Лев Усыскин беседует с Kitty Sanders, звездой российского Фейсбука, экспертом по истории и текущей жизни стран Латинской Америки.
– Можно ли говорить о Латинской Америке (ЛА) как едином целом? То есть если я, к примеру, окажусь в США вместе с албанцем, то не буду ощущать с ним какое-либо родство только потому, что мы оба из Европы. А в ЛА как? Существует ли, так сказать, латиноамериканский патриотизм?
– В самой Латине большинство людей – патриоты и националисты своих стран и наций. Другое дело, что здесь национализм не какой-нибудь убогий, насильственный, ресентиментный и одномерный, а сложный, интегральный, созидательный, связанный с множественностью культур, культом независимости, вовлечением коренных жителей, тонкими междисциплинарными ходами. Например, чиленидад («чилийскость») включает в себя сильнейший консерватизм, патриотизм, а также глубокую работу с коренными жителями – мапуче, причем это уходит корнями в позапрошлый век. Парагвайский национализм, сконструированный опять же в позапрошлом веке Родригесом де Франсия и сильно измененный в более «внешнеполитически открытую» сторону Альфредо Стресснером, – это совершенно другая концепция: авторитарная, автономистская, жесткая, во многом изоляционистская, настороженная по отношению к соседям, но в то же время невероятно эффективная, когда Парагвай «открывается» и становится одним из мощных региональных игроков, как было при Стресснере. Гватемальский национализм с интеграцией коренных жителей – это во многом работа Эфраина Риос-Монтта и ряда других каудильо времен гражданской, которые сделали то, что многие до них сделать боялись: вооружили индейцев и массово вовлекли их в антикоммунистический террор, одновременно сильно эмансипировав их и на многие десятилетия вперед сконструировав очень неблагоприятную для левых ситуацию. Перуанский национализм во второй половине XX века очень любопытно «дополнили» как слева, так и справа, причем в обоих случаях авторитарные лидеры. Слева это сделал Веласко Альварадо (лидер военной хунты) со своим Планом Инка и жесткой интеграцией коренных жителей в перуанское общество, а справа – Альберто Фухимори. А, например, гаитянский национализм – это потрясающая смесь из героико-эпических повествований времен борьбы за независимость и первых лидеров Республики, нуаризма, Black Power-идей, «дискурсивной расколотости», лежащей в основе гаитянского государства (там был давний конфликт между сторонниками монархии и республики), синкретических религиозных доктрин и концепций Папы Дока Дювалье.
Парагвайцы, доминиканцы или тем более иноязычные гаитянцы, оказавшись в другой стране Латины, странах Северной Америки или Европы, нередко формируют собственные землячества. Более «открытые» и легко интегрирующиеся аргентинцы или чилийцы такого обычно не делают.
– В чем, на ваш взгляд, состоят основные пробелы в наших представлениях о ЛА? (Не только политических, но и культурных.)
– Российские (и шире, СНГшные) представления о Латине – это вообще один большой пробел. Это обусловлено, во-первых, тем, что российская латиноамериканистика – преемница советской, а та, хоть и подходила к изучаемым вопросам весьма основательно с точки зрения фактажа, тем не менее исходила из неверных догматических предпосылок, в результате чего сформировала примитивную картину, в которой «хорошие наши прогрессивные коммунисты сражаются с плохими ихними реакционными хунтами». Советская латиноамериканистика, несмотря на очень похвальные дотошность и щепетильность при подборе материала, породила ряд примитивных стереотипов, на которых до сих пор строится большинство исследований. После разрушения СССР латиноамериканистика на постсоветском пространстве утратила все хорошее, что в ней было (вдумчивость, дотошность, etc.), но не отказалась от старой методологии. В результате получилось нечто неудобоваримое: примитивный анализ на уровне «американские монополии и реакционная военщина жаждут поработить угнетенный народ» плюс недобросовестность и поверхностность. Нормальным считается просто зайти на Лайбрари Дженезис, скачать оттуда пару десятков книг на английском и накатать четыре сотни страниц абсолютно дурацкого текста, который, во-первых, не соответствует реальности, во-вторых, непрофессионален, в-третьих, совершенно не учитывает реальную историю, культуру региона, подменяя их примитивно-универсалистскими фантазиями, а в-четвертых, ставит основной целью не описание исторической или политической истины, а угождение ностальгирующему по СССР читателю или оболванивание студентов-латиноамериканистов.
Для сравнения: я сейчас, помимо всего прочего, работаю над книгой об истории латиноамериканских антикоммунистических и правоконсервативных режимов 1930–2010-х годов, и у меня только к главе о гаитянском режиме Папы Дока около сорока источников на нескольких языках. Чуть больше – к главе о доминиканском режиме Рафаэля Трухильо. Не могу сказать, что я какой-то идеальный образец для подражания, вовсе нет. Но, как мне кажется, работать над исследованием нужно так, как я, или еще более тщательно, но уж точно не более поверхностно. Я уж не говорю о заметках, в которых рассказывается, что Сомоса кормил анаконд и чилийских горных волков оппозиционерами, а чилийская хунта истребила больше ста тысяч невинных, хотя ни анаконда, ни чилийский горный волк не станут есть человека, хоть лоялиста, хоть оппозиционера, а все, что делала правительственная хунта, – это активно восстанавливала порядок, старалась не допустить войны с Перу и сопротивлялась вооруженному коммунистическому террору, который развернулся в Чили задолго до прихода Пиночета к власти, и об этом терроре есть вполне подробные исторические исследования. Ни о каких ста или даже десяти тысячах убитых не идет и речи. Ну как можно фантазии об анакондах и сотнях тысяч трупов в сравнительно небольшой Чили всерьез цитировать в качестве источника по истории Латинской Америки?!
Также замечу, что в русскоязычном пространстве очень распространено покровительственно-колониальное отношение в отношении Латины. Если в 50-е это еще хоть как-то было оправдано (хотя, скажем, венесуэльский пересхименизм легко воплотил аналог «советского рывка», добавив к нему серьезную и масштабную социальную повестку, не устраивая никаких кровавых мясорубок и повального голода), то в 2010-е смотрится уже просто карикатурно. Уровень жизни в Латине совершенно нормальный, а уж демократии у нее стоит учиться вообще всем, включая европейцев. Увы, многие люди застряли в прошлом, не имеют ни малейшего представления о происходящем в регионе, а идея ехать сюда, учить испанский и португальский и изучать ситуацию самостоятельно, вызывает у них чуть ли не панику. В результате они просто повторяют советскую пропаганду образца 70–80-х годов и искренне думают, что этот «анализ» работает. На самом же деле он и в 70-е не работал от слова «вообще», потому что невозможно свести сложнейший регион с собственной самобытной социологией, сложной многогранной культурой и уникальными традициями демократии к примитивной лубочной идее «хорошие коммунисты, гордо молчащие в застенках фашиствующей реакции против плохих американских ястребов, держащих склеротический палец на спусковом крючке войны».
Американцы и некоторые европейцы сравнительно недавно осознали, что Латинская Америка постепенно перестает быть объектом, несмотря на попытки этому противодействовать. Она превращается в субъект, в актора мировой политики. Латиноамериканские диаспоры становятся все более влиятельными. Поэтому на английском выходит множество замечательных антропологических, исторических, культурологических и политологических исследований по латиноамериканистике.
Как исправить ситуацию в русскоязычном пространстве – не имею понятия. Полагаю, мои статьи сделали кое-какие подвижки, но в общем я пишу с чисто просветительской целью, а как этим дальше будут распоряжаться читатели, мне не особо интересно.
– Еще о ЛА единстве – есть ли единство культурно-информационное (казалось бы, языковая ситуация благоприятна)? Или, может быть, ЛА в этом плане делится на какие-то культурные кластеры?
– Чилийцы – высокомерные трудоголики и умеренные изоляционисты, парагвайцы недолюбливают всех вокруг, и все вокруг не любят их (кроме меня! просто обожаю Парагвай и тамошних жителей, одни из самых надежных друзей), Бразилия тянет одеяло на себя и имеет квазиимперские амбиции в регионе, Аргентина конкурирует с Бразилией и Чили за доминирование в регионе, на Венесуэлу смотрят, как на «больного человека Латинской Америки», и т.д. Нет, единства нет, а в СМИ очень сильны национализм и провинциальность, увы. Безусловно, крупная пресса, вроде La Nación или Infobae, пишет о международных событиях, но в общем тенденции незавидные. Это очень обидно, тем более что в позапрошлом и первой половине прошлого века пресса здесь была весьма высокого уровня, мощные аналитические лонгриды и блестящие литературные очерки были нормой.
«Кластеры» – пожалуй, чисто географические. Чилийцам интересна жизнь в Чили и немного у соседей, колумбийцам – Колумбия и Венесуэла, страны Центроамерики мало интересуются происходящим в странах Южного Конуса. Чем дальше, тем неинтереснее, короче.
– Можно ли говорить о единой ЛА элите или в каждой стране это свой, особенный, изолированный слой? Не ощущают ли эти элиты болезненную провинциальность своих обществ, удаленность от центров принятия решений, генерации идей?
– Можно. Они постоянно консолидируются, как в экономическом (Тихоокеанский альянс, Меркосур), так и в политическом планах, причем левые, к сожалению, делают это гораздо активнее. Чего стоили только реализованные в XXI веке два политических сценария для Латины – ультралевый, координировавшийся через блок ALBA, там рулили в основном Куба и Венесуэла, и просто левый, где центром была Бразилия, и координировалось это все через Foro de São Paulo. Правые, в свою очередь, еще в 2014-м, кажется, году попытались ответить на это собственным съездом, на котором были военные, политики и представитель Ватикана, я там тоже присутствовала и освещала происходившее. Получилось, конечно, совсем не так масштабно, как хотелось бы. Сейчас в Латине идет умеренно «правый» поворот, но он слишком слабый. Пиньера, Макри, Кучинский – это неплохо, но слабо. Все они в первую очередь либералы, а хотелось бы видеть в лидерах идеологических антикоммунистов и антиисламистов, причем таких, которые не будут стесняться масштабных депортаций и политики нулевой терпимости «по-латиноамерикански» в отношении Кубы, сторонников ALBA, Ирана и особенно разнообразных ультралевых террористов, типа недобитков FARC или парагвайской «армии народа».
Провинциальность они ощущают, конечно, причем как левые, так и либералы. Только им в основном от этого не больно, они этим наслаждаются.
Левые и либералы – это зачастую «колонизаторские» административные управленцы, которым выгодно поддерживать страны и весь регион в целом в позиции объекта. Просто они хотят видеть здесь разных «хозяев»: левые обожают РФ, «антиимпериалистический» исламский мир, а также нередко КНР, и прикладывают колоссальные усилия, чтобы лишить свои страны и весь регион в целом суверенности, независимости и вообще всего и превратить их даже не в «колонии», а просто в подстилки без собственных интересов (в этом плане очень показательна Киршнер, которая в своих стараниях дошла до того, что почти полностью уничтожила аргентинскую армию), а либералы – США, Европу и опять-таки нередко КНР. Это одна из причин, почему я очень настороженно отношусь к либералам и хочу видеть у власти умеренных консерваторов, националистов и правых рыночников, сторонников латиноамериканской интеграции и доктрины идеологических границ. Чилийский Пиньера отчасти подходит под это определение, например, но где-то на треть. Макри – отличный президент, он очень хорошо начал, но сильно завяз в борьбе с инфляцией, сопротивлением среды, традиционным аргентинским противостоянием между профсоюзами, левыми, перонистами, etc.
Работать со Штатами странам Латины нужно, особенно когда там у власти нормальные лидеры, а не Джимми Картер и не Барак Обама; но в первую очередь нужна региональная интеграция, связи с более стабильными партнерами, свободный незарегулированный региональный рынок, накопление внутреннего «интеллектуально-научного капитала» и «идеологические границы».
– Насколько велика религиозность обществ ЛА? Интуитивно кажется, что роль Церкви там выше, чем в европейских католических странах, – но так ли это?
– Да, роль Церкви здесь гораздо выше, чем в самых религиозных странах Европы (кроме, пожалуй, Польши), и это прекрасно, потому что Церковь здесь играет важнейшую роль: она представляет собой альтернативный государству и конкурирующий с ним институт, который сильно мешает этатистам построить «монолитное институционализированное государство», где каждое слово и каждое действие регламентированы, одобрены и снабжены ярлыком – хорошим, за который положен сахарок, либо плохим, за который положено «гуманненькое» и подленькое, в стиле Европы и либеральных штатов США, наказаньице в виде общественно-медийной травли, исков и лицемерного негодования представителей «государства толерантности и всеобщего благоденствия».
Также Церковь является важным экономическим игроком. При всех колебаниях курса и инфицированности «теологией освобождения», она в конечном итоге играет за капитализм, и это прекрасно. Хотелось бы, конечно, чтобы она активнее боролась с коммунистическими режимами (в этом смысле даже я уже перестаю понимать нынешнего Папу) и хотя бы слегка почистилась от «теологов освобождения», но… всему свое время, думаю.
Кроме того, Церковь занимается благотворительностью в огромных объемах, очень сильно помогает людям, в частности, по моему профилю, она постоянно спасает женщин – жертв траффикинга, насильно вовлеченных в проституцию, подростков и т.д. Причем помогает она напрямую: девушка приходит за помощью, и ее перевозят в конспиративный хостел, а если угроза достаточно серьезна, то могут вообще увезти в другой регион и спрятать, причем ей предоставят простое, но жилье и какие-то простейшие удобства, например, дадут одежду, посуду и небольшое денежное пособие. При этом Церковь не практикует никакую форму расовой или национальной дискриминации – ни позитивную, не негативную, т.е. если приходит гаитянка – она помогает, если приходит белая – она точно так же помогает. Ни одна правозащитная организация или тем более какой-нибудь бесполезный «отдел ООН по правам женщин» не делают ничего подобного, я в этом неоднократно убеждалась лично. Христа никому не вбивают в голову и вообще беседы на религиозные темы ведут только в заведениях, где лежат наркоманки на ломке, там с ними работают сестры, помогающие, грубо говоря, избавиться от деструктивной зависимости при помощи религии. ООН же в принципе не делает ничего. В лучшем случае в моей практике (а я, напомню, восемь лет прожила в адских условиях, то убегая от траффикантов, сутенеров, коррумпированных полицейских и прочей швали, причем нередко вытаскивая с собой девушек; то подвергаясь многочасовым допросам, в том числе с применением физической силы; то плавая на самом социальном дне, где людей возят в багажниках автомобилей) ООНовцы хотя бы выходили на связь и, пожимая плечами, говорили: «Ну а мы-то чем вам можем помочь, обращайтесь в полицию». Где-то не получилось связаться – они просто не брали трубку. В одной из стран, когда я позвонила в женское отделение ООН, какая-то истеричная особа проорала в трубку: «Откуда у вас этот телефон?!» – и в дальнейшем связаться с ними уже не получилось.
Когда же я столкнулась с угрозами меня убить в 2017 году (дело дошло до того, что мне присылали мой домашний адрес, а кроме того, всплыли кое-какие люди, с которыми я сталкивалась много лет назад, когда вела расследование), я, уже будучи человеком весьма известным, написавшим три книги, которого каждую неделю приглашают выступать на две-три радиопередачи, вновь столкнулась с очень «эффективной работой» ООНовцев. Я сообщила ряду организаций о своих проблемах, в частности о том, что мне угрожали смертью. Католические структуры и государственные органы отреагировали в срок от пары дней до полутора недель, предложили конспиративные хостелы, защиту, помощь и даже местный аналог программы защиты свидетелей. ООНовцы через месяц соблаговолили ответить, что свяжутся со мной, – и в итоге так и не связались. Другие международные организации, представленные в Аргентине, вообще ничего не ответили. Зато уверена, что, если бы меня убили, они непременно начали бы делать на этом пиар, цокать языками, писать проникновенные статьи о том, как «очередная храбрая женщина боролась и не смогла победить», и даже, возможно, получать под это дело гранты. Леваки и глобалисты вообще обожают трупы, на них очень сладко наживаться, а в ответ они ничего не могут возразить. Идеальный электорат для подобных политических сил. Вообще, левачество, «доброе всесильное социальное государство» и глобализм – это своеобразные формы каннибализма, переваривания-унификации до состояния однородной массы, формально состоящей из «уникальных личностей», живущих одними эмоциями и постмодернистскими суррогатами, и символического жертвоприношения «неправильных» и «не вписавшихся» в этот жуткий процесс переваривания, стерилизации и экспроприации сложного человеческого существа.
– Право-лево: можно ли судить о степени левизны ментальности населения в тех или иных странах ЛА? Есть ли тут различия от страны к стране?
– “Latinos are Republican. They just don’t know it yet” © Рейган.
Почему правые? Да потому, что они в основном антиэтатисты, не доверяют государственным органам, на любом свободном пятачке устраивают местный рынок, не любят платить налоги и в целом стараются существовать «вне» государства, мирясь с ним как с необходимым злом. Очень многие в случае проблем идут не в полицию, а к местным частным структурам, от криминальных до «олигархических». Большинство населения – националисты и христиане. В отличие от Европы, здесь масса радикальных антикоммунистов, причем не только «антитоталитарных», но и вообще выступающих против любых форм левачества. И, в отличие от Европы, где люди подобных взглядов только и могут пройтись парадом вокруг своего загончика, куда их вытеснили бюрократия, «независимая пресса», «прогрессивные партии», «прогрессивное студенчество» и доброжелательные, сугубо законопослушные союзы ультралевых и исламистски настроенных сограждан, в Латине эти антикоммунисты регулярно приходят к власти и вполне умеют выставить против доброжелательных, сугубо законопослушных ультралевых, выступающих в союзе с исламистами и террорней, своих доброжелательных, сугубо законопослушных ультраправых граждан в союзе с отставными военными и действующими силовиками. А еще они умеют взять и нанять киллеров, чтобы завалить левака-президента, как было в Боливии, когда на Моралеса готовилось покушение в исполнении группы европейских наемников (впрочем, оно провалилось.) Причем наемники были не людьми с улицы, главным там вообще был ветеран хорватской войны за независимость, в группе был, если не ошибаюсь, венгр – основатель какой-то парамилитарной группировки, т.е. люди вполне серьезные.
А когда в Эквадоре полиция взяла в заложники президента Корреа и избила его за то, что он авторитарный идиот, который всех достал своим социализмом, тратами бюджетных денег и увеличением собственных полномочий вопреки желанию граждан? Только представьте, какой уровень свободомыслия, неподцензурности и демократии в Латинской Америке.
Другое дело, что в Латине не протестантская, а католическая трудовая этика, более солидаристская, мягкая, жалостливая и располагающая к «южному» варианту коррупции.
В целом, можно говорить, что Уругвай и Аргентина – более левые, а Чили и Парагвай – более правые. Центроамерика в основном вся правая, кроме Никарагуа, где давно уже правит слипшийся комок либералов и сандинистов. В Сальвадоре уже второй президент от Фронта Фарабундо Марти, но это слабо влияет, потому что в Сальвадоре левым и этатистам, помимо гражданского общества, политической оппозиции, бизнеса, части военных и Церкви, мешает еще одна могущественная сила – картели. Т.е. левые там связаны по рукам и ногам, а кроме того, у них еще раньше, во времена гражданской, удалили почти все ядовитые зубы. Колумбия – правая, Венесуэла – левая. Но это все очень условно; завтра в Венесуэле придет правый реваншист и устроит такое, что Колумбия только ахнет, например. В этом прелесть Латины: здесь нельзя построить Единственно Правильное, Нормативное, Регламентированное и непременно чтобы с Диктатурой Закона. Пройдет землетрясение, и все «созданные по европейским образцам» институты провалятся в бездну, а люди устроят карнавал, и красивые девушки будут танцевать, парни будут забиваться татуировками с Распятием и Санта Муэрте, а дети будут топать босыми ножками по горячей пыльной земле и зеленой траве Континента.
В целом, чтобы было еще понятнее: даже «цивильно-левые» страны Континента, вроде Аргентины или Бразилии, гораздо «правее» многих стран Европы. Как в политическом, так и в социально-экономическом, и во внешнеполитическом (иммиграционном) смыслах. Опять же, во многом благодаря слабости институтов, в т.ч. налоговых, и черному рынку, который моментально разрастается, как только государство начинает пытаться контролировать курс валюты или цены на товары. Т.е., даже оставаясь на первый взгляд очень левой, нация просто игнорирует государство и продает все, что нужно, начиная с валюты и техники и заканчивая медикаментами, на черном рынке, вход на который совершенно свободен, по нормальным рыночным ценам.
– Роль евреев и отношение к ним и к Израилю?
– Евреев здесь редко выделяют именно как «народ, внесший свой вклад». Их чаще всего воспринимают как граждан той страны, в которой они проживают. Безусловно, вклад большой, и культурный, и политический, но он не считается «специфически еврейским». Так же относятся и к русским, и к немцам, и к японцам. Здесь редко имеют место проявления именно деструктивного или «воспаленного», нервного национализма.
Правые в основном произраильские и к евреям относятся нормально (исключения из второй половины прошлого века – аргентинская и уругвайская хунты, сильно инфицированные европейским национал-социализмом и его мифами), левые ненавидят Израиль и топят за Палестину.
В XX веке ряд стран Южной и Центральной Америки был сильно заражен нацистскими идеями, однако большинство от них вскоре избавилось. Другие страны, вроде Доминиканы, Чили и т.д., были изначально ориентированы не на Германию и Италию, а на франкистскую Испанию, Штаты и собственные национальные доктрины солидаристского образца, а потому отвергали расовые и классовые заморочки Гитлера и Муссолини. В результате нацизм и фашизм итальянского образца не просто не прижились там – они вызвали сильную неприязнь. Та же Доминикана при Рафаэле Трухильо принялась активно сигнализировать, что готова принять у себя до ста тысяч еврейских беженцев.
В 70-е отношение к Израилю выкристаллизовалось окончательно. Правые гражданские и военные правительства были за Израиль, даже наиболее отмороженные, вроде боливийских гарсиамесистов, и жестко авторитарные, вроде парагвайских колорадистов времен Стресснера, левореволюционные и левые военные – против. Сейчас традиция продолжается. Бачелет, приходя к власти, сразу же начинает болеть за палестинцев. Кристина Киршнер обожала палестинцев и Иран, прикрывая его участие в антиизраильских терактах на территории Аргентины, Макри моментально разорвал этот идиотский «меморандум» по Ирану и пригласил в страну Нетаньяху. Гондурасский левак Манэуль Селайя терпеть не мог Израиль, правый Пепе Лобо незамедлительно начал делать дружественные телодвижения в его сторону, как только оказался у власти. Исключения из правила встречаются, но это именно исключения.
– Вообще, про меньшинства в ЛА – что тут можно сказать, какие-то тенденции в отношениях, специфика?
– Другие национальные меньшинства (индусы, китайцы, русские, украинцы, немцы, японцы) представлены в избытке, никто их не трогает.
Сексуальные меньшинства чувствуют себя замечательно. ЛГБТ периодически жалуются, но у них сам стиль деятельности такой, они живут с того, что привлекают к себе внимание и жалуются. Нет, безусловно, в провинциальной Мексике, сельских районах Гондураса или криминальных трущобах у геев и лесбиянок могут быть проблемы, но, полагаю, проблемы могут случиться и в некоторых сельских районах Испании, и в трейлерных парках в Штатах, и в криминальных трущобах Гонконга, и в любом другом консервативном, криминальном или бедном регионе. Т.е. это вопрос нищеты и воспитания, а не специфики Латинской Америки, и решать эту проблему нужно просвещением, благотворительностью и лоббированием сокращения государства, увеличением рабочих и образовательных возможностей для бедных. В крупных городах и тем более столицах столкнуться с какими-то проблемами почти невозможно. Я много раз слышала рассказы об ужасных условиях для женщин (почему-то об этом в основном рассказывают то американки, то европейки, в лучшем случае бывавшие в Латине в качестве туристок или «приглашенных преподавателей», которые не покидали студенческого городка), но даже в Сантьяго и Асунсьоне, городах крайне консервативных и правых, на женщину топлесс или на целующихся девушек реагируют максимум гудками из автомобилей и редкими робкими просьбами сфотографироваться (в первом случае.)
К трансгендерам здесь отношение исторически доброжелательное, их очень много.
– И отдельный вопрос: насколько плодотворная тема – русские в ЛА (Парагвай, Уругвай и пр.)? Есть тут что исследовать, повод для особых связей с Россией и т.д.?
– Насчет русских здесь я почти ничего не знаю, т.к. не поддерживаю отношений с диаспорой. Знаю, что она есть, но чем живет и дышит – без понятия. Исторически русские, бежавшие от революции и репрессий, сделали весьма значительный вклад в развитие стран Континента, как интеллектуально-научный, так и военный, но это было давно. В Латине есть вроде бы даже целые старообрядческие общины, но, повторюсь, я не общаюсь с ними. К тому же вряд ли у нас найдутся общие темы. В религиозном отношении я далека от старообрядчества, а в бытовом я ориентируюсь в здешних реалиях лучше, чем сравнительно закрытые русские общины.
Насчет особых связей с Россией. Пока ее руководство будет продолжать советские традиции привода к власти и поддержки левых коррумпированных уродов, типа Мадуро, Кастро и прочих, лично я буду против «официальных связей». По большому счету, я сторонница полного отказа Латины от политического и экономического сотрудничества со странами, от которых исходит угроза красного, исламского терроризма или же другая серьезная угроза безопасности и суверенности для стран Латины. Прежде всего нужно сосредоточиться на внутрирегиональном рынке, затем на работе с США, странами Азии (Япония, Южная Корея, Таиланд, Индия, Индонезия, Тайвань, etc.), некоторыми странами Европы, желательно культурно близкими, Израилем и странами христианской Африки. Я не озвучиваю каких-то новых идей, все это уже выдвигалось в прошлом веке бразильцами, парагвайцами, никарагуанцами под названием «концепция идеологических границ».
При этом я абсолютно не против сотрудничества с Россией как таковой; в 90-е, например, я бы однозначно продвигала углубление сотрудничества РФ с Латиной, стараясь, конечно, как можно сильнее дискредитировать и убрать «примаковщину» и сильнее продвигая интересы правых, антикоммунистических, антитеррористических (чрезвычайно важных и популярных в 90-е как в России, так и в Латине – например, Альберто Фухимори, фактически победивший ультралевых террористов из Сендеро Луминосо и MRTA, не раз ссылался на российский антитеррористический опыт в Чечне), но в то же время прокапиталистических и «фридомфайтерских» сил.
Источник: Журнал «Гефтер»