«Счастлива говорить «я турок»», – отшучиваюсь я цитатой из Ататюрка на любые вопросы о национальности и роде занятий. Что на самом деле не совсем правда, потому что турецкого паспорта у меня нет. Но его никто и не спрашивает. Турецкие люди просто рады, что я тоже хочу быть турецким человеком.
По-моему, в патриотизме главное – ничего не смешивать и, ради бога, ничего не взбалтывать
Мне повезло находиться в стране, национальность в которой принять не сложнее, чем религию. Можешь напеть национальный гимн? Турок! Торгуешься на базаре, как лев, прикинувшись скромной овечкой? Турок! Не готовишь ни одного блюда без сальчи, то есть томатной пасты? Турчаночка! Обнимемся!
Наилучший пример того, как куются турецкие люди, у меня все время перед глазами – мои собственные дети в их турецком садике. На прошлой неделе, например, у них была неделя турецких продуктов. Даше задали выучить стишок примерно такого содержания: «Меня зовут баклажан, кто меня полюбит, не забудет, ешь баклажаны с мясом, запивай айраном – объедение». Учительница искренне не поняла, чего я приперлась с вопросом, нельзя ли было придумать что-то менее людоедское. И каждое утро мы бодро начинали с «меня зовут баклажан». Я даже прочувствовала, почему песня Барыша Манчо «Domates, biber, patlican» («Помидор, перец, баклажан») может считаться неофициальным гимном нации. Это же про наше, про турецкое. Практически метафора смерти за родину. Мученической, но добровольной. Щедро запитой айранчиком.
Там же, на неделе турецких продуктов, ребенка научили проверять по штрихкоду, сделан продукт в Турции или нет. И теперь перед тем, как что-то съесть, она проверяет, турецкий ли это продукт, и если продукт не турецкий, то все, «ложись». Вы когда-нибудь видели, чтобы ребенок добровольно отказался от киндер-сюрприза? Могу показать. «Папа, зачем ты купил не турецкий киндер-сюрприз?! Я же сказала, что мы покупаем только турецкое!»
Жалко на овощах с рынка не проверить штрих-код. Зато никто не претендует на сосиски, привезенные мне в подарок из Германии.
Каким бы турком я себя не воображала, моих детей мне не перетуречить. Например, 10 ноября, день смерти Ататюрка. В момент его смерти, в 9.05 утра, вся жизнь в стране встает. В новостях прямым включением показывают Босфорский мост, где останавливается движение, люди выходят из машин и рыдают. Рыдает очередь к мемориалу Ататюрка в Анкаре. Рыдаю и я. Мне хватило семи лет жизни в Турции, чтобы перейти в отношении к Ататюрку от «это же какой-то их местный диктатор» до «отец, на кого ты нас оставил!» Не рыдает только президент Турции Р. Э. Эрдоган, которому ежегодное почитание памяти Ататюрка – это как если бы Путина заставили каждое 27 февраля ходить на Большой Москворецкий мост чтить Немцова.
Эрдогану ежегодное почитание памяти Ататюрка– это как если бы Путина заставили каждое 27 февраля ходить на Большой Москворецкий мост чтить Немцова
У моих детей первые два месяца в садике сплошной Ататюрк. Они съездили в летний домик Ататюрка во Флории и с восторгом рассказывают мне об этом несколько недель подряд. «Мама, мы видели пижаму Ататюрка! Мы видели кроватку Ататюрка! Мы видели халат Ататюрка! И туалет Ататюрка мы тоже видели, мама». И, конечно же «Ататюрк очень нас любит, мама, ты знаешь? Все дети любят Ататюрка, а Ататюрк любит всех детей». Детскую песенку «Отец, Мустафа Кемаль Паша, на кого ты нас оставил» мы исполняем по десять раз на день, особенно когда в дом приходят гости (прежде, чем они успели снять ботинки и попросить чай). И я вместо того, чтобы выходить из дома десятого ноября, ставлю их утром перед телевизором: сейчас, дети, мы будем смотреть, как умрет Ататюрк. На что старший ребенок косится на меня укоризненно: «Ататюрк не умер, мама! Он вечно живет в наших сердцах».
Когда я только приехала в Стамбул, и на острове Бююкада здесь еще жил писатель Оуэн Мэттьюс, он рассказывал, что его дети ставят в школе спектакль о жизни и смерти Ататюрка, и когда я что-то поахала возмущенное, удивился: «А что вас смущает?» И вот меня уже не смущает почти ничего. Меня скорее радует, что патриотизм поставляется в трех различных комплектациях, и я могу выбрать ту, которая лично мне наименее противна.
Меня радует, что патриотизм поставляется в трех различных комплектациях, и я могу выбрать ту, которая мне наименее противна
За примерами, которые меня действительно смущают, далеко ходить не надо. Прямо по пути в школу я прохожу садик, так сказать, проэрдогановский. Детей к нему привозит автобус, на котором изображена попытка военного переворота в Турции 15 июля. Флаги, разинутые в крике рты, падающие на землю раненые и надпись про вечную славу мученикам. Еще раз – этой картиной полностью покрыт детсадовский автобус.
Прямо напротив нашего сада – религиозная средняя школа «имам хатип» для девочек. Десятилетки приходят туда в полном облачении, закрытые, в школьной форме, в платках. Как-то я ляпнула своей дочери, что там она учиться никогда не будет, и та рыдала: «Хочу учиться с девочками». В религиозный садик ходил сын нашей няни – в четыре года он приходил домой, доставал тетрадки и с выражением читал нам Коран.
Еще недавно я удивлялась, когда моя подруга забрала дочь из садика, увидев, что в нем есть «закрытые» религиозные учительницы, хотя директриса клялась и божилась, что никогда. Теперь я и сама орлицей слежу за возможными отклонениями от светского курса. Предыдущая учительница моей дочери, например, чуть больше нужного угорала по традиционным мусульманским ценностям. Однажды Даша принялась молиться перед едой, и я чуть не слегла с сердечным приступом. В другой раз ее научили, что на праздник надо целовать руку взрослым, ребенок вышел из класса и схватил меня за руку, чтобы ее целовать, я отдернула руку с криком: «Ай-ай-ай, что ты делаешь, немедленно прекрати» – к вящему ужасу присутствовавших тут же учителей.
Поначалу в Турции меня не смущали побочные эффекты образования, всякие там молельные комнаты и обязательные уроки религии. Будучи ребенком 80-х, я успела пройти и через стихи о Ленине и октябрятские звездочки в школе, и через не такое уж подпольное православие семейных друзей и родственников. С тех пор я убедилась, что сознательный отказ от собственных убеждений – один из лучших опытов, какой можно получить в жизни. Откровение, что государство, религия и школа вместе пудрят тебе мозги, становится лучшей прививкой от fake news, лучшим побуждением не доверять, а проверять, все в мире подвергать здоровому скепсису. Мне оно также помогло не пережить подростковый бунт против родителей: я слишком занята была бунтом против всего остального мира.
Все так, но я также понимаю, что патриотизм вовсе не обязательно должен быть про согласие с линией правящей партии. То есть, возможно, еще пару десятков лет назад патриотизм тут был про согласие, и для несогласных это наверняка было довольно противно. Но сейчас каждый представитель турецкой нации может выбрать себе патриотизм, который его устраивает, сдобрив его скрепами, соединяющими, несомненно, весь турецкий народ (так нас скрепляет оливье на Новый год): синь Босфора, простые, но пронзительные песни центральной Анатолии, тюльпановый стаканчик крепкого чая под раскидистый турецкий завтрак.
В общем, наш патриотический рецепт таков: ничего не смешивать и, ради бога, ничего не взбалтывать. И так ты внезапно обнаруживаешь, что сама поешь патриотические марши и ничего не имеешь против патриотических спектаклей. Что быть патриотом не обязательно значит поддерживать государство во всех его начинаниях, но может еще означать иметь надежды, мечты и собственные убеждения и верить, что твое государство когда-нибудь вернется к лучшей версии себя.
Источник: «Такие дела»