«Эти рыбки – остатки грандиозного опыта, теперь они тут прижились», – делает ремарку Андрей Козлов, доктор биологических наук и профессор, при входе в свой кабинет. В основанном им же Биомедицинском центре в Петербурге его гостей встречает аквариум с золотыми рыбками – точно такими же, как та, которая украшает обложку книги учёного – результат его 33-летних исследований, недавно опубликованный во всемирно известном издательстве Academic Press / Elsevier.
Всё пространство лаборатории Козлова напоминает, по его же собственному признанию, космический корабль с отсеками, поэтому неудивительно, что в нашей беседе Андрей Петрович упоминает даже экспедиции на Марс.
Впрочем, открытия учёного на Земле по сложности, важности задач и по высоте научного полёта более чем сравнимы с космическими программами: создание вакцины против СПИДа он совмещает с прорывными исследованиями в онкологии и планирует в ближайшее время открытие новой научно-исследовательской лаборатории в стенах Санкт-Петербургского политехнического университета.
«Вы же приехали поговорить про книгу?» – задаётся он вопросом и, не дожидаясь ответа, начинает рассказ. Правда, далеко не только о книге и открытии,
которое может перевернуть представление об опухолях, но и о кризисе мировой науки, пороках системы, и даже о художественной литературе, посвящённой научным открытиям.
Его рассказ, который невозможно было прерывать вопросами, трудно не привести в форме повествовательной «мозаики» от первого лица.
О золотых рыбках и прививках от рака
«На обложке – золотая рыбка, потому что она является в книге действующим лицом, причём очень интересным. Согласно нашей гипотезе, которую мы подтвердили экспериментально, наросты на голове рыбки, своеобразная “шапочка” – это доброкачественная опухоль, которая иногда разрастается так сильно, что у рыбки уже не видно ни глаз, ни жаберной щели. Но, поскольку селекционеры отбирали её тысячу лет искусственным отбором, отсюда следует, что опухоли могут подвергаться искусственному (да и естественному) отбору. Этот парадоксальный вывод способен шокировать онкологов: это означает для них, что с опухолью можно справиться. Речь идёт о новой опухолевой парадигме и новых противоопухолевых технологиях.
Мы как будто забыли о том, что в слове “новообразование” есть корень “ново”, и сконцентрировались на патологии. Теория эволюции мало занималась ролью патологий в эволюции. Однако всем известно, какую важную роль играют мутации – при этом большинство из них вредны для носителей.
То же самое и с опухолью. До сих пор все противораковые технологии основывались на концепции Рудольфа Вирхова о “золотой пуле”: её надо изобрести и убить ею все опухоли. Но время идёт, все схемы химиотерапии основаны на идеологии 1950-х годов, а опухоли продолжают сопротивляться. Более того, они становятся резистентными, устойчивыми к химиотерапии.
Поэтому современные онкологи задаются вопросом: может быть, опухоли надо не убивать, а переводить в хроническое состояние, как диабет?
Моя книга как раз об этом: возможно, если мы будем иначе обращаться с опухолями, пациенты будут дольше жить и меньше мучаться. Это книга не только про рыбок, но и про новый класс генов, который нам удалось предсказать и открыть: в опухолях создаются особые условия для экспрессии эволюционно новых генов. Неслучайно подзаголовок книги звучит так: “Роль опухоли в возникновении новых клеточных типов, тканей и органов”. А поскольку мы открыли новые виды генов, значит, мы можем открыть и новые профилактические и терапевтические подходы, делать новые вакцины и лекарства. Профилактические превентивные технологии позволят не допускать появления злокачественных опухолей, и можно будет делать прививки от них. Я знаю, как к этому идти. Каждый шаг – клиническое испытание. В основе – метрономная адаптивная терапия, на фоне которой надо заставлять опухоли дифференцироваться. Ставки высоки, но две мои вакцины по этой теме уже находятся на клинических испытаниях в США. Путь этот долог и требует больших денег. Возможно, моя книга по-настоящему “сработает” только через 100 лет…»
О восторгах и проклятиях научного труда
«Публикация книги – это большой этап в жизни учёного. Конечно, есть такие учёные, у кого собственных книг целый стеллаж, но толком этих книг никто не читает. А есть такие книги, которые пишутся всю жизнь – например, “Происхождение видов” Дарвина. Обычный ход науки таков: эксперимент – теория – практика. Гипотезы, как правило, оформляются в виде статей, а книга пишется, когда уже есть теория, более зрелая гипотеза. Выход книги – это, грубо говоря, созревание теории.
Лично я всегда мечтал опубликовать книгу в Academic Press, ведь это крупнейшее в мире издательство академических книг. И мне это удалось сделать – от российского Биомедицинского центра, директором которого я являюсь. Но я понимаю, что значение научной книги осознается, захватывает умы через два – три года, а то и 10 лет. Моя же работа велась 33 года: первую статью на эту тему я написал в 1979 году, а плотно “сел” за книгу последние три – четыре года. И теперь знаю, что на самом деле книга – это и восторг, и проклятие.
Закономерность вещей в мире такова, что большие научные открытия вызывают сильные энтропийные возмущения – на эту тему можно почитать у братьев Стругацких “За миллиард лет до конца света”. В моём случае возмущения были настолько сильными, что я не знаю, как уцелел. Книга порушила всё моё окружение».
О пороках системы, проблеме больших идей и полётах на Марс
«Наука находится в глубоком кризисе. И международная, и российская тем более. В советской науке была “изобретена” последовательность событий в жизни учёного: диплом, кандидатская, докторская, профессорская, членкоровская, академическая, памятник, ограда. И ничего от учёного: ни открытия, ни внедрения. Однажды я спросил у замминистра образования и науки России, какова политика министерства по отношению к открытиям. А он мне ответил: «А что такое открытие? Мы их больше не регистрируем». В Советском Союзе был комитет регистрации открытий, где можно было зарегистрировать что угодно, даже псевдооткрытие. А сейчас и регистрировать перестали.
В среде учёных даже была однажды дискуссия: некоторые говорили, что открытия делать не надо, потому что это ведёт к подтасовке данных.
Насчёт своей книги я всем говорю: вскрытие покажет, что у нас за открытие. Но без претензии на большое открытие создать ничего нового просто нельзя. Открытие – это то, что здорово, ах. Я смотрел как-то передачу про полёт на Марс. Нужно ли человеку лететь туда? Вроде и не нужно: из-за жёсткого излучения слишком много надо потратить на защиту человека, поэтому лучше послать роботов. Но ведь мы всё равно полетим. Почему? Потому что очень здорово. Ах!
Сегодня у нас нет больших идей в онкологии. Последняя из них была идея онкогена – ей уже лет 50. С тех пор было найдено много онкогенов, и оказалось, что почти все они работают в норме. Я говорю так: змея укусила себя за хвост. Но стоит отметить, что больших идей нет почти нигде.
Даже в журнале Nature была дискуссия, почему нет гениев? Раньше были, а теперь кончились. И один из вариантов ответа таков: это порок системы – все работают под одним и тем же фонарём, всем нужно цитирование, индекс Хирша. Про онкоген цитировать будут, а про другое – нет. В этом противоречие современной науки».
О СПИДе и уголовных делах
«Кроме онкологии, я занимаюсь СПИДом. Проект для Политехнического университета был, собственно, по СПИДу. По этой теме мы тоже сделали некоторые открытия: в 1987 году мы открыли первый случай ВИЧ-инфекции в Ленинграде, который был одним из первых в Советском Союзе. А потом я своими руками внедрил в Питере тестирование на ВИЧ и довёл за 10 лет статистику до миллиона анализов в год. Это так круто! В 2010 году в журнале Science вышла статья с моим портретом, наше открытие эффекта «генетического бутылочного горлышка» при передаче ВИЧ у наркозависимых попало в число лучших исследований в мире. Мы делаем вакцину против СПИДа, она проходит уже вторую фазу клинических испытаний и была упомянута министром здравоохранения РФ Вероникой Скворцовой на заседании Совета по модернизации экономики, которое недавно провёл премьер-министр Дмитрий Медведев в Петербурге. Мы верим, что наша вакцина станет важным шагом к победе над эпидемией СПИДа в России.
Правда, на пути исследований бывают даже уголовные дела. Когда мы в 1988 году зафиксировали в Ленинграде первую в СССР смерть молодой женщины от СПИДа, было возбуждено уголовное дело. Виновных, правда, не было.
В другой раз нас обвинили в том, что, когда мы делаем электронную фотографию вирусов иммунодефицита, мы можем заразить весь город.
Прокурорская проверка этого не подтвердила. Но это естественный процесс. У Даниила Гранина есть роман “Иду на грозу” про то, как физики делали открытия в 50-х годах. С тех пор мало что изменилось. Или, например, у Арчибальда Кронина в книге «Путь крестоносца» описываются проблемы принятия медицинской системой Англии новых открытий и прорывных исследований. Социальная система неблагодарна: не надо рассчитывать на высокие оценки, надо готовиться к новым проблемам».
О новых лабораториях и светлых умах
«Новые лаборатории – это моя страсть. Для скрининга на СПИД в нашем городе в конце 80-х – начале 90-х годов было создано 17 лабораторий, и я принимал в этом самое активное участие. Поэтому 400 метров в новом здании Политеха меня очень привлекают – это будет лаборатория молекулярной вирусологии и молекулярной онкологии. Долгое время я работал в СПбГУ, но у них изменились подходы к науке, и я искал себе другой университет, поскольку считаю, что это правильное сочетание – университет и исследования: научный сотрудник должен учить студентов. К тому же Политехнический университет выглядит сейчас более динамичным, чем многие другие, и более технологическим, больше интересуется биомедицинским кластером.
И мы совпали в наших убеждениях с проректором по науке Дмитрием Райчуком: Политехнический университет решил приглашать российских учёных. И нам это вдвойне приятно, потому что часто считают, что наших светлых умов не достаточно, обязательно нужны импортные. А наши подойдут, только если пройдут контроль качества за рубежом или будут иметь международные показатели – тот же индекс Хирша. А ведь в истории нашей науки есть примеры, когда известных людей – Иоффе и Ипатьева, к примеру – посылали за границу, давали им деньги, чтобы они там покупали оборудование, привозили на родину и всё делали здесь самостоятельно. Читали у Ильфа и Петрова “Одноэтажную Америку”? Герои прогуливались по кораблю и увидели двух человек, играющих в шахматы. “Ну точно наши”, – подумали они. Два молодых инженера, командированных в Америку. Их командировали, а они потом возвращались – и это гораздо лучше, чем нанимать из-за рубежа к нам. Поэтому инициатива Политеха пригласить российских учёных в лаборатории правильная».
О карусели прогресса и неизбежности побед
«Я большой сторонник того, что надо рисковать и стремиться делать открытия, делать обобщения, открывать новые законы природы, внедрять новые технологии и решать проблемы. Конечно, занимаясь СПИДом, мы поняли, что многие решения связаны с политической волей и наличием ресурсов. Но по этому случаю я нередко вспоминаю в американском Диснейленде аттракцион «Карусель прогресса». Это история одной семьи в XX веке: сначала зрители видят, как они сидят в гостиной, и дед говорит, что человек никогда не перелетит через Атлантический океан. Но карусель движется, и зрителю открывается другой сюжет: сидит та же семья в 30-е годы, когда полёты через Атлантику стали обычным делом, слушает радио и обсуждает, появится ли радио с картинкой. “Этого не будет никогда”, – снова говорит дед. Проходит ещё время – семья смотрит телевизор и обсуждает, полетит ли человек в Космос. И дед опять заявляет: “Этого не будет никогда”. Уж такова карусель прогресса. Так что однажды победим мы и онкологию, и СПИД».
Источник: «Наука и технологии России»