10.01.2018

Вернер фон Сименс, Николай Варенцов и Эндрю Карнеги о процентах, прибыли, фабриках, блинах, кроликах и дуэли на спицах.

Подготовили Дмитрий Шабельников, Анна Шур

Вернер фон Сименс 1816–1892

Немецкий инженер, изобретатель, ученый, промышленник, основатель фирмы Siemens, общественный и политический деятель. Фирма Сименса первой стала прокладывать линии телеграфа сначала в Германии, а затем и по всему миру, в частности в России. Автор многих изобретений и усовершенствований в области электротехники.

Мое сердце всегда лежало к чистой науке, но мои труды и достижения по большей части относились к прикладной сфере.

С младых ногтей моей целью всегда было основание предприятия мирового значения, подобного фуггеровскому  , которое наделило властью и авторитетом не только меня, но и моих потомков, а также дало средства к существованию моим братьям, сестрам и прочим близким родственникам. Это стремление проистекало из занятий с нашим учителем Шпонхольцем: он пробуждал в нас, ленивых юнцах, невиданное прилежание, рассказывая истории, в которых мы видели себя способными одним махом решить все проблемы наших родителей.

В детстве мы с братом Гансом часто совершали нападения – и, должен сказать, небезуспеш­ные – на ворон и всяческих хищ­ных птиц при помощи самодельных арбалетов, в обращении с которыми мы добились больших успехов. Однажды во время охоты мы повздорили, и я позволил себе восполь­зо­ваться своим правом сильного. Брат мой счел такое поведение недостойным и потре­бовал, чтобы мы решили спор таким способом, при котором я не мог бы воспользоваться своей превосходящей силой. Решили стреляться на арбале­тах – по правилам, которые мы слышали в изложении нашего отца, когда он рассказывал о своих студенчес­ких годах. Отмерили десять шагов, и по моей команде оба одновремен­но выстрелили оперенными стрелами, наконечниками которых служили вязальные спицы. Ганс стрелял хорошо. Его стрела пробила кончик моего носа и вошла прямиком под кожу. На наш общий крик прибежал отец, который вытащил стрелу и уже был готов выпороть брата, но я встал между ними и сказал: «Отец, Ганс не виноват, у нас была дуэль». До сих пор помню озадаченное лицо отца, который не мог покарать за то, в чем сам когда-то принимал участие и что считал вполне достойным. Он положил розги на место и сказал лишь: «Впредь забудьте об этих глупостях».

Признание всегда доставляло мне радость, но мне всегда было отвратитель­но какое-либо самопродвижение – как и овации в мой адрес. Пожалуй, мое постоянное стремление к тому, чтобы «быть, а не казаться» и чтобы мои заслу­ги обнаружива­лись сначала другими, было лишь особой формой тщеславия.

Наука не существует ради самой себя, только с целью утолить жажду позна­ния небольшого количества своих служителей. Ее предназначение состоит в том, чтобы приумножать сокровища знаний и могущество человеческой расы.

Меня приговорили к заключению в Магдебургской крепости  . Перспектива как минимум полугодового лишения свободы без каких-либо занятий была не из приятных, но я утешал себя мыслью о том, что у меня будет много времени для научных изысканий. По пути в крепость я нашел аптеку и запасся необходимыми материалами для проведения экспериментов по электролизу… Полагаю, один из самых счастливых моментов в моей жизни настал, когда серебряная чайная ложка, которую я окунул в мензурку с раство­ром гипосульфита золота и соединил с цинковым электродом гальванического элемента Даниэля, в то время как медный электрод был соединен с луидором   в качестве анода, за несколько минут превратилась в золотую, сияющую наияр­чайшим и наичистейшим блеском. Гальваническое золочение было тогда, по крайней мере в Германии, все еще в новинку. Я почти сразу же заключил сделку с магдебургским ювелиром, который, услышав о таком чуде, посетил меня в крепости; я уступил ему право использования своего процесса за сорок луидоров, что обеспечило меня средствами, необходимыми для проведения дальнейших экспериментов.

Сами по себе идеи стоят немного. Их ценность заключается в практическом применении.

Одна из основных причин быстрого роста наших фабрик состояла, на мой взгляд, в том, что наша продукция была по большей части результатом наших же изобретений. Хотя в большинстве случаев они не были защищены патен­тами, тем не менее они давали нам начальное преимущество перед конкурен­тами, которые обычно оставались таковыми до того момента, пока мы опять не вырыва­лись вперед посредством новых усовершенствований.

Удовлетворительное развитие постоянно растущей фирмы зависит от искреннего, доброволь­ного участия всех работников в продвижении ее интересов. Для дости­жения такового я счел крайне необхо­димым, чтобы все, кто связал свою жизнь с фирмой, получали часть ее прибыли в зависимости от результатов своего труда.

Во время сооружения телеграфной линии между Кельном и бельгийским городом Вервье я познакомился с владель­цем станции голубиной почты между Кельном и Брюсселем, чей важный и выгодный бизнес был близок к полному краху в связи с прокладкой электрического телеграфа. Когда супруга предпри­нимателя, сопровождавшая его в поездке, пожаловалась мне на это, я посове­товал паре отправиться в Лондон и создать там вместе с моим кузеном, совет­ником Сименсом, службу передачи [биржевых] новостей. Они воспользовались моим советом с огромным успехом: телеграфное агентство Рейтера и его осно­ватель, богатейший барон Рейтер, имеют сегодня мировую репутацию.

Бытует мнение, что мы могли завершить свой грандиозный и в целом доволь­но прибыльный проект в России только лишь при помощи взяток. Могу вас заверить, что это отнюдь не так. Возможно, причина кроется в том, что мы всегда вели переговоры с высшими чиновниками, а скорейшее налаживание телеграфного сообщения было целью государственной важности. Все это, впрочем, не означает, что мы никогда не вознаграждали чиновников более скромных – по обычаю этой страны – за помощь при непосред­ственном соору­жении наших телеграфных линий.

Подлинный русский, то есть уроженец Великороссии, представляет собой истинное промежуточное звено между азиатами и европейцами и является, таким образом, необходимым и успешным движителем европейской цивили­зации на Восток. Обратный процесс, о котором так часто нынче мечтают рус­ские панслависты, возрождение «гнилого Запада» с помощью природной энергии Азии, имеет мало шансов на реализацию когда-либо.

Массы обычно волнуют не большие и серьезные вопросы, а небольшие неудобства, в течение длительного времени восприни­маемые как проявления деспотиз­ма… [Во время революции в Берлине 1848 года], забравшись на стол посреди Замковой площади, князь Лихновски обратился к толпе громким, хорошо различимым голосом. Он сказал, что Его Величество Король великоду­шием и милостью своей положил конец распрям, отвел все войска и полностью посвятил себя защите своих подданных. Все требования будут удовлетворены, и теперь всем следует спокойно разойтись по домам. На вопрос из толпы о том, действительно ли будут удовлетворены все требования, он ответил:

– Да, все, господа!

– И насчет курения? – спросил кто-то еще.

– Да, и насчет курения.

– И в саду Тиргартен?

– Да, в саду Тиргартен вы тоже можете курить, господа.

– Ну, тогда пошли по домам.

Человек без желаний враждебен к любым удобствам цивилизо­ванной жизни. Только когда такие желания пробуждаются и человек привыкает к труду ради их удовле­творения, усилия по приобщению его к цивилизации (в обществен­ном и религиозном смысле) могут достичь цели. Начинать же с таких усилий всегда означает достижение лишь иллюзорных результатов.

Николай Варенцов 1862–1947

Представитель рода переславль-залесских и московских купцов Варенцовых; предприниматель, мемуарист. Занимался оптовой торговлей хлопком, шерстью, каракулем.

Я придерживался всегда правила: падать духом не следует, а нужно что-нибудь предпринять.

Моя слава – большого шалуна – составилась обо мне с первого класса и хорошо укрепилась в головах воспитателей и учителей.

Не образование уничтожает скверный порок воровства, а хорошее нрав­ственное воспитание детей с самого раннего возраста владеть своими желания­ми и чувствами.

Вообще все люди суеверны, но купечество отличалось в особенности. Так, по понедель­никам не начинать никаких серьезных дел, то же – по трина­дцатым числам. Страшились разбить зеркало, трех зажженных свечей в одной комнате, по возвра­щении с похорон домой прежде всего бежали к изразцовой печке, приложить руки к ней, делая это даже летом. За стол не садились в количестве тринадцати лиц. Все эти приметы сулили смерть кому-нибудь из близких, а потому тщательно следили, чтобы все это не делать.

Обыкновенно деньги, почет, окружающие молодых людей с еще не устано­вившимся характером, производят быстро разрушающее действие.

Александр Иванович Батурин кончил курс в каком-то среднем учебном заведении, откуда поступил на службу в Товарищество Саввы Морозова на должность приказчика. Прослужив несколько лет, зарекомендовал себя хорошо, и правление им было довольно. В это время скончался главный доверенный, заведующий торговлей, и Тимофей Саввич решил назначить Батурина на должность умершего. Через год оказалось что-то около миллиона потери за покупателями. Собрав­шееся правление высказалось: удалить с этого поста Батурина как человека малоопытного. Тимофей Саввич не согласился с таковым заключением и сказал: «Обучение Батурина обошлось дорого Товариществу; пригласив другого, опять придется платить за обуче­ние, так не лучше ли Батурина оставить? Он не глупый и способ­ный, а первая его неудача послужит наукой ему на всю жизнь!» Слова Тимофея Саввича совер­шенно оправдались: из Батурина вышел хороший доверенный, и впослед­ствии он сделался директором Товарищества.

Не всегда и не везде можно руководствоваться способами, применяемыми в культурных государствах для устройства жизни рабочих по рекомен­дации либе­ральных идеалистов. Что в Германии дает рабочим наслаждение и счастье, то у нас им – тоску и скуку.

У меня сложилась привычка с полученными счетами при уплате мною обра­щаться очень небрежно: мял их в кулаке и засовывал в карман пальто, тем смущал людей с плохими наклонностями, думающих, что счета мною броса­ются, а потому можно будет требовать уплаты по ним вторично. Но между моими многими привычками была и хорошая, которой держался всю жизнь: при подаче счета немедленно уплачивать по нему, если не требовалось особой проверки.

Я никогда не обращался сначала к высокопоставленным лицам, хотя имел для этого возможность, а начинал всегда с маленьких чиновников и с их помощью заканчивал дела гораздо скорее и успешнее.

Многим покажется странным, что некоторые купцы, жертвующие на благо­творительность тысячи, даже миллионы, в то же время, чтобы не переплатить в провизии какой-то десяток рублей, ездят по базарам, торгуются, волнуются, затрачивая на это много труда и времени. Как все это понять? Объяснить можно разве только тем, что при постоянных своих покупках, нужных им для их тор­говли, образуется у них вроде привычки от сосредоточия их ума, силы воли в одном месте сердечных желаний – не передать  , а потом все это переходит и на мелочи, для них неважные, как, например, переплата в про­визии или на извозчиках. Мне приходилось быть свидетелем, как купец, торговавшийся с извозчиком чуть ли не до пота, расплачиваясь с ним, отдал ему вдвое со сторго­ванной суммы, говоря: «Возьми, и тебе нужно нажить!» – с довольством на лице, что он все-таки сумел добиться своего у извозчика. Недаром купцы говорят: «Купить – блоху поймать, продать – что вшу убить!»

Трудно испорченному человеку войти в полное нравственное равновесие.

Я обыкновенно держался правила выбирать кушанья, соответствующие сезону и приготовленные из местной провизии. В одно из посещений Вены я зашел в один из лучших ресторанов, где в прейскуранте увидал блюдо под наименованием «русские блины». Решился заказать, стосковавшись по ним. Подали засушенные сладкие блинчики, намазанные прокисшей зернистой икрой. Могу уверить, что такой мерзости в продолжение своей жизни никогда не ел. Это было мне наказанием за отступление от установив­шегося у меня правила – есть кушанья той страны, где живешь.

К Бахрушиным очень применима хорошая пословица: «Добрая слава под столом лежит, а дурная по дорожке бежит». Их умеренная жизнь, с наимень­шими затратами на свои прихоти, истолковывалась как жадность к деньгам, скряжничество. Мой знакомый, [Демидов], с возмущением рассказывал: «Был вчера в театре, в антракте в фойе встретил Николая Петровича Бахрушина, с ним разговорился, смотрю: он вытаски­вает из своего брючного кармана яблоко и подносит его мне с милой улыбкой. Я, конечно, отказался и демон­стративно при нем же подошел к буфету, где купил себе яблоко, этим дав понять ему: как не стыдно такому миллионеру таскать с собой яблоки, только чтобы не переплатить в буфете какие-то гроши…» [Я это] объясняю только завистью к богатому человеку. Николай Петрович, как расчетливый человек, не любил пускать пыль в глаза, покупал фрукты во фруктовой лавке. Яблоки ему обходились по 4–5 копеек за штуку, а в театре за таковое же яблоко при­шлось бы платить рубль. Демидов, осуждающий Н. П. Бахру­шина, в то же время, как потом обнаружилось, не стеснялся обкрадывать своих хозяев, а потому ему платить по рублю за яблочко чужими деньгами не было жаль.

Я всегда придавал большое значение при оплате за труд отчислению известного процента с прибыли, а на большие определенные вознаграж­дения смотрел недоброжела­тельно: большое жалованье только может испортить и понизить трудоспособ­ность энергичного и дельного человека, отнять у него инициативу и некоторое самопожертвование при могущих быть случайностях.

Год освобождения крестьян от крепостного права можно считать новой эпохой для русского купечества, начавшего быстро развиваться в смысле больших достижений в промышленности и в торговле.

Сумасбродства нашей аристократии, пожалуй, очень схожи с безобразием нашего богатого купечества; как те, так и другие проявляли его с одурма­нен­ными головами от выпитого вина и от сознания своего превосходства перед другими обыкновен­ными смертными. Разбогатевшему купцу кажется, что он сверхчеловек, что ему все доступно и возможно: чего только его нога хочет!

Эндрю Карнеги 1835–1919

Американский предприниматель, крупный сталепромышленник, мультимиллионер и филантроп. Организовал дешевое и эффективное массовое производство сталь­ных рельсов для железнодорожного транспорта, в 1880–90-е контролировал большую часть металлургической промышленности США. Основатель нескольких благотворительных фондов, действующих в настоящее время.

Я прожил долгую-долгую жизнь, полную неприятностей, но есть один любопытный факт: девять десятых из них так и не случились.

Никогда я ничего не понимал в паровых машинах, но старался вникнуть в тот гораздо более сложный механизм, который называется человеком.

Я весьма огорчился, когда однажды в школе один нахальный великовозраст­ный юноша сказал мне, что Шотландия гораздо меньше Англии. Я тотчас же побежал к дяде, чтобы поделиться с ним огорчением, но он утешил меня следующими словами: «Ничего подобного, дружок! Если бы Шотландию разгладили вальком и она стала такой же плоской, как Англия, то оказалась бы гораздо больше Англии. А разве ты хотел бы разгладить наши горы?»

Я никогда не испытывал недостатка в шотландской осторожности, но про­мышленным отцам-основателям Питтсбурга я, по-видимому, то и дело казался бесшабашным смельчаком. Они были старыми, а я был молод – в этом и было все дело.

Готов биться об заклад, что тысяча американцев, прибывших в новую страну, сумеют организоваться и создать школы, церкви, газеты – одним словом, все, что относится к культуре, прежде чем такое же число англичан успеет столко­ваться насчет того, у кого из них более почтенная родословная и, следователь­но, кто из них благодаря заслугам своих отцов имеет большее право на пер­венство.

Мой первый деловой опыт связан с разведением кроликов. Я заручился на все лето услугами моих товарищей (как настоящий работодатель), и за это назначил единственным вознаграждением то, что новорожденные кролики назывались их именами. Когда я однажды в 1898 году во время поездки по Шот­ландии остановился в одной маленькой гостинице, ко мне подошел какой-то господин и представился. Это был мистер Макинтош, крупный шотландский мебельный фабрикант и, как я потом убедился, превосходный человек. Он сказал, что очень рад познакомиться со мной теперь, потому что некогда принадлежал к компании тех мальчиков, которые собирали корм для моих кроликов. Он боится, что не всегда добросовестно исполнял свои обязан­ности, но все же один из моих кроликов был назван его именем.

Юноша, стремящийся добиться победы в борьбе за существование, должен опасаться не сыновей и родствен­ников богачей, а тех незаметных аутсайдеров, которые получают призы на скачках. И чаще всего ими ока­зываются те, кто начал карьеру с подметания конторы.

Я по сей день помню, как меня точно светом озарило, когда я прочел страницы [Чарльза Дарвина], уяснившие мне истинный принцип эволюции. Человек спосо­бен к бесконечному совершенство­ванию. «Все хорошо, потому что идет к лучшему» стало с тех пор моей любимой мыслью и настоящим источником утешения.

Качество работы – самая верная основа всякого предприятия. Позже, но только значительно позже, можно подумать и о цене.

Ни разу в жизни я не купил со спекулятивными целями ни одной акции. Я придерживался правила никогда не покупать то, что не могу оплатить, и не прода­вать то, что мне не принадлежит.

Еще долго после того, как Англия утратит свое первенствующее значение промышленного государства – не по своей вине, а потому, что ее опередят другие страны, – еще долго после этого она будет играть роль современной Греции среди других народов и содействовать их духовному подъему.

Царство Божие не в прошедшем и не в будущем, а в настоящем, здесь, на земле. Все наши обязан­ности относятся к настоящему миру и настоящему времени, и тщетны все стремления заглянуть за эти пределы.

Чем больше развивается наша культура, тем короче должен становиться рабочий день. Восемь часов работы, восемь часов сна и восемь часов отдыха.

Перед одной из своих ежегодных поездок в Шотландию я прощался со своими служащими на заводе и выразил сожаление, что они должны работать в жаркое время года, между тем как я даю себе отдых каждое лето. В ответ на это один из служащих сказал мне: «Но вы не подумали о том, какой это отдых для нас всех, когда вы уезжаете».

Каждый, кто имеет малейшую возможность, должен совершить кругосвет­ное путешествие даже ценой больших жертв.

Многие условия жизни и законы природы кажутся нам несправед­ливыми и жестокими, но есть целый ряд таких, которые поражают своей красотой. К их числу, без сомнения, относится любовь к родине, не интересую­щаяся тем, какова эта родина и где она лежит.

Первый получает устрицу, а второй – ракушку от устрицы.

__________________________________________________________________________________________________________________________________________________

Литература:

Варенцов Н. А. Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое.

М., 2011.

Карнеги Э. История моей жизни.

М., 2007.

Andrew Carnegie. The Empire of Business.

Toronto, 1902.

Werner von Siemens. Recollections.

Translated by William Chatterton Copeland. Munich, 2008.

Источник: «Арзамас»