Современная Россия переживает критический период развития, который определит ее будущее на десятилетия вперед. Далеко не первые в ее истории попытки модернизации государства и социума, самоорганизации гражданского общества с работоспособной многопартийной системой сталкиваются с огромными трудностями.

Умов Владимир Игоревич, старший научный сотрудник Института экономики РАН

Политическое пространство сильно наэлектризовано, в нем то и дело проскакивают «молнии» силовых действий. Становится все более очевидным, что взятые из опыта западноевропейского развития классические институты и средства, обеспечивающие функционирование либерально-рыночного общества, в России или не работают, или дают непредвиденные результаты.

Так, попытка осуществить разделение властей, столь эффективно регулирующее политический процесс в западных демократиях, ведет в России к непрерывным конфронтациям, лихорадящим общество и обессиливающим государство. Конституционализм всё более приобретает какое-то патологическое содержание, не столько содействуя легитимизации власти, утверждению законности, гарантий гражданских прав, сколько отражая борьбу различных политических сил и территорий за преимущества и привилегии. Реальный плюрализм, в т. ч. в форме многопартийности, не сложился, хотя, казалось бы, этому было отведено немало времени. (Не бестактным ли будет напомнить, что раздавленная войной Германия свои первые общенациональные выборы на многопартийной основе организовала уже через 4 года после капитуляции нацизма, а Испания после смерти диктатора прошла путь к реальной многопартийности и новой конституции всего за пару лет?) Распределение на «правых» и «левых», «консерваторов» и «либералов» имеет в России иной смысл, нежели в странах Запада, да и Востока тоже. Наши «демократы» – совсем другое явление, чем то, что подразумевается под этим понятием в нормальном политическом дискурсе. Отечественные партии по сей день преимущественно являются мнимыми политическими величинами; действуют же эти образования и в парламенте, и на местах тоже весьма странным, мягко говоря, образом. А парламентаризм, где один депутат не только умудряется состоять в нескольких «фракциях», но и реализовать невероятный для практики демократического представительства принцип – «один человек – много голосов»? От всей этой политической фантасмагории проистекает немалая – и совершенно реальная! – социальная напряженность.

Вместе с ожиданием трагического финала каждого из череды событий общественной жизни России в её воздухе разлито ощущение явной нехватки каких-то факторов или элементов, которые помогли бы упорядочить этот непредсказуемый политический хаос. Естественен вопрос: с чем связаны столь глубокие различия между политическим процессом в России и его аналогами в западных странах, – помимо очевидной её исторической, национальной и социокультурной специфики?

По-видимому, один из ключей к ответу можно отыскать у выдающегося английского философа истории А. Тойнби, который подчеркивал, что современная западная цивилизация – это прежде всего цивилизация среднего класса, и что западное общество стало современным (модерновым) лишь после того, как ему удалось создать многочисленный и компетентный средний класс (1). Фундаментальный характер данного положения подтверждается не только историей западноевропейских государств, США и Японии, но также развитием новых индустриальных стран (Бразилия, Мексика, Тайвань, Корея, Сингапур, Гонконг и др. ): все они модернизировались и интегрировались в мировую рыночную экономику лишь после того, как в них образовался социально и политически активный средний класс. И наоборот, там, где по разным причинам эта сила не могла оформиться, существуют нестабильность, рутинность экономических порядков, а процесс модернизации затруднен или сопровождается провалами и откатами.

Именно этого решающего условия «современности» общества, или его модернового характера, в России пока нет.

ФУНКЦИИ И СОСТАВ СОВРЕМЕННОГО СРЕДНЕГО КЛАССА

В нашем нынешнем политическом дискурсе понятия «средний класс» и особенно «центризм» используются часто, но их содержание – вообще и применительно к России – почти не анализируется. По данным опросов, в частности, Фонда «Общественное мнение», едва ли не каждый второй россиянин оценивает свое положение в обществе как «среднее», а самый примитивный контент-анализ отечественной прессы показывает: семь из каждых десяти политиков утверждают, что они представляют организации или движения центристского типа. С их легкой руки в общественном мнении сложилось ложное представление о том, что центристы – это якобы просто умеренные, все те, кто не экстремисты, т. е. крайние; последними же себя объявляют совсем уже мнимые единицы, да и то большей частью по недомыслию или для вящей рекламы. Так и образовалось расхождение, «ножницы» между действительно существующими в мире социальным феноменом (средним классом) и его политическим выражением (центризмом) и их коллективным восприятием россиянами. Потому – по необходимости – мне придется привести несколько наиболее общих соображений о функциях средней) класса и нормативный материал о его составе.

Еще в «Манифесте» К. Маркс и Ф. Энгельс определили «средний класс» того времени, зажатый между крупным капиталом и рабочим движением, как антиреволюционный класс par excellence (по преимуществу – франц.). Тем самым они едва ли не первыми намекнули на его роль некого амортизатора, «огнетушителя» революционных и иных силовых поползновений с той и другой стороны. Ж. Жорес тоже писал о «среднем классе» как инертной силе, существующей между активными и мощными революционными классами – буржуазией и пролетариатом. Не согласно ли законам Ньютона (особенно третьему) исполняет свою функцию социального и политического балансира средний класс общества модерна? Классики научного социализма считали его «болотом», иногда пассивным, иногда реакционным объектом воздействия и борьбы двух главных социальных противников эпохи. Не исключено, что некогда средний класс и был таким, но в современной реальности он выступает уже весьма твердым оппонентом и крупному капиталу, и рабочему движению.

Факторами структурного развития среднего класса (как «любимого детища» западной цивилизации, по Тойнби) являются благополучие, сложность и технократизм индустриальных обществ. Профессии его представителей требуют диплома, потому его эволюция была связана с массовизацией институтов образования и информации (кстати, одной из форм власти в обществе модерна). Средний класс – это сложное единство самостоятельных и наемных категорий экономически активного населения, причем наемные категории тоже разнятся между собой: одни из них обслуживают только государство, другие – только гражданское общество, третьи и четвертые, соответственно, – частный или общественный сектора производства.

Реально средний класс в своем типологически сходном с современным составе и как отдельная социальная общность сложился более века назад (в разных странах в разное время, конечно), после утверждения основного противоречия между капиталистической буржуазией и пролетариатом, в процессе становления светской школы и системы стипендий для продолжения учебы выходцам из низших слоев, так что он испытал и продолжает испытывать влияние с двух сторон – «верхов» и «низов» общества. С социологической точки зрения представители среднего класса – «пришельцы» с разных общественных горизонтов; таким образом, средний класс являет собой своего рода перекресток социальной мобильности. Несмотря на отсутствие общей для новичков культуры, средний класс, тем не менее, образует сообщество (последнее замечание очень важно для последующего анализа тематики России). Он производит культурную продукцию, которая сама по себе помогает ему обрести свою групповую идентичность.

Средний класс, будучи сложным конгломератом социально-профессиональных категорий, в своем общественном проекте исходит из нескольких основных принципов. Он не приемлет и никогда не согласится с приоритетом каких-либо целей, направленных на удовлетворение классовых – буржуазных или рабочих – интересов; в этом смысле он скорее ориентируется на интересы нации-государства. Средний класс поддерживает либерализм, он содействует модернизаторской линии, причем, будучи прогрессистом по натуре, отвергает эгалитаризм и разумно относится к трудовому вкладу, ценности и компетенции каждого индивида.

Средний класс не без оснований претендует на существенную часть политической власти, и считает это легитимным в силу своих специфических функций, связанных с производством и распространением знания, информации, идеологии. На Западе он, можно сказать, уже добился локальной власти, оккупировав муниципалитеты, – в них правят по преимуществу центристы.

Границы среднего класса – это динамические границы; он в своем временном развитии как бы «дышит»: то сжимается, выбрасывая из себя индивидов и группы, маргинализирующиеся относительно его ядра под воздействием социально-экономической эволюции, то вбирает в себя новые группы и людей, выходящих по социально-профессиональным или экономическим причинам из классов, между которыми он «расположен». В его «постиндустриальной» структуре мелкобуржуазная – традиционная – компонента малосущественна и не определяет его облик и роль в обществе.

Различные социологические школы и национальные статистики используют неодинаковые критерии вычленения среднего класса как общности в социальной структуре. Нередко применяются критерии дохода или самооценки статуса, но они скорее носят пропагандистский характер (хотя бы для нивелировки общественного «веса» вечных оппонентов – буржуа и рабочих – или для дистанцирования от них). По принципу дохода и размера собственности некоторые социологи и политики склонны зачислять в средний класс США около 3/4 населения. Большинство аналитиков согласно, что современный средний класс состоит из групп самостоятельного (мелкие предприниматели, преимущественно в сфере услуг, торговцы и ремесленники) и наемного труда. Есть, правда, методики, учитывающие в нем в основном наемные категории и делающие исключение лишь по отношению к лицам свободных профессий – они–то уж явное ядро среднего класса.

Марксисты и постмарксисты называют средний класс по-прежнему мелкой буржуазией, включая в него: а) группы, продающие блага и услуги (торговцы и большинство представителей свободных профессий); б) группы, обслуживающие государство (высшие и средние чиновники); в) группы, обеспечивающие управление капиталистическим сектором (производство, распределение и обмен, средний и высший менеджмент частного сектора). Н. Пулантзас предпочитал выделять в среднем классе традиционно самостоятельную мелкую буржуазию и новые наемные группы, служащие обеспечению в широком смысле понятия. Последние он называл «новой мелкой буржуазией», а уже в её рамках вычленял тех, кто профессионально связан по преимуществу с сектором, живущим на государственный кошт (образование, здравоохранение, культура), – «новую интеллектуальную мелкую буржуазию». Знаменитый социолог П. Бурдье также не отказывался от термина «мелкая буржуазия», разделив ее на «упадочную» (ремесленники, торговцы), «исполнительскую» (служащие и управленцы среднего ранга) и «новую» (преподаватели, профессионалы умственного труда вроде работников науки или писателей, а также представителей различных социальных и медицинских служб).

В общем европейская социально-профессиональная номенклатура среднего класса (учитывающая также критерии дохода/зарплаты, образования и т. д. ) включает в себя, помимо самостоятельных групп (мелких предпринимателей, коммерсантов, ремесленников), следующие категории; 1) высший управленческий состав, высшие интеллектуальные профессии (лица свободных профессий, высшие государственные чиновники, профессура, представители науки, информатики, искусства, административные, торговые и инженерно-технические работники предприятий); 2) средние кадры (преподаватели школ и схожие профессии, средний состав обеспечения здравоохранения и социальных служб, клир, административно-управленческие работники государственных служб и предприятий (отдельно), техники, мастера и торговые агенты).

Разумеется, структура, качественный и количественный состав каждой из категорий, отнесенных к среднему классу, изменяются не только в ходе исторического развития, но и при переходе от одной социально-культурной общности к другой.

В России наличествуют все вышеперечисленные группы из состава среднего класса (естественно, в той или иной степени развитости), но они почти всегда взаимоизолированы и не образуют общность, обладающую собственной идентичностью. Центры кристаллизации среднего класса рассеяны в общественном пространстве и весьма слабо просматриваются на фоне социально и политически активных номенклатурных, корпоративных или мафиозных структур. Отдельные категории, которые потенциально могли бы в своей совокупности выступить в качестве российского среднего класса, разъединены и не способны играть роль субъекта политического развития. «Нет человека, нет проблемы», – говаривал отечественный диктатор. Среднего класса как такового в России нет, но есть огромная проблема: некому исполнить важнейшую для обеспечения прогрессивного развития функцию социального стабилизатора, смягчающего силовые действия классов-оппонентов, препятствующего лобовым столкновениям их политических представителей.

Без среднего класса, синтезирующего разные интересы, трудно достичь минимально необходимого для успеха и сокращения сроков переходного процесса уровня социального консенсуса. Из-за его отсутствия российское общество в очередной раз раскалывается, в нем усиливается поляризация, проявляющаяся, помимо всего прочего, в оформлении двух радикальных позиций. Одна из них состоит в том, что для обеспечения необратимости модернизационных перемен нужно побыстрее и любой ценой создать «класс богатых» из бывшей номенклатуры, директорского корпуса и новых предпринимателей, который станет главным субъектом рынка, а значит и главным субъектом политического развития (2, 3). Другая крайность, выражаемая хорошо известными силами, состоит в том, чтобы снова сделать всё и всех зависимыми от всемогущего государства, которым будут распоряжаться очередные «слуги народа». Распоряжаться, разумеется, «в интересах масс», т. е. рабочего класса, колхозного крестьянства и трудовой интеллигенции, слившихся в своем противостоянии буржуазии. Между прочим, этим политическим силам в последний год удалось-таки повысить уровень «механической солидарности» (Э. Дюркгейм), свойственный сугубо традиционным обществам, в отличие от модели «органической солидарности» современных обществ.

Обе крайние позиции сходятся в том, что средний класс в России невозможен и не нужен (это правда: им он действительно не нужен), потому все разговоры о нем – пустая трата времени. Кроме того образование среднего класса – процесс долгий, а дело «спасения» России, как всегда, не ждет (точнее, многочисленные новоявленные спасители не хотят ждать). Тем временем стихийный ход событий подводит к утверждению в России рыночных отношений при отсутствии среднего класса. Так, может быть, действительно пойти по этому пути, если он возможен?

РЫНОК И ПОЛИТИКА В ОТСУТСТВИЕ СРЕДНЕГО КЛАССА

Да, рыночные отношения могут существовать без развитого и сильного среднего класса, тому есть многочисленные примеры и не только из практики латиноамериканских стран, на которую обычно ссылаются. Вопрос только в том, какой именно рынок и на каком уровне развития общества. Вот два примера, имеющие к современной России немалое отношение: Июльская монархия во Франции и Веймарская республика в Германии, т. е. до формирования сильного центризма и при слабом среднем классе.

После революции 1830 г., свергнувшей Карла X для короля-псевдолиберала Луи-Филиппа I давшего народу новую конституцию, экономическое и политическое развитие Франции стали определять «финансовая аристократия» и крупная торгово-промышленная буржуазия – банкиры и торговцы, сделавшие себе состояние в период наполеоновских войн и приумножившие его после реставрации. На другом полюсе находились крестьяне, владевшие мелкими участками земли (парцеллами), и городской пролетариат, живший в нищете. Особое, маргинальное положение занимали достаточно многочисленные люмпенизированные элементы, раз за разом составлявшие «резервную армию» любому авантюристу, лишь бы он платил. Средний класс не сложился, а по отдельности государственные чиновники, управляющие поместьями, мелкая буржуазия города и деревни были в экономическом и политическом отношении слабы. Что из этого получилось, подробно показано Марксом в работе «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта»: февральская революция 1848 г., расстрел рабочих на улицах Парижа, разочарование в демократических институтах и, наконец, «спасительный» режим президента и затем императора Наполеона III, пообещавшего порядок и социальную стабильность, который существовал около двадцати лет и был свергнут лишь в результате военного разгрома Франции Пруссией.

Второй пример – Веймарская республика в Германии, возникшая после свержения кайзеровского режима. Для нее были характерны господство монополистических объединений в крупной промышленности, наличие мощного военно-промышленного комплекса, не желавшего уступать свои позиции, бурный рост спекулятивного финансового капитала, выросшего на волне бешеной инфляции 1920–1923 гг., и, наконец, уязвимость многочисленных групп самостоятельной и наемной мелкой буржуазии, не сумевшей обрести общую идентичность. Мелкая буржуазия обоих сортов, наиболее пострадавшая от кризисов и неустойчивости экономического положения, стала социальной базой для штурмовых отрядов и прихода к власти НСДАП. Среди кадровых национал-социалистов было 7, 1% преподавателей, 33 – служащих, управленцев и госфункционеров и 10, 1 % ремесленников и торговцев (4).

С. Липсет квалифицировал фашизм как экстремальное политическое выражение низшего среднего класса (lower middle class) с его темами антикапитализма и антиколлективизма, своего рода «экстремизм центра», направленный против крупного капитала и мощного рабочего движения (5).

Нацистский режим в Германии, как и режим Наполеона III во Франции, пал только в результате полного военного разгрома: для свержения этих абсолютистско-тоталитарных порядков изнутри не нашлось достаточно массовых политических сил. К тому же в Германии значительная часть потенциального среднего класса, не сумевшего обрести свою идентичность и разработать собственный общественный проект, подпала под влияние фашизоидных тенденций. Таким образом, сам средний класс «веймарского образца» из возможного стабилизатора общества, расколовшись (или до конца не сложившись), превратился в его разрушителя.

Во Франции соответствующие социальные категории стали стягиваться в общность среднего класса после падения Наполеона III. В первой трети нашего века уже средний класс во многом определял политический аспект развития этой страны. В эволюции среднего класса и его политического выражения – Радикальной партии – антикоммунизм сыграл главную роль. Когда он на время смирил свой антикоммунизм, то обеспечил подъем Народного фронта, а провал этого социально-политического блока произошел в первую очередь из-за решительного отхода от него среднего класса (6). В Германии же политически активный средний класс ускоренно и во многом как бы сознательно» начал реконституироваться только после крушения третьего рейха. Эти примеры свидетельствуют о том, что даже относительно развитые рыночные отношения при отсутствии или слабости среднего класса создают социальную и политическую нестабильность, ведущую в кризисных ситуациях к установлению диктатуры.

ИСТОРИЧЕСКИЕ ПЕРИПЕТИИ СРЕДНЕГО КЛАССА В РОССИИ

А что же Россия, почему ее цивилизационное развитие не позволило вырасти сильному и многочисленному среднему классу, – быть может, он и впрямь не нужен России, несовместим с ее социально-культурной парадигмой? Своеобразие ее развития по сравнению с Западной Европой реально проявляется, в частности, в том, что на протяжении многих столетий основой политического порядка в России была самодержавная государственная власть, игравшая роли модернизатора и высшего арбитра во взаимоотношениях между сословиями, гаранта социальной стабильности. Можно с известной долей уверенности предположить, что такая модель регулирования общественных противоречий деформировала социальный облик и менталитет тех групп, которые в принципе способны были составить «резервную армию» (или основу) российского среднего класса.

Бели в Западной Европе главным противовесом власти феодалов были свободные города, то в России городские и деревенские низы («мизинные люди»), а также купцы и представители среднего служилого сословия искали защиту от произвола крупных землевладельцев, других «сильных людей» прежде всего под зонтиком самодержавного государства. В России не было выработано никаких других средств ограничения боярских и дворянских полномочий, никаких других механизмов интеграции и уравновешивания общества кроме сильной государственной власти, к которой были накрепко привязаны все сословия. Российское общество на протяжении всей своей истории было практически лишено и иных внутренних связей, кроме общинных и опосредованных государством. Отсутствие возможностей для развития «срединных» социальных категорий с их немалым объединительным потенциалом, среднего класса как всеобщего медиатора не позволили самоорганизоваться гражданскому обществу.

При таком логотипе «максимальной» государственности, когда общественными делами не могли заниматься частные лица, ниша для среднего класса была более чем узкой: государство удушало его самостоятельное развитие, не давая ему встать на ноги, делая его возможных представителей полностью зависимыми от воли «государевых слуг», чиновников, заставляя ходатайствовать перед начальниками о самом необходимом, в т. ч. и для частной сферы жизни индивида. Более того, формировавшиеся слабые «зародыши» среднего класса в среде купечества, крестьянства и служилого сословия, которые хоть какого тяготели к установлению связи с себе подобными, всякий раз беспощадно уничтожались в ходе очередной «социальной революции» – будь то утверждение опричнины при Иване Грозном, петровская «революция сверху» или большевистский переворот. В результате петровской насильственной реформации «купечество, духовенство, крестьянство и посад были разгромлены, подавлены, обращены в рабство» (7, с. 477). Служилый класс был втиснут в Табель о рангах. Не менее важным было и то, что Петр и его наследники «прошли батыевым нашествием» по русской культуре (включая и православную церковь), нарушив ее естественное эволюционное развитие. И в XVIII в. возможности формирования среднего класса в России оказались перекрыты. Вместо автономного среднего класса, который складывался из представителей буржуазии и среднего дворянства (не без помощи политической власти) в то время в Англии и Голландии с их «минимальной» государственностью, в России после Петра I возникли его суррогаты – купечество, выпрашивавшие у государства различные монополии и льготы, и интеллигенция, зависимая от государства и – как водится обычно в такой ситуации – недовольная им (8).

Подобная социальная структура и система зависимых или опосредованных государством связей были заморожены в России вплоть до конца XIX в., когда началось бурное индустриальное развитие. В обществе начали появляться свободные личности – инженеры, ученые, преподаватели и профессора, предприниматели, купцы-меценаты, независимые интеллектуалы. Но гораздо больше было пролетариев физического и умственного труда, лишенных средств к существованию, многочисленных пауперов города и деревни. Быстрая имущественная дифференциация и, во многом по этому признаку, политическая поляризация общества не давали возможности утвердиться среднему классу, который в силу специфики своей структуры и менталитета «растет» медленно и в относительно спокойных условиях. К тому же государство, жестко контролировавшее развитие огромной страны, действовало главным образом в интересах помещиков, не заинтересованных в появлении новой силы, претендующей на часть власти. Роковым было и то обстоятельство, что грамотных и предприимчивых деловых людей в России было немного, гораздо меньше, чем «идущих в народ» интеллигентов «пролетарского склада». Ситуацию со средним классом хорошо отразил Р. Пайпс: «Сложилось положение, памятное еще по XVII в.: государственная инициатива вкупе с иностранными деньгами и управляющими. Русский средний класс был не готов и не склонен к участию во второй фазе промышленного подъема в России, заключавшейся в развитии сталелитейной, угольной, нефтедобывающей и электротехнической индустрии. Не имея опыта в более простых формах капиталистических финансов и производства, русский средний класс был не в состоянии участвовать в экономической деятельности, связанной с куда более сложными их формами… В связи с этим робость и косность состоятельного класса в экономической сфере вполне проявлялась и в его политическом поведении. Сам он был настроен безусловно монархически и националистически, однако, предпочитал оставаться в тени. Он остался в стороне от судьбоносного конфликта между интеллигенцией и правительством, завязавшегося в середине XIX в. « (8).

Тем не менее, в конце XIX – начале XX вв. структурное ядро российского среднего класса уже сложилось и он обещал со временем стать достаточно зрелым и многочисленным, если бы не очередной погром, произошедший 1917 г. Впрочем, немаловажной причиной политических метаний, взаимоисключающих решений, радикализма и экстремизма революций 1917 г. и стало отсутствие влиятельного среднего класса. В течение двух десятков лет – от революции до затянувшейся на 30-е годы контрреволюционной сталинской «реставрации» – национальное экономическое, политическое и культурное развитие России испытывало стресс «великого перелома». Пострадали все классы и слои, но пути для дальнейшего развития были отрублены только у буржуазии и просвещенных слоев, обещавших стать основным элементом среднего класса. Взамен возникла новая социальная структура якобы модернизированного, но по-прежнему не «современного» (в смысле Тойнби) общества, в котором место среднего класса заняли группы (не высшие) партийно–хозяйственной номенклатуры, советского государственного чиновничества и огосударствленной интеллигенции. Понятие «свободные профессии» было вообще исключено из социально-политического обращения. И эта социальная структура снова как бы застыла на десятилетия, фактически не дифференцируясь по мере возникновения – во внутреннем и внешнем мире России – новых экономических, технологических, да и просто человеческих потребностей.

Отсутствием стабилизирующего влияния среднего класса на экономические и политические процессы объясняются характерные для истории России повороты от реформ к контрреформам, шараханья из одной крайности в другую, проявления консерватизма не в его разумных, а в агрессивно-архаичных формах, предпочтение революционного способа решения проблем эволюционному и многое другое.

Часть заново сложившейся буржуазии и «неопролетарские» слои уже на современном «материале» стремятся продемонстрировать свои революционные потенции. Между ними нет амортизатора, который мог бы смягчить не столь уж неизбежное их столкновение. Воспроизведение «революционной ситуации» в стране, нашпигованной плохо охраняемыми ядерными зарядами и электростанциями, становится смертельно опасным для национального развития России и всего мира, так как способно привести к очередным экологическим и социальным Чернобылям. Уйти с этого пути необходимо, но слишком велика инерция и слишком мала рациональность россиян: вновь Россия начинает прокладывать собственный «уникальный» путь в рынок при единоначалии государства и без среднего класса, без общественного согласия, ибо нужно, чтобы этим согласием наконец кто-нибудь – общественный класс, элита, партия или партийная коалиция, – но занялся.

ПЕРСПЕКТИВЫ СРЕДНЕГО КЛАССА В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ

В условиях России, где общество структурировано слабо, хотя и сильно политически поляризовано, простое наложение схемы сильно дифференцированного по интересам новоевропейского общества ведет к приписыванию различным группам населения несвойственных им мотивов экономического и политического поведения. Это замечание прежде всего касается многочисленных попыток «уже сегодня» выделить в структуре нашего общества средний класс, например, его отождествления с какой-либо существующей в России социальной группой. Суждения о том, что ядро среднего класса уже составили директора государственных и акционированных предприятий не выдерживают критики. Ведь по своим корням и общественному статусу подавляющее большинство высшей администраций и директоров является неотъемлемой частью правящего «номенклатурного» класса, сформировавшегося в советском обществе (9). Директора превращаются отнюдь не в менеджеров, а в скрытых или явных крупных собственников; процесс приватизации лишь окончательно закрепляет и юридически оформляет монопольное право на собственность (значит, и политическое влияние) многих из них. Вся группа высших и средних государственных чиновников и функционеров советов («управленцев») тоже отнюдь не автоматически превратится в категорию среднего класса: многие из них сейчас делают солидные финансовые состояния, которые вкладываются в недвижимость, банковское дело (безразлично – в стране или за рубежом), валютную и ваучерную спекуляцию и т. д. С точностью до наоборот развивается ситуация в многомиллионном стане инженеров, техников, служащих, медицинских, школьных и социальных работников: эти разряды уже затронуты пауперизацией, безработицей; им угрожает еще большее падение уровня и качества жизни. Из «служащих» мало кто поднимается на более высокие социальные горизонты, вектор их мобильности чаще направлен сверху вниз. В России оформление «высшего» и «низшего» классов происходит гораздо быстрее, чем образование среднего элемента общественной структуры, и это представляет опасность для стабильности социума.

Какие же группы дифференцирующегося российского общества реально могут стать «центрами кристаллизации» среднего класса, какие условия и предпосылки для этого существуют? По данным опроса, показывающего социальное и имущественное расслоение, который был проведен Фондом «Общественное мнение» (ФОМ) в июне 1993г., среди городского населения 3 % респондентов оценили свое положение в обществе как высокое, 41 – как среднее, 36 – как низкое, 9 – как очень низкое и 12% затруднились с ответом. Конечно, эти цифры отражают взгляд человека на себя, а не его действительное положение, однако другие социологические исследования дают сходные показатели. Зондажи ФОМ выявили, что доля условного «среднего среднего класса» (среднего по размерам собственности в виде недвижимости и/или транспортных средств и по размерам доходов – от 4 до 8–10 минимальных окладов на каждого члена семьи) среди городского населения России составляла осенью 1992 г. около 35% (10). В этот слой, впрочем, вошли руководители и владельцы предприятий со средними доходами, кадры среднего звена, специалисты высшей и средней квалификации. Разумеется все эти данные мало что говорят о том, из каких групп может возникнуть общность дееспособного среднего класса, хотя в самом первом приближении дают представление о численности его «резервной армии».

Среди оснований для причисления к среднему классу значится и уровень образования, дающего, кроме профессиональной квалификации, определенную ориентацию менталитета. Дж. Оруэлл писал об английском среднем классе: «Особенность этого класса в том, что самой большой статьей его расходов является образование Священник будет годами недоедать, чтобы послать сына в частную школу, хотя и знает, что прямых дивидендов с подобного капиталовложения не получит» (11) В нашей стране много людей с дипломами, однако качество школьного и высшего образования нижайшее; более того, подавляющее большинство людей с получением диплома прекращает свое интеллектуальное и квалификационное развитие.

Всё же есть группы, которые можно назвать потенциальным ресурсом среднего класса. Это прежде всего специалисты высшей и средней квалификации промышленности и науки, интеллектуалы, руководители высшего и среднего звена управления, преподаватели вузов и школ, медицинские работники, часть бюрократов-служащих – достаточно многочисленные в современном российском обществе и, что особенно важно, в идеале способные соединить ценности национальной культуры с общемировыми нормами цивилизованного экономического и политического поведения. Указанные группы – основной источник формирования нового наемного среднего класса в России, но не сам средний класс. Чтобы возник настоящий средний класс, нужно еще развитие экономически самостоятельных категорий (коммерсантов, ремесленников нового типа, мелких и средних предпринимателей в сфере промышленности и услуг). Нужна определенная независимость людей, работающих в предпринимательской, научной, технической, информационной областях, от государственных структур. Для этого, в частности, необходимо, чтобы хотя бы часть советской интеллигенции, состоящей на государственной службе и, как правило, порицающей государство, дающее ей средства к существованию, превратилась в слой независимых интеллектуалов, связанных преимущественно с частным сектором и относящихся к государству не как к всемогущему хозяину, а как к партнеру, с которым можно сотрудничать, и арбитру в отношениях с другими классами. То же самое относится и к предпринимателям, которые пока всецело зависят от произвола и рэкета государственных чиновников, часто не имея правовых и экономических оснований и гарантий своей самостоятельности.

Количественно оценить размеры групп, вокруг которых кристаллизуется средний класс в России, пока что сложно; если только учесть работников негосударственной научной и информационной сферы, части негосударственных предпринимательских структур, то, по данным опросов ФОМ, их доля в общей численности экономически активного населения составит всего несколько процентов (от 2 до 4%). И всё же процесс формирования самостоятельного и наемного среднего класса в России начинается, несмотря на все трудности и препятствия.

Выскажу несколько предположений. В той массе индивидов, что находится сегодня между нарождающейся буржуазией и рабочим классом с крестьянством, явно присутствует некоторое предощущение необходимости в объединении, ассоциации с себе подобными, каковое некогда было в целом присуще и интеллигенции. Более того, некоторым группам российского общества свойственна уже тенденция к самоорганизации именно как общности, стремление жить «коллективно», создав собственное видение мира, что характеризует и современный западный средний класс. Это прежде всего вновь появившиеся лица свободных профессий, предприниматели в мелкопромышленном секторе, работники информационной сферы, складывающейся системы частного образования, специалисты и консультанты частных предприятий в сфере финансов, некоторые другие.

Социальный контекст, в котором происходит синтез среднего класса, до начала следующего века будет, видимо, характеризоваться преобладанием экономической роли государства (а), массовым наемным трудом (б), быстрым развитием находящегося пока еще в России в «свернутом» состоянии, но обязательного для модернизирующихся обществ третичного сектора (услуг), которому потребуются именно профессионалы с дипломами (в). Как представляется, разработка культурно-политической модели российского среднего класса будет исходить из него самого, из его ядра. Эта модель станет принципом определения идентичности индивидов, занимающих сходные социально-экономические позиции, но их габитус (в смысле П. Бурдье – самоидентификация личности) будет гетерогенен.

УСЛОВИЯ И ПРЕПЯТСТВИЯ ДЛЯ ФОРМИРОВАНИЯ СРЕДНЕГО КЛАССА

Очевидно, что ни огосударствленная интеллигенция, ни специалисты и чиновники на государственной службе, ни управленцы и руководители среднего звена не могут быстро обрести самостоятельность в рамках по-прежнему патерналистской модели нашего общества. «Начальство» всех сортов совершенно не заинтересовано в их независимости. Помимо преодоления внешних препятствий, для обретения самостоятельности прежде всего необходимы и внутриличностные изменения: психологии, стереотипов поведения, отношения к труду и многого другого. Очень важно образование у индивидов особых диспозиций к ассоциации с себе подобными. Это трудно сделать в небольших провинциальных городках, где для представителей интеллектуального и высококвалифицированного труда возможностей для мобильности и объединения гораздо меньше, чем в столице и крупных городах. Поэтому ожидать равномерного по всей России процесса формирования среднего класса в принципе не приходится; если же «очагами» среднего класса явятся только Москва и Санкт-Петербург, то его можно будет смести так же легко, как и в 1917 г. Очень важно для его развития широкое распространение сети филиалов различных государственных и негосударственных предприятий соответствующего профиля на периферии.

Особое значение для становления среднего класса в нашем обществе имеет внимание и государства, и частного капитала к интенсивному развитию научно-информационной сферы. В условиях начавшегося перехода передовых стран к постиндустриальному информационному обществу научно-информационная сфера (а ее уровень сравнительно с мировым в некоторых отношениях вполне неплох) – единственный современный путь в будущее, который есть у России. При деградации же этой сферы Россия обречена на положение страны третьего мира, проводящей либо компрадорскую, либо изоляционистскую политику, что равно обрекает на консервацию отсталости. И здесь не нужно стесняться ни внешней помощи науке и информатике, ни протекционизма со стороны государства, которое, кроме всего прочего, просто обязано поощрять отечественные фирмы, работающие в передовых отраслях техники и знания, к участию в ожесточенной конкуренции на мировом рынке. Наиболее благоприятные условия для возникновения мелких и средних фирм, конкурентоспособных на внутреннем (куда уже проникают западные компании) и мировом рынке, существуют в научно-информационной и инновационно-внедренческой сфере, и именно это образует неплохие возможности для синтеза среднего класса в России сразу на современном, по мировым меркам, структурном уровне.

В указанном плане также очень важно, чтобы государственное финансирование научных, технических, учебных заведений не сокращалось, как это происходит сейчас, а наоборот, увеличивалось. В развитых странах именно специалисты, подготовленные или работавшие в государственных научных, учебных и т. д. заведениях, являются основным источником пополнения негосударственных предпринимательских и научно-информационных структур. Тем более это справедливо для России, где работники государственных организаций еще долго будут оставаться резервом кадров для возникающих мелких и средних фирм. Происходящая в последние годы «утечка мозгов», о которой так много и эмоционально говорят, включает в себя два разных процесса. Первый – «утечка мозгов» из государственного сектора в негосударственный, второй – выезд специалистов вообще из страны, без гарантий их возвращения Первый процесс – нормальное явление, второй – опасен для интересов России. Однако представители государственных структур, особенно из ВПК, сознательно смешивают эти два явления, спекулируя на интеллектуальном «разграблении» России. 

На пути только начавшегося процесса разгосударствления средних слоев и превращения их в сообщество, обладающее специфической идентичностью, существует много препятствий. Главные из них – традиции иждивенчества и крепостной зависимости от патерналистского государства, глубоко проникшие во все слои общества; государственный и мафиозный рэкет, пронизывающий все сферы жизни; сверхмонополизм и неспособность к технологической перестройке значительной части промышленных предприятий, особенно связанных с «оборонкой». Основными условиями преодоления всех этих препятствий, а значит и формирования полноценного среднего класса в России, являются модернизация и структурное преобразование экономики, застрявшей в большинстве своих отраслей на уровне 40-х – 50-х годов. Модернизация с колоссальным трудом кое-где пробивает себе дорогу, используя немногие бреши в мощной системе монопольных, лоббистских, корпоративных и мафиозных структур, и это сразу же ведет к изменению психологии, переориентации С подчинения государству на свободную инициативу. Реструктуризация же экономики, несмотря на все благие намерения, еще не начиналась.

Решающим здесь, как представляется, является фактор времени: успеют ли процессы модернизации и структурной перестройки набрать скорость и пройти «точку возврата», после которой социально-экономическая и политическая реставрация станет невозможной – от этого зависят перспективы среднего класса. Если же не успеют – Россия вернется в «олигархический коллективизм» (Дж. Бёрнхем) на новом, крайне опасном для всех в мире витке через форсированное создание нерыночной военно-индустриальной системы. Для созревания среднего класса требуется длительное время главным образом потому, что он должен сформировать свою особую систему ценностей, трудовую и профессиональную этику, воспринять нормы цивилизованного экономического и политического поведения. Такую систему ценностей, норм поведения и действия нельзя ни имитировать, ни импортировать, она может возникнуть лишь на базе российских культурных традиций, соединенных с общецивилизационным опытом. В свою очередь, это возможно лишь при отсутствии резких социальных потрясений и культурных ломок, которыми так богата российская история. Хватит ли терпения, разума и выдержки у граждан России или они снова пойдут толпой, не вынеся лишений и ошибок реформаторов, за очередным вождем, обещающим светлое будущее с кровавыми зорями?

ВАРИАНТ «БЕГСТВА ОТ СВОБОДЫ»

В обществе переходного типа, которым является современная Россия, вполне реальны и другие варианты развития, во многом исключающие становление демократически ориентированного среднего класса. Те же общественные группы, которые потенциально могли бы участвовать в его образовании, способны поддаться и фа шизоидным тенденциям под влиянием эффекта, названного Э. Фроммом «бегством от свободы» в условиях разрушения привычного «феодального порядка». Напомню, что некоторые исследователи, в частности В. Пастухов, квалифицируют советскую версию тоталитаризма как позднефеодальную стадию развития общества (9). В ситуации экономической, религиозной, политической эмансипации, которая сопровождает развитие капиталистических начал в обществе, «авторитарная личность» (выражение Т. Адорно) испытывает чувство небезопасности, особой неприкаянности, тоски по сильному лидеру и стремится укрыться под зонтиком новой зависимости.

Фашизм мобилизует свои базу поддержки из наиболее атомизированных социальных категорий массового общества, каковым продолжает быть российское. Согласно У. Корнхаузеру, самые атомизированные и, следовательно, склонные к фашизоидным и авторитарным диспозициям категории общества такого типа – это лишенные корней интеллектуалы, представители самостоятельных средних слоев, промышленники, изолированные фермеры. Данный автор подробно исследовал также специфическую роль людей, маргинализированных экономической эволюцией (мелких служащих и пр. ) в развитии нацизма, маккартизма и пужадизма (12). В своем анализе Корнхаузер отталкивался от известного тезиса Т. Парсонса: фашизм – это глобальное отрицание модернизации и рационализации, символом которых выступает сам капитализм, со стороны средних слоев (lower middle class), когда последние фрустрированы социальным и экономическим порядком, не позволяющим им реализовать свои амбиции (13).

Разве сейчас Россия не переживает очередной модернизационный процесс (о предыдущих в ее исторической памяти остались тяжелые воспоминания), разве многомиллионая армия государственных чиновников, служащих, советской интеллигенции не фрустрирована навязываемыми ей новыми порядком и ценностями? Разве не задеты (и чувствительно!) экономические и социальные интересы этих слоев, первыми подпадающих под безработицу, даже угроза которой болезненно обостряет их самолюбие? Государственно-монополистический капитализм, в столь откровенной форме образующийся в России, сам создает контекст для мобилизации штурмовых отрядов, когда бесцеремонно посягает на интересы и надежды едва возникших экономически активных групп – торговцев, полупромышленников-полуремесленников, фермеров, всей «новой мелкой буржуазии» из сферы управления, образования, охраны здоровья, культуры, – хотя бы бездарной попыткой конфискационной денежной реформы лета 1993 г. До тех пор, пока все эти группы будут находиться под стрессом угрозы социального провала, не исключены возможности ни их слепого озлобления против якобы демократических властей, ни массовой поддержки формированию авторитарных основ будущего российского политического режима.

ПОЛИТИЧЕСКОЕ ВЫРАЖЕНИЕ СРЕДНЕГО КЛАССА: ЦЕНТРИЗМ

Во все учебники политологии вошло эмпирически доказанное политической практикой стран мира положение о том, что подлинный центризм без своей социальной опоры – среднего класса – невозможен. Абсолютное большинство политиков посткоммунистической России уверяют общественность в том, что их партии, движения, блоки – центристские. Из примеров конца июля 1993 г. «Промпартия», организуемая А. Вольским и А. Владиславлевым из директоров (!) крупных предприятий, намерена собрать вокруг себя «идеальный» центристский блок, вбирающий «спектр от Бурбулиса до Зюганова. Исключая, конечно, сами эти крайние точки» (14, 27. VII. 1993). С. Бабурин создает вокруг Российского общенационального союза (бывшего составной частью Фронта национального спасения) «Центристское патриотическое движение» (15). И так далее. Признанным «центристским» блоком, причем признанным буквально всеми – от социологов и политкомментаторов «Останкино» до «человека с улицы», сиречь обывателя, считался Гражданский союз (ГС). О своем «центризме» заявил и он сам, и «центристскими» называют себя изначально входившие в его состав НПСР А. Руцкого, Союз «Обновление» А. Владиславлева, ДПР Н. Травкина. Депутат демократической ориентации и посол в США В. Лукин рассматривает перспективу образования центристского альянса партий и движений – да еще в статье с очень показательным названием: «В центре – вся Россия» (14, 6. VII. 1993). Исследователи-марксисты видят для России выход из политического тупика и конфронтации властей в формировании сильного блока центристских партий и движений, не указывая, впрочем, кто же будет социальными носителями «российского центризма» (16). Все эти и другие политики и исследователи, видимо, всерьез полагают, что в социальном плане центризм всеяден, т. е. может быть политическим выражением всех тех общественных групп и отдельных индивидов, которые не призывают к немедленной пролетарской революции или к срочному погрому «иудомасонов».

Потребность в формировании настоящего политического центризма в России действительно очень велика. Вместе с тем, нельзя забывать о том, что политический плюрализм (левые, правые, радикалы, консерваторы, центристы и т. д. ) – это зеркальное отражение множественности существующих в социальном мире интересов. Все партии и движения, включая, разумеется, центристские, выражают социально-экономические, ценностные и прочие позиции соответствующих групп, стремятся к усилению их общественного влияния, причем нередко за счет других, поддерживая те политические решения и ориентиры прогресса, которые в первую очередь отвечают требованиям их социальных контрагентов. Кстати, не исключено, что иногда такие требования могут совпадать с общенациональными интересами и пониманием всеобщего блага в данном обществе, К этому, в принципе, стремится центризм, исполняя свою (функцию политического балансира.

Каким же образом интересы российского среднего класса (прежде всего, разумеется, интересы его интенсивного развития, которые объективно совпадают с интересами всего того огромного общественного большинства, стремящегося жить в условиях согласия) «выражает» Гражданский союз? Вот достаточно пространная выдержка из его «Программы антикризисного урегулирования». (Сразу замечу, что в данном случае меня интересует только логическая связка «центризм/средний класс», а проект ГС в качестве демонстрационного был выбран потому, что аналогичные или схожие тезисы разнесены по десяткам программ партий и коалиций, претендующих на занятие удобного места в «центре» российской политики.)

«1. Установление на последние месяцы 1992 г. обязательного заказа в государственном секторе экономики. Для топливно-энергетических и сырьевых отраслей, металлургии, лесной и химической промышленности уровень обязательных поставок продукции должен обеспечивать необходимые ресурсы для внутреннего потребления и экспорта (…);

2. Прямое установление цен на продукцию топливно-энергетических отраслей, сырьевых, лесной и химической промышленности, замораживание цен в машиностроении до заключения ассоциациями производителей соглашений по ценам;
3. Установление государственных закупочных цен, а также цен на потребляемые в сельскохозяйственном производстве ресурсы (машины, удобрения, нефтепродукты) на уровне, обеспечивающем рентабельную работу товаропроизводителей, и создание системы конкретной торговли промышленными товарами в обмен на сельскохозяйственную продукцию;
4. Восстановление регулируемых цен на основные продукты питания для населения, предусмотрев соответствующие дотации для производителей. Нельзя исключить, что в отдельных регионах в целях защиты наименее обеспеченных слоев населения целесообразно ввести для этих социальных групп карточную систему на хлеб и другие продукты первой необходимости и соответственно – низкие фиксированные розничные цены в сочетании со свободными ценами на открытом рынке. При этом надо пойти на значительные бюджетные дотации (… );
5. Налаживание снабженческо-сбытовых связей между предприятиями. Хозяйственные связи предприятий в рыночном режиме наиболее эффективны в основном через систему синдикатов – коммерческих снабженческо-сбытовых организаций, создаваемых на базе нынешних административных структур, отраслевых и межотраслевых коммерческих банков и государственных торгово-посреднических организаций (… )» (17).

Итак, что мы имеем? Установление госзаказа, восстановление регулируемых цен, налаживание снабженческо-сбытовых связей через систему синдикатов, создаваемых на базе альянса нынешних административных структур и государственных торговых организацией так далее в том же духе. Россия все это уже «проходила» не один раз, а больше, и результаты всем известны. Если это программа экономических реформ конца XX века, тогда история действительно окончилась, хотя и не по Ф. Фукуяме; во всяком случае, весь век прошел для стратегов из ГС, судя по его программе, впустую.

В мои задачи не входит анализ тезисов ГС в их экономическом аспекте. С социальной же точки зрения эта программа, консервируя госпроизводство со всеми занятыми в нем, создавая привилегии для госпредприятий промышленности, торговли и ассоциаций товаропроизводителей (главой их федерации был избран Ю. Скоков), включая в обмен административные структуры и прочее, купирует возможность формирования подходящих условий для развития как самостоятельных, так и наемных категорий среднего класса – опоры настоящего политического центризма. Это – антирыночный и антилиберальный проект par excellence; каждой своей буквой он противостоит образованию частной сферы, в т. ч. через приватизацию и свободный обмен. Растрата госказны на дотации и льготные кредиты обрезает возможности развития сферы образования, науки, культуры.

Проект ГС прямо направлен против процесса модернизации. Модерновые общества – это общества мобильные сравнительно с обществами традиционными; в них мобильна сама социально-экономическая структура, постоянно меняется доля различных экономических секторов в этой развивающейся системе. Для них характерна межпоколенческая социальная мобильность и, обратите внимание, мобильность позиций одного и того же индивида в течение его жизни. ГС хотел бы законсервировать социально–экономическую сферу российского общества, правда, не навсегда, но надолго. И тут возникает древний как цивилизованный мир вопрос: Quid prodest? (Кому это выгодно? – лат.)

Когда Гражданский союз в своей программе настаивает на госсобственности – он проводит увриеристско-буржуазную (само по себе весьма странное сочетание) линию и тем самым разрушает зачатки среднего класса, сокращает материальные, культурные и социопрофессиональные факторы его становления, т. е. по сути занимается самодеструкцией в качестве потенциального политического центра. Такая позиция либо иррациональна, либо за ней скрывается отнюдь не центристское стремление к защите интересов среднего класса, а ориентация на кого-то другого. На кого? На рабочий класс? Скорее всего, нет, поскольку в условиях кризиса он немало заинтересован в наличии общественных амортизаторов, которые не позволили бы особенно посягать на условия его существования. Эта позиция, думается, удобнее всего для присвоения крупной госсобственности директорами предприятий и представителями административных структур, т. е. для новообразующегося класса крупной буржуазии. Это их штурмовая программа действий по замедлению темпов разгосударствления, чтобы успеть «взять побольше», не допустив к дележу пирога нового социального конкурента – средний класс.

Что же касается собственно политической программы, то у ГС ее не было (не считая сумбурного изложения неких, «республиканских идеалов» с акцентом на националистическую компоненту, которые могли быть сочтены «прогрессивными» лишь столетие назад). Это не случайно. Дело в том, что ГС не выбрал своего массового социального ориентира (если, конечно, не считать таковым интересы части директорского корпуса, управленцев из советов и небольшую группу интеллигенции), что не помешало ГС серьезно претендовать на государственную власть. Представляется, что это и было главным «ориентиром» в деятельности лидеров Гражданского союза: участвовать в формировании правительства и, поделив министерские портфели, улучшить условия раздела собственности для указанных малых групп. Данной задаче была подчинена деятельность представителей ГС в Верховном Совете и на съездах народных депутатов (справедливости ради следует сказать, что не все представители ГС действовали только таким образом). Конечно, любому политическому объединению имманентна борьба за власть, однако общество вправе ожидать, что заявляющий о своем политическом центризме блок будет выражать требования определенных – референтных – слоев и групп населения.

В современном рыночном обществе естественной социальной базой центристских политических сил является большая часть среднего класса, заинтересованная в динамичном развитии. В России из-за несформированности среднего класса такой социальной базы для центристских движений пока что нет. Поэтому то, что сейчас у нас пытаются квалифицировать как центризм – прежде всего патологическое (с точки зрения нормальной стратегии модернизационного процесса) стремление «притормозить» изменения в обществе, избегать крайностей и быть где–то посередине. При этом, однако, неизбежно теряется перспектива, престиж будущего российского центризма. Такая псевдоцентристская позиция становится трамплином для тех или иных политических фигур, стремящихся к власти и не имеющих с подлинным центризмом ничего общего.

Примерами деятелей действительно центристского типа, по моему мнению, в дореволюционной России могут служить Витте и Столыпин. Оба этих политика, несмотря на различия, опирались на те слои, из которых мог сформироваться российский средний класс, и способствовали данному процессу. Они были прогрессистами-реформаторами, хотя и сторонниками постепенных преобразований. Еще один актуальный для нас вопрос состоит в том, может ли консервативный политик быть идеологом и проводником модернизации, объединив вокруг себя своих естественных сторонников из правой части политической «шкалы» и центристов? В этом смысле очень полезна для изучения политика Франции 50 – 60-х годов. Консерватор по убеждениям и в то же время великий модернизатор страны Ш. де Голль сумел привлечь к своей поддержке почти все классы и слои общества. В августе 1958 г. при тяжелейших общественных потрясениях его правительству доверяли разработать новую конституцию 73%, заняться устроением мира в Алжире – 68, а 46% желали, чтобы он оставался у власти возможно дольше (18). За этими цифрами стоит практически весь французский наемный средний класс, к которому, кстати, относится и офицерство. Против политики де Голля были жестко коммунизированные группы малоквалифицированного рабочего класса и правые национал-патриоты.

В современной России перспективы для среднего класса пока что значительно слабее, чем в дореволюционной России и тем более в послевоенной Франции. Однако, если политики, действительно заинтересованные в социальной стабильности и согласии, не будут способствовать более быстрому осознанию своих интересов различными группами достаточно многочисленных в России средних слоев, шансы политического центризма окажутся в нашей стране ничтожными и через сотню лет, а в камуфляже «центризма» будут существовать и приходить к власти совсем иные силы.

По-видимому, действительно центристским в наших современных условиях может быть то движение, которое, выражая интересы достаточно разношерстных средних слоев, было бы вместе с тем ориентировано на перспективные интересы кристаллизирующегося российского среднего класса, на создание условий для его роста. В существующем сейчас наборе официальных политических сил такого элемента нет, хотя ряд зарождающихся политико-экономических движений имеет шансы к эволюции в этом направлении (например, силы, группирующиеся вокруг такой фигуры как Г. Явлинский, подобный путь все еще не перекрыт для ДПР и ее лидера Н. Травкина). Вместе с тем нельзя исключить, что в ближайшее время будут возникать новые общественные движения, по-настоящему нацеленные на защиту интересов средних слоев, которые могут стать базой политического центризма.

В социально-экономическую программу настоящего центризма, ориентированного на перспективные интересы российского среднего класса, могли бы войти следующие предложения: о конкретных мерах по развитию научно-информационной и инновационно-внедренческой сферы (в частности, использованию с учетом российских реалий опыта в этих областях США, Японии, западноевропейских и новых индустриальных стран); о способах повышения уровня среднего и высшего образования, в т. ч. не требующих больших финансовых вложений; о путях реального повышения социального статуса инженера (вспомним, что горбачевская перестройка начиналась с этого лозунга, который вскоре позабыли, – в то время как проблема более чем актуальна); об участии представителей трудовых коллективов в управлении на предприятиях; о развитии широкомасштабной системы переквалификации с учетом нужд модернизации предприятий и структурной перестройку хозяйства; о радикальной реформе отсталой и косной системы здравоохранения и многих других насущных проблемах общественной жизни, о которых сменяющие друг друга правительства мгновенно забывают, тормозя все инициативы и шаги по их разрешению. Это лишь некоторые соображения, касающиеся материальных основ развития наемного среднего класса. Упрочение позиций его самостоятельных групп (торговцев, ремесленников современного типа, мелких и средних предпринимателей) требует прежде всего создания правовых гарантий их деятельности. Разумеется, само становление нового (подлинного) центризма и выработка им своих требований в социально-экономической и политической областях невозможны без сильного давления снизу, без участия общественных сил, к числу которых принадлежит нарождающийся средний класс.

Несколько упрощая ситуацию, можно сказать: шансы возникновения сильного центризма в России равные шансам возникновения сильного среднего класса. И то, и другое российскому обществу еще предстоит создать. И оно это обязательно сделает, если не будут грубо мешать процессу его модернизации, потому что для современного общества нормально «вырабатывать» средний класс, устраняя политическую поляризацию.

Итак, можно ли рассчитывать, что в недалеком будущем формирующийся в России средний класс окажется способен выйти на социальную сцену с тем, чтобы с его позицией были вынуждены считаться другие, более мощные (экономически ли, политически ли) классы? Во многом это зависит от того, в каких формах в ближайшее время будет совершаться болезненная дифференциация общества – в номенклатурно-большевистских, ведущих к дальнейшей политической поляризации и социальному взрыву, или в более приемлемых для большинства населения эволюционных формах. В первом случае процесс формирования среднего класса скорее всего вновь окажутся сорван или отложен на десятилетия из-за очередной «социальной революции», безразлично – сверху или снизу. Во втором – уже довольно скоро российский средний класс сможет заявить о себе и своем политическом мнении, не совпадающем полностью ни с одной из существующих сейчас позиций политического спектра. Последний вариант прямо зависит от новой общественной и политической активности городских средних слоев, служивших до недавней поры главной опорой продвижения реформ, а сейчас впавших в апатию. Тогда утвердится и подлинный центризм, столь необходимый для цивилизованного развития России, а наш средний класс исполнит функцию стабилизирующего и интегрирующего начала в обществе, предотвратив очередной поворот к контрреформам, или «смягчив» силы, претендующие на власть в порядке демократического чередования (хотя бы те же неосоциалистические движения). Как бы то ни было, если Россия хочет быть государством с эффективной рыночной экономикой и развитой культурой, ей не обойтись без влиятельного среднего класса.

Итсточник: Научно-культурологический журнал RELGA

 

Литература

1. Toynbee A. A Study of History. L., 1939, V. VIII, p. 338 – 340.
2. Розинский И. Приватизация, фондовый рынок и перспективы «директорской модели» – «Российский экономический журнал», 1993, № 4.
3. Радзиховский Л. Новые богатые. – «Столица», 1993, № 6.
4. Mercl P. (ed. ) Who Where the Fascisme? Cambridge, 1960, p. 265.
5. Upset S. M. Political Man. L., 1959, p. 140 – 154.
6. Becker J. –J., Berstein S. Anticommunisme en France. – «Vingtieme siecle», 1987, № 15, p. 27.
7. Солоневич И. Л. Народная монархия. М., 1991. 8. Пайпс Р. Россия при старом режиме. М., 1993, с 288 – 290.
8. См. Пастухов В. Б. Будущее России вырастает из прошлого. – «Полис», 1992, № 5 – 6; он же. «Новые русские»: появление идеологии. – «Полис», 1993, № 3; он же. От номенклатуры к буржуазии: «новые русские». – «Полис», 1993, № 2.
9. «В поле зрения». Фонд «Общественное мнение». М,, 1993, № 29, с. 5; Социально-экономическое расслоение населения России в 1992 году. Фонд «Общественное мнение». М., 1993, с. 8.
10. Оруэлл Дж. Англичане. – «1984» и эссе разных лет. М., 1989, с. 327.
11. Kornhauser W. The Politics of Mass Society. Glencoe, 1959, p. 182.
12. Parsons T. Some Sociological Aspects of Fascist Movement. – «Essays in Sociological Theory», Glencoe, 1954, p. 124– 141.
13. «Сегодня».
14. «Московские новости», 1. VIII. 1993.
15. Красин Ю. А. Долгий путь к демократии и гражданскому обществу. – «Полис», 1992, № 5 – 6.
16. Программа антикризисного урегулирования. Гражданский союз. М., 1992, с. 24 – 26.
17. «Bondages», 1958, № 4.