На первый взгляд это место похоже на заброшенный зоопарк. Однако Институт экспериментальной патологии и терапии вписал собственную пугающую главу в историю СССР. Репортаж из абхазского Сухуми.
Шон Уокер, Independent
От старого железнодорожного вокзала в центре Сухуми, теперь превратившегося в пустую скорлупу, поросшую травой, к скоплению зданий ведет длинная бетонная лестница, покрытая субтропической растительностью. Некоторые из строений изрешечены пулями или повреждены бомбами.
Для начала дает о себе знать резкий запах испражнений животных. Затем из одного здания становятся слышны пронзительные крики – словно мучают ребенка. Потом в поле зрения одна за другой попадают клетки с безумного вида обезьянами. В общей сложности почти 300 животных грызут мандарины и носятся по своим клеткам.
Это все, что осталось от Института экспериментальной патологии и терапии, первого в мире центра, предназначенного для опытов над приматами. Возможно, именно здесь в сталинскую эпоху проводились чудовищные эксперименты по созданию гибрида человека и обезьяны. Расположенный среди пальм и буйной растительности на горе недалеко от центра Сухуми, этот центр некогда вызывал зависть у западных ученых. Благодаря медицинским опытам и экспериментам в области поведения животных здесь некогда совершались прорывные открытия в медицинской науке, здесь же готовили обезьян к космическим полетам.
Однако годы перестройки, начавшейся при Михаиле Горбачеве, а затем грузино-абхазская война дорого обошлись центру. Ученые в основном перебрались в новый центр в России – туда же отправили большую часть уцелевших обезьян. То, что осталось сегодня, – лишь тень былой славы института.
Бытует легенда, что институт, открытый в 1927 году, был создан для реализации секретного советского плана по выведению гибрида человека и обезьяны, который должен был стать советским сверхчеловеком и помочь СССР опередить Запад. Советская элита, как гласит неподтвержденная историю, которую активно тиражируют российские СМИ, хотела создать прототип рабочего, который обладал бы нечеловеческой силой и слабым интеллектом – он мог бы взять на себя тяжелый труд по промышленному освоению просторов, недавно оказавшихся под контролем советской власти.
Сегодня ученые из института признают, что подобные эксперименты имели место. Они, однако, отрицают, будто это была часть некого всеохватного плана по выведению новой расы. Опыты проводил Илья Иванов, известный русский биолог, сотрудничавший с парижским Институтом Пастера. На рубеже веков он разработал технологию по искусственному осеменению лошадей, а также занимался созданием гибридов различных видов животных. Тогда Европа вдохновлялась идеями евгеники, а Советы стремились доказать всему миру, что дарвинизм пришел на смену религии.
«Профессор Иванов начал эти эксперименты в Африке, а затем продолжил их в Сухуми, – рассказывает Владимир Баркая, который пришел в институт в 1961 году, а теперь является его научным директором. – Он брал сперму мужчин и осеменял с ее помощью самок шимпанзе, хотя из этого ничего не вышло». Профессор Баркая утверждает, что человеческим женщинам не вводилась сперма обезьян. Тем не менее, в институт поступали письма от добровольцев обоих полов, которые предлагали себя для участия в экспериментах.
Со временем институт перешел от научной фантастики к практике, опирающейся на научные доказательства. Его работа сыграла важную роль в создании советской вакцины от полиомиелита, здешние ученые разрабатывали лекарства от всех значительных заболеваний XX века.
Имя одного человека стало синонимом названия центра. Борис Лапин родился в 1921 году и после героической победы во Второй мировой войне, с 1949 года, начал работать в сухумской обезьяньей колонии. В 1959 году его назначили директором института, которым он и руководил до 1992 года. Тогда из-за грузино-абхазского конфликта он вместе с большинством сотрудников уехал в Россию, забрав с собой большую часть животных. Несмотря на то что ему уже сильно за 80, профессор Лапин по-прежнему руководит институтом в российском Адлере.
«Мое главное достижение за все это время заключается в том, что нам удалось поднять институт из руин», – рассказывает он в интервью, которое дает в своем кабинете в Адлере. Стены комнаты увешаны фотографиями известных людей, посетивших сухумский институт за все эти годы – от Никиты Хрущева до Хо Ши Мина.
В 1950-е годы, когда профессор Лапин только возглавил центр, мир впервые узнал, что делают с обезьянами в Сухуми. «В то время, узнав про «спутник», Запад стал активно интересоваться, какие еще карты держат в рукаве Советы в плане науки и технологий», – объясняет Дуглас Боуден, американский специалист по приматам, который уже в 1962 году начал сотрудничать с сухумским институтом, затем продолжив с адлерским. Комиссия экспертов во главе с личным врачом президента Дуайта Эйзенхауэра в 1957 году побывала в Советском Союзе и посетила Сухуми. «Увиденное произвело на них такое впечатления, что по возвращении на родину они рекомендовали Эйзенхауэру создать аналогичный институт в США». В результате в Америке появилось семь подобных центров.
Со временем также усилилась связь института с советской космической программой – здесь подготовили к полету в космос шесть обезьян. «Нужно было убедиться, что эти обезьяны достаточно умны, чтобы справиться со своими задачам в космосе, – вспоминает профессор Лапин. – Не каждая обезьяна могла делать необходимые вещи». После запуска обезьян в космос сотрудники центра наблюдали за ними по телесвязи из Сухуми.
А затем рухнул Советский Союз, и это стало катастрофой для ученых по всей огромной империи. Прежде гордость страны, они были забыты и брошены без денег. «Жуткие были времена, – рассказывает профессор Баркая. – Многие обезьяны умерли, умерли и многие люди. Нам нечем было кормить обезьян, не было электричества и отопления. Многие просто замерзли насмерть».
Виолета Агрба, исполнявшая обязанности директора института во время войны, когда профессор Лапин руководил переездом в Адлер, говорит: «Я помню, как зимой 1992 года, во время войны, шла мимо клеток, и увидела, как павиан, сидя в клетке, дрожит от холода. Это было душераздирающе. Но, хотя мы не могли проводить никаких медицинских исследований, хотя шла война, мы каждый день приходили на работу». Однажды профессор Агрба нашла на столе в своем кабинете неразорвавшийся снаряд – в потолке зияла огромная дыра.
Раньше в распоряжении центра была тысяча обезьян, которые жили на свободе в специальной зоне в горах на юге Абхазии – там ученые наблюдали за животными и изучали их поведение. Когда началась война, многие обезьяны погибли от обстрелов. Других похитили и пустили на талисманы солдаты. «Некоторые остались живы, – рассказывает профессор Агрба. – Но после всего, что произошло в войну, они так напуганы, что людям к ним не подобраться. Нужно провести разведку с помощью вертолета и найти выживших животных, но на это нет денег».
Сегодня в сухумском центре те немногие сотрудники, которые отказались уезжать во время войны, самоотверженно пытаются возродить свою научную работу и вновь встать на ноги. Один немецкий ученый, сотрудничавший с институтом до войны и расстроенный его нынешним положением, каждый год привозит сюда лекарства и оборудование. Однако лучшие сотрудники в основном перебрались в Адлер, а обезьянам, похоже, нечего есть кроме мандаринов.
«Теперь крайне сложно восстановить тот уровень, который у нас был, – объясняет профессор Баркая. – Но если раньше мы писали кому-то просьбы о сотрудничестве, то теперь уже обращаются к нам. У нас есть интересное предложение из Санкт-Петербурга, от компании, создавшей лекарство, улучшающее зрение у стариков. Они опробовали его на собаках и лошадях, а теперь хотят провести испытания на обезьянах».
Дела адлерского центра идут гораздо лучше – там есть все новейшее оборудование, институт по-прежнему на переднем крае медицинской науки. Его сотрудники изучают стволовые клетки и разрабатывают вакцину от птичьего гриппа, испытывают последствия радиации на обезьянах и готовят пилотируемый полет на Марс. «Мы обнаружили, что иммунную систему обезьян значительно ослабляет радиация от вспышек на Солнце, – рассказывает профессор Агрба. – Теперь нам необходимо установить, насколько серьезны эти последствия и как долго они сохраняются».
Однако даже в Адлере не лучшая финансовая ситуация. «Одна девушка работала у нас лаборанткой и получала 3 тыс. рублей (65 фунтов) в месяц, – рассказывает профессор Агрба. – Она ушла на рынок торговать одеялами и теперь зарабатывает 15 тыс. рублей (325 фунтов)».
Приобрести новых обезьян стало почти невозможно, поскольку большинство стран запретило их вывоз. Давно прошли те времена, когда профессор Лапин с коллегами просто летел в Нигерию и в течение нескольких недель договаривался с местными племенами о покупке обезьян, как это было в 1960-е годы. В адлерском институте есть программа по разведению обезьян, благодаря которой местная популяция из 3,7 тыс. особей с каждым годом обновляется. Однако в Сухуми, где всего 286 обезьян, остро стоит проблема инбридинга.
Сотрудники обоих центров делятся на заслуженных ученых, которым за 80 и у которых за плечами десятки лет научного опыта, и подающих надежды молодых исследователей. Людей среднего возраста здесь нет. «Это проблема всего бывшего СССР, – объясняет профессор Баркая. – Поколение ученых, повзрослевших в перестройку, ушло в бизнес. Сейчас снова появился интерес к науке, и мы должны постараться передать свои знания молодому поколению, чтобы продуктивная работа продолжилась».
Проблемы, связанные с этикой, которые были бы неизбежны в Европе при появлении подобного института, в Абхазии и в России отсутствуют. Институт практически не охраняется – ученые даже представить не могут, что на центр нападут борцы за права животных.
«Безусловно, мы отдаем себе отчет о наличии этических проблем, – говорит профессор Лапин. – Но в некоторых случаях из всех животных мы можем использовать только обезьян. Талидомид (транквилизатор с вредными побочными эффектами. – Прим. ред.) испытывали на мышах и других животных, но не испытывали на обезьянах – и вы помните, чем это закончилось».