Христианское вероучение, мягко говоря, не поощряет экономическую инициативу. И Ветхий, и Новый Завет осуждают ростовщичество; Христос выгоняет из храма торговцев и призывает стяжать сокровища небесные, а не земные. Вспомним, наконец, знаменитое изречение о верблюде и игольном ушке. Однако современный капитализм возник именно в протестантской Европе; а из среды «русских протестантов» – раскольников – вышли знаменитые купеческие фамилии.

 Мария Янина

О влиянии религии на экономику, о хозяйственной этике староверов, о подъеме и спаде старообрядческого предпринимательства в дореволюционной России рассуждал 19 июня на лекции в ДК «ЗИЛ» кандидат экономических наук, доцент кафедры экономической теории и кафедры проблем междисциплинарного синтеза в области социальных и гуманитарных наук СПбГУ Данила Расков, автор книги «Экономические институты старообрядчества».

Homo credens vs Homo economicus

Проблема взаимоотношений религии и экономики, сами эти понятия могли появиться только в Новое время, отметил Данила Расков и привел слова философа Мартина Хайдеггера: «Христиане перетолковывают свое христианство в мировоззрение». По Хайдеггеру, в Новое время происходит обезбожение мира, но не в смысле изгнания богов и грубого атеизма: с одной стороны, картина мира расхристианизирует-ся, с другой – христианство преобразуется в этику и мировоззрение. Этика – мостик от религии к миру, к тому, как вести себя каждый день, добавил Данила Расков.

Христианские взгляды имели несколько последствий для социальной жизни. Во-первых, вера в единого Бога стимулировала развитие абстрактного мышления, что потом пригодилось в научной картине мира. Во-вторых, христианская концепция индивидуального спасения (сотериология) предполагает большую личную ответственность и индивидуализм. В-третьих, возвышение человека над тварным миром позволяет ему преобразовывать материю и быть сотворцом Бога.

В-четвертых, с христианством связан так называемый монастырский эффект. Давно замечено, что аскеза и трудолюбие порождают богатство. Кто много трудится и мало тратит (а роскошь всегда была табуирована в христианской этике), тот много сберегает. Что интересно: отшельникам – будь то человек или институт, – общество само доверяет управление богатством. Таких примеров немало в истории, взять хотя бы францисканцев, которые за один век стали самым богатым орденом католической церкви, хотя они в принципе нищенствующие монахи.

Брак по расчету

Отношения экономики и религии на этапе зарождения капитализма хорошо описывает термин социолога Макса Вебера (автора известной книги «Протестантская этика и дух капитализма») – «избирательное сродство». Избирательное сродство – это притяжение и отталкивание одновременно. «Притягивается», в интерпретации Данилы Раскова, рационально-методическое начало. Протестантская этика несла в себе элементы рациональности. А это обеспечило безболезненный переход к новой, тоже рациональной, хозяйственной системе. Верующий, становясь к новому станку, знал, что совершает религиозное действие. Вполне в протестантском духе деловые «Советы молодому купцу» Бенджамина Франклина: например, «Время – деньги». Или такой: шиллинг, потраченный в молодости, как плодовитая свиноматка, рождает много-много шиллингов, которые скрасят старость, так что не нужно его «убивать».
Трудно решить, справедлив ли тезис Вебера об исключительной роли протестантизма в развитии новой европейской экономики. С одной стороны, протестантские страны (север Европы, США) сохраняют свое лидерство. Протестанты стояли у истоков современной демократии. Но теория Вебера не исчерпывает всей палитры  хозяйственных типов.

Старообрядцы: консервативные новаторы

Раскол, случившийся в результате «книжных справ» патриарха Никона (широкомасштабного редактирования текстов Священного Писания и богослужебных книг), а также других церковных реформ 1650-1660-х годов, вылился в одну из самых больших трагедий нашей страны, напомнил Данила Расков. Государство и официальная церковь преследовали раскольников, с большей или меньшей жестокостью, вплоть до начала XX века. Но и советская власть, поначалу настроенная лояльно, в годы репрессий староверов не пощадила.

Изначально разногласия с господствующей церковью были сугубо обрядовыми, для внешнего наблюдателя незначительными. Так, ревнители старины стояли за двоеперстие, написание «Исус» вместо «Иисус», крестный ход посолонь, то есть по солнцу (по часовой стрелке). При этом сами себя они именовали «истинно православными христианами» (самоназвание странников, или скрытников), не принимая церковных нововведений, исповедуя традиционное, дониконовское православие. Протопоп Аввакум говорил: «…до нас положено: лежи оно так во веки веков». Иными словами, стержнем старообрядческого мировоззрения был консерватизм. Староверы стремились сохранить в неизменном виде весь литургический чин, средневековую культуру и быт; собирали древности – старопечатные книги, иконы. Византийское пение «по крюкам» (названное так по внешнему виду нотописи), которое в последнее время возрождает РПЦ, дошло до нас во многом благодаря староверам. Парадокс, но консерватизм подчас приводил к серьезным новациям. К примеру, радикальной новацией беспоповцев (староверов, не признававших церковной иерархии) был полный отказ от пяти из семи таинств. В этом смысле их, отчасти справедливо, сравнивают с протестантами.

Другой элемент картины мира старообрядцев – эсхатологизм. Идея конца света древняя, она присуща и в целом христианской, и даже не только христианской мысли (вавилонской, египетской). Но выводы из этой идеи можно сделать разные: одних близость конца света толкает к самосожжению, самоуморению; других заставляет больше трудиться.

Третий элемент – это желание выработать практику, соответствующую правильному житию. Правила и нормы касались буквально всего – ведь антихрист мог оказаться рядом в любую минуту. Например, в современной культуре зарубежных староверов-часовенных нельзя держать дома мобильный телефон. Появились особые крючки при входе, на которые вешают мобильные: дом – это сакральное пространство, а порог – уже нет. Так же и с телевизором. Для старшего поколения он табуирован. Но если он в шкафу, то ничего. Иногда шкаф открывают – показать мультики детям, например. И эта работа по отделению «чистого» от «поганого» ведется до сих пор. Не зря староверы сравнивают себя с иудеями. В поморской общине Данила Расков услышал такое сравнение: «Мы – русские евреи. Тоже по книгам живем, заглядываем в них, интерпретируем, и как там сказано, какая интерпретация возобладала, так и живем».

Подпольные миллионы

Оценить экономические успехи староверов помогает статистика. Задача это непростая: одного перечисления фактов или приблизительных оценок мало; исследователь должен сопоставить два массива данных – конфессиональный и промышленный, а это долгая и кропотливая работа.

Особенно красноречивы данные по текстильной промышленности (шерстяной, шелковой и хлопчатобумажной) – в этой отрасли участие старообрядцев было наиболее масштабным. В 1832 году купцам-староверам принадлежало не менее 18% всех текстильных предприятий Московской губернии. При этом численность староверов составляла, по разным оценкам, от 4 до 16% населения губернии. Интересно проанализировать данные по шерстяной промышленности (см. таблицу).

Из таблицы видно, что почти во все годы доля задействованной рабочей силы превышает долю фирм, а доля выработки выше, чем доля рабочей силы. Это говорит, с одной стороны, о способности владельцев бизнеса привлекать больше рабочих. Так, староверу Федору Алексеевичу Гучкову в 1840-1850-е годы принадлежала самая крупная в Москве шерстоткацкая фабрика, где трудилось до 2 тыс. рабочих. С другой – о более высокой производительности труда, по сравнению с фирмами-конкурентами. Правда, это не касается бумаготкацкого дела, где и фабрики были мельче, и производительность труда ниже. В целом данные сопоставительной статистики позволяют сделать выводы, что в российской экономике старообрядцы были представлены сверхпропорционально, имели повышенную склонность к предпринимательству, нанимали в среднем больше рабочей силы, и до 1870 года стабильно участвовали в хозяйственной жизни страны; затем их роль постепенно падает.

Кроме графиков и таблиц есть и литературные источники. Данила Расков коснулся их вкратце. Еще барон Август Гакстгаузен, в 1843 году побывавший на Преображенском кладбище в Москве (Преображенская беспоповская община была основана в 1771 году), описал, как его угощали апельсинами и он сидел «в диванах приятных», в богатстве и роскоши, в окружении странных, одетых не как все бородачей. Очень много сделали для изучения старообрядчества его гонители. Яркий пример – Павел Иванович Мельников-Печерский. Чиновник особых поручений при Министерстве внутренних дел, он боролся с расколом, ездил в экспедиции по деревням Нижегородской области, где разорял скиты; а впоследствии стал если не апологетом, то летописцем старообрядчества; собирал рукописи, книги (многие из них хранятся в Российской национальной библиотеке в Петербурге). В романе «В лесах» Печерский вывел тип русского купца Потапа Максимыча Чапури-на, у которого есть реальный прототип – Николай Александрович Бугров. В «Очерках поповщины» Печерский размышляет, почему раскол дает богатство. Как чиновнику МВД, ему было выгодно показать, что именно богатством, а не чем-либо иным, притягивает людей старая вера. И в XIX веке мы действительно видим много таких биографий: живет себе человек, потом внезапно переходит в раскол и богатеет. Например, Михаил Яковлевич Рябушинский, основатель знаменитой династии: женился на староверке, принял вскоре старообрядчество и стремительно превратился из приказчика в зажиточного купца.

Праздность – училище злых

И всё же: как объяснить впечатляющие достижения староверов на ниве предпринимательства, несмотря на все притеснения, в том числе и экономические (например, двойное налогообложение)?

Роль хозяйственной этики тут, несомненно, велика. Моральный кодекс купца-старообрядца включал бережливость, трудолюбие, аскетизм, методичность, трезвый образ жизни, взаимопомощь и доверие (внутри общины). «Праздность – училище злых»,- наставляли староверы-федосеевцы. Добросовестность староверов была известна далеко за пределами общин. В литературе описан случай: дорога, по которой должен был следовать царский наследник, оказалась разбита военными учениями. К кому обратились за помощью? Конечно, к купцам-староверам. Пришлось потом вручить спасителям грамоту от императора Николая I (кстати, ярого противника раскола). А купца Федула Громова, крупнейшего петербургского лесоторговца, наградили медалью за восстановление петрозаводской набережной, опять-таки к приезду императора. И таких случаев признания со стороны государства было немало. В советское же время, по слухам, за особую щепетильность в денежных делах староверам доверяли бухгалтерию.
Свои люди – сочтемся!

Есть и альтернативное объяснение успехам старообрядцев: речь идет о так называемом эффекте гонимой группы (термин Уильяма Петти, английского экономиста XVII века). В результате репрессий из среды общины выдвигаются наиболее сильные личности, происходит своего рода отбор. Сама же группа становится более сплоченной и однородной. Так как гонимая община существует вне закона, внутри нее формируются механизмы саморегуляции. Правовая система неразвита, – поэтому община улаживает конфликты в частном порядке, сама гарантирует права собственности, учитывает векселя, проводит другие операции; поэтому так важно личное доверие и репутация в деловой жизни. Подобным образом некоторые исследователи описывают происхождение мафии: ушла аристократия, хозяина у земли нет, и появляются люди, которые говорят: «Мы знаем, что делать». Кстати, сравнение с мафией подводит к еще одной версии происхождения старообрядческих капиталов – криминальной. Поговаривали, будто в подмосковных Гуслицах процветали не только ремесла, но и подделка купюр и паспортов.

Все эти преимущества общинной жизни исследователи упаковывают в формулу «социальный капитал» (social capital). Существовал и капитал личный (human capital). Например, грамотность и образование. В целом староверы были более грамотными, чем новообрядцы, ведь им надо было самим вести службу, самим переписывать книги. Но грамотность стоила времени и усилий, и за обучение брали деньги.

Общине в условиях гонений, в чуждой среде необходимо выживать любой ценой, а это делает экономическую деятельность сверхактуальной. Вот почему, по Петти, любое меньшинство в условиях гонений будет преуспевать.

Незнакомые всё лица

Между тем к концу XIX роль старообрядцев в экономике падает. Рассуждая о причинах этого спада, Данила Расков вновь завел разговор об этике. С развитием рынка в России появляются акционерные общества, управление бизнесом обезличивается. В этих условиях старообрядцы, с их ставкой на личные связи, уже с меньшей охотой принимали участие в новомодных делах. Раньше предприятиями владели несколько человек или несколько семей (династий), хорошо знакомых между собой. Теперь же акционерами одновременно были и представители господствующей церкви (как сказали бы староверы – никониане), и иудеи, и даже иностранцы. В Купеческой гильдии Петербурга к концу XIX века около 40% составляли протестанты и иудеи. Изменилась роль государства – оно всё активнее вмешивалось в экономику, отпугивая самостоятельных, привыкших не доверять властям староверов. Менялась и роль Москвы, прежней купеческой и промышленной вотчины старообрядчества. Многим предпринимателям эти изменения были не по душе.

При этом черты хозяйственной этики, которые прежде служили конкурентным преимуществом, теперь стали тормозом. Казалось бы, трудолюбие – это хорошо. Но оно же консервировало трудоемкие производства: зачем внедрять машины, если можно интенсивнее трудиться? Бережливость в отсутствие рынка капиталов помогала умножать богатство, но когда появилась возможность брать кредиты под низкий процент, привычка староверов жить «на свои» взяла верх. Доверие – еще одна полезная добродетель. Но доверяли избранным, то есть своим же, староверам. Это хорошо, когда нужен беспроцентный кредит или рабочая сила, но плохо, когда необходимо встроиться в безличный рыночный процесс. И наконец, общинность. Тесные экономические связи изолировали общину, мешали ее выходу в большой мир. Таким образом,сделал вывод Данила Расков, хозяйственная этика амбивалентна: в разные исторические периоды одни и те же ее черты или благоприятны, или вредны для предпринимательства.

Так или иначе,тип старовера-олигарха с трудом приспосабливался к новой, более динамичной и обезличенной рыночной экономике. По выражению Владимира Ря-бушинского, медлительный русский мужик, который принимает решения размеренно, перекрестясь, – умирал в гнилой и развращенной атмосфере Петербурга.

В наше время потомки старинных купеческих родов по-прежнему занимаются бизнесом, но успех старообрядческого предпринимательства XIX века вряд ли можно повторить.

Источник: Газета «Троицкий вариант»