Новое приходит в журналистику не только со стороны новых медиа, но и со стороны переосмысления старых проблем, по которым вроде бы были найдены решения.
Возможно, многое связано с тем, что физиологически человек остается тем же, а информационные процессы многократно убыстряются. Технологии как бы рассчитаны на другой тип человека. Примером такого сочетания нового-старого можно считать теорию Т. Петтитта и Л. О. Зауерберга из Дании о новой эпохе, пришедшей в том числе с интернетом, где речь идет о том, что период условной цивилизации Гутенберга, созданной печатью и книгой, является «скобочным» состоянием между двумя близкими ситуациями: до Гутенберга и после него. Говоря о постгутенберговской реальности, они констатируют, что мир движется вперед к прошлому. Это происходит под крышей Интернета, когда вновь набирает силу «устность», и медиакультуру начинают определять разговоры, слухи, эфемерное. Книга перестала выполнять роль носителя истины.
Т. Петтитт подчеркивает, что книги в гутенберговскую эпоху выглядели солидно. Печатное слово демонстрировало, что на него можно положиться. Книги в бумажных обложках, а за ними и газеты перестали быть столь же достоверными и авторитетными. Книга прошлого была более достоверной, чем слухи на улице.
Сегодня неформальное общение заменяет книги, а они выпускаются все быстрее и быстрее. Сегодня уже нельзя сказать, что, поскольку это было сказано устно, это неправда.
Отсюда следует, что мы находимся в пересекающемся мире коммуникаций, где пресса и телевидение должны по-новому определить свое место, когда печать перестала быть гарантией правды, как раньше. Т. Петтитт даже ставит такой вопрос: а как люди 15-16 веков в отсутствие книг определяли, что является правдой?
Из-за этого возврата назад эти исследователи называют наше время «скобочным», поскольку мы находимся между двумя проявлениями устности. В интервью журналу Columbia Journalism Review Т. Петтитт говорит, что слова media studies (медиаисследования) содержатся в сочетании mediaeval studies (средневековые исследования). Специалист по средневековью по сути становится футуристом, поскольку гутенберговские скобки говорят нам о том, что наше будущее содержится в средних веках.
Зауерберг в свою очередь подчеркивает там же, что сегодня мы имеем вторую революцию, только революцию возврата к догутенберговского времени. Он также говорит: «Сегодняшняя проблема после скобочного существования состоит в том, что нужно найти новое понимание авторитета. Феномен Википедии очень характерен, поскольку мы имеем разрушение всех бумажных, всех печатных энциклопедий. Мы используем онлайновые подходы, но они, как и Википедия, ищут авторитетности, чтобы стать достоверными, таким образом в киберпространстве борются за авторитетность. Но проблема в том, что в энциклопедии скобочного времени авторитет был в энциклопедии, в формате книги, в книге как символе. Этого больше нет».
В коммуникациях до Гутенберга Т. Петтитт подчеркивает аспект связности, поскольку тексты выживают за счет того, что кто-то их воспроизводит. В этом случае нет единого текста, он будет все время меняться в зависимости от автора и аудитории. Текст существует в постоянном воспроизведении, именно это удерживает его в пространстве и времени. Текст реализуется в такой связности его постоянного воспроизведения.
Печатный текст удерживался формой существования в виде книги. Но книга тоже может читаться, а может быть никому ненужной. Тогда ей не поможет и печатная форма, о чем не вспоминают авторы этой гипотезы. То есть и здесь текст реально, а не потенциально существует только тогда, когда его читают. Просто книжная форма облегчила доступ к тексту и канонизировала его форму, которая теперь обречена на повтор.
В пользу скобочной гипотезы говорит как постепенное исчезновение книги, так и исчезновения авторитета писателя. Нет писателей уровня Толстого и Чехова, сегодняшние писатели часто подделываются под уровень эфемерности интернета.
Каким видят будущее журналистики авторы гипотезы? Т. Петтитт переводит его роль с «привратника» (gatekeeper) на навигатора: «Он будет помогать людям находить свой путь в сети, а не говорить, что «это новости, а это нет, я разрешу вам читать это, я не разрешу вам этого читать»».
Зауерберг видит новую роль журналиста в сопоставлении с блогом, поскольку тот является бесконечным процессом, у которого есть квази-начало, но нет конца. Еще он сопоставляет ситуцию с прошлым: «В прошлом было мало людей, которые могли читать и писать. Все остальные должны были полагаться на их слова, на их интерпретацию того, что было написано».
В своей статье «Энциклопедия и скобочное время Гутенберга» Зауерберг подчеркивает следующее: «Как открытие скобочного времени Гутенберга означало закрытие привилегированного порождения и потребления текстуально передаваемого знания, высказывания и информации, закрытие Скобок Гутенберга симметрично предполагает открытие совершенно новой и пока лишь частично видимой и понимаемой когнитивной ситуации».
Вообще в этом подходе важным является такой постоянный перенос коммуникации в системы порождения и распространения знаний и информации в обществе. Это шире, чем просто коммуникативная теория, что было характерным и для канадской школы коммуникации во главе с Маклюеном, которые также больше говорили о последствиях, о создании «цивилизации Гутенберга», чем о самом процессе печатной коммуникации, как это делало бы типичное исследование в сфере коммуникации.
Зауерберг подчеркивает, что до Гутенберга организация знания была в руках церкви. Эту монополию удерживали написанные или переписанные от руки тексты, существующие в ограниченном количестве экземпляров. Он констатирует: «До и после скобок Гутенберга владение знанием и информацией касается четко выраженной авторитетрности. Внутри их, совпав с массовым распространением печатного текста, авторитетность в большой степени связана с феноменом печатного текста и миром тех, кто управляет книгами, с издателем как видимым проявлением охраняющих или собственников, опирающихся на никогда не определяемое общее согласие в среде пользователей».
С точки зрения Зауеберга речь идет о новом оформлении виртуальности, когда книжную форму заменяет не менее «естественная» интернет культура, что меняет материальные условия мыслительной деятельности. При этом речь идет о большой гибкости: внешнее и внутреннее по отношению к скобкам может объединяться, доскобочное может использоваться и в скобочном существовании.
Т. Петтитт говорит о том, что «правильность» рассказа принадлежит скобочному времени. Получается, что старые правила, что такое хорошо и что такое плохо, что есть правда, а что нет, сегодня разрушены. Он пишет, что журналистика и газеты потеряли свой статус в век Интернета, став одним из информационных потоков на фоне других, например, слухов.
Текст в виде книги был конечным продуктом, сегодня мы вступили в эпоху, где действуют иные законы: информационный процесс никогда не завершается, он имеет множество источников, базируется на мультимедийной основе.
Т. Петтитт подчеркивает, что Зауерберг является исходным создателем этой концепции. В целом авторы отслеживают ее реализацию в трех сферах: культурная продукция, медиатехнологии и типы мышления. Сегодняшние социальные медиа разрушают барьер между частной и публичной сферами.
По его мнению у журналистов есть риск исчезнуть вообще вместе с технологиями медиа, которые они обслуживали. Новости в той форме, в которой они предлагаются для потребления, ничем неотличимы от слухов, городских легенд.
Т. Петтитт связывает возникшее понятие приватности с существованием в скобочном времени. «Скобки» приватности он рассматривает в качестве вспомогательного компонента «скобок» Гутенберга. Приватность требует демаркации от чего-то другого, а именно, публичности. Связь между человеком и медиумом восстанавливается в ситуации пост-гутенберга.
Т. Петтитт подчеркивает: «Если в “скобочной” культуре доминирует оригинальная, индивидуальная, автономная, стабильная и каноническая композиция, то тогда в до-скобочной культуре доминирует противоположное этим качествам: ре-креативная, коллективная, кон-текстуальная, нестабильная, традиционная реализация».
Кстати, Т. Петтитт употребляет для описания всех этих явлений термин «вторая устность». Он имеет в виду возврат в коммуникацию текучести, характерную для прошлого.
Изменение технологии коммуникации ведет к соответствующим изменениям в профессиях, работающих в этой сфере. Журналистика со временем претерпит существенные изменения.
Т. Петтитт видит этот переход в следующем виде: «Надеюсь, что пресса, журналистика и газеты найдут свой путь. Они должны будут найти какой-нибудь путь различения себя в этом мире пересекающихся коммуникаций. Люди более не будут предполагать, что если это напечатано в газете, это правда. Газеты распространяют время от времени городские легенды. Формальная пресса будет нуждаться в том, чтобы найти свое место в этом хаосе коммуникаций, где нельзя определять уровень, статус, ценность сообщения по форме сообщения. Печать уже не является гарантией правды. Речь более не подрывает правдивость. Поэтому газеты, или пресса, будут нуждаться в поиске других сигналов, позволяющим выйти из этого».
«Скобочная» гипотеза больше внимания уделила феномену смены достоверности (правдивости) сообщений в новое время, которая приходит из-за конкуренции с новыми информационными потоками. Она поменяла ответ на вопрос, чему можно верить, а чему нет. Кстати, этот акцент на истинности-достоверности информации в зависимости от того, где она размещена, который занимает важное место в этой концепции, нов. Его в такой форме не было ни у Маклюена, ни у Инниса, которые занимались этим же объектом для своих исследований.
К. Вайнер, главный редактор австралийского варианта газеты Guardian, начала свое выступление в Университете Мельбурна с рассказа о беседе с девушкой, которая пришла наниматься на работу. И на вопрос, сможет ли она работать в онлайн-журналистике, отвечала, что у нее же есть компьютер.
Мнение самой Вайнер как практика таково (см. тут и тут): «Сеть изменила то, как мы организуем информацию, очень четко: от отграниченных, солидных форматов книг и газет к чему-то жидкому и свободно плывущему с бесконечным набором возможностей. Газета заполнена. Она закончена, уверена в себе, определенна. Электронные новости, наоборот, постоянно обновляются, улучшаются, изменяются, движутся, развиваются, это постоянный разговор и взаимодействие. Это нечто живое, развивающееся, бесконечное, беспрестанное».
Как видим, практики также говорят словами синонимами к «текучести» информации, которую проповедует Т. Петтитт. Но, вероятно, ситуация еще более сложна: речь идет о новой форме для информации, которая не имеет традиционных признаков формы, к которым мы привыкли. Законченность текста исчерпала себе в этом подходе, текст все время изменяется. Формат законченности перестал довлеть на информационным потоком, являясь фильтром отбора прошлого времени.
О трансформации работы журналиста она говорит так: «Дигитальность не состоит в размещении вашей истории в сети. Речь идет о фундаментальном изменении взаимоотношений журналиста и аудитории, того, как мы думаем о наших читателях, каково наше восприятие нашей роли в обществе, наш статус».
Изменяемость текста, как получается, если отталкиваться от ее слов, это всего лишь следствие. Более существенными являются принципиальные изменения информационных потоков в обществе, которые формируют «под себя» и тексты, и людей.
Вот как описывает мир коммуникации до Интернета Иван Давыдов: «Мир коммуникации был иерархичен, вертикален. Мир делился на говорящих и слушающих. А возможность говорить — это и есть власть. И в любой из коммуникационных сфер возможность говорить достигалась посредством преодоления сложной сети фильтров. В наидемократичнейшей из стран, разумеется, гражданин, избиратель мог влиять на власть посредством голосования или хотя бы иметь иллюзию того, что влияет, но осуществлялась власть, политическая коммуникация, только — в разных смыслах — избранными. Фильтры — в зависимости от места приложения усилий — различались, конечно, но попасть в газету, тем более в телевизор, на университетскую кафедру, на парламентскую трибуну мог далеко не каждый. И это было нормой».
Т. Петтитт выделяет период от революции Гутенберга до революции Гугла, когда устная коммуникация была культурно подчинена текстовому посредничеству, где письмо было подчинено печати. Однако сегодня ситуация иная: теперь печать подчинена дигитальной технологии и Интернету. Использование термина «скобочный период» он объясняет как раз тем, что идет возврат к догутенберговскому времени.
Он хорошо объясняет нестабильность текстов современного времени в сопоставлении с текстами устной эпохи: «Текучесть и обсуждаемое качество дигитальных текстов помогает нам лучше понимать нестабильную текстуальность поэзии и драмы Возрождения, чем все редакторы в системе скобок Гутенберга, думали устанавливать текст имеющейся работы, произведенной в определенной временной точке, когда не было ни понятия одного авторизованного текста данной работы, ни технической возможности сделать это».
Книга своей символической закрытостью и отграниченностью от всего другого, кроме себя самой, защищала текст от подобных изменений. Книга была на порядок выше того, что мог в ответ создать читатель. И это завышение ее статуса предохраняло от любых трансформаций.
Во внескобочном мире устная коммуникация позволяла вмешательство аудитории. Вероятно, следует сказать, что в системе, порожденной Гутенбергом, автор и читатель были строго разграничены, то есть автор доминировал над читателем полностью, то в старой (до него) и новой действительности (после него) читатель начинает доминировать над автором. Но поскольку читатель всегда будет многочисленнее автора, то и будет создаваться некий коммуникативный хаос.
Все эти характеристики и изменения несут последствия в когнитивную сферу и человека, и человечества. Любые технологии являются мощнейшим (и взрывоопасным) материалом для системы человеческих ценностей. В Британии, например, обнаружен более древний вариант Стоунхеджа, который был оставлен людьми еще 2300 лет до нашей эры. И в качестве причины этого исследователи упоминают наступление бронзового века, который принес свежие идеи, новые ценности и возможный слом социального порядка того времени (Smith R. Before Stonehedge // National Geographic. — 2014. — August).
Нас заинтересовала такая постановка вопроса в плане того, какие такие свежие и новые идеи могли возникнуть в обществе бронзового века. Как оказалось, исследования бронзового века дают ответ на этот вопрос. Например, Кристиансен и Ларрсон выделяют такие принципиально новые особенности (Kristiansen K., Larsson T.B. The rise of bronze age society: travels, transmissions and transformations. — Cambridge, 2005): новая культура тела и дресс-код, новая архитектура, новый жизненный стиль воинов, новая социальная организация военных действий. Мы видим, как новая технология бронзы порождает новое вооружение, которое трансформирует в том числе и социальный уклад, который перестраивается под поддержание нового типа военной силы. И песни начинают слагать на новые темы.
В сфере изучения периода скобок Гутенберга авторы также находят важный когнитивный аспект: «В когнитивном контексте массово создаваемая и массово распространяемая книга имела большое значение для определения нашего подхода к миру. В своем множестве возможных вариантов проявлений книга поддерживает индивидуализацию. Но индивидуальность необходимо возникает в терминах бумаги и печатной краски. Именно в этих особенностях новая ИТ-обусловленная “текстуальность” настолько сильно отличается от “текстуальности” книги. ИТ-текстуальность является бесконечно изменяемой и гибкой. Здесь текст является не продуктом, а процессом. […] Признавая текст не конечным продуктом в издании массово произведенной печатной книги, а никогда не прекращающимся идущим процессом — блог, вики и т.д. — который возникает не из-за специально привилегированного автора, а из-за вклада очень многих связанных, но невидимых рук, будет иметь большие последствия для мышления в целом. От законченного продукта книги мы стоим на пути к никогда не заканчиваемой, создаваемой многими и мультимедийной изменяющейся работе в вечном прогрессе».
Мы действительно видим сейчас бесконечное число новых генераторов по порождению контента. Все они разрушают иерархию доминирования текста, где главными являлись писатель и издатель, лишь потом шел читатель. Сегодня читатель выходит на равные права с автором, поскольку благодаря новым технологиям его слово получило право на существование наравне с авторским.
Все это в сильной степени соответствует положению дел и в военной сфере, где сегодня группы террористов представляют такую же угрозу, как когда-то целые страны. Современные технологии делают «опасным» даже отдельного человека, который может теперь представлять угрозу для целого государства. И это изменяет всю политику безопасности.
Журналистика, как и ее преподавание, не могут стоять в стороне от грядущих изменений. Сегодня студентам надо научиться делать то, что станет нормой завтра. Но еще раньше этому следует научиться их преподавателям.