16.03.2018

Цифровая революция трансформирует мир, а значит, нам придется учиться жить по-новому, еще не известным человечеству способом. К чему нам готовиться и чему учить новое поколение, непохожее на все прежние, рассказал Александр Петрович Кулешов, ректор Сколтеха, академик РАН, математик, профессор и дедушка внука-центениала.

Андрей Константинов

Жизнь в «Доме 2»

Меняется ли мир к лучшему? Скорее, он вынуждает нас становиться лучше. Пару дней назад приходили ко мне стартаперы с очень простой идеей: на каждом рекламном табло повесить bluetooth-модуль, он тебя с 70 метров опознает, и табло показывает рекламу, рассчитанную специально на тебя. Ну и власти заодно узнают, когда ты здесь был. Для них это интересно прежде всего с точки зрения статистики – все городские решения должны приниматься на базе учета статистики. Но важен сам тренд – мир становится всё более прозрачным. А когда появится, например, поиск людей в видео, в сочетании с расставленными везде камерами, то с приватностью (которая и сейчас-то скорее воображаемая) можно будет распрощаться окончательно.

Один очень известный человек мне недавно сказал: «Я не хочу жить в „Доме 2“». Фраза мне очень понравилась, но ведь для кого-то мы уже живем в «Доме 2», за стеклянными стенами – пока, правда, информацию о нас может получить сравнительно узкий круг лиц, но скоро это оружие массового поражения будет в руках у каждого! Мы начинаем жить в мире, в котором придется намного меньше врать, гораздо больше следить за своей частной жизнью, – хотя боюсь, что никакой частной жизни просто не будет. Я в этих условиях жить не сумею, но для нового поколения приватность мало что значит. Это одновременно и хорошо, и плохо… Во всяком случае, обманывать невозможно – всё и все на виду. Совершить преступление и остаться безнаказанным тоже будет всё труднее. Поэтому я и говорю: мир вынуждает нас становиться лучше.

Сейчас все говорят о внедрении блокчейна. Не считаю себя записным лгуном, но я не смог бы быть директором или администратором в мире блокчейна. У меня в молодости была пословица: «Когда подписываешь бумагу, считай, что у тебя за спиной прокурор стоит», – но я бы подал в отставку, потому что к самой идее о том, что невозможно изменить даже запятую в приказе двухлетней давности, нужно привыкать с пеленок. Как приучить себя жить так, что все твои движения, всё твое прошлое – всё видно? Мы по-другому воспитаны, у нас совершенно иная ментальность и привычки. А новое поколение не то, чтобы честнее нас. Просто привыкли, что твоя жизнь открыта, и если хочешь что-то скрыть, то лучше этого вовсе не делать – всё равно об этом станет известно.

Вы обратили внимание, что из жизни постепенно исчезают визитки? Я перестал таскать их с собой, как и масса людей, которых я знаю. Потому что достаточно набрать фамилию человека, чтобы найти его контакты. А если тебя нет в Интернете, так, может, не стоит с тобой вообще видеться? Логика сейчас такая. А ведь еще 15 лет назад всё было наоборот – если у тебя нет этой картоночки, то ты как бы и не существуешь. Тогда на визитке пытались написать мелким шрифтом всё, что только можно: лауреат, дважды герой, академик… Сейчас это стало совершенно дурным тоном. Интересно тебе – загляни в Сеть и посмотри, что я из себя представляю. То есть люди начали получать информацию совершенно по-другому, и это очень сильно влияет на их образ мыслей и на сам способ думать о чем-то.

Спросите меня: «В каком году была битва при Азенкуре?» – я вам тут же скажу. По всемирной истории проэкзаменуйте – все даты помню. А зачем? В наше время чрезвычайно ценились эрудированные люди, и эрудиция понималась прежде всего как возможность быстро извлечь нужную в разговоре информацию к месту. Сейчас это оказывается совершенно бессмысленным. Мне нет смысла запоминать, что битва при Азенкуре была в 1415 году, потому что, если мне эта информация понадобится, я тут же ее получу – из воздуха, условно говоря.

Если социальная среда требует определенный тип людей – он и появляется, а если, наоборот, бракует – он исчезает. На Западе люди вроде как более законопослушные, чем в России. Но 300–400 лет назад это всё было совершенно не так. Во времена тридцатилетней войны немцы считались лгунами и бездельниками. Новые практики сначала силой врываются в наш быт, ломают традиции, а затем постепенно становятся естественными, и следующие поколения уже не понимают, как по-другому можно. Не думаю, что мы деградируем из-за гаджетов – наоборот, они заставят нас стать лучше, а те, кто не станет – просто не выживут, как зашедшая в тупик эволюционная ветвь.

Поколение Z

На протяжении всей истории человечества все старики считали, что новое поколение уже не то, что прежде. А все дети считали, что они очень сильно отличаются от родителей в лучшую сторону. Но где-то лет в тридцать понимали, что, к сожалению, ни черта они не отличаются. Такие же, точно такие же… Но теперь на самом деле появилось первое поколение, которое действительно существенно отличается от предыдущего, от своих родителей. В этом я совершенно убежден. Это и есть центениалы, поколение Z – ребята, которых по-английски определяют как digital natives, – цифророжденные. Это люди, которые уже из чрева матери вышли с гаджетом в руках. Они действительно другие, сейчас это понятно уже на тысячу процентов!

У меня есть собственное ощущение от этого поколения, очень хорошее. У них есть крайне важный навык, которого нет у нас, и который стал просто их альтер эго. Это умение быстро и точно получать необходимую для них информацию. Но ресурсы мозга ограничены. Если вкладывать их в умение работать с гаджетами, то уменьшится ресурс, который ты можешь использовать на другие вещи. Сейчас наши способности меняются – но ведь подобные сдвиги происходили на протяжении всей человеческой истории.

Наши проблемы и недостатки являются продолжением наших достоинств. То, что называют «клиповым мышлением», – это даже не невозможность сосредоточения, а скорее внутреннее ощущение нецелесообразности сосредотачиваться долго на одной проблеме. Конечно, в каком-то смысле это ограничитель, – например, теорема Ферма была доказана психом (с обывательской точки зрения), который всю свою жизнь думал только об этом. Но мы все-таки говорим о массовых явлениях, а такие необыкновенные одиночки, как Эндрю Уайлс, который доказал большую теорему Ферма, были и будут всегда.

На самом деле за феноменом «клипового мышления» стоит потребность и возможность получать информацию в любой момент времени, когда возникает в ней необходимость. Эта ситуация воспитывает людей совершенно по-другому. Если, например, взять образование, то этим людям очень трудно сосредоточиться на классических лекциях и высидеть полуторачасовую пару. Они совершенно по-другому привыкли получать информацию – точно отвечающую на вопрос, но фрагментарную. Это совершенно не означает, что они глупее, – они просто другие.

Перескажу вам один разговор. Беседуют два моих знакомых профессора, один давным-давно занимается математикой в США, а второй в России. И первый спрашивает: «Слушай, ну какое у тебя впечатление о новом поколении студентов?» – «Ой, ну слушай! Конечно, деградация полнейшая… Это безусловно… Но решают лучше».

Понимаете, это действительно люди, по-другому воспринимающие информацию и по-другому действующие. Я люблю рассказывать про своего внука Макса, который живет в Париже, и, когда в его блоке заканчивается туалетная бумага, что, как вы думаете, он делает? Он ищет ее на «Амазоне». Я увидел это и сказал: «Слушай, Макс, а тебе не приходит в голову пойти посмотреть в кладовку?» Он на секунду задумался и ответил: «Хорошая идея!». Ему просто не приходит в голову поступить по-другому, понимаете? Он уже привык к тому, что любая потребность – в информации, в вещи – удовлетворяется с помощью гаджета.

Как учить центениалов

Сейчас всем понятно, что вкладывать деньги надо прежде всего в образование. Это первейшая нужда любого государства. Наука дарит нам очень важные вещи, но наука базируется на образовании. Если нет образованных людей, то и науке неоткуда взяться. Образование – это абсолютно фундаментальная для прогресса вещь, это ледокол для движения в будущее.

Но с центениалами надо по-новому строить весь процесс обучения. Им трудно слушать лектора, особенно долго, но они очень хорошо реагируют, если учитель работает с ними персонально. Мы в Сколтехе ввели то, что сами называем «командно-персонализованная система обучения». Она еще не в полном объеме заработала, но уже работает. Берем группу и даем ей задание, конкретный проект. Скажем, они должны спроектировать дрон, который вылетает из трубки, а после выполнения миссии в автоматическом режиме приземляется. И они делают всё, проходят через все стадии работы над проектом – моделирование, цифровое проектирование, сертификацию, изготовление прототипа, испытания… Конечно, это не новый шаг в науке, а учебная работа, но она заканчивается совершенно серьезной вещью, над которой они работают всем коллективом. Они разбиваются на тройки – двое младших, один старший, который проходил этот курс в прошлом году. Я в шутку говорю, что мы возвращаемся к дедовщине, как в Советской Армии, – есть салаги, есть деды, ну и постдок в роли прапорщика. И мы убедились, что такая форма обучения в миллион раз более эффективна. Во-первых, learning by doing, обучение методом создания чего-то своими руками, – это вообще всегда эффективнее. А во-вторых, это та форма работы, которая для них наиболее органична – «глаза в глаза».

В Сколтехе развивают шесть приоритетов: науку о данных и искусственный интеллект; науки о жизни и биомедицину; современные методы проектирования и перспективные материалы; энергоэффективность; квантовые технологии; перспективные исследования.

Когда мы были студентами, то начинали с теории, а уже потом решали практические задачи. А они хотят начинать с задачи! И, только если задача не решается, тогда можно посмотреть, как это делается. У них появилось гораздо больше рациональности в выборе необходимого им объема знаний. Абстрактное знание из их обихода практически исчезает. Не поймите неправильно, это совершенно не исключает фундаментальной науки, потому что фундаментальная наука тоже состоит из задач. Но если я могу задачу решить без изучения той или иной теории, значит, она мне и не нужна.

Всей системе образования придется подстраиваться к особенностям нового поколения, а не наоборот. Мы просто будем вынуждены это сделать. Я считаю, что система образования должна радикально измениться, но не так, как думает большинство. Мы идем к персонализации образования. Наш «командно-персонализованный метод» не нов – на самом деле мехматовские кружки в мои годы так и работали, старшие учили младших. На самом деле именно этот метод образования следует называть «классическим» – именно таким образование было, например, в Древней Греции, оно происходило через личную передачу от учителя к ученику. В каком-то смысле мы должны вернуться к истокам, к тому, как это было устроено во времена Платона.

Хайп по поводу удаленного обучения и онлайн-курсов во многом оправдан – я и сам почти каждый уикенд смотрю что-нибудь для профессионального развития. Это хороший довесок к образованию, но нелепо считать, что таким образом мы можем готовить действительно высокопрофессиональных людей. Ничто не заменит живого общения ученика и учителя, только так можно воспитать специалистов высокой квалификации.

Мир пришел к массовому образованию, потому что возникла огромная потребность в людях средней квалификации. Но, боюсь, время вымывает потребность в людях средней квалификации – это страшная социальная проблема. Уже и сегодня экономике всё меньше нужны «середнячки», а в дальнейшем требования к квалификации тех, кого не заменить автоматикой, будут только усиливаться. Есть, правда, и другая точка зрения: сто профессий умрет, а на их месте родится двести новых. Мы уже понапрасну беспокоились из-за этого, когда пришли паровые машины и ткацкие станки, потом когда появилось электричество… Монтеры становились электромонтерами – каждая промышленная революция, уничтожая одни профессии, порождала другие. Но я не понимаю, откуда возникнет эта масса новых профессий для людей со средней квалификацией. Мне кажется, на этот раз всё будет иначе.

У нас в стране путают образование с социализацией, это большая проблема. Наше массовое высшее образование – это не институты, где люди получают настоящее образование, а институты социализации. Они выпускают, допустим, инженеров, которые совершенно не понимают современной инженерии и работать как инженеры не могут. Их до сих пор сопромату учат – это как сейчас логарифмической линейке учить. В итоге они могут выполнять лишь какие-то примитивные операции, которые давным-давно никому не нужны, заменяются машинами и программами. Зачем тогда это всё? Надо же что-то делать с мальчишками и девчонками с 17 до 22 лет – в вузе они по крайней мере под присмотром, там порядок, занятия какие-то, за пять лет ребята понемногу социализируются. Это похоже на призывную армию, такой же важнейший институт социализации. Так исторически сложилось, что я хорошо знаю Францию, и не раз слышал от французов, какую большую ошибку они сделали, когда ликвидировали призывную армию. Множество людей с окраин и из национальных меньшинств именно там становились «французами» и приобретали базовые социальные навыки. Думаю, сегодня в России таких вузов – 90%. Что делать с ними, я не знаю, просто хочу отметить, что у них сегодня другая функция – не образование, а социализация. Не стоит путать эти два процесса.

Чтобы понять наши особенности и адаптировать к ним мировые образовательные практики, нужен полигон, который покажет, как и чему мы должны учить. В первые полтора месяца на посту ректора я только и делал, что говорил с выпускниками Сколтеха, почти всё время на эти разговоры тратил, пока у меня не сложилось максимально ясное представление о том, что здесь происходит, в чем они подготовлены хорошо, а что надо менять.

Сколтех – это и есть полигон, на котором отрабатываются лучшие образовательные практики для будущего. Не те, которые лучше всего показали себя в других странах, а те, которые лучше всего сработают у нас. У нас другая история, другая система преподавания всегда была. У нас, например, до сих пор всё еще сохраняется элитное школьное образование, чего почти нигде в мире нет. Зато, допустим, средний американский студент психологически гораздо взрослее нашего. Он знает, что за годы его обучения в MIT заплачено 44 тыс. долл., и второй раз такой возможности не будет. И он отлично понимает, что должен выйти оттуда абсолютно подготовленным к жизни. А у нас студенты в массе почему-то психологически гораздо младше, с несформированной мотивацией, словно недоросли какие-то. Поэтому механический перенос западных практик здесь не сработает, не получится просто скопировать MIT.

Нечеловеческий интеллект

Всё самое интересное сейчас происходит в области искусственного интеллекта – и чем дальше, тем больше. Очень забавную с философской точки зрения вещь сделал Илон Маск, который тоже сейчас серьезно занимается искусственным интеллектом в рамках программы OpenAI. Представьте себе компьютерную симуляцию поединка двух борцов сумо. Они начинают просто с хаотичных движений руками и ногами. Каждым из борцов управляет своя нейронная сетка, которая поощряется за победу (надо вытолкнуть соперника из круга) и штрафуется за проигрыш. И через определенное время они постепенно начинают как будто совершенно осознанно двигаться – бросаются друг на друга, один вдруг пропускает и другой вылетает из круга… Они становятся просто мастерами! Это словно самозарождение жизни из грязи – появление интеллекта из ничего, понимаете? Прямо на наших глазах, – на месте, где никакого интеллекта не было. Какая интересная история с философской точки зрения!

К нам недавно приезжал президент KAIST, Корейского института передовых технологий – самого продвинутого вуза Южной Кореи. Он рассказывал, что европейцы не понимают, каким шоком для корейцев была победа в го программы AlfaGo над их чемпионом, потому что каждый кореец прекрасно понимает, что эта игра не счетная, она на интуицию. Для них го – важный элемент образования, там с первого класса факультатив по го, почти обязательный. Они считают, что это очень сильно влияет на развитие интеллекта. Победа машины в го настолько их потрясла, что искусственный интеллект практически сразу был объявлен приоритетом номер один в Южной Корее – и сейчас это действительно так.

Есть такой замечательный опрос, который Оксфорд и Стэнфорд провели среди участников NIPS – это ведущая конференция по искусственному интеллекту (в 2016 году в ней участвовало более шести тысяч исследователей). Опрос про примерно сорок занятий – от стирки белья до доказательства математических теорем – когда искусственный интеллект сможет делать это? И ни один из авторов не сказал «никогда»! Сроки менялись от трех лет до 15–20, но никто ни разу не сказал «никогда».

Развитие искусственного интеллекта не исчерпывается глубоким обучением – у этого метода есть свои ограничения. Машинное обучение опирается на большие данные – любая задача может быть решена, если будет достаточно данных. Но ведь ребенок по-другому обучается. Если ему фотографию жирафа показать, он раз и навсегда поймет, кто такой жираф. Это, что называется, few shots learning – обучение на незначительном количестве примеров. Думаю, что и развитие искусственного интеллекта рано или поздно в эту сторону пойдет. Но пока в этом направлении никаких существенных успехов не достигнуто, хотя работа ведется.

Источник: Газета «Троицкий вариант»