне, смешанные в вязкую кашу. Так Сталин победил русскую историю. Есть только один путь преодолеть этот затягивающий ложный дискурс – оставить Хазарию хазароведам, а древнерусскую историю – историкам Древней Руси.

Тем не менее, мы вынуждены суммировать здесь взгляды непредвзятых исследователей на историческую роль и причины падения Хазарии, но прежде напомним, что все империи и все кочевые государства обречены когда-либо пасть. Несмотря на то, что Хазария просуществовала дольше (~650-955/8), чем любое другое кочевое государство, включая Золотую Орду (~1240-1505), она – единственное государство, причину падения которого исключительно советские и пост-советские авторы видят в его религии, и такой взгляд, безусловно, коррелирует с распространенным убеждением, что коммунизм был причиной падения советской империи. Иными словами, Хазария служит многим пишущим по-русски авторам неким кривым зеркалом, в котором они пытаются увидеть исторические прошлое и будущее своей страны. Отметим также, что обе кочевнические империи Западной Евразии, Хазария и Дунайская Болгария, были основаны практически одновременно близкородственными тюркскими племенами, практически одновременно приняли (разные) монотеистические религии (около 860 г.), и были разрушены практически одновременно при деятельном участии одного и того же человека – князя Святослава Игоревича. Было ли славянское православие причиной падения Болгарии, разноплеменного, как и Хазария, государства с тюркской династией? Этот вопрос стоит задавать себе тем, кто продолжает слепо верить в то, что причина поражения Хазарии – “неправильная вера”.

Данлоп остановился на возможности того, что отсутствие единой религии, еврейское лидерство и ослабляющее воздействие иудаизма могли быть причинами упадка Хазарии – и такую возможность отверг. Омельян Прицак исследовал различные аспекты хазарской истории, в частности, связанные с обращением в иудаизм, никогда не задаваясь вышеуказанными вопросами, отвергнутыми Данлопом как нерелевантные. Питер Голден, например, видит причины упадка Хазарии в перенапряжении, вызванном необходимостью вести дорогие войны с кочевниками, в крахе византийско-хазарского союза в Х веке, в продвижении Руси на юг и в бассейн Волги, с нападениями Руси на Хазарию и на мусульманские страны Прикаспия, что вызвало переориентацию международной торговли с Хазарии на Волжскую Булгарию.

Источник: BOOKNIK