Как Кнорозов открыл миру язык майя и что потомки сделали с его памятью.
Зал крупнейшего вуза обеих Америк, Национального автономного университета Мексики (UNAM), битком набит пожилыми академиками. Профессора, еще не достигшие пенсионного возраста, расположились по периметру, поодаль стоят ТВ-журналисты, в воздухе разлита торжественная и волнительная атмосфера первосентябрьской школьной линейки.
Мужчина слева от меня с трепетом в голосе шепчет:
“Ahí vienen los rusos!” – «Русские идут!»
В проходе появляется джентльмен в сером пиджаке с игривым лиловым галстуком. Это российский посол в Мексике Виктор Коронелли. Он шествует в сопровождении двух женщин: Галины Ершовой, директора Учебно-научного Мезоамериканского центра имени Ю. В. Кнорозова, и Веры Заботкиной, проректора РГГУ.
Сегодня на кафедре исследования языков майя в UNAM праздник: РГГУ вручает «Почетного доктора» профессору Мерседес де ла Гарсе. Сразу после церемонии всех присутствующих приглашают в узкий светлый коридор, где развешаны архивные фотоснимки Юрия Кнорозова. Они наполнены неизменной меланхолией холодного и вдумчивого взгляда ученого, который первым в мире расшифровал язык майя.
За пару недель до мероприятия я отправила запрос на интервью в центр Юрия Кнорозова в Мериде, но получила недвусмысленный отказ на русском: «Наша тема не формат для вашего издания». Кто бы мог подумать.
Я повернулась к Ершовой, окруженной толпой коллег и почитателей, и спросила, не уделит ли она мне несколько минут, чтобы поговорить о работе центра. «Да, только позже», – коротко ответила та.
Все направляются к началу экспозиции слушать биографию Кнорозова в исполнении Мерседес де ла Гарсы. Версия не сильно отличается от той, что опубликована в испанской «Википедии». Она рассказывает об удивительной жизни советского лингвиста, этнолога и исследователя древней письменности, который, не покидая своего кабинета в Санкт-Петербурге, расшифровал язык народов майя. В тот момент, когда Гарса доходит до эпизода с горящей библиотекой в Берлине, откуда Кнорозов якобы вынес трофейные кодексы индейцев, Ершова раздраженно обрывает лирическое повествование: «Не было никакой горящей библиотеки – пожалуйста, давайте без этих мифов».
В личной истории Кнорозова, действительно, столько мистического, что для научного остается совсем немного места. Значительная часть этих мифов возникла благодаря самой Ершовой – и подтвердить многие из ее историй не представляется возможным.
На сайте РГГУ процесс создания того, что принято называть «научной школой» Кнорозова деликатно описан как «сложный». Инициатором проекта еще при жизни великого лингвиста стал декан исторического факультета А. П. Логунов, открывший в 1998 году на базе факультета программу «Культуры древней Мезоамерики в контексте эпиграфического наследия». Позже был создан Мезоамериканский центр, который возглавила ученица Кнорозова Галина Ершова, сам Юрий Валентинович стал почетным президентом Центра.
В 1999 году Кнорозов умирает – в биографиях ученого принято добавлять «одинокий, всеми забытый, в коридоре больницы», эту версию активно поддерживает сама Ершова. Ей, впрочем, возражает дочь Кнорозова Екатерина Маслова: «Жена не могла доехать до него из-за больных ног – ей тогда было 77. А я навещала отца в день накануне смерти».
Сердце ученого перестало биться в 6 часов утра – и ожидать увидеть в это время сокрушающихся родственников в условиях российской больницы 90-х, мягко говоря, наивно.
Дочери Кнорозова вторит его внучка Анна Маслова. Анне принадлежит «всё имущество Ю. В. Кнорозова, где бы оно ни находилось и в чем бы оно ни заключалось» – формулировка, использованная ученым в своем завещании.
Семья обвиняет Галину Ершову в присвоении не только памяти Кнорозова, но и в буквальном смысле его имущества, утверждая, что накануне похорон та вынесла из квартиры Юрия Валентиновича его архив и личные вещи, которые удалось вернуть только после обращения в милицию.
Инцидент послужил поводом, для передачи архива в библиотеку Дамбартон Оакс (США), где хранится одно из крупнейших в мире собраний материалов и исследований по истории доколумбовой Америки.
Мифами и легендами окутана и сама история расшифровки давно забытого языка южноамериканских индейцев. Как у Кнорозова оказались книги «Сообщение о делах в Юкатане» Диего де Ланды и «Кодексы майя», доподлинно не известно: берлинская библиотека, кажется, никогда и не горела, а в конце Второй мировой ученый работал телефонистом под Москвой.
Изначально Кнорозов был увлечен исследованиями шаманских практик Средней Азии. Траекторию его карьера поменяла после пессимистичной статьи немца Пауля Шелльхаса «Дешифровка письма майя – неразрешимая проблема». Тогда университетский профессор Кнорозова Сергей Александрович Токарев задал своему ученику провокационный и гениальный с точки зрения педагогики вопрос: «Если ты веришь, что любая графическая система, созданная одним человеческим умом, может быть разгадана другим, почему бы тебе не попробовать дешифровать эту письменность?»
Так в 21 год Кнорозов приступил к исследованию кодов майя. Он изучил разные теории дешифровки и остановился на методе позиционной статистики Майкла Вентриса. Сначала было необходимо определить тип письма: идеографическое оно, морфемное, силлабическое или алфавитное, – и частоту употребления того или иного знака. Затем – сравнить коды майя с текстами родственных языков и выявить повторяющиеся морфемы. После этого нужно было установить значение основных символов и проверить выводы методом так называемого перекрестного чтения: чтобы дешифровать письмо, необходимо подтвердить, что знак в любом тексте этого языка читается одинаково.
Все три рукописи: Дрезденский, Мадридский и Парижский кодексы – были из одного региона.
В результате анализа Кнорозов установил, что письменность майя фонетическая, морфемно-силлабическая, то есть каждый из 355 знаков читается как слог. Чтобы определить их грамматическое и функциональное значение, исследователь записывал текст блоками от 2 до 5 символов.
Так ему удалось выделить пять уровней языка майя по периодам (к этому времени он изучил все грамматики одной из его разновидностей – юкатекского языка XVII–XVIII веков). Когда стало понятно, как выстраивается структура фразы и с какой частотой используются знаки, скажем местоимения и предлоги, Кнорозов перешел уже к тем материалам, что остались от Диего де Ланды.
Францисканский монах «транскрибировал» 29 знаков письменности майя на испанский, но без всякой связи с произношением – это и служило основным препятствием для исследователей, изучавших наследие мезоамериканских индейцев до Кнорозова. О труде своего предшественника наш герой отзывался так: «Записанные де Ландой знаки, несмотря на критику, обладают именно тем фонетическим значением, какое он им и давал. Это, конечно же, не означает, что они не могут также иметь других значений или то, что они являются единственными фонетическими знаками иероглифов майя».
Кнорозов понял, какие слоги обозначают эти символы, из рукописей де Ланды и с их помощью начал находить слова, которые можно было прочитать в имевшихся у него манускриптах. Тексты сопровождались изображениями, что помогало расширить репертуар знаков.
В октябре 1952 года в журнале «Советская этнография» выходит статья 30-летнего сотрудника Ленинградского института этнологии Юрия Валентиновича Кнорозова «Древняя письменность Центральной Америки». Удивительным образом американская газета The New York Times мгновенно откликается на эту работу статьей “Russian Explains Hieroglyphic Find; Knorozov Describes Symbols and Ideograms as Key to Ancient Mayan Language” и рассказывает об открытии советского ученого.
До кнорозовского «взлома» сфера исследований майя была монополизирована несколькими американскими и европейскими университетами. Институт Карнеги в Вашингтоне играл ведущую роль в организации раскопок и других полевых работ. Его куратор, английский археолог и эпиграфист Эрик Томпсон, попал в анналы истории как непримиримый антагонист Кнорозова, который с момента прочтения статьи в The New York Times и до самой смерти пытался доказать ошибочность метода советского исследователя. В помпезных многостраничных публикациях в журналах, посвященных археологии и культуре майя, он называет дешифровку Кнорозова марксистской уловкой и пропагандистским сговором.
Начинается международная полемика, и лишь немногие отваживаются занять сторону советского ученого. Труд Кнорозова по достоинству оценил шведский лингвист Тор Ульвинг, в 1955 году заявивший, что научная ценность его исследования не вызывает сомнений. Пользуясь этим методом, разные ученые со всего мира смогли прочитать одно и то же.
И хотя непоколебимый авторитет Томпсона и ярость, с которой он обрушивался на своих оппонентов, на долгие годы затормозили исследования письменности майя, целая группа американских ученых проявляла живой интерес к работам Кнорозова. Дэвид Келли, Татьяна Проскурякофф и Майкл Ко были одними из первых в США, кто открыто признал правильность его метода.
Майкл Ко даже совершает поездку в Санкт-Петербург, чтобы лично познакомиться с Кнорозовым. В своей книге «Взламывая код майя» (Breaking the Maya Code) он отзывается о советском эпиграфисте с нескрываемым восхищением:
«Самой удивительной чертой лица Кнорозова были его глаза цвета сапфира, глубоко посаженные под кустистыми бровями. Если бы я был физиогномистом XIX века, то совершенно точно сказал бы, что глаза эти выражают недюжинный интеллект… Несмотря на хмурый вид, Юрий Валентинович обладал ироническим, почти озорным чувством юмора и изредка позволял улыбке появляться на своем лице, как если бы она была лучом солнца, прорезавшимся через черные тучи. Как и многие русские, Кнорозов был заядлым курильщиком, и на его пальцах выделялись глубокие никотиновые пятна».
После смерти Томпсона в 1975 году о методе Кнорозова снова начинают говорить в открытую: многие ученые признаю́т его правоту, называют себя «кнорозовцами», другие придерживаются нейтральных позиций.
Найти подлинные причины конфликта между английским археологом и советским исследователем попытался Майкл Ко. Он приходит к выводу, что дело не в религиозном подходе Томпсона, который принципиально не верил, что письмо майя было чем-то большим, чем просто набором символов и знаков, и потому исследовал его посредством метафорограмм (methaphorograms) – мистического, почти кирхирианского метода, применяемого в расшифровке иероглифов. Беспочвенные обвинения в пропаганде марксизма-ленинизма – проявление идеологической нетерпимости ко всему советскому – также не могут в полной мере объяснить его одержимость Кнорозовым.
Как предполагает Ко, истинной причиной этой ненависти, которая заставляла Томпсона из года в год садиться за новый текст, клеймящий позором метод советского лингвиста, был страх перед его теорией. В глубине души англичанин понимал, что оппонент прав, – но никогда не позволил бы себе признать этого. В одном из последних разговоров с Ко Томпсон категорично заявил, что уже к 2000 году станет очевидно, кто выиграл битву, он или Кнорозов. И в этом неуступчивый британец оказался прав.
В июне 1979 года в Государственном университете Олбани, штат Нью-Йорк, состоялась конференция «Фонетика в иероглифическом письме майя» (Phoneticism in Mayan Hieroglyphic Writing), на которой научный бомонд официально признал метод Кнорозова правильным. Советский исследователь был приглашен туда и даже подтвердил свое участие, но так и не приехал. Несколькими годами позже в личном разговоре с Майклом Ко он объяснил, что проблема заключалась не столько в железном занавесе, сколько в «золотом»: в предгорбачевскую эпоху партийные аппаратчики требовали огромных денег для оформления визы, а у Кнорозова таких сумм попросту не было. Даже Государственная премия СССР, присужденная ему в 1975 году, не помогла (впрочем, во многих биографических источниках именно конференция-79 значится, как первый выезд ученого зарубеж).
Первая зарубежная поездка Кнорозова состоялась в 1990 году: по приглашению президента страны Винисио Сересо Аревало он посетил Гватемалу. Почетному гостю организовали двухмесячный тур по главным археологическим зонам, однако путешествие прервалось из-за местных радикальных активистов, когда возникла угроза жизни ученого.
В 1994 году в Мексике было сделано археологическое открытие национального масштаба: при раскопках руин в Паленке, штат Чьяпас, находят саркофаг с останками представительницы царской династии. Их окрестили Красной Королевой (La Reina Roja) из-за пигмента, которым были окрашены кости, и начали раздумывать, кому конкретно они могли принадлежать.
Автор книги о Красной Королеве журналист Адриана Мальвидо, присутствовавшая в момент вскрытия саркофага, рассказывает:
«Это была находка исключительной важности. Единственный саркофаг, найденный к тому моменту в Мезоамерике (также на руинах Храма надписей классического периода культуры майя), принадлежал историческому персонажу, которого назвали Пакаль (Pakal)».
Кнорозов знал о существовании Красной Королевы еще до раскопок: ее имя упоминалось в дешифрованных ученым текстах.
В 1995 году Кнорозова пригласили на конгресс специалистов по культуре майя в Четумале, Мексика. Этот регион был и остается одним из важнейших центров исследования старой и современной майяских цивилизаций. Адриана стала первой мексиканской журналисткой, которой удалось взять у Кнорозова интервью. Задание было не из легких, учитывая, что представителей СМИ исследователь обычно не жаловал.
Адриана рассказывает:
«Хотя на тот момент имя Кнорозова не звучало в местной прессе и было известно лишь в кругах специалистов в области изучения майя, я прекрасно знала, что мне выпал редкий шанс поговорить с гением эпохи, и этот шанс я должна была использовать.
Мы с фотографом Педро Вальтьеррой ждали Кнорозова в лобби отеля, но Галина Ершова попросила нас подняться к нему в номер. Он сидел на уголке кровати, бледный, в строгом темном костюме, без намека на улыбку, с пронзительным холодным взглядом потрясающих синих глаз, и жестом показал нам сесть на другую кровать, напротив.
Я приготовила двадцать вопросов, но после каждого из них Кнорозов лишь пожимал плечами – из него невозможно было выудить ни звука. Через сорок минут неловкого журналистского монолога я закрыла блокнот и спросила, слышал ли он когда-нибудь о Красной Королеве. Впервые за весь разговор я заметила оживление на его лице. Он перевел взгляд на Галину, и та ответила: «Да, конечно, мы в курсе, о чем идет речь, но что конкретно вы имеете в виду?»
Я рассказываю им, что присутствовала при обнаружении саркофага и у меня есть фотографии, которыми я могла бы с ними поделиться. В этот момент стало ясно, что Кнорозов прекрасно понимал по-испански: не дождавшись перевода, он начал о чем-то говорить Ершовой на русском и явно хотел услышать историю и посмотреть фотографии, тема была ему очень интересна.
Однако время, выделенное на интервью, закончилось – Кнорозова уже ждали представители UNAM. Он попросил меня прийти на следующий день, чтобы продолжить разговор. И когда я принесла склеенный за ночь фотоальбом с хрониками раскопок, Кнорозов уже сам открыл мне дверь, на его лице сияла улыбка. Выслушав мой рассказ, он изложил теорию, отличную от всех гипотез, предлагавшихся ранее другими исследователями. Большинство из них считали, что останки Красной Королевы принадлежали матери или жене правителя Пакаля. Кнорозов же был в корне с этим не согласен. Он полагал, что найденный персонаж – это Guacamaya Blanca, или Белый Какаду, – так называли последнюю королеву Паленке классического периода майя. Имя Guacamaya Blanca встречается в саркофаге в Храме надписей, который, согласно древним текстам, был резиденцией правительницы.
У Кнорозова также вызвала вопросы интерпретация американскими исследователями слова «пакаль». Он объяснил, что это было не имя собственное, а статус, в переводе – «несущий знамя» (el que lleva bandera), то есть командующий армией. Во всех документах той эпохи «пакаль» – титул военного, а не правителя. Тогда как имя короля, встречающееся в саркофаге в Храме надписей, согласно правилам чтения языка майя, можно перевести как «сын Желтого Какаду и Ягуара» (el hijo de la Guacamaya Amarilla y del Jaguar).
В 70-х годах исследователи Линда Шеле, Дэвид Келли, Флойд Лаунсбери и др., используя фонетический метод анализа Кнорозова, расшифровали историю династий в Паленке – начиная с Пакаля. Однако сам его создатель не мог признать результаты их работы, поскольку иногда они пренебрегали правилами чтения, интерпретируя каждый символ по отдельности. Кнорозов считал, что в таком подходе кроются опасности научной фантастики, которые ведут к фатальным ошибкам в понимании культуры.
Перед конгрессом в Четумале Линда Шеле прокомментировала позицию ученого: «Я не хочу и не буду говорить ничего плохого о Кнорозове, который своим открытием уже обеспечил себе бессмертие в научных кругах. Он был первым, и в 50-х годах никто, кроме Дэвида Келли и Майкла Ко, не признал результатов его работы. Кнорозов более семидесяти лет жил за железным занавесом без возможности взаимодействовать с другими исследователями, и это во многом повлияло на его манеру ведения международного диалога: мы говорим на разных языках в прямом и переносном смысле. И несмотря на то, что мы расходимся во мнениях по поводу деталей, на этом конгрессе я бы просто хотела тронуть его за руку, потому что он заслуживает нашего уважения и почтения».
Международный конгресс «Различные методы дешифровки письменности майя» (Diversos enfoques en el desciframiento de la escritura maya) начинается с громких оваций Юрию Кнорозову. На конференции присутствуют специалисты из разных стран: Линда Шеле, Марисела Айяла, Виктория Брикер, Николас Хоупкинс, Николай Грубе и др. Они обсуждают различные проблемы дешифровки текстов и сходятся во мнении, что хотя работа над переводом идет медленно, но прогресс очевиден и направление выбрано верное.
Одним из последних слово берет Хоупкинс: его метод заключается в том, чтобы искать глобальную структуру текста и позже рассматривать ее в каждом отдельном предложении. Он считает, что интерпретация древних письменных источников зависит не только от фонетических, но также от морфологических и синтаксических деталей, и неверная трактовка любой из них, даже самой мелкой, может изменить понимание всего текста.
В этот момент микрофон берет Галина Ершова:
«Проблема дешифровки текстов всё более усложняется. Присутствующие благодарят Кнорозова за его вклад и признают метод правильным, однако в действительности никто ему не следует. Интерпретация не вносит ровно ничего полезного в дешифровку текстов: буква А читается как [а], и если мы будем трактовать ее как „домик“ или „завод“, то просто потеряем время впустую, потому как без проверки перекрестным чтением метод не работает.
Это как рождение ребенка: один раз появившись на свет, он не может родиться снова. Письменность майя была дешифрована в 50-х годах, и для нас разговор о „следующих этапах дешифровки“ звучит как абсурдная шутка. Давайте лучше займемся чтением новых текстов – на памятниках и вазах. Это даст нам возможность рассмотреть мир майя с другого ракурса, но только в случае исследования конкретных письменных источников, проверенных чтением, а не интерпретацией».
Один из крупнейших эпиграфистов современности, немец Николай Грубе, парирует:
«Я не думаю, что нам нужно касаться этого вопроса с позиций нескольких школ и создавать искусственную границу между исследователями из разных стран. Кнорозов – база всех наших работ, но проблема, возможно, заключается в отсутствии коммуникации. Галина говорит, что письмо уже было дешифровано, однако это не так, поскольку археологическая работа не завершена и каждый день мы находим новые тексты.
Не существует и „американской школы“ – я работаю с коллегами из разных стран, мы обмениваемся мнениями о свежих находках. Большая часть работ публикуется сейчас в США, а русские исследования не попадали к нам с 70-х годов».
Острая полемика не переросла в конфликт, а закончилась обменом мнений, и в результате каждый остался при своем. Удалось ли Линде Шеле потрогать за руку того, кто «был первым», я так и не узнала.
Кнорозов ушел из жизни в 1999 году. По рассказам очевидцев – в духе героев Достоевского: в продуваемом больничном коридоре Петербурга, с заиндевевшими бровями, в полном одиночестве. На телевидении изредка мелькают новости о различных коммеморативных событиях. Одним из последних стала установка памятника исследователю майяской письменности в Мериде, штат Юкатан, где ученый наконец-то изображен как на культовой фотографии – с кошкой Асей.
Так уж вышло, что в далекой Мексике Кнорозов оказался намного нужнее, чем в странах бывшего Советского Союза, который он прославил. Монумент с кошкой не единственный памятник ученому в этих краях: в Канкуне существует еще один бронзовый Кнорозов, изготовленный несколько лет назад скульптором Потоцким. Металлические бюсты в Мексике, удивительно щедрой на такого рода произведения искусства, вызывают много вопросов: свидетельствует ли это о новой волне популярности и признания Кнорозова среди потомков майя и исследователей, действительно ли он так известен в стране и кому нужны все эти памятники?
За ответом я обратилась к Сильвии Сальгадо, специалисту по символам Дрезденского кода. Она также присутствовала на конференции в Четумале в 1995 году и поделилась своими впечатлениями: «Кнорозов для нас был кем-то наподобие рок-звезды. Когда я начала изучать работу, проделанную по кодексам майя, он стал одним из первых, о ком я узнала.
В Четумале немало людей хотело с ним познакомиться и поговорить, но решились на это единицы: его вид совсем не располагал к сближению, лично меня он даже немного пугал. Жара тогда стояла страшная, все участники конгресса были одеты в легкие гавайские рубашки и сандалии, и только Кнорозов носил черный костюм и белую сорочку, бледный и очень серьезный».
На вопрос о популярности советского ученого Сильвия ответила, что любому специалисту по культуре майя его имя, безусловно, известно, но подавляющему большинству обычных людей и даже многим историкам оно незнакомо. Про памятник Сальгадо что-то слышала, но подробностей не знает.
Я спрашиваю, не находит ли она удивительным то, что Кнорозову удалось расшифровать письменность майя, не выходя из своего кабинета:
«Скорее всего, именно расстояние помогло ему сосредоточиться и увидеть то, чего исследователи, работавшие на месте, не замечали. В этом нет ничего мистического, ведь он сам верил, что один человеческий ум способен разгадать всё, что было создано другим человеческим умом».
Научный сотрудник Центра изучения майя при университете UNAM Томас Перес Суарес также ничего не знал о памятнике, установленном в Мериде год назад. Восторгов по поводу удивительного гения Кнорозова он не разделяет: да, советский ученый расшифровал манускрипты майя, и это был прорыв, однако, по мнению Переса Суареса, исследования в данной области давно перешли на новый уровень. Сейчас специалисты могут читать литературные произведения той эпохи и находить сложные поэтические обороты:
«Для многих майя предстают странной, почти инопланетной цивилизацией, но, как и любой другой народ, они постигали мир посредством проб и ошибок. Дешифровав их письменность, Кнорозов показал майя обычными людьми, „приблизил“ эти народы к человечеству».
Мне также посчастливилось найти мексиканского исследователя культуры майя, который в 90-х годах учился в Воронеже и застал перестроечную Россию. Алехандро Шесенья имел возможность проследить, как менялось отношение к академику в постсоветском пространстве и за его пределами: «В ту эпоху в своей стране он не был очень знаменит и высоко оценен, и это понятно: во время перестройки государство не особо интересовали науки, тем более древняя письменность народов другого континента.
К сожалению, Кнорозов, который никогда не выражал своих политических взглядов, был втянут в идеологический конфликт между двумя странами и стал невольной жертвой войны капиталистов и коммунистов. В то время, когда единственное, чего он желал, – это спокойно заниматься наукой. По идеологическим причинам вплоть до 1975 года никто не осмеливался открыто признавать правильность метода Кнорозова, потому что фигура Эрика Томпсона, ярого антикоммуниста, имела огромный вес в международном научном сообществе».
Алехандро сотрудничает с Мезоамериканским центром РГГУ, в 2012 году он вместе с Ершовой перевел одну из работ Кнорозова, но до сих пор много оригинальных исследований ученого так и не увидели свет и не были переведены на другие языки.
Так чем же занимается центр Юрия Кнорозова в Мериде и кто установил все эти памятники в Мексике?
Ответы мне удалось узнать у самой Галины Ершовой:
«Центр бесплатно преподает русский язык, также там изучаются эпиграфика и язык майя, читаются лекции.
Это открывает нам возможности для организации различных культурных проектов. Например, в марте прошлого года мы провели так называемый Filey – ярмарку книжной культуры. Россия была приглашенной страной: мы сделали роскошный павильон, организовали лекции, приехал ансамбль „Гренада“. Получилось зажигательное и мощное культурное мероприятие, как раз накануне чемпионата по футболу. Заодно мы провели там показательные выборы президента, чтобы мексиканцы увидели, как это происходит у нас. Был отдельный стенд „Бессмертный полк“. Мы показывали мультики „Маша и Медведь“, которые вызвали восторг у публики. Там же мы поставили памятник Кнорозову, выполненный местным архитектором Пачели. Он сделал его очень быстро, и мы остались довольны работой. Расположен монумент в потрясающем месте – прямо между музеем майя и бизнес-центром, в натуральный рост и с кошкой Асей, естественно. Кнорозов мне всегда говорил, что питомица была его соавтором и благодаря ей он создал теорию сигнализации. Однако в советские времена Асю, запечатленную вместе с хозяином на портрете, всегда „отрезали“, потому для меня ее присутствие в скульптурной группе было важным стратегическим заданием: для кошатника Кнорозова Ася значила очень много».
Спросила я и про монумент в Канкуне:
«Нет, там стоит чудовищный памятник. Есть такой проходимец – Потоцкий, который создает скульптуры в обмен на проживание в пятизвездочных отелях. С моей точки зрения, это отвратительная спекуляция, „памятником“ такую работу назвать нельзя. Позорище».
– Какими исследованиями занимается центр Кнорозова в настоящий момент?
– У нас сейчас проводится исследование по социальной антропологии, касающееся семьи и детства: мы изучаем систему родства, формирующую идентичность общества, и ее трансформацию в современном пространстве. Также мы работаем над очень большим проектом под названием «Рукописи майя».
– Это лингвистический проект?
– Скорее, общий, о кнорозовской школе и новых исследованиях майяских текстов. А еще мы недавно издали книгу – историю какао-шоколада, очень красивый альбом.
Перед тем как покинуть университет, я решила еще раз пройтись по выставке фотографий Кнорозова. Вот он стоит под пальмой в берете с лукавым взглядом, зажав сигарету между пальцев. А уже на другом снимке ученый снова сосредоточен и хмур, сидит с книгой в руке. Вот Кнорозов возле каких-то руин – сухонький старичок небольшого роста в неизменном темном костюме, будто бы втиснутый в тропическую панораму мексиканских джунглей посредством фотошопа. А на общем снимке его взгляд направлен не в камеру, а на собаку, что примостилась возле группы.
Возможно, понять принципы древней письменности майя Кнорозову удалось именно потому, что он сам не принадлежал своей эпохе. Ни в СССР, ни за его пределами достижения ученого долго не были оценены по достоинству: в 50-х годах они явно пришлись не ко времени, «опередив» его, а в 90-х уже наступил другой период.
Горела ли берлинская библиотека, рисовал ли Кнорозов в детстве мистические символы, обрел ли свои способности в результате сотрясения мозга? Наверное, это уже не важно. Важно, что благодаря его работе майя превратились в обычных людей. И что наконец-то появился памятник ученому с кошкой Асей.
Источник: «Нож»