Педагоги в советское время считались не просто носителями знаний, которые следовало передать подрастающему поколению, но и проводниками коммунистической идеологии, на которых возлагалась ответственность за воспитание нового общества.

Наталья Белова, Кандидат исторических наук, научный сотрудник

Института этнологии и антропологии РАН

Существовавшая до революции система педагогического образования не устраивала новую власть ни в плане количества, ни содержания подготовки учителей. Именно поэтому в 1918 году была изменена система педагогического образования в духовных учебных заведениях, закрыты гимназии, где были специальные педагогические классы, и предприняты первые шаги по созданию новых педагогических учебных заведений.

Осенью 1918 года в Верхневолжских губерниях был получен циркуляр, которым отдел подготовки учителей Наркомпроса предписывал «всем уездным и губернским отделам народного образования приступить на местах к организации педагогических курсов всюду, где только это возможно, использовав усиленно для этой цели все наличные педагогические силы высших учебных заведений, педагогических и учительских институтов, учительских семинарий. Кредиты на курсы будут открываться без промедления» (ГАНИКО. Ф. 3215. Оп. 2. Д. 963. Л. 5). Одновременно было разработано «Положение о временных годичных курсах для подготовки учителей для Единой трудовой школы».

Одновременно с выбором типов педагогических учебных заведений, шло определение целей и приоритетов нового педагогического образования. Общие установки были даны отделом подготовки учителей Наркомпроса, который в 1918 году обращал особое внимание на то, чтобы подготовка нового учителя не ограничивалась только научно-педагогической стороной и школьной практикой. «Надо готовить гармонически развитую личность для трудовой школы. Учителям-белоручкам в трудовой школе не место. Нужны лица с определенной классовой подготовкой или вполне сложившимся социалистическим мировоззрением». Эти требования стали основой работы по подготовке учителей на местах. «Учитель должен быть разносторонне образованным человеком с определенным социалистическим миросозерцанием». Таким образом, в 1918–1919 годах были заложены основные принципы подготовки учителей, такие как классовый отбор будущих учителей, революционная идеологизация их образования и воспитания.

Это нашло отражение и в учебных планах, программах. Наиболее известной инновацией стал «лабораторный план», или «Дальтон-план», по названию г. Далтон (Массачусетс, США). Этот метод не отменял как комплексных, так и традиционных предметов, но преображал их преподавание в школе. Каждому ученику предоставлялось право самостоятельно выбирать тот или иной предмет обучения, определять индивидуальный темп изучения дисциплины. Изучение того или иного предмета состояло из ряда контрактов на определенную работу, причем каждый контракт длился около месяца. Все уроки посвящались одной теме. Собственно уроками это трудно было назвать, поскольку традиционного расписания занятий, как и звонков, не было. Ученики выполняли задания (контракты) не в закрепленных за классом аудиториях, а в кабинетах (лабораториях), закрепленных за предметами. Учитель не читал лекций, а отвечал на вопросы учеников; старшие и более подготовленные школьники помогали отстающим товарищам.

Нововведением было и комплексное построение программ, которое полностью разрушало попредметную структуру прежних планов, а вместе с ней и принцип целостности, системности знаний.

Хотелось бы привести пример частушек, которые характеризуют учительское отношение к нововведениям:

Кому не лень, все нас ругают,
Мечут молнии на нас…

Чтоб вас судорогой свело,
ВИК, инспектор, УОНО…

ГУС сосем мы третий год,
Комплексы планируем –
Два назад, а шаг вперед,
Кое-как лавируем…

К 1921 году произошло значительное пополнение учительского корпуса Верхневолжских губерний новыми кадрами. В 1920–1921 учебном году стаж работы от 1 года до 4 лет имели 6650 учителей школ I ступени (49,2%) и 879 педагогов школ II ступени (49,5%) (Народное образование 1920: 20–25). Главным образом, они являлись выпускниками различных педкурсов, также на учительскую работу брали и выпускников школ, не имевших педагогического образования, и других лиц, никогда прежде в школах не преподававших.

Уровень образования и подготовки новых педагогов был неудовлетворительным. Специалисты не отвечали предъявляемым местными отделами народного образования требованиям, что стало следствием нехватки учительских кадров и невыполнения в полном объеме распоряжения правительства о ликвидации неграмотности и всеобщем обучении населения. Таким образом, несмотря на идеологические эксперименты первых лет советской власти, полностью изменить учительский состав у революционной власти не получилось.

По данным исследователя А.Ю. Рожкова, более 40% учителей, работавших в советских школах в середине 1920-х годов, начали свою карьеру еще до революции 1917 года. Стремясь овладеть школой как важнейшим каналом формирования «нового человека», большевики принимают меры воздействия на формирование педагогического состава учебных заведений. Как отмечалось в докладной записке, подготовленной в 1925 году ОГПУ для Сталина, «в отношении учительства… органам ОГПУ, несомненно, предстоит еще много и упорно работать». Секретный циркуляр по ряду регионов страны от 7 августа 1925 года фактически объявил чистку и предписывал немедленно приступить к замене нелояльных к советской власти учителей школ выдвиженцами, окончившими педагогические вузы и техникумы, а также безработными педагогами. «Замену» учителей предписывалось проводить через особые «тройки» в совершенно секретном порядке. На каждого учителя конфиденциально составлялась характеристика. Сохранились несколько протоколов заседаний комиссии по «проверке» учителей Шахтинского округа с сентября по декабрь 1925 года. В результате из 61 подвергнувшегося проверке учителя 46 (75%) были сняты с работы, 8 (13%) – переведены в другую местность. Остальных было рекомендовано заменить или не использовать на данной работе. Показательно, что некоторые учителя, признанные политически неблагонадежными и негодными для педагогической деятельности, рекомендовались к переводу из школы на рудник. Приведем наиболее типичные постановления этой комиссии: «Д. – бывший белогвардейский офицер, эмигрант, лишен права голоса. Снять»; «3. – дочь попа и до сего времени не порвала связь с духовенством, преподает обществоведение. Снять с работы обществоведа, допустив на специальные предметы»; «Е. – …политически неблагонадежен, как бывший участник следственной комиссии при белых… как учитель работник хороший. Снять»; «Б. – антисоветски настроена. Издевается над детьми пролетарского происхождения. Со старыми взглядами на школу. Снять»; «Н. – активно враждебно настроен к советской власти и компартии. Происходит из потомственных дворян. Развращает учащихся, бьет их. Ведет травлю коммунистов. Снять»; «Г. – как учитель удовлетворителен, но часто манкирует своими обязанностями Желательно перевести на рудник».

Подобные случаи были и в Костромской губернии. Зачастую, как отмечается в воспоминаниях, были случаи беспричинного увольнения, перевода в другой район или даже город. Так чуть было не пострадала учительница М.А. Добровольская, которую несмотря на все ее заслуги в конце 1920-х годов хотели уволить, считая политически неблагонадежной, однако местное сельское население встало на защиту учительницы, благодаря чему ей удалось избежать наказания.

П.С. Варенцов вспоминает: «На преподавание истории в 1933 году к нам был прислан Дмитрий Николаевич Воробей, который был в ссылке как “троцкист”. Работал он добросовестно, обладая глубокими знаниями, но был репрессирован второй раз за “антисоветские высказывания”. Выступая на одной из учительских конференций, сказал, что не все дети у нас могут хорошо учиться, тем более деревенские, которые многого не видят и не знают, как городские дети. Иван Николаевич Адельфинский от профсоюза дал ему очень хорошую характеристику и за это едва не “погорел сам”. Его вызвали в НКВД города Иваново, однако все обошлось для Ивана Николаевича Адельфинского, а вот Д.Н. Воробей был репрессирован».

В 1930-е годы очень жестко отбирали учителей и на руководство школы, как отмечает П.С. Варенцов, за деятельностью директоров следили различные организации, от РОНО до профсоюза. Так, директора Островской средней школы Екатерину Ивановну Воронову уволили из школы и сняли с должности за то, что ее муж был репрессирован.

Большое внимание уделялось тому, чтобы среди учителей увеличивалось число членов партии, ведь именно на них должен был опираться советский режим. В условиях жесткого классового принципа приема в ряды ВКП(б) партийное руководство предоставило льготы в этой кампании сельским учителям, в отличие от других категорий служащих. В соответствии с постановлением ЦК ВКП(б) «О приеме в партию сельских учителей» (1924). Вместе с тем постановление подчеркивало, что «ЦК считает возможным некоторое, небольшое количество учителей (1000 человек) принять при наличии поручителей с 3-летним сроком членства в партии», т.е. в облегченном режиме. В феврале следующего года было принято еще одно постановление ЦК ВКП(б) «О порядке приема учителей в партию», в котором облегчался прием в ряды партии сельских учителей, «происходящих из крестьян и не потерявших связь с крестьянской средой». Но, несмотря на принятые меры, удельный вес учителей-коммунистов был низким, особенно на селе. Так, по общим данным проведенной школьной переписи 1927 года видно, что беспартийные составляли основную массу педагогов (см. табл. № 9).

Данные местной статистики говорят о том, что большинство партийных учителей были представлены в школах I ступени, так как большинство учителей этих школ получили образование уже при советской власти. Материалы таблицы показывают, что в 1926 году количество партийных учителей губернии от общего состава было 67 человек, что составляло 1,9%, членов ВЛКСМ – 136 (3,9%), а членов Союза работников просвещения – 1707 (49,4%), остальные учителя – 1550 (44,8%) не входили ни в какие организации. Таким образом, беспартийных работников просвещения было подавляющее большинство – 94,2%, что не могло удовлетворить партию (ГАРФ. Ф. А-374. Оп. 27. Д. 6. Л. 112, 255).

В 1929 году среди учителей начальной школы РСФСР было 4,6% коммунистов и 8,7% комсомольцев, 28% педагогов являлись выходцами из дворян, духовенства и торговцев. Данные ОГПУ показывают, что в сельских школах учителя были более лояльны к советской власти, чем в крупных городах.

Материалы обследования показали, что среди учителей был страх перед партией и ее политикой. Обвинения в антисоветской направленности были не всегда беспочвенными. Учительство находилось в крайне затруднительном материальном положении, а заработная плата в районах по-прежнему была в натуральных продуктах. С одной стороны, следовали директивные указание партии об общественной работе и проведении коллективизации. С другой – борьба и искоренение «кулаческих элементов» означали для учителей голод. Об этом свидетельствуют и воспоминания учителей: «Вследствие задержки заработной платы учительство вынуждено обращаться к зажиточной части деревни за покупкой продуктов в кредит».

Источники местных органов власти, профсоюзных, комсомольских комитетов конца 1920-х годов содержат факты антисоветской пропаганды со стороны отдельных учителей, выступающих против колхозного строительства, разделяющих эсеровские лозунги о земле и др. (ГАНИКО. Ф. Р-1337. Оп. 1. Д. 19. Л. 13).

В то же время активная поддержка и агитация за вступление в колхоз оборачивались для учителей враждебностью со стороны зажиточных крестьян. «Учителям-общественникам бросают камни в окна, жгут учительский корм для скота, сараи, травят, преследуют, добиваются перевода, увольнений, расклеивают анонимки с призывом к убийству, покушаются, а иногда и убивают учителей». Требования к учительству выдвигались, таким образом, довольно жесткие и высокие. Их выполнение было связано с немалыми трудностями для учителей, а в ряде случаев и с риском для жизни. Положение учителя на рубеже 1920–1930-х годов на селе было противоречивым. С одной стороны, его контролировали партийные органы как проводника новых социалистических идей, в том числе и коллективизации. С другой – реальная зависимость от зажиточной части деревни напоминала учителям о возможных последствиях явной поддержки начинаний большевиков. Вместе с тем в реальности учителя не были равнодушны к идеям коллективизации, за что и подвергались нападению. Только во Владимирском округе было зарегистрировано в 1929 году 30 террористических актов против учителей-активистов на почве обострения классовой борьбы в деревне, кулацких выступлений против колхозов.

Таким образом, партийно-советская власть при переходе к политике массовой коллективизации столкнулась с непростой дилеммой: с необходимостью привлечения широкой учительской массы, главной культурной силы села, к реформированию деревни и, в то же время, с колебаниями и неготовностью значительной части учительства стать активным и надежным помощником партийно-государственных органов в реализации курса на социалистическое переустройство сельского мира. В этой ситуации руководство большевиков сумело оценить ситуацию и выработать достаточно выверенную программу действий. Анализ материалов центральных и местных органов власти дает основание для вывода о том, что выработка программы привлечения учительства к колхозному и культурному строительству осуществлялась последовательно и целенаправленно. Наряду с декларативными заявлениями о доверии к учительской интеллигенции, органы власти тщательно изучали состояние дел, анализировали настроения, тенденции в педагогической среде, процесс ее дифференциации.

По мнению исследователей рубежа 1920–1930-х годов учителя-партийцы и комсомольцы, несмотря на свою малочисленность, не имели возможности завоевать влияние в методических ячейках, кружках, на районных конференциях, так как они были перегружены сверх нормы партийными и комсомольскими обязанностями и вообще общественной работой. Кроме того, вследствие своей общественной перегрузки они отставали в производственной квалификации и тем самым руководящую роль уступали беспартийным. Основной формой общественной работы учительства является участие в проведении хозяйственных, политических и культурных кампаний, организуемых партией и советской властью в деревне.

Обращение к источникам показывает, что административный контроль над учителями осуществляли местные исполнительные комитеты, которые направляли в школы инспекторов. Главная задача этих чиновников заключалась в анализе и составлении подробного отчета о деятельности школы в целом и составлении характеристики на каждого учителя в отдельности. Особенно критике и несправедливой оценке в своей деятельности подвергались сельские учителя. Зачастую оценка инспектором преподавательской деятельности заканчивалась апелляцией к социальному происхождению учителя – «дочь попа, кулака» (ГАНИКО. Ф. 403. Оп. 2. Д. 1. Л. 6, 9).

Местные исполнительные комитеты и сельсоветы стремились выслужиться перед вышестоящими органами и только критиковали деятельность учителей, не оценивая реальные условия, в которых они оказались. Учителям негде и не на что было купить книгу и даже газету, однако они всегда должны были использовать новые методические рекомендации и совершенствовать педагогический процесс. По воспоминаниям учителей, многим не хватало опыта, практики, совета и времени для грамотной организации плана урока. В свою очередь, деятельность инспекторов, направленных отделами РОНО, оценивалась местным учительством критически: «Инспектор не то лицо, которое нужно школе, а наоборот лицо нежелательное, умеющее только распекать. В процессе работы инспектора сложился своеобразный тип администратора, молниеносного обследователя, но не методического вожатого. Приехавший инспектор за какой-то час обследовал все группы, вечером он организовал совещание педагогического коллектива, приглашая представителей от местных организаций, и начинал крыть. А затем… рик <Районный исполнительный комитет>, доклад, инспектора на президиуме и приказы об увольнениях и переводах. Так, например, инспектор Яшин обследовал школу 10 дней, после чего он подготовил доклад. В этом докладе он одну учительницу обозвал “торговкой”, другую критиковал за “развращающий метод в преподавании”, однако наставлений и рекомендаций учителя так и не получили».

Образ инспекторов в костромском районе тоже сложился неоднозначный. С одной стороны, это мудрые наставники (часто из представителей старой интеллигенции), с другой – люди, которые резко критиковали, чаще в грубой и жесткой форме, не указывая реальных способов изменения данного положения вещей. Учителей в ходе различных проверок обвиняли в безыдейности, безынициативности, халатном отношении к делу внедрения в крестьянское сознание идей кооперации и коллективизации. Таким образом, на пассивного члена партии смотрели строже, чем на беспартийного учителя.

Акты Межевского отдела РОНО свидетельствуют о том, что проверки инспекторов выявляли иногда грубые нарушения со стороны учителей. Например, в Палкинской неполной средней школе (НСШ) было выявлено применение физической силы по отношению к ученикам со стороны учительницы, инспектор сделал строгий выговор, объяснил права и обязанности учительнице, а соответствующий пример «зачитали» во всех школах района. Кроме того, учителям рекомендовали делать письменные конспекты уроков, при помощи которых инспектором разбирались и анализировались ошибки. Учителям рекомендовалось завести свой «дневник учителя», в который бы они заносили свои личные замечания, а ошибки учитывали в дальнейшей деятельности (ГАНИКО. Ф. Р-403. Оп. 2. Д. 1. Л. 3).

Другой тип инспектора – надзирателя – вызывал неприятное отношение и порой непонимание учителями их неконструктивной критики. Так, в журнале «Народное просвещение» приводится пример диалога инспектора и учителя. На вопрос учителя, как исправить огромнейшие недочеты, когда нет чернил и бумаги, а ребята пишут на лоскутках, инспектор Варавко ответил:

«– Способов много, педагог – прежде всего творец. Готовых рецептов, конечно, нет. Запишитесь на заочные курсы, я всем это советую сделать.

– Но ведь нет таких курсов, которые бы научили доставать бумагу и чернила.

– Ах, у вас нездоровый уклон».

В результате учителя обвинили в антисоветских высказываниях и был поставлен вопрос о его увольнении. Постепенно идеологическое воздействие смещается в сторону все большего вовлечения школьников и учителей в сельскохозяйственное производство, что сказывалось на качестве знаний отдельных предметов. Но любое напоминание об ущербности знаний школьников в результате отвлечения их от учебы на нужды сельского хозяйства встречало со стороны инспекторов административный отпор. Подобные случаи деятельности инспекторов сохранились в последующие годы советской власти. Так, учитель Островской средней школы П.С. Варенцов вспоминает: «Неприятный разговор в учительской произошел в начале 1960-х годов. Из Москвы и из Костромы приехали две женщины-инспектора проверять состояние физико-химических кабинетов в новой школе. Учительница математики А.М. Ляпунова спросила инспектора из Москвы: “Долго мы будем отрывать старшеклассников на уборку урожая? Ведь мы столько лет не додаем им знания?!” Инспектор приняла грозный вид, повышая тон, сказала: “Учитель всегда должен находить выход из положения!” А.М. Ляпунова только и сказала: “Разве за счет выходных и отпуска”».

В 1930-е годы учителя должны были обязательно участвовать в общественной работе, многие из них были лекторами, агитаторами, в том числе в избирательных кампаниях. По вечерам ходили в деревни за три-четыре километра. В деревнях тогда не то чтобы радиоточек, но и газет было мало. Совместно с жителями села Семеновского учителя провели целый ряд воскресников по очистке улиц от навоза и мусора, базар был перенесен на другое, более удобное место, сажали деревья. Молодых учителей РОНО приглашал на выезд в качестве общественных инспекторов. Зимой ездили на лошадях, а летом ходили пешком. Так, «совместно с инспектором РОНО В.М. Сакаровым я побывал в Юрьевской и Заборской школе крестьянской молодежи, а весной ходил один в Радоницкую и Вихаревскую начальные школы. По указанию райкома партии в конце 1930-х годов в школе проводились митинги, на которых “клеймились враги народа”. Не зная истинного положения, мы и верили, и сомневались в душе, но, конечно, молчали. Митинги проводил директор школы В.Э. Крейдтнер (как потом он сам отмечал, “скрепя сердцем”). А отдельные беседы с учителями о текущей политике нередко проводил сотрудник военкомата».

Таким образом, 1930-е годы явились тяжелым временем для советских учителей. Они оказались под гнетом идеологического диктата со стороны партии и в бесправном политическом положении перед местными исполнительными комитетами и инспекторами. Учитель не имел прав, слова и своего мнения, любое отклонение от установленной партией нормы рассматривалось как «нездоровый уклон», и такой педагог мог быть не только уволен, но и репрессирован.

С наступлением войны в 1941 году политическая нагрузка учителей возросла. 28 июня 1941 года издается циркуляр Ярославской обрасти: «Впредь учителям отпуска не давать, директоров средних школ и неполных средних школ немедленно возвращать из отпуска. В начальных школах, если заведующий живет при школе – запретить ему выезд, если он выехал из селения, вернуть его на работу или поручить и.о. заведующего учителю. Составить план практического участия учащихся в колхозах и в местной промышленности. Учителям срочно развернуть агитационно-массовую работу» (ГАНИКО. Ф. 472. Оп. 5. Д. 4. Л. 20). Всем школам рекомендовалось организовать работу учащихся на производстве в каникулы под руководством учителей (там же). Перед учителями ставили множество задач, которые нужно было выполнять в кратчайшие сроки.

Несмотря на сложное положение в стране, задачи по распространению грамотности среди населения не снимались. 30 июля 1942 года вышло распоряжение СНК СССР «О вовлечении в школы всех детей школьного возраста», согласно новому декрету, Совнаркомы всех республик должны были совместно с учителями и директорами школ организовать всеобщее обязательное обучение детей. Кроме того, СНК обязывало проводить учебные занятия не только в две смены, но и, в исключительных случаях, в три смены.

В 1943 году постановлением СНК РСФСР была утверждена инструкция об организации учета детей и подростков в возрасте от 8 до 15 лет, которая предназначалась для реализации программы всеобщего обязательного обучения. Согласно этой инструкции, за каждым учителем закреплялся участок города или села, где они должны были ежегодно составлять список детей и предоставлять его директорам для осуществления контроля и своевременным определением детей в школу (Там же: 118–119).

14 ноября 1943 года Совнарком РСФСР утвердил положение о нагрудном значке «Отличник народного просвещения», который выдавался работникам просвещения «за отличное выполнение закона о всеобщем обязательном обучении, за образцовую постановку учебно-воспитательной работы, постановку работы в политпросвет-учреждениях, отличную организацию и проведение методической работы в школе, районе, городе, области, крае…».

Значительное воспитательное воздействие на школьников оказывал личный пример педагогов и воспитателей. Он играл, по мнению большевиков, важнейшую роль в воспитании гражданских и патриотических чувств детей и подростков. В связи с этим педагоги находились под пристальным вниманием администрации школ, первичных и районных парторганизаций. Поведение и поступки учителей часто обсуждались на собраниях школ. Особое внимание уделялось идеологическим настроениям педагогов. Так, на собрании парторганизации школы № 44 г. Ярославля, состоявшемся 4 февраля 1942 года, обсуждался вопрос о «высказывании антисоветских настроений» завучем Горшечниковым. На партсобрании в школе № 36 г. Ярославля, состоявшемся в 1942 году, обсуждался вопрос о поведении члена партии учительницы Барновой, которая неоднократно проявляла невыдержанность, высказывала недовольство по поводу снабжения, содействовала распространению слухов.

«Школа – фактор огромного политического значения, но в условиях войны мы должны создать все условия и возможности для нормальной работы школы, не требуя многого от государства. Учителя, комсомольцы, родители и сами учащиеся, вся общественность – вот сила, которая должна решить дело подготовки школ к зиме, вот кто обязан помочь детям района и детям эвакуированных из прифронтовой полосы» (ГАНИКО. Ф. 472, Оп. 5. Д. 4. Л. 42), – указывалось в постановлениях районных отделов народного образования. Конечно, помощь от общественности была, но основная нагрузка ложилась на плечи педагогического коллектива. Так как родители и учащиеся в каникулы и свободное время были заняты на производстве, кроме того многие выматывались так, что «спали в одежде, сил не было ни на что», учителя самостоятельно должны были организовать: воскресники, утепление школ, заготовку дров, ремонт и изготовление школьного инвентаря, строительство бомбоубежищ, светомаскировочных сооружений, проводить санитарную обработку помещений.

Учителям также надо было организовать обязательную политико-просветительную работу в сельской местности среди колхозников путем чтения докладов, а лучше бесед на различные политико-просветительные темы («О значении плана сева в условиях военного времени», «О социалистическом соревновании», «О роли женщины-колхозницы в укреплении хозяйственной мощи СССР»). В их обязанности входило устройство наглядной агитации: организация выставок, витрин, красных уголков, проведение регулярных чтений, организация агротехнических кружков, стахановских школ, массовых просмотров фильмов, ориентированных на агротехнические темы (ГАНИКО. Ф. 472, Оп. 5. Д. 4. Л. 44). Помимо этого, учителя должны были представить письменный отчет о проделанной работе в РОНО. В условиях военного времени за соблюдением графика работы устраивалось жесткое наблюдение со стороны администрации школы, за опоздание на 15 минут делался строгий выговор, более длительное отсутствие рассматривалось как «предательство и срыв в деле народного образования». Подобные случаи рассматривались в народных судах (ГАНИКО. Ф. 1204. Оп. 1. Д. 15. Л. 14–15).

Таким образом, в военное время руководство учителями со стороны партии было усилено. Педагогам постоянно приходилось работать сверх нормы, за счет сна и отдыха. Несмотря ни на что, усилиями костромских учителей в области была вовремя реализована программа партии по организации всеобщего обучения детей. Некоторым учителям для организации этого предприятия приходилось заниматься на дому с учениками в свободное время, иначе ответственность за срыв правительственного плана была очень строгой, вплоть до уголовной. Учительнице Махровской неполной средней школы Буйского района Костромской области В.Н. Вороновой было предложено заниматься с 15 октября 1944 года на дому с учениками, которые не могут посещать школу из-за отсутствия одежды и обуви. «Несмотря на неоднократные напоминания, Воронова до этого времени так и не приступила к занятиям, – указывалось в распоряжении руководства РОНО. – Приказываю Вороновой с сегодняшнего дня начать занятия, иначе ответственность за срыв программы Всеобуча будет возложен целиком только на нее» (ГАНИКО. Ф. 1204. Оп. 1. Д. 15. Л. 13).

В трудные послевоенные годы учащиеся вместе с учителями разъезжались по колхозам района, на уборку урожая. Работали до тех пор, пока не замерзала земля. И только на выходные приезжали домой. Жили в неблагоприятных условиях. Следует сказать, что такое несправедливое отношение сохранялось до 1970-х годов: «Нас ругали за неуспеваемость, но в кулуарах, в неофициальной обстановке, говорили, что учителя на селе самые большие труженики, не сравнить их с городскими. Система оценки того времени складывалась из результатов успеваемости учеников. А ведь состав учеников, особенно в деревне, был очень пестрый, к тому же стали различать и учеников с отсталым развитием, которые требовали к себе особого подхода. А какая бы работа с ними ни велась, судили о ней из общей успеваемости учеников, т.е. по процентам».

За деятельностью всех школ следили местные РОНО, они контролировали и успеваемость учеников, и работу учителей. Если школа отставала, то директора или заведующего школой не только вызывали на «ковер», но и рассматривали положение отстающей школы на районных конференциях. Так, учителей с самой низкой успеваемостью ставили под контроль и обязывали их заниматься с отстающими учениками дополнительно в присутствии завуча или директора школы. Если ситуация не улучшалась, то директора могли снять с должности руководителя школы.

XIX съезд КПСС в 1952 году в новом пятилетнем плане постановил завершить к 1957 году переход от семилетнего образования на всеобщее среднее образование (десятилетка). В 1958 году Верховный Совет СССР принял закон «Об укреплении связи школы с жизнью и о дальнейшем развитии системы народного образования в СССР», на основе которого вместо всеобщего обязательного 7-летнего образования было введено всеобщее обязательное 8-летнее образование; данный процесс завершился повсеместно в 1962 году.

Народное образование должно было строиться на принципах доступности и тесной связи с производством: «среднее образование должно обеспечивать прочное знание основ наук, усвоение принципов коммунистического мировоззрения, трудовую и политехническую подготовку в соответствии с возрастающим уровнем развития науки и техники, с учетом потребностей общества, способностей и желаний учащихся, а также нравственное, эстетическое и физическое воспитание здорового подрастающего поколения». Кроме того, особое внимание уделялось общественной работе и ее роли в деле воспитания нового человека. Школа была призвана прививать детям любовь к труду, к знаниям, формировать молодое поколение в духе коммунистической сознательности и нравственности. «Во всем этом высокая, почетная и ответственная роль принадлежит народному учителю, а также комсомольской и пионерской организациям». Таким образом, к 1960-м годам идеологическое влияние и нагрузка учителей не снижаются, а наоборот увеличиваются.

В Костроме с конца 1940-х до 1991 года существовал Дом политпросвещения при обкоме КПСС, в котором обучали и подготавливали агитаторов, в том числе обучение проходили и учителя. Как вспоминает директор восьмилетней Боровской школы Пыщугского района А.Н. Шистеров, «нас учили общению с аудиторией, поднимали злободневные международные вопросы, снабжали необходимыми материалами. В 1977 году я руководил семинаром “Актуальные проблемы теории и политики партии в свете решений XXV съезда КПСС”. Занятия проходили регулярно, организованно, использовалась наглядная агитация и технические средства. Глубокое изучение материалов позволяло учителям школы строить уроки на высоком идейно-политическом уровне. А в свою очередь это способствовало повышению успеваемости и укреплению дисциплины среди школьников». Дом работников просвещения также организовывал большую работу по распространению политических и научных знаний среди учителей. В дни революционных праздников и юбилейных дат проводились вечера для работников областного отдела народного образования, обкома союза, института усовершенствования учителей, посещение их было обязательным, особенно для учителей. На торжественных заседаниях ставились политические доклады. При Доме работников просвещения был организован агитпункт, который регулярно устраивал лекции и доклады на политические темы, вечера вопросов и ответов, выставки (ГАКО. Ф. Р-551. Оп. 1. Д. 23. Л. 114).

Одновременно с этим работал и Союз работников просвещения, основной целью которого было «поднятие качества учебно-воспитательной работы школ города, повышение идейно-политического уровня членов профсоюза и проведение в жизнь трудового законодательства» (Там же: 129–130). Ежегодно союзом устраивались методические конференции, где проводились большие выставки по каждой предметной секции. Например, преподаватель истории В.Н. Благов провел с учениками интересную работу по истории революционного движения Костромы. Они достали экземпляры газеты «Текстильщик» 1903–1905 годов, листовки тех лет, распространяемые революционными рабочими фабрик Кашина и Зотова. У каждой предметной секции был свой девиз, например девиз клуба «Кругозор» – «Знания нужны в жизни, как винтовка в бою!». Руководитель секции должен был составить отчет, некоторые привлекали и кинофильмы.

«Так, не выходя из одного кабинета, мы побывали на старинных улицах Костромы, операх “Евгений Онегин”, “Пиковая дама”, “Дубровский” и “Молодая гвардия”» (Там же: 133).

В 1970 году отмечалось 100-летие со дня рождения В.И. Ленина. Школы должны были выдвинуть и выполнить социальные обязательства. Был также объявлен конкурс на лучшую подготовку к юбилейному празднику и организована проверка работы школ. В результате проделанной работы руководство провело расширенный пленум Горкома профсоюза работников просвещения Костромы, а также учительские конференции. В центре внимания горкома союза находилось состояние политического образования членов профсоюза. Со стороны руководителей культмассовых комиссий был установлен контроль посещаемости политических кружков, семинаров и университета марксизма-ленинизма. Самым неприятным для многих учителей Костромской области были проверочные комиссии, «особенно по линии РОНО, они были скорее карательными, чем проверочными». Среди жалоб учителей на инспекторов отмечались высокомерие, недоброжелательность, стремление найти лишь недочеты и опустить положительные моменты. Попытки учителей выразить собственное мнение или возразить пресекались. «Учитель мог попасть в черный список, после таких комиссий учителя месяцами приходили в себя».

Но политическое влияние партии в 1980-е годы постепенно снижается. Так, в агитационной кампании 1986 года по организации выборов в местные Советы депутатов участвовало 1500 учителей области из 8000 чел. Однако по-прежнему много учителей вступали в комсомол, партию и профессиональные союзы. Контроль со стороны партии, администрации школ, РОНО, ОБЛОНО и контроль за деятельностью учителей со стороны партии сохранялся до распада СССР.

Подводя итоги раздела, хотелось бы сказать, что политическое и идеологическое воздействие на учительство в годы советской власти было сильным. В течение всего советского периода учителя были проводниками официальной идеологии, они должны были основывать свою методику на идеях марксизма и ленинизма. Особенно тяжелым был период, начиная с коллективизации и индустриализации страны, когда учителям приходилось совмещать по две-три должности, выполнять общественные поручения. Педагоги находились в постоянном стрессе во время «проверок и чисток», которые организовывались партийными органами. Еще одним из направлений политики советского правительства в отношении формирования новой учительской интеллигенции была классовая направленность, а личные дела учителей обязательно включали автобиографию. В ней они должны были описать в первую очередь свое социальное происхождение и условия жизни в детстве. Эта практика сохраняется до 1950-х годов. Период «оттепели» стал рубежом. В это время происходит смягчение политики партии в отношении социального происхождения учителей. Тем не менее, в 1950-е и последующие годы влияние идеологии, уровень общественных поручений не снижаются до конца советской эпохи.

Источник: Белова Н.А. Повседневная жизнь учителей / Отв. ред. М.Ю. Мартынова. М.: ИЭА РАН, 2015. С. 62–80.

Источник: Журнал «Гефтер»