В Президентском центре Б.Н. Ельцина 12 сентября известный журналист, писатель, профессор департамента медиа Высшей школы экономики Александр Архангельский запустил авторский цикл лекций «Герои классики». «Первой ласточкой» курса стала лекция на тему «Кто такая русская классика, кто назначает в классики, и зачем это нужно?»
Предметом обсуждения первой лекции курса стала классика как таковая, которая, отметил Архангельский, в глазах общества подает примеры для подражания, ставит перед читателями нравственные вопросы и учит гармонии. Однако Архангельский в своем курсе предложил посмотреть на классику с отнюдь не классической точки зрения.
– Басню «Ворона и лисица» Иван Крылов считал главной для себя, – привел пример нестандартного прочтения классики Александр Архангельский. – Эта басня начинается с морали о том, что мир исправить нельзя. Вообще у Крылова в баснях мир неисправим. Мораль – примите жизнь как данность и ничего не трогайте.
В ходе лекции А. Архангельский «разложил по полочкам» несколько классических произведений и доказал, что общественные стереотипы в отношении классики не выдерживают критики. Так, «Герой нашего времени», по словам Архангельского, хитроумно создан и «обманул» даже царя, поскольку Николай I счел героем нашего времени отнюдь не неоднозначного Печорина, а «хорошего, доброго, честного, но плоского» Максима Максимовича. В общем, считает Архангельский, положительных героев в русской классике «по пальцам пересчитать». Например, к положительным персонажам трудно отнести Евгения Онегина, а тот же уравновешенный семьянин Пьер Безухов предвидит разрушительную революцию.
– Как же сложился тот классический канон, за который мы стремимся держаться? – задался вопросом Архангельский. – До 1811 года словесность в учебных заведениях отсутствовала как самостоятельный предмет. То есть литература не находилась в центре школьного курса в ту пору, которая дала нам классиков.
В 1843 году появилась значимая для истории литературы книга –«Полная русская хрестоматия» просветителя и историка литературы Алексея Галахова, которая, по оценке спикера, выдержала около сорока переизданий и во многом сформировала представление о классике. Между тем, с канонической программой по литературе не спешили, и учащиеся черпали знания из хрестоматий и конспектов педагогов. Идея же создания школьного литературного канона возникла, как ни парадоксально, в недрах военных учебных заведений. Однако классики определялись не только бюрократическими структурами, но и посредством механизма литературных юбилеев, причем, по словам Архангельского, первым юбиляром стал уже упомянутый ранее «главный баснописец империи» Крылов.
– Казалось бы, революция должна была смести закостеневший литературный канон, – сказал Александр Архангельский. – Но она не затронула саму суть канона, который «подчистили», освободив место для современных авторов. Так, в канон был «встроен» уже при жизни писатель Николай Островский, который до сих пор является любимым автором у китайских поклонников «Как закалялась сталь». Кого-то включали в число классиков искусственно, кого-то – несправедливо по отношению к ним самим. Например, были такие талантливые в ранних вещах писатели как Александр Фадеев. «Разгром» – по-своему замечательная книга, настоящая большая литература. Но не «Разгром» вошел в советский литературный канон, а «Молодая гвардия». Также в канон были добавлены писатели-революционеры и демократы, может быть, не столь талантливые в литературном отношении, но важные для литературного процесса.
Особое место в литературном каноне, отметил Архангельский, занимает Александр Сергеевич Пушкин, который стал «главным классиком» еще в XIX столетии.
– 1880 год – открытие памятника Пушкину, созданного на народные деньги, – напомнил Александр Архангельский. – Общество хотело, чтобы Пушкин стал главным русским писателем, который примирял непримиримых.
Следует сказать, сам автор курса «Герои классики» не только исследует чужое творчество, но и продолжает литературную классическую традицию: новый роман Александра Архангельского «Бюро проверки» вышел в финал престижной премии «Большая книга» (презентация новинки прошла 13 сентября в книжном магазине «Пиотровский»).
– Сюжет романа «привязан» к 1980 году, – рассказал в ходе презентации книги Александр Архангельский. – Но это не роман о 1980 годе. Роман можно писать о человеке и его месте в мире, но при этом – поместить героя в историческую эпоху. Некоторые эпохи, испытания обстоятельствами позволяют проявить определенные стороны личности человека.
Презентация книги «Бюро проверки» стала своего рода историческим погружением в 1980-й год, о многочисленных событиях которого напомнил слушателям писатель. О своем же видении роли классики и задачах курса «Герои классики» Александр Архангельский рассказал в интервью для сайта Президентского центра Б.Н. Ельцина.
– Когда-то я придумал понятие «продленка для взрослых», – сказал Александр Архангельский. – Мы живем в мире, который меняется слишком быстро. Пока мы воспитываем детей, успеваем отстать от пройденного нами школьного курса, и в результате не успеваем за собственными детьми. По себе я тоже ощущаю необходимость возвращаться к тому, что изучалось в школе. Одна из задач курса в том, чтобы взрослые люди, молодые или средних лет, приходили и проговаривали то, что когда-то узнали в школе, на другом уровне осмысления. Потому что жизнь дала новые ориентиры, многое стало понятным. Уже нет учителя с указкой и дневника с оценками, родителей не могут вызвать в школу, – это свободные отношения с книгой. В ходе курса мы пройдем через ключевые точки русской литературы.
С чего начинается русская классика? С «Бедной Лизы» Карамзина. Из этого произведения вырастает вся русская литература. Почему это является классикой? Есть вариант ответа, что классика дает нам уроки жизни. Но какие уроки жизни дает нам «Бедная Лиза»? «Топитесь, девушки, в пруду довольно места». Следовательно, классика отнюдь не пример для подражания, но и образец не того, как не надо себя вести. Приведем в качестве примера историю Красной Шапочки и Серого Волка. Очевидно, что Красная Шапочка – молодая девушка, а Серый Волк – светский ловелас, которого ей стоит остерегаться. Но разве так мы интерпретируем эту сказку? Нет, совершенно по-другому.
Классика учит нас доброму и светлому? Да, учит, но после того, как герой проходит через мытарства. По существу, классика рассказывает о сложности жизни, о том, что нам никто никогда не даст готового ответа, и что мы, переходя от этапа к этапу, будем сталкиваться с проблемами, не описанными классикой. От Карамзина мы в нашем курсе пройдем по цепочке: Толстой – Достоевский – Пастернак. Получив навыки работы с текстом, можно будет применять их по отношению к другим произведениям и затем обсуждать прочитанное с детьми.
– Один из прозвучавших после вашей лекции вопросов касался того, зачем нужно читать классику, ведь она якобы не настолько актуальна и интересна. Насколько сегодня востребована классика, прежде всего, молодежью, которая зачастую ее воспринимает именно буквально?
– Мы проделываем взаимоисключающие операции: отодвигаем классику в прошлое, целофанируем ее, так что становится нечем дышать, и говорим, что она скучная. Но кто завернул ее в целофан? Не мы ли сами? Современный театр блестяще работает с классикой, например, Кирилл Серебренников, Гоголь-центр. Подростки, приходя на «Кому на Руси жить хорошо», впервые говорят, что это гениальная поэма. Иначе «пробить» этот заслон невозможно. И это очевидно. Мы не умеем говорить о классике, мы ее умерщвляем, не умеем ее читать и любить. Мертвых чтут, но не любят. А классика живая. Также может ли классика жить вне контекста современной литературы? Конечно, нет. Классика – сгусток смыслов, которые прорастают в современность и вызывают споры. С мертвыми не спорят, можно спорить только с живыми, но и соглашаться с мертвыми тоже бесполезно. Если мы спорим, соглашаемся, обсуждаем, интерпретируем, то мы живем вместе с классикой, она становится центром современной культуры и современного сознания. И в таком качестве она интересна.
– Насколько высок риск субъективности, когда мы занимаемся поиском подтекста классических произведений? Не рискуем ли мы приписать писателю то, что он и не вкладывал? К примеру, та же пушкинская «Сказка о рыбаке и рыбке»: в ходе лекции вы отмечали, что в этом произведении можно найти социально-политический подтекст, что сказку можно интерпретировать как историю о воли к власти, в истории княгини Ольги, опять же, если опираться на вашу лекцию, можно увидеть гимн древнерусского феминизма. В каждом ли произведении можно увидеть подобный подтекст? К примеру, что можно найти в невинном тургеневском «Муму»?
– «Муму» – политический памфлет. Если же разбирать творчество Пушкина, то важно оценить время, когда создавалась «Сказка о рыбаке и рыбке». «Сказка о рыбаке и рыбке», «Медный всадник», «Пиковая дама» – произведения о том, можно ли исправить несправедливую социальную реальность. Можно ли хоть что-то сделать с проклятой, любимой, ненавистной, восхищающей историей, чтобы она повернулась лицом к человеку? Эти тексты взаимодополняют друг друга. Просто в одном случае это сказка, в другом фантастическая повесть, в третьем – повесть стихотворная. Но это сгусток одних и тех же идей.
– Таким образом Пушкин пытался обойти цензуру?
– Нет. Просто мысль писателя объемна и сложна. Сказка дает формулу на века, поэма «Медный всадник» привязана к Российской империи, «Пиковая дама» – это события середины 30-х годов, обращающие нас к XVIII веку и связывающие с европейским проблемами. Но это ответ на один и тот же вопрос: как можно исправить этот мир, где старой графине всё, а Герману ничего?
– Если следовать этой логике, то пресловутая золотая рыбка – социальный лифт, которым семья простодушного рыбака попросту не умеет пользоваться?
– Совершенно верно. Не умеет пользоваться. Конечно, когда мы говорим об образе Ярославны из «Слова о полку Игореве» как о феминистке, это отчасти шутка. Тем не менее, проблематика роли женщины, границы ее прав обсуждались задолго до той же «Анны Карениной» Толстого. При этом «Анна Каренина» вырастает из «Грозы», а «Гроза» невозможна без предшествующей литературы, без все тех же княгинь Ольги и Ярославны.
– Можно ли говорить, что в российской школе превалирует односторонний позитивистский подход, когда классика понимается как учебник нравственности, мастерство писателей якобы развивалось «по нарастающей», и с каждой эпохой авторы писали все лучше?
– В разных школах все происходит по-разному, и огромное количество учителей думают иначе, но этот подход бросается в глаза, по-прежнему много застойного и мертвенного. По схемам же работать проще. Проще не думать и не растрачивать эмоции. Возможно, это происходит потому, что серьезные перемены в школе не произошли, как и в стране. До тех пор, пока можно ничего не делать и существовать, люди будут ничего не делать и существовать. До тех пор, пока можно сохранять рабочие места и делать так, как делалось пятьдесят лет назад, люди будут это делать. Как только начнутся социальные процессы, а условием выживания в системе станет внутренний, интеллектуальный рост, все переменится.
– Вы – автор учебников по литературе. Что вас подвело к мысли об их создании и что, возможно, не по душе в учебниках существующих?
– Я выпускник пединститута, многие мои друзья – авторы учебников. Учебники стареют быстро, вечных учебников не бывает. Мне кажется, у меня есть опыт, который можно предложить школе. В учебниках мы, образно говоря, идем к читательскому опыту через писательский, а не наоборот. Предлагаем творческие задания. Когда ребенок узнает, как сочиняется загадка, он начинает понимать, как она устроена. Когда учащийся пробует создать лирический этюд, то постигает, что такое меняющаяся точка зрения. И это можно выстроить как систему. Мой учебник для 10-го класса уже лет двадцать в школе. Также с моей коллегой Татьяной Смирновой мы создали линейку учебников с 5 по 9 классы. Учебники готовы, прошли две экспертизы, но потом что-то застопорилось. Было замечание, что в пятом классе якобы не воспитывается религиозная толерантность. Но в учебнике есть притча из Евангелия, фрагменты из Ветхого Завета и буддистской литературы, Коран… Вообще многие не знают, что школьные учебники в последний раз обновлялись в 2014-м году. На создание линии учебников у группы составителей в среднем уходит лет пять, года полтора-два – на согласования. Таким образом, мы пользуемся учебниками, которые создавались в 2007 году, а у нас на пороге – 2019-й. В итоге в предварительном виде наш учебник для пятого класса ушел на апробацию в регионах, учебник для шестого класса издан небольшим тиражом и продается, учебник для седьмого класса будет издан. Пойдут ли учебники в школу широко, не знаю.
– Опирались ли вы на свой школьный опыт при создании учебников?
– Саму школу я не любил, любил Дворец пионеров. Говорят, что в советское время не было вариативности. В школе, действительно, вариативности не было. Но вокруг школ была создана система дворцов пионеров и школьников, юных техников и так далее. И после школы ученик шел туда и индивидуально получал совершенно другой тип образования. Там я сформировался, сам работал во Дворце пионеров, и именно этот опыт хотел донести в учебниках.
– Что лично вы любили читать в школьные годы, а что не любили?
– В шесть лет я прочитал сказки Пушкина, любил Цветаеву, Пастернака, Заболоцкого. Лет в четырнадцать начал добывать ксерокопированные подпольные книги. Из классики очень любил «Преступление и наказание» Достоевского, в течение месяца ездил на метро по Кольцевой линии и читал этот роман вместо нахождения на уроках. Для меня был очень важен роман Бориса Пастернака «Доктор Живаго», тем более, что в мое время он был запрещен, и переплетённая ксерокопия этого произведения, которую мне подарили, была одним из главных событий в моей жизни. Но я исхожу из того, что каждый имеет право и возможность быть и читателем плохой литературы. Плохая советская литература сыграла в моей жизни не меньшую роль, чем классическая. Например, «Отряд Трубачева сражается» Валентины Осеевой – очень плохая литература, но в моей читательской биографии этот роман сыграл большую роль. Потому что я не знал, что это плохая литература. Мои дети же читали какую-то чушь о котах-воителях.
– Соцсети вынуждают нас очень кратко формулировать мысли. Это влияет на мышление, мировосприятие и способы самовыражения, прежде всего молодежи. Между тем, многие классические произведения достаточно объемны, взять те же романы Толстого, Достоевского или даже хрестоматийного «Евгения Онегина». Не рискует ли классика уйти в формат пересказа, с учетом неготовности воспринимать большой текст?
– Если знание о тексте мы будем «вбивать гвоздями», то так и будет. Одни будут делать вид, что учат, другие, что учатся. Если вы хотите включить в программу по литературе 400 произведений, то будьте готовы к тому, что ответом будет саботаж, состоящий в том, что школьники прочитают пересказы, отработают их – и пойдут дальше. Лучше меньше, да лучше. Если учитель читает в классе отрывки произведения, все разговоры о том, что «стихи мы не любим» или «про цыган читать не будем», прекращаются. Потому что школьники оказываются в ситуации «погружения», начинают «плыть» и получать от этого удовольствие от процесса чтения. Но, конечно, в нереалистичном объеме прочесть все невозможно.
– Современные попытки экранизации классики приближают ее к читателю или дают некий упрощенный вариант произведения, который может и оттолкнуть?
– Дается упрощенный вариант – и «наводка», что стоит это произведение прочесть. Но это работает для старшего и молодого поколения. Младшему же можно, к примеру, предложить написать сценарную разработку одной из сцен классического произведения. Можно снять в классе на телефоны одну из сцен. Нужно мотивировать людей через понятные им вещи. Создайте в социальных сетях группу, поспорьте с одноклассниками о том же «Евгении Онегине». Но для того, чтобы спорить, придется произведение прочитать. Не нужно бояться современности.
– В каком возрасте стоит прививать детям любовь к серьезной классической литературе?
– Бесполезно в пятом, шестом, седьмом классах навязывать детям историческое представление о литературе. В этот период мы читаем отдельные произведения, а не изучаем их последовательность. В восьмом классе можно начинать историко-литературный курс, в девятом – это уже курс полноценный. Просто не нужно обгонять время.
– В рамках вашего курса «Герои классики» будете ли вы стремиться увлечь слушателей классикой через нестандартный подход?
– Хочу, чтобы свободные отношения человека и классической литературы возобновились. Школа – кнут и пряник. Никого принуждать и заставлять не хочу. Мой курс – предложение. Давайте зайдем в классику, но с другого входа.
– Курс «Герои классики» будет прочитан на площадке Ельцин Центра. Насколько органична эта площадка для реализации ваших идей?
– Это одна из лучших площадок в стране. Это живая аудитория, современные пространства, что очень важно. Здесь собираются люди с разными взглядами, сюда приходят не только сторонники, но и противники Ельцина и свободы. И возникает живой разговор, без насилия. Потому что если мы не можем говорить о том, что нам дорого, не изменяя себе, то разговора не получится. А здесь он получается.
– Что 90-е дали литературе, в том числе, в сфере открытия литературы, когда читатели обнаружили огромный литературный массив, включая запрещенную литературу?
– С одной стороны, было много радостного, а с другой –ужасного. Девяностые стали расплатой за десятилетия сокрытия литературы. Когда ты удерживаешь волну при помощи дамбы, дамбу рано или поздно снесет, и волна вместе с влагой принесет разрушение. Так, лет на восемь почти целиком потерялось новое литературное поколение. Потому что когда потоком идут произведения Солженицына, Алданова, Набокова, то проигрывает целое литературное поколение. Читатель «объедается» сладким. Пришли произведения, которые уже были проверены временем, они появлялись друг за другом, создавалось впечатление, что литература так и устроена. И каждый месяц рождается великое произведение. Вопрос был не в девяностых, а в том, что дамбу удерживали слишком долго.
– Что литературе дали «нулевые»? Появились ли яркие новые имена, которые можно было бы поставить вровень с Солженицыным или Войновичем?
– Литература – многоуровневая система, где никто не может ни с кем стоять вровень, Солженицын не может стоять вровень с Толстым, Толстой с Пушкиным. Роман Владимира Маканина «Асан» опубликован в «нулевые», не нравящийся мне ничем, кроме литературного дарования, Захар Прилепин опубликовал очень важный для своего времени роман «Санькя». Вышла книга Татьяны Толстой «Легкие миры», это маленький шедевр. Были опубликованы лучшие книги писателя Андрея Дмитриева, уехавшего на Украину. Павел Басинский написал беллетризованные биографии – две книги о Толстом, которые должны у каждого образованного человека стоять на полке. Это время живое и яркое.