Профессор РГГУ Игорь Яковенко без сомнения один из наиболее авторитетных российских культурологов. Его суждения всегда точны и неординарны. В полной мере это проявилось и в его выступлении в Высшей школе экономики.
«Здравствуйте, коллеги. Я начну с одного общего положения. Есть разные темы для докладов и выступлений. Бывают темы, что называется, благодарные. Ты говоришь, аудитория тебя благожелательно слушает, сочувствует, переживает, потом благодарит. А бываю темы тяжелые и неблагодарные. Так вот, тема моя – одна из самых тяжелых. И мы должны это понимать, когда обращаемся к разговору о внутренних, коренящихся в культуре источниках репрессий.
Существует априорное неприятие хода мысли, которая стремится искать источники трагических и остро негативных явлений внутри собственной культуры, в природе своего народа. Так устроена любая культура. Я культуролог, и преодолевать ценностные барьеры любой культуры — моя профессия. Всякая культура устроена таким образом, что формирует человека, который в ней воспитан, в лояльности к себе самой. Причем, чем более важные сущностные основания в этой культуре, тем более они априорны и не подлежат осмыслению. Скажем, живет человек кочевником, и знает, что настоящий человек, настоящий мужчина должен ездить в седле, а эти черви, которые там, в земле копаются — люди второго сорта, и по другому быть не может. Если же он будет воспринимать мир по другому — то перестанет быть кочевником. А, скажем, скифы панически боялись воды, они жили в степях, а море было для них местом смерти – так мир устроен.
Именно поэтому, в эпохи больших исторических кризисов, общество, которое желает выжить и ищет в себе самом ресурсы для самоизменения, сталкивается с огромной проблемой: ему надо перешагнуть через ценностные барьеры собственной культуры, развернуть критику глубоких оснований, разобраться, в чем истоки. Вот поэтому наша тема сложна и для исследования, и для обсуждения.
Возьмем обыденный дискурс, самый массовый, который присущ всем, в той или иной мере и нам, мы с ним постоянно сталкиваемся. Что мы знаем твердо? Что мы — люди хорошие, отзывчивые, работящие. Сколько раз мы слышали о том, что у нас прекрасный народ? Есть, конечно, некоторые недостатки, мы их признаем, но в главном, народ наш совершенно прекрасный. Но, понимаете, ему как то фатально не везет. Власть всегда плохая. Чтобы кто-то сказал, что власть хорошая – я такого не помню. Соседи нас почему-то не любят. Вроде мы к ним и с добром, и с сердцем, столько добра сделали: что в Польше, что на Кавказе. Но вот не любят нас. И живем мы, почему-то, бедно и убого. Тогда возникает проблема: если мы хорошие, а жизнь, нас окружающая, и в прошлом, и в настоящем, либо чудовищна, либо несимпатична, значит, есть какие-то обстоятельства, которые к этому приводят, но они вне нас. Ответ простой — есть враги. А вариантов масса: польская интрига, католицизм, мировой империализм, жидо-масоны, кавказцы, глобалисты, дальше по списку, вы, наверное, и без меня это слышали.
Может быть, виноваты какие-то особые условия? Скажем, с эпохи Перестройки, пошли разговоры о том, что Россия – страна, которую постоянно все завоевывали. Я любопытства ради, положил перед собой хронологию мировую и посмотрел на Европу. Это же чистая мифология. Европа Западная постоянно, вплоть до второй половины 17 века подвергалась завоеваниям и нашествиям: и сарацины, и арабы, и авары, и венгры, и германцы, и турки, и гунны, и монголы. Я уже не говорю о внутри-европейских войнах, которые бывали не менее кровавы и разрушительны. Просто наше сознание ищет какие-то объяснения того, что с нами происходит.
Давайте мы рассмотрим несколько фактов. В годы «большого террора», 37-38 гг., примерно, за два года в компетентные инстанции поступило 5 млн. доносов. Доносы писали простые советские люди. Из каких мотивов они это делали – интересный вопрос. То ли автор доноса хотел въехать в комнату соседа, то ли этот сосед ему не был симпатичен, то ли доносчик был идейным советским человеком и выяснил случайно, что бабушка соседа была из купцов. Мотивы, наверняка, были самые разные. Но факт остается. Об этом надо помнить. Помнить в частности для того, что бы не валить все на НКВД, ОГПУ, советскую власть, Ленина в запломбированном вагоне. Надо разбираться с вещами более существенными и серьезными.
Второе фактическое обстоятельство: Германский фашизм — бесчеловечная доктрина, характеризовавшаяся чудовищной практикой. Гитлеровская государственная машина вырезала целые нации – евреев, цыган. Но что любопытно: германский фашизм приговорил к смерти и уничтожил 300 000 немцев. В сравнимых пропорциональных величинах немцы уничтожали своих соотечественников в 5-8 раз меньше, чем русские. Иными словами, для практиков германского фашизма жизнь немца стоила дороже, чем жизнь русского для коммунистического режима. Я думаю, что это различие объяснимо в рациональных категориях. Для любого государства главный ресурс – люди, и уничтожение людей для немцев было нерационально: их можно было заставить работать. Но факт остается, его надо, как минимум, осмысливать.
Еще одно соображение: идейный комплекс, который мы называем «коммунизм», восходит к Сен-Симону, Кампанелле, Фурье, Марксу, Энгельсу. Он возникал и теоретически оформлялся в Европе, а победил политически впервые в России, потом в Китае. Социал-демократия была очень сильна в дореволюционную эпоху во Франции, в Австро-Венгрии, Германии. Это были парламентские версии социал-демократии, которые двигали общество к сильной социальной политике. А коммунистическая диктатура победила в России. Мы должны эти вещи, как минимум, осмысливать.
Тоталитаризм в России базировался на коммунистической идеологии. Вообще говоря, в XX веке это не единственный вариант тоталитаризма, был фашизм. Но заметим, что фашизм – вещь неустойчивая, он либо быстро погибает в военно-политической катастрофе, либо лет через 40 трансформируется в нормальную буржуазно демократию, как это произошло с Испанией, Португалией. А коммунизм – куда более устойчивая сущность. И если мы с этих позиций посмотрим на историю XX века, то обнаружим, что на огромной части земного шара, которая была охвачена коммунистическими или прокоммунистическими режимами, коммунисты самостоятельно пришли к власти буквально в нескольких странах. В Европе из восьми стран социалистического лагеря, коммунисты самостоятельно пришли к власти сами в России и Югославии. В Латинской Америке коммунисты пришли к власти на Кубе. Не сразу, режим Кастро претерпел эволюцию, но тем не менее. В Азии коммунисты приходят к власти в Китае. В Африке – в Эфиопия. Ничего сколько-нибудь устойчивого кроме режима Менгисту Хайли Мариама в Африке я не помню. Во всем остальном мире коммунистические режимы пришли к власти на советских или китайских танках.
В христианском мире коммунисты приходят к власти и сравнительно легко удерживаются в православных странах. Это очевидно. Либо на глубокой периферии католического мира, какой является Куба. Скажем, в Италии, Франции, Испании коммунистические партии сильны, борются за власть, но никогда не могут ее получить, ни парламентскими методами, ни военными, история это хорошо нам показала. Ни в одной из стран исламского мира коммунисты не пришли к власти самостоятельно. Советский Союз примучил к коммунизму Среднюю Азию, она была частью империи, ее завоевали заново. Но как самостоятельная сила коммунисты в исламском мире не имеют шансов. Это надо осмысливать, это очень интересно. Индийская цивилизация избежала и, как мы понимаем, достаточно индифферентна к коммунистическим идеям. В протестантском мире коммунисты не только не приходили к власти, но никогда не выбирались из загона политических маргиналов. Компартии в протестантских странах – крошечные секты. Мне нравится пример Англии. Английские фашисты насчитывали порядка 3-4 тысяч человек, а коммунистическая партия – 6 тысяч.
В России большевики пришли к власти, в результате развернутого референдума, который длился годами и назывался «Гражданская война». Надеюсь, мне не надо в этой аудитории доказывать, что гражданская война по своей природе есть ситуация, в которой люди свободно выбирают стороны противостояния, потому что прежнее государство разрушилось, нового государства нет, борются разные силы. В Гражданской войне ни на заградотряды, ни на расстрел заложников выбор общества не спишешь. Народ пошел за большевиками и это — фундаментальный исторический факт. Посмотрите на численное соотношение белых и красных армий.
Во времена перестройки, утверждается интеллигентская мифология, согласно которой коммунисты за 73 года извратили наши представления о мире, изменили культуру, провели отрицательную селекцию. Наверное, на том этапе осмысления такой ход мыслей был понятен. Однако у меня и тогда возникал вопрос: а что, эти большевики, они с Марса упали? Мы должны твердо осознать, что советская власть была плоть от плоти, кровь от крови и исторический результат развития России. Только тогда, когда мы это поймем, можно будет уйти от всей этой мифологии, помните фильм «Россия, которую мы потеряли».
Последнее суждение компаративистского характера. В ХХ веке на Земле устойчиво существовали десятки коммунистических и про-коммунистических режимов. Однако масштаб террора и уничтожения своих граждан, который был реализован в СССР, сопоставим только с тем, что произошло в Кампучии. Там масштаб террора был тот же, либо превосходил российский. Попадая в коммунистическую рамку, Болгария или Германия ведет себя по одному, а Россия – по-другому.
Все эти соображения заставляет задаваться проблемами исторических истоков и цивилизационных оснований, которые порождали страшные феномены XX века.
Возникновение тоталитаризма в России, и его характер задавался мозаикой факторов. Понятно, что было запаздывающее развитие, догоняющая модернизация и множество других обстоятельств, провоцирующих жесткий политический режим. В ряду этих факторов важными, на мой взгляд, определяющими являются цивилизационные характеристики России. Заметим, многие страны второго и третьего эшелонов модернизации пошли другим историческим путем.
Иными словами, когда мы возносим хвалу нашему народу, надо помнить, что народ этот – носитель определенного типа культуры. Эта культура задала ту конкретную генерацию, с которой мы живем, которую любим, и которой восторгаемся. И наш народ, вместе с нами, воспроизводит эту культуру. Без анализа культуры, без понимания ее оснований нам не дойти до глубинных причин фактов и обстоятельств, которые неприемлемы для нас. Как я уже сказал, культура закрыта изнутри для непредвзятого анализа. Средний носитель культуры не может понимать, как она устроена. Это нормально. Причем, чем более жесткая культура, тем более ее основания закрыто для исследователя. На счастье, в XX веке сложились дисциплины культурологического цикла: это сама культурология, а также цивилизационный анализ или цивилизационная компаративистика, антропология. Цивилизационная компаративистика – предмет моих профессиональных занятий, поэтому мне есть, что сказать.
Начнем с того, что история человечества выработала две большие модели устройства общества и культуры или, как говорят, социо-культурного универсума. Есть персоно-центристская и социо-центристская модели. Понятно, что социо-центристская исторически первична. Человек возникал в рамках, архаического общества, он был не вычленен из этой целостности. Родовое мышление было основой. Вокруг него формировались первые ранние государства и т. д.
Но однажды происходит качественный скачек. Когда это произошло, какая мозаика факторов сработала, что входит в набор базовых оснований нового исторического качества — полис, античная философия, римское право, еврейская религия – все это специальные, большие проблемы, мы не будем в них вдаваться. Нам надо понимать, что где-то к XV веку, к Реформации в Европе появляется персоно-центристской модель универсума. Она появляется как результат долгого предшествующего развития, истоки которого восходят к античному полису. И это такая модель устройства общества, государства и культуры, когда отдельный человек кладется в ее основание.
Здесь надо остановиться и задуматься. Дело в следующем: мы часто повторяем ритуальные формулы, не вдумываясь в их смысл. В ХХ веке социо-центристские общества сплошь и рядом используют персоноцентристскую риторику. Начнем с того, что разберемся с самим собой. Что для вас первично, базово, онтологично — дерево или лес, в котором растет дерево? Для каждого из вас? Либо вы мыслите лесом, либо — деревьями. Во втором случае, лес — вторичная, служебная категория. Зачем нужен лес дереву? Потому что отдельному дереву на поле выживать сложнее. И это — ценностная и онтологическая позиция. Либо мы мыслим деревьями. Тогда лес – это свободная ассоциация деревьев, существующая для определенных целей. Либо мы мыслим лесом. Тогда отдельное дерево, отдельный человек – есть клеточка, элемент органического многоклеточного целого. Целое абсолютно, целое первично. Это – совершенно иная ценностная и онтологическая позиция.
Я говорю о вещах, которые можно формализовать и проговорить. Но на самом же деле эти установки и мыслительные модели лежат где-то в спинном мозге. Мы с вами живем в стране, где в конституции, что в советской, что, тем более, в сегодняшней, написано: полнота суверенитета принадлежит народу. Там написано много правильных слов, и про демократию, про права каждого гражданина. Но мы же знаем, что это все слова. Надо понимать – есть декларируемые ценности, и есть сущностные основания, которые сидят в сознании каждого человека. Так вот по этим основаниям, в России существует социо-центристское общество. Общество, котором целое первично и самоценно. Все же остальное существует потому, что допускается целым, служит этому целому, возможно в рамках этого целого. И это – фундаментальная установка, которая существует в культуре. Она не порождена идеологией, она не порождена XX веком, она существует с давних пор. В зависимости от того, что кладется в основу универсума, выстраивается вся система социальных политических и культурных характеристик общества.
Персоно-центристская модель задает примат такой сущности, как абсолютные нормы права и абсолютные нравственные принципы. Есть законы, и они непременны; они равно приложимы к королю, чиновнику, последнему бездомному нищему. Закон есть закон, он абсолютен. Есть нормы нравственные. Если это поведение является безнравственным, то эта оценка в равной степени относима и к римскому папе, и к генеральному секретарю, и к моему собственному отцу. И мой сын не только имеет право, но и должен оценивать меня в соответствии с теми самыми абсолютными нормами, которые мне заповеданы моими предками, а я постараюсь донести их до моих детей.
Почему это так, как персоно-центристский космос связан с приматом права и норм морали – тема более долгого разговора. Нам важно зафиксировать саму связь. Из этого вытекают, в конечном счете, все институциональные, политические, культурные характеристики общества правовой демократии: разделение властей, независимый суд, состязательная политическая система, гражданское общество, не буду детализировать.
Если же мы рассмотрим социо-центристский вариант, то здесь выстраивается совсем иная картина. В социо-центристском обществе истина, сила и право всегда за иерархией. Иначе и быть не может, ибо иерархия является носителем и выразителем идеи целого. Возьмем традиционную, патриархальную семью и посмотрим, как в такой семье разворачивается типичный конфликт между взрослеющими детьми и отцом. В такой ситуации мать, бабка, другие старшие родственники всегда пытается конфликт снять. Но они стремятся оформить это так, что отец в итоге окажется прав. В реальной ситуации он может быть не прав, и это все понимают. Но отец — носитель иерархического статуса. Поэтому мать будет давить на ребенка, уговаривать его, канючить. В итоге, мир в доме покупается ценою торжества иерархии над нравственностью.
Мы ведем речь о государстве, но оно производно от того, как устроены мозги у типичного обывателя. Вы помните трансляции торжественных заседаний из Колонного зала Дома союзов. Президиум — Политбюро, члены правительства — сидит на возвышении, на специальной сцене вознесенной над залом. А слушатели — люди символизирующие советский народ — внимают Президиуму снизу. Замечали ли вы, что европейские парламенты построены амфитеатром? Это ведь далеко не случайно. Парламенты исторически возникают из соотнесения короля и населения. Идея амфитеатра состоит в том, что король или его представители сидят на некотором возвышении, но этому возвышению соотнесен амфитеатр депутатских кресел. Кто-то из депутатов сидит ниже короля, кто-то — на одном уровне, а кто-то — выше. То есть своей совокупности народ, соотнесенный с королем, ему равен. Потому что вертикаль — универсальная культурная константа, это я вам свидетельствую как культуролог. Вы помните, как на советских конвертах писался адрес? Республика такая-то, город такой-то, улица, дом. И в самом конце, в самом низу — Пупкину Федору Евстигнеевичу. А как пишется адрес в цивилизованном мире? Джону Сильверу, а уже дальше — улица, город, страна. Все это – вещи неслучайные, в них выражены сущности, о которых мы с вами говорим.
Мы живем в обществе, большая часть членов которого видит и понимает мир социо-центристки. Отсюда – неподконтрольность бюрократии обществу, невозможность независимого суда, крах попыток разделения властей, управляемая демократия, муляжи политических партий, медленное, но неуклонное удушение ростков гражданского общества и т. д.
И еще один специальный сюжет. Из персоно-центристской модели рождается такая идея, как признание права частной собственности. Частная собственность возникает на заре истории, мы это хорошо помним. Но собственность может быть осознана как попущение Божие, как грех, как нечто такое, от чего мы должны избавиться, а может пониматься как высокая социальная и нравственная ценность. На знаменах Великой французской революции было начертано: «Собственность есть священное, неделимое право». Давайте положим руку на сердце и спросим себя – каков статус идеи частной собственности в нашей стране? Шестнадцать лет, как в России у власти нет коммунистов, но собственность так и не стала ценностью. Ненависть к богатым — реальность нашего общества. Другое дело, что сейчас в сознании массового человека возникло допущение имущественного неравенства. Племянник имеет булочную, и это уже не отними. Но общая идея частной собственности не мыслима. Можно ли найти человека, который готов умирать за принцип собственности; не за свою собственность, а за право каждого гражданина России быть собственником. Этот ход мысли не вкладывается в нашу культуру.
В чем же дело? Любая культура устроена по принципам самоорганизации. Все ее подсистемы и отдельные элементы работают на самосохранение и самоподдержание. Собственность является социальным базисом личностной автономии. Если возникает частная собственность, человек получает экономическую независимость. Если он обретает независимость, то начинает распадаться традиционная целостность. Община веками подавляла стремление своих членов к экономической независимости. Вспомним, как русский крестьянин реагировал на реформы Столыпина. Неприятие идеи частной собственности в России – глубоко сущностная, заданная природой культуры реакция. У меня есть тяжелое предчувствие, что в XXI веке народы, которые не принимает идею собственности, будет просто сниматься из истории. Это касается всего земного шара, а не только России.
Меня поразили два исторических факта. Если вы помните, после аннексии Закарпатской Украины советская администрация развернула там земельную реформу. В рамках этой реформы, помещичьи земли отнимали и раздавали крестьянам. Так вот, закарпатский крестьянин землю не брал — грех это, чужое. Ну ладно, Закарпатье веками существовало в рамках Центральной и Восточной Европы, здесь утвердились европейские ценности. Но 30 лет назад, в Афганистане повторилась та же картина. Местные коммунисты также пытались провести земельную реформу, и афганский декханин не брал чужую землю. Афганистан представляется нам дикой, ранне-средневековой страной. В Афганистане есть регион, в котором до 30-х годов ХХ века держалось язычество. Тем не менее, такая базовая, структурирующая цивилизацию идея, как частная собственность, вошла в плоть афганской культуры. Пророк Мохаммед был племянником купца, и идея частной собственности в исламскую цивилизацию впечатана намертво. Поэтому коммунистам нечего делать в исламском мире. Что же касается России — то она не принимает идею частной собственности. И это очень важно.
Возникает вопрос: почему в России из двух моделей — персоналистской и социо-центристской — всякий раз выбирает социо-центристскую? Февральская революция, по идее, была революцией буржуазной, говоря старым языком, она реализовывала движение в сторону персоно-центристской модели. И сколько просуществовал этот режим? Счет на месяцы. В 1991 году победили близкие идеи — свободы, персоны, личности. На этот раз откат от персоно-центристских установок занял не 8 месяцев, а, скажем, 8 лет. Россия не просто из себя не рождает персоно-центристского общества, она его отторгает, как чуждую сущность.
Но, почему так происходит? Потому, что в нашей культуре автономная личность не формировалась. Она была представлена в ничтожном количестве и статус ее был низкий. Процессы выделения этой личности блокировались культурой. Сколько-нибудь массово личность в России стала появляться после разворачивания вестернизующей модернизации. Петр I начинает весатренизацию, появляются люди европейского образования, европейской культуры, живущие в европеизующихся городах. И впитывая эту западную культуру, часть из них принимает отдельные личностные ценности. Так формируется эта самая личность. Тогда и начинается раскол, который обсуждали славянофилы, между народной, традиционной культурой, которая личность отторгает и не принимает, и культурой личностной, которая была представлена, к примеру, в аристократах эпохи Екатерины или в интеллигенции XIX века. Модернизация рождала личность с необходимостью, что же касается народа, то он жестко блокировал любые тенденции к распаду традиционного мира. Помните, у Глеба Успенского в одном из рассказов приводится такое крестьянское словосочетание: «свое средствие». Это — «красный петух», которого пускали быстро разбогатевшему соседу.
Можно пойти дальше этих констатаций и задаться следующим вопросом: как устроена наша культура, почему она характеризуется противостоянием процессу персонализации? Если мы готовы с вами об этом говорить, придется вводить определения и обсуждать специальные вещи. Есть в культурологии понятие «культурное ядро», то есть – базовое основание культуры, из которого вырастает вся остальная феноменология. Идея этого культурного ядра или «цивилизационного кода» теоретически слабо разработана, целостной теории пока не сложилось. Но мыслящие цивилизационисты к этой теме все время обращаются. Ибо концепт культурного ядра позволяет отвечать на вопрос — в чем суть конкретной культуры или цивилизации.
Я могу рассказать, о своем видении этой проблемы. В основании нашего цивилизационного ядра лежит идеал синкрезиса. Под синкрезисом понимается то исходное состояние общества и культуры, которое характеризуется связью всего со всем. В первобытном обществе не выделились отдельные профессии, не выделились социальные статусы. Мифоритуальный комплекс содержит в себе зачатки религии, художественной культуры, знаний о мире, систему норм и моделей поведения и т.д. Вот такое слияние всего со всем и понимается как синкрезис.
А теперь представьте себе общество, в котором синкрезис мыслится как идеал. Вы помните русскую крестьянскую утопию: Беловодье, Опонское царство? Это такое общество, где нет ни богатых, ни бедных, где нет больных, нет власти, то есть, нет разделения на власть и подвластных. Есть какой-то крестьянский царь, который сам пашет землю и правит малым количеством бояр. Эта картинка интересно соотносится с коммунистической эсхатологией. Вы помните — отомрет государство, не будет богатых и бедных, расцвет и сближение социалистических наций, слияние труда умственного и физического, слияние города и деревни. Такое же царство синкрезиса, но выраженное в другой семантике. Я — живой свидетель. Простые, недалекие люди верили в коммунизм еще лет сорок назад. Синкрезис лежит в основаниях нашего цивилизационного кода, и мыслятся как абсолютный идеал.
Тут, правда, есть одно но. Реальность решительно отступает и уклоняется от этого идеала. В религиозных терминах, попущение Божие уводит мир от царства синкрезиса. Традиционный человек вынужденно принимает реальность, но для него главное — не дать дальше раздробить мир. Попробую объяснить, что имеется в виду. Почему для пожилого человека традиционный советский директор завода милее, чем собственник этого завода? Казалось бы, какая разница, если зарплата сопоставимая? Дело в следующем. Советский директор был еще членом Райкома партии. То есть власть земная, власть небесная (партия) и собственность объединялись в одном лице. А частный собственник разрывает политическую власть и собственность, фиксирует следующий уровень дробления синкрезиса. Вспомним, и славянофил, и советский интеллигент были сторонниками такой утопии: крестьянин выращивали свой урожай и сам продает его на рынке. Человек, понимающий азы экономики осознает, что специализация эффективнее. Ранняя мануфактура побеждала за счет специализации, которая давала резкий выход эффективности. Однако, ситуация, когда возникает отдельно сфера производителя и сфера товарообращения — ситуация более аналитическая, она дробит синкрезис. Разговоры о том, что торговец наживается — всего лишь рационализация безошибочного культурного инстинкта. В любой ситуации традиционный человек предпочтет нераспавшийся, синкретизованный вариант.
Как мыслится Царство Божие? Та же слитность всех в идее Бога. Что такое православная соборность? Это единение наших предков с нами и с нашими потомками в единстве Рода. Все эти мифологические конструкции восходит к идее синкрезиса.
Следующий момент, цивилизационного ядра — особый познавательный и оценочный конструкт «должное-сущее».. Есть в сознании русского человека идея должного. Должное — это некоторый небесный идеал совершенства, которому должна соответствовать реальность. Должное наделено абсолютной ценностью и, в некотором высшем смысле, абсолютно подлинно. А — сущее, это тот профанный, мир, в котором мы живем. Сущее второстепенно, не значимо и как ни странно, не является подлинным. Возьмем классического советского интеллигента. Жил он неустроенно, квартира сыпалась, быт ложился на жену. А наш интеллигент читал книжки, сидел за рюмкой чая на кухне с приятелями и рассуждал об идеальном устройстве мира. Поскольку главная, подлинная его жизнь разворачивалась в идее должного, в мыслях, размышлениях, об абсолютном добре. Бескрылый западный буржуин или отечественный мещанин живет в мире реальности: зарабатывает деньги, обустраивает свой мир, свой дом, поднимет детей. Это совершенно иная ценностная позиция. Установка на должное и отторжение сущего будет обязательно задавать загаженные лестничные проемы, заборы с выдранными штакетинами, раздолбанные дороги. Все это — вещи не случайные, глубоко укорененные в культуре.
С точки зрения человека традиционного мир не соответствует должному, и скандально от него уклоняется. Когда это уклонение превышает некоторый критический уровень, человек традиционный поднимается и сносит историческую тенденцию уклонения от должного, вместе с ее носителями.
К примеру, в думе, и в массовых коммуникациях многократно поднимается вопрос о запрещении мата. Понятно, что матерная ругань
— вещь несимпатичная, с ней надо бороться, прежде всего, в себе самом, но как можно запретить явление языка и культуры? Для человека рационально мыслящего это вещь невозможная. Для человека, мыслящего в идее должного, если мат — плохо, не соответствует должному, его надо вырезать из жизни. В равной степени, заметим, в нашей стране нет законодательства, регулирующего проституцию. По оценкам экспертов, проституция имеет оборот в миллиарды долларов. Нелегитимная проституция разлагает правоприменяющие органы, на ней паразитирует оргпреступность, бюджет не получает налоги, вся эта сфера разворачивается вне правового регулирования. Зато наш закон, так сказать, чист, он эту вещь не регулирует. Проституция существует в реальности, но не признана, не существует в нормативной модели общества.
Следующий элемент культурного ядра — эсхатологический комплекс. Эсхатология вытекает из должного и сущего. Поскольку должное не реализуется в реальности, русский человек чает пресуществления мира в эсхатологической перспективе. Однажды, чудесным образом, все изменится — революция случится, второе пришествие — мир преобразится, настанет благодать. В воспоминаниях Веры Фигнер есть интересная деталь. Фигнер пишет — когда мы узнали об убийстве Александра II, все плакали, радовались и верили, что завтра Россия преобразится, настанет новый, справедливый мир. Вдумаемся: как убийство одного немолодого человека может изменить мир? Перед нами чисто эсхатологическое сознание.
Следующий элемент — мироотречная тенденция. Об этом можно было бы говорить долго, но пойдем от простого наблюдения. Заметим, что в России человек, который любит вкусно поесть и выпить, любит женщин и любим женщинами, живет красиво, обустраивает свою жизнь – вызывает иррациональное отторжение. Другое дело – человек, который страдает, живет неустроенно, все у него на перекосяк — это наш, правильный человек. Наконец, русская культура — манихейская. Русское сознание делит мир на черное и белое, представляет противника как абсолютное зло. Любопытно что в силу логически не объяснимой закономерности «мы» — всегда Свет, «они» — всегда Тьма.
Власть в России носит сакральный характер, и это — достаточно очевидно. Власть есть высшее выражение идеи иерархии. Она не подконтрольная обществу, лежит над законом, не познаваема и т.д.
Наконец, последняя из значимых для нашей темы характеристик. Русская культура по своей природе — имперская. Идея империи лежит в ядре культуры. Мы можем наблюдать как легко, и просто реставрируются имперские смыслы, как поднимаются имперские настроения, с каким энтузиазмом подхватывает эти настроения молодежь. Те, кто в нашей стране называют себя националистами, на самом деле никакие не националисты. Это – имперские реставраторы. Данное различение важно и существенно. Сегодня самый надежный способ закопать русский народ и разрушить российскую государственность — реставрация империи.
Совокупность базовых оснований перечисленных мною задает те явления и процессы, которые является предметом нашего с вами рассмотрения.
Спасибо, коллеги.
Самодуров Ю.В.
Спасибо большое. Скажите, пожалуйста, много у нас вопросов? У нас целых 15 минут на вопросы.
— Селезнева Татьяна Александровна, Тайшет.
Исходя из двух моделей развития культуры, персоно-центристской и социо-центристской, я так понимаю, что мы к персоно-центристской будем очень долго переходить? Отношение к частной собственности не изменится, ведь испокон веков была пословица: трудом праведным не наживешь палат каменных и прочее. То есть, отношение к частной собственности не меняется, то каким образом, как собираются выстраивать демократическое государство? По крайней мере, возможен ли переход от одной модели к другой?
Яковенко И.Г.
Вопрос очень хороший. Вы помните, как у Тацита описываются германцы? Это что-то вроде нашей деревни. Хлябь, грязь, дикость. А поезжайте сегодня в Баварию, примерно в тех местах были Цезарь и Тацит — вам откроется совершенно другая картина. Культура при всей ее огромной устойчивости имеет свойство меняться. А почему она меняется? Культура существует неизменно ровно до тех пор, пока она эффективна. Вот российская традиция, которую я вам описывал, так или иначе существовала, минимально изменяясь, и смогла добрести до конца XX века. В 90-е гг. ее настигла историческая катастрофа, это очевидно. Российская культура переживает глубочайший кризис, а в кризисе есть, на самом деле, надежда на изменение. Мир устроен так, что общество не склонно изменяться от хорошей жизни. Скажем, сейчас хорошая конъюнктура на рынке энергоносителей. Деньги есть, поэтому никто ничего не меняет. Но когда цены упадут придется делать жилищную реформу, еще многое другое. Пока Россия могла существовать, минимально изменяясь, она держалась и за отторжение собственности и за другие вещи. Вот возможности существовать в неизменном виде закончились. Альтернатива очень простая: Либо носители той культуры, которую я описал, исчезнут вместе со своей культурой, просто их внуки и правнуки будут говорить на другом языке, молиться своим богам и понимать мир по-другому. Либо носители этой культуры пройдут путь самоизменения. В этом смысле традиции — вещь очень сильная, инерционная, устойчивая, но не абсолютная.
-Аплодисменты.
СамодуровЮ.В.
Эти аплодисменты — за надежду. Еще вопросы?
Вопрос — Еременко А.Г., Краснодар.
Вот вы сейчас иллюстрировали, использовали артефакты, сравнивая западных купцов и т. д. А ведь наше традиционное купечество: « Из варяг в греки» — где мы растеряли это, на ваш взгляд?
Ответ — Яковенко И.Г.
«Из варяг в греки» — это, все-таки 1000 с лишним лет назад. Я так подозреваю, что страна, в которой мы с вами живем, и ее культура — формировалась в так называемой Суздальской Руси, а это не совсем продолжение Руси Киевской. Но и здесь были свои купцы. Дело в том, что в любой культуре реализуются альтернативные тенденции. Новгород, купеческое торговое государство, республика, проиграло в исторической конкуренции Великому княжеству, и было им уничтожено. А купец в Московии сидел, так сказать, под лавкой, знал свое место, кланялся каждому дворянскому околышу, нес подношения на дни тезоименитства, на все церковные праздники и отдельно на день рождения жены градоначальника. Он не был самоуважаемой фигурой, вокруг которой, так сказать, выстраивается общество. Это же проблема ценностей. И в Советском Союзе был рынок, но как мы к нему относились, как вообще советский человек относился к торговле? Это очень существенно.
Вопрос — Татьяна Александровна Селезнева. Тайшет.
Такой болезненный вопрос: нецензурная брань, очень болезненная проблема для школы, ее что, надо пережить? Или все-таки на законодательство надеяться? В настоящее время и через СМИ это на нас обрушилось. Детям говорим, так нельзя говорить, а они — как нельзя? Вот, смотрите и слушайте СМИ, пожалуйста — можно. Это факт, который надо пережить или все-таки можно что предпринять?
Ответ ЯковенкоИ.Г.
Я боюсь, что мой ответ вас разочарует. Я глубоко убежден, что нецензурная брань переживет нас с вами и переживет всех борцов с нею. Это некий неустранимый элемент культуры. Единственное, что может делать школа — это объяснять детям, что общество и культура устроены таким образом, что для разных сфер существуют свои подъязыки. Вот на концерте в консерватории говорят по-одному, а в туалете школьном говорят по-другому. Ты должен разговаривать в соответствии с нормами конкретной локальной зоны. В школе — по одному, в других местах ты можешь, но совсем не обязан, материться. Я сцепив зубы должен это принять. Вот все, что мы можем сделать. А вообще говоря, внедрение ненормативной лексики — это объективно очень мощный процесс. Он наблюдается последние 20 лет. Раньше в детской среде матерились меньше.
вопрос — Горлова Елене Ивановна, из Волгоградской области . Я хотела продолжить вопрос коллеги. Вот когда вы нарисовали два пути — третьего не дано — и так убежденно сказали. И все-таки ваш личный прогноз оптимистический или пессимистический? И как вы полагаете, какая роль простого учителя в том, чтобы мы не пропали на историческом пути?
Ответ — ЯковенкоИ.Г.
Вы задаете почти запрещенные вопросы, относительно того, каково мое видение перспектив. Я выскажу, экспертное суждение и не более того. Экспертное суждение нельзя обосновать, его можно принять к сведению. Так вот, в ближайшие 20-25 лет Россия столкнется с серьезными историческими испытаниями. И из этих испытаний выйдет та часть общества, которая адаптируема к этому миру.
Наверняка вам известна зубодробительная статистика – и средней продолжительности жизни, и детской смертности, и самоубийств и т.д. Но это обобщенные показатели по всему обществу. Когда же эти данные продифференцировали по одному параметру, выяснилось, что в России есть две разные группы, демонстрирующие принципиально разное поведение — люди с высшим образованием, а это, между прочим, 18% населения страны, порядка 25 — 28 млн. человек, и люди, не имеющие высшего образования. Так вот, пугающие показатели демонстрирует та часть населения, которая не имеет высшего образования. А что такое высшее образование? Оно маркирует людей по преимуществу модернизированных. Соответственно, отсутствие высшего образования маркирует людей преимущественно традиционной ориентации. Мы живем в стране, где есть два народа. Воспроизвелась ситуация первой половине 19 века. Меня не покидает ощущение, что традиционный сектор российского общества вступил в процесс схлопывания.
Второй ваш вопрос, касался отдельного человека. Я убежден, что учитель, да и просто человек, который видит за собой какую-то социальную миссию, должен делать свое дело, должен видеть и понимать мир и объяснять его детям. Если дети не видят альтернатив тому, что показывает им телевизор или тому, что он видит на улице, то возможности, ребенку самому докопаться, дочитаться до истины, крайне малы, если не ничтожны. Если же ребенку явлена хотя бы одна альтернатива, если есть хоть кто-то, кто понимает мир по-другому и предъявляет собой эту альтернативу, то у человека возникает уже не потенциальная, а актуальная возможность свободы — он может выбирать. Наш долг — при всех обстоятельствах оставаться, что называется, хранителями и носителями, и поскольку это в наших силах, нести идеи, принципы и трактовки, которые нам органичны тем, кто вокруг нас.
Источник: Музей и общественный центр имени Андрея Сахарова