06.09.2019

Сеть исторических парков «Россия — моя история», по словам её создателей, на данный момент представляет собой «самый масштабный экспозиционный комплекс в России». Инициатором проекта и автором его концепции является Патриарший совет по культуре Русской Православной церкви во главе с епископом Тихоном (Шевкуновым), известным в СМИ как «духовник Путина». Началось всё ещё в 2013 году, когда в московском Манеже была представлена мультимедийная выставка к 400-летию династии Романовых.

Затем появились ещё три аналогичных выставки — одна по Рюриковичам и две по истории ХХ века, все они вместе в конце 2015 года были перенесены на ВДНХ. В 2017 году, на фоне столетнего юбилея Революции и попыток власти истолковать неудобное прошлое в «правильном» ключе, развернулась экспансия исторических парков по территории России. К началу нынешнего, 2019, года они функционируют в 19 городах, их строительство, как обещают, продолжится и в дальнейшем.

Финансируется это строительство из федеральных и региональных бюджетных средств при поддержке крупнейших корпораций, таких, как «Газпром» и «Норильский никель». В каждом регионе открытие парка происходит с участием местных руководящих лиц. Администрации школ по разнарядкам сверху регулярно «организуют посещение» музейно-выставочного центра учащимися (то есть фактически сгоняют их туда в принудительном порядке), особенно в даты официозных праздников «новой России», вроде 12 июня или 4 ноября. Министерством образования разработаны даже специальные методические рекомендации о том, как использовать материалы экспозиции в учебной работе.

Очевидно, что мы имеем дело не с обычным музеем, потому что ни один другой музей, кроме разве что пресловутого Ельцин-центра, не удостаивается столь трепетной заботы со стороны властей предержащих. В общем-то, данный проект мало похож на музей в привычном смысле этого слова. Посетитель не увидит здесь подлинных предметов прошлого: всё мультимедийно и интерактивно. История здесь, как восторженносообщают журналисты, «буквально под ногами, вокруг и на кончиках пальцев». Поневоле задумаешься о невиданной государственной щедрости, за счёт которой оплачено всё это великолепие и которая выглядит особенно вызывающе в сравнении с положением обычных, непривилегированных музеев, живущих в условиях хронического недофинансирования.

Но отдельные «экспонаты», вроде электронного жития Сергия Радонежского, вовсе не главное в этом царстве компьютерной графики и анимации. Главное — это тексты. Текстов так много, что для того, чтобы ознакомиться с ними полностью, понадобится точно не менее суток. Впрочем, от посетителей этого и не требуется: ключевые идеи авторской концепции транслируются на экраны в виде слайдов, оформленных по всем законам дизайнерского искусства и PR-технологий — с броскими заголовками, стильной графикой, тщательно подобранными цветами шрифта и фона. Спокойными, мягкими тонами обставлены рассказы о величии державы, а зловещее сочетание красного и чёрного цветов намекает нам, что речь пойдёт о её врагах и разрушителях. Благодаря этим нехитрым, но эффективным приёмам посетитель парка сразу понимает, где добро, а где зло. Помогают в этом и баннеры с «установочными» цитатами великих людей, вывешенные в каждом зале. А в самых важных залах в дополнение ко всему ещё и транслируются видеоролики с закадровым голосом, который уж точно наверняка объяснит, что к чему, если кто-то ещё не понял.

Cлова президента Владимира Путина о том, что экспозиция «даёт объективную картину истории нашей страны», звучат как откровенное издевательство. Невооружённым глазом видно, что различные исторические сюжеты авторы экспозиции трактуют таким образом, чтобы из них можно было извлечь определённый политический смысл для сегодняшнего дня. Одновременно с этим образ мыслей и чувств нынешних «верхов» проецируется в прошлое, нередко вместе с использованием современных терминов и подчёркиванием подлинных или мнимых аналогий между прошлым и настоящим. Известная фраза советского историка Михаила Покровского «История — это политика, опрокинутая в прошлое» подходит здесь как нельзя лучше.

Как будет показано в данной статье, проект «Россия — моя история» к исторической науке никакого отношения не имеет. По сути, это не что иное, как оснащённый новейшими технологиями агитпункт, через который государство транслирует нам определённый взгляд не только на прошлое, но и на настоящее. И в этом отношении выставка, безусловно, представляет огромный интерес: она помогает уяснить нам ту картину мира, которая существует в голове творцов современной официальной идеологии и которую они активно навязывают обществу, в особенности молодёжи.

• 

С нами бог

Сама концепция парков, как уже было сказано, родилась в недрах РПЦ. Следствием этого является не только большое (иногда непропорционально большое) внимание к церковной истории, но и то, что вообще вся история России объясняется с религиозной точки зрения. Один из заголовков гласит: «Промысел Божий в русской истории» — в принципе, так можно было озаглавить и всю экспозицию. Любые бедствия, будь то нашествие монголов или революция 1917 года, представляют собой наказание божье за грехи, а успехи, как, например, победа над войсками Наполеона, — непременное следствие божьей помощи. Самым же важным событием в отечественной истории, как авторитетно сообщает нам церковный историк митрополит Макарий (Булгаков), является крещение Руси. Подробно обосновывается идея «Москва — третий Рим», причём поясняется, что в ней нет никакого тщеславия и самодовольства, а есть лишь «осознание величайшей ответственности, голгофского креста Русской Церкви и неотторжимого от неё русского государства».

«Отделение церкви от государства»? Забудьте! Сказано вам — государство от Церкви (с большой буквы) было и будет неотторжимо! И не только от государства, но и от народа. Вот один из наиболее часто цитируемых на выставке мыслителей,известный своими симпатиями к немецкому фашизму, Иван Ильин, любимый философ Путина, разъясняет: для того, чтобы быть русским, недостаточно говорить по-русски, нужно ещё понимать своеобразие России, которое есть «Дар Божий, данный самим русским людям, и в то же время указание Божие, имеющее оградить Россию от посягательства других народов». Фактически мы видим на выставке возвращение к дореволюционной официальной концепции «русский = православный», которая не соответствовала реальности уже к началу ХХ века, не говоря уже о сегодняшнем дне.

Ту же линию поддерживает авторитетное высказывание академика Дмитрия Лихачёва: «Культура — это то, что в значительной мере оправдывает перед Богом существование народа и нации». Народ, стало быть, изначально виноват перед богом (этакий коллективный первородный грех), а культура, как следует из смысла высказывания Лихачёва, нужна только такая, чтобы ей можно было перед богом оправдаться. При таком подходе значительную часть нашего культурного наследия придётся вычеркнуть из истории или отцензурировать. Впрочем, со сказкой Пушкина о попе и работнике его Балде это уже происходит .

Любое сомнение в правильности церковного учения, с точки зрения авторов экспозиции, является мало того что страшным грехом, но ещё и государственным преступлением. В таком духе, например, выдержан рассказ о так называемой ереси «жидовствующих» (XV век, время правления московского князя Ивана III). Она охарактеризована не только как «отрицание всех догматов Православия», но и как «попытка разрушения традиций и духовно-нравственных основ государства». Авторы текста выставки сокрушаются: «В Европе в то время под влиянием идей гуманизма начались религиозные брожения, появились рационалистические течения, ставившие под сомнение христианские догматы и церковные каноны». Слова о гуманизме и рационализме, видимо, должны вызвать у посетителя священный ужас: батюшки-светы, до чего докатились — дерзают уважать человека и думать своей головой!

Между прочим, примечательно, что авторы выставки из всех ересей средневековой Руси считают достойными упоминания только «жидовствующих», ничего не сообщая ни о новгородско-псковской ереси стригольников, ни об учениях Феодосия Косого и Матвея Башкина, хотя все они были близки по своей идейной направленности. Но «жидовствующих» тогдашние православные инквизиторы и их современные наследники пытаются списать на тлетворное влияние извне — вот, дескать, прибыл из Киева «учёный жид Схария», и понеслось. А рассказывать о том, что не все верующие на Руси были в восторге от продажи церковных должностей за деньги, от неумеренной жадности церковных иерархов, от того, что церковь оправдывала социальное неравенство и прислуживала власти — это уже не комильфо, слишком нехорошие параллели с современностью вырисовываются.

Правителям даруется прощение за любые грехи в том случае, если они в этих грехах покаялись и были внимательны к нуждам церкви. Вот, например, Иван Грозный: санкционировал, злодей, убийство митрополита Филиппа Колычева (хотя в целом был вовсе не так кровав, как клевещут на него иноземцы). Зато потом «осознал, что его жизнь далека от христианского идеала», и предпринял деятельное раскаяние — «объявил о прощении всех казнённых людей и передал в монастыри огромные деньги для их поминовения». Казнённым, правда, от этого вряд ли стало легче, но главное — в монастыри от царя рекой текли деньги, а также «дорогие одежды, серебряные ковши и чаши, кресты, иконы и другие драгоценные предметы». А монастыри — это, как сказано на другом слайде, «духовная, военная и экономическая опора» государства.

Обратим внимание на этот момент: церковь — опора именно государства, а не страны и не народа. Формулировка совершенно справедливая, и именно этим фактом определяется роль РПЦ в истории, несмотря на все высказывания о православии как основе русской культуры и национального самосознания, обильно представленные в залах исторического парка.

Государство превыше всего

Показательны сами названия выставок, посвящённых дореволюционной России — «Рюриковичи» и «Романовы» (жаль, в ХХ веке с правящей династией не задалось). История, как и в гимназиях царского времени, снова изучается «по царям»: «Русь Рюрика», «Русь Владимира» и так далее. Хотя на самом деле киевские князья не были самодержцами в позднейшем смысле: коллективным правителем был тогда княжеский род Рюриковичей, монархия же окончательно сложилась лишь в Московском княжестве ко времени правления Ивана III. Но история сознательно подвергается подобному упрощению ради того, чтобы утвердить легенду о монархии как «исконно русской форме правления», вполне в духе официальной пропаганды царской России.

Главное действующее лицо в истории — это правитель. Из цитаты историка С.М. Соловьёва мы узнаём, например, о том, что Ярослав Мудрый «населял пустынные пространства и строил города», видимо, делая это в одиночку, без всякой помощи со стороны крестьян и ремесленников. Для историков XIX века ещё было прилично так выражаться, но в XXI веке возврат к средневековому представлению о стране как о собственности монарха и об истории страны как истории её правителей смотрится, мягко говоря, странновато.

Народ в этой картине мира оказывается где-то далеко на задворках. В рассказе об одной из княжеских усобиц встречается поистине прекрасная формулировка: «Отечество было спасено только благодаря решительным действиям Церкви и народа в лице бояр». Народу разрешено быть активным действующим лицом истории только «в лице бояр». Если же он действует сам по себе, в своём собственном лице, то ни к чему хорошему это не приводит.

Через всю экспозицию красной нитью проходит культ государства, причём оно воспринимается не как аппарат, служащий определённым целям (будь то общественное благо или, боже упаси, корыстный интерес господствующего класса), а как нечто священное само по себе. Так, историк Б.Н. Чичерин с гордостью сообщает нам, что «не всякий народ способен устроить из себя государство, для этого нужно высшее политическое сознание и государственная воля». Вот, дескать, преисполнились славяне сознанием и волей — и создали государство, и никакие презренные земные обстоятельства, вроде необходимости обирать подвластных «людишек» и обеспечивать бесперебойную торговлю с Западом и Востоком, здесь не при чём. А Николай Бердяев, ещё один ценимый Путиным философ белой эмиграции, также призывает нас гордиться тем, что «русский народ создал могущественнейшее в мире государство, величайшую империю», хотя у многих народов, от монголов до англичан, оснований для подобной гордости найдётся, как минимум, не меньше.

Легенда о призвании варягов воспринимается авторами экспозиции как доказательство легитимности княжеской власти, изобретается даже неведомое науке слово «законопорядок», который, как выясняется, установился в нашем Отечестве аж с самого Рюрика. Вся эта наивная мифология не имеет никакого отношения к реальным событиям той эпохи, а варяги, игравшие поначалу на Руси роль этакой бандитской «крыши» для охраны торговых путей от других бандитов и выбивания дани с населения, вовсе не заморачивались вопросами легитимности или тем более законности. Но посыл вполне понятен: власть легитимна уже потому, что она власть, и оспаривать её легитимность не моги!

Яркий пример — трактовка известной летописной истории о князе Игоре, убитом древлянами за чрезмерную жадность в сборе дани, и его жене Ольге, которая жестоко отомстила за мужа. В этой трактовке Игорь, конечно, негодяй и сам виноват, но Ольга действовала очень мудро, по-государственнически: «Понимая, что расправа древлян над Игорем пошатнула авторитет центральной власти, она решила предотвратить возможные восстания примерным наказанием убийц киевского князя. Жестокая расправа над древлянами и их полное подчинение спасло молодое русское государство от раскола и гибели». Ну а уж потом, расправившись, она-таки упорядочила процесс сбора дани.

Отсюда мораль: если народ поднимает зажравшихся представителей верхушки на вилы, то в первую очередь его нужно примерно наказать, чтоб не шатал авторитет центральной власти, а уже во вторую очередь делать какие-то уступки. Или жестокая расправа, или раскол и гибель государства — иного не дано. «Сначала успокоение, потом реформы», как много позже сформулировал Столыпин. В этой логике любые перемены в обществе возможны только «сверху», только власть имеет право решать, что и как реформировать, но самое главное — это наказать смутьянов.

Аналогичная мораль прочитывается в рассказе о Медном бунте во время правления царя Алексея Михайловича, когда московская «чернь» возмутилась грабительской денежной реформой и засильем коррупционеров в окружении царя, обвинив ряд бояр и купцов в измене. Как сетуют авторы экспозиции, «обвинение это было ложным, но разгневанному люду нужен был только повод, чтобы двинуться к государю в поисках правды». Двинуться к государю в поисках правды — это, очевидно, уже само по себе преступление. Крупными буквами приводится ответ царя: «Я государь, моё дело сыскать и наказанье учинить, кому доведётся по сыску, а вы ступайте по домам», и далее красочно описывается, как восставших топили в Москве-реке и клеймили калёным железом — ибо нечего ходить к государю в поисках правды. Правда, умалчивается, что царь своих подданных обманул, и коррупционеры после Медного бунта так и остались безнаказанными, причём это были те же самые люди, которые вызвали народный гнев ещё во время Соляного бунта, за 14 лет до Медного. Но царю всё равно виднее — он же царь!

Революция сравнивается с «разрушением собственного дома», на которое, дескать, человек в здравом уме никогда не решится. Здесь очевидна подмена понятий: домом для любого человека является его родина, а никак не государственный строй. Отождествление патриотизма и верноподданничества — старый приём, тоже позаимствованный из пропагандистского арсенала царской России. Причём на выставке часто употребляются выражения вроде «традиционная государственность», в значении «монархическая». Надо понимать, раз она «традиционная» и «исторически сложившаяся», то так тому и быть во веки веков, а любые попытки установить какую-то иную форму правления — это всё от лукавого.

Такой взгляд мало того, что антиисторичен, он ещё и выводит обсуждение современной политики из плоскости рационального анализа, навязывая мысль о сакральности власти. Вместо того, чтобы оценивать, насколько имеющееся государство соответствует потребностям общества, гражданам предлагается принять его как данность, как некую национальную святыню, ценную уже самим фактом своего существования. «Государство вам ничего не должно», но вы всё равно должны перед ним благоговеть, а недостаточно благоговеющих граждан будут наказывать в судебном порядке, как недавно постановили депутаты Госдумы.

В кольце партнёров

В соответствии с приоритетами современной официальной пропаганды, много места на выставке отведено международному положению России. Приоритеты эти вполне объяснимы: как известно, указание на внешних врагов — хорошо проверенный способ сплотить нацию вокруг правящего класса, представить его интересы в качестве общенациональных, заставить людей забыть о социальной несправедливости внутри страны перед лицом внешней угрозы. Тем более что западный империализм, вопреки убеждению либеральных эльфов, действительно существует, и его хищническая сущность отнюдь не выдумана советской или современной российской пропагандой, а доказана на горьком опыте множества стран и регионов мира, помимо России. Но освещение этой темы в историческом парке очень хорошо иллюстрирует внутреннюю противоречивость положения современной РФ в мире и той внешней политики, которую она проводит.

Лейтмотивом «внешнеполитических» стендов выставки является цитата всё того же Ивана Ильина: «Территориальные размеры России требуют сильной власти». Земля наша, как известно, велика и обильна, а жадные соседи всё время точат на неё зубы. Поэтому тут никак не обойтись без сильной власти, которая будет давать отпор внешним врагам (а заодно и внутренним). В принципе, тут нет ничего удивительного, ведь защита подконтрольной территории, «кормовой базы» — одна из функций любого государства, вне зависимости от его размеров, и любое государство использует подобную схему для того, чтобы оправдать своё существование. Но авторы экспозиции на голубом глазу пытаются убедить нас в том, что только Российскому государству приходится противостоять внешним угрозам, и что само-то оно никогда ни на кого не нападает.

Ещё в древние времена славяне, как выясняется, были склонны «к жизни более мирной, чем воинственной», согласно цитате историка Н.Г. Устрялова, а в походы на Византию, видимо, ходили с туристическими целями. Все войны, которые вели русские князья, цари и императоры, представлены в качестве справедливых и оправдываются необходимостью защиты Отечества от посягательств иноземцев, а России отведена роль вечной жертвы агрессивного Запада. С реальностью эта псевдопатриотическая мифология имеет столь же мало общего, как и легенда о «легитимности» власти Рюрика. Какую именно пядь русской земли защищали казаки, бравшие Берлин во время Семилетней войны, или солдаты Суворова при переходе через Альпы? Как именно связано с защитой Отечества соучастие России, наряду с другими европейскими державами, в дележе «польского пирога» в XVIII веке или «китайского пирога» в начале ХХ века? Такие вопросы в концепцию исторического парка, конечно, не вписываются.

«Комплекс жертвы» и постоянные указания на внешнюю угрозу нужны для того, чтобы оправдать или представить в более выгодном свете любые действия власти внутри страны. Для этого, например, в рассказе об эпохе Ивана Грозного употребляются термины «санкции» и «информационная война», рассчитанные на то, чтобы вызвать в уме зрителя аналогии с сегодняшним днём: мол, коллективный Запад всегда был враждебен России, не давая ей подняться с колен, и клеветал на наших правителей. Забавно, что авторы экспозиции, возмущаясь очернением образа Ивана Грозного в европейской прессе, на другом стенде приводят самокритичное высказывание царя из его письма монахам Кирилло-Белозерского монастыря, где он характеризует себя так: «Пёс смердящий, всегда в пиянстве, в блуде, в прелюбодействе, во скверне, во убийстве, во граблении, в хищении, в ненависти, во всяком злодействе». Пожалуй, сложно очернить образ царя сильнее, чем это сделал он сам. И, разумеется, в картину героического противостояния коллективному Западу не вписываются покровительство Ивана IV английским купцам и данное ему прозвище «английский царь».

Вообще «внешнеполитическая» концепция выставки призвана камуфлировать двойственное положение царской России как периферийной империи, по определению Бориса Кагарлицкого. Её внешняя политика, как и у других империй, нередко была захватнической, но при этом имела зависимый характер, была подчинена обслуживанию интересов той или иной западноевропейской страны или блока стран. То есть за весьма туманные геополитические плюшки, которые получала российская элита от своих западных партнёров, русские солдаты расплачивались своими жизнями. Высшим проявлением этой политики стала Первая мировая война, которая, разумеется, в экспозиции исторического парка превозносится как Отечественная: России, дескать, пришлось вступить в войну поневоле, «ограждая себя и своих граждан от внешней угрозы». Странное объяснение с учётом того, что русская армия начала эту войну на чужой территории. Но не могли же авторы экспозиции сказать, что на самом деле вовсе не патриотические мотивы, а, например, долговая зависимость перед французскими и английскими банками вынудили верхи Российской империи вступить в войну, которая в итоге оказалась для неё катастрофической.

Поэтому антизападничество выставки получается какое-то стыдливое. С одной стороны, много рассуждений о русофобии иностранцев, с другой — обильно и, очевидно, с некоей гордостью приводятся цитаты иностранных авторов с хвалебными отзывами о России, русском народе, правительстве и внутреннем положении страны. То есть мнение представителей враждебной заграницы почему-то оказывается для создателей исторического парка важным и авторитетным. Наиболее впечатляет, пожалуй, свидетельство австрийского дипломата XVII века Августина Мейерберга: «В Москве такое изобилие вещей, необходимых для жизни, удобства и роскоши, да ещё покупаемых по сходной цене, что ей нечего завидовать никакой стране в мире». Жаль, не понимали своего счастья москвичи, устраивавшие в то самое благословенное время то Соляной, то Медный бунты, не говоря уже о крестьянах, которые массово бежали от этой благодати на окраины, чтобы потом двинуться под водительством Степана Разина на Москву, вешая по пути «бояр, дворян и всех сатанинских детей».

В общем, образ «заграницы» в историческом парке выглядит противоречивым чуть ли не до шизофрении, как и вообще в официальной пропаганде, где обличение коварства и бездуховности Запада прекрасно сочетается со ссылками на западный опыт при проведении «болезненных, но необходимых реформ». И экономическая основа этой шизофрении что сейчас, что в XVII веке примерно одинакова — это подтверждают стенды, посвящённые «началу возрождения России» при первых царях из династии Романовых. Авторы экспозиции справедливо пишут, что причиной тогдашнего экономического подъёма послужил рост цен на хлеб в Европе, и далее простодушно перечисляют основные статьи российского экспорта, помимо хлеба: «кожи, сало, меха, пенька, поташ, селитра»… Заменим перечисленные в этом списке товары на газ, нефть, уголь, металлы…и получим нечто напоминающее структуру экспорта современной российской экономики, которая тоже выступает в роли поставщика сырьевых ресурсов для стран «центра».

Создатели исторического парка, очевидно, также замечая эту аналогию, пытаются сделать вид, что ничего ужасного в этом не было, напротив: «Международная торговля была не просто выгодна для России, иногда она становилась эффективным средством внешней политики». Один в один современная концепция «энергетической сверхдержавы» и газового вентиля как основы геополитического могущества. Правда, иллюзия такого могущества продолжается ровно до того момента, когда обваливаются цены на сырьё или у «партнёров» уменьшается в нём потребность. Это сочетание внешней силы, политической и военной, с внутренней уязвимостью, прежде всего экономической, объясняет, в том числе, все «хитрые планы» и «многоходовочки» современной российской внешней политики, направленной на решение неразрешимой задачи из серии «И рыбку съесть, и на ёлку влезть»: протолкнуться в клуб ведущих мировых разбойников, но так, чтобы они, не дай бог, не разозлились на младшего партнёра за его чрезмерные притязания.

Похоже, это именно тот случай, когда история ничему не учит, и провальный опыт царской России, закончившийся полным крахом по итогам Первой мировой войны, берётся нынешним правящим классом как образец для подражания. А, ну да, на самом-то деле Россия была тогда в шаге от победы, «однако победа была украдена у страны. Украдена теми, кто призывал к поражению своего Отечества, своей армии, сеял распри внутри России, рвался к власти, предавая национальные интересы» (цитата Владимира Путина в одном из залов исторического парка). Короче, если бы не большевики, то были бы у нас и Царьград, и Босфор с Дарданеллами. При таком подходе, когда экономика периферийного типа признаётся нормальным состоянием, происки врагов становятся единственно возможным объяснением случившейся катастрофы.

Разумеется, это относится не только к внешней политике, но и к внутренней.

Россия, которую мы потеряли

Хруст французской булки слышен на территории всех залов исторического парка, посвящённых императорской России. О таких вещах, как крепостное право, говорится где-то между делом, как о неизбежном зле, с которым чуть ли не все правители, начиная с императрицы Елизаветы, пытались бороться, но у них, к сожалению, ничего не получалось. Самодержавие подаётся как наилучшая форма правления: со ссылкой на авторитет раскаявшегося революционера Льва Тихомирова монархическая власть объявляется «драгоценным сокровищем для народа» и «незаменимым орудием его благосостояния и совершенствования».

В общем, всё вполне в духе тенденций последнего времени, когда о необходимости восстановления монархии публично заявляют не только отдельные выдающиеся личности вроде Натальи Поклонской, но и, например, такая весьма активная и имеющая связи с околовластными кругами структура, как общество «Двуглавый орёл» во главе с «православным олигархом» Константином Малофеевым. Он и его сподвижники готовы, по их словам, сделать всё от них зависящее, вплоть до изменения Конституции, чтобы нынешний президент оставался у власти на неограниченный срок. Именно к этим кругам близок главный идеолог исторического парка епископ Тихон, в миру Шевкунов. По сути, сеть музейных парков «Россия — моя история», создаваемая по всей стране на государственные средства, помогает этой крайне правой, ультраконсервативной группировке правящей элиты придать монархической идее легитимность в общественном сознании.

Практически все монархи на выставке рисуются в настолько розовом цвете, что аж тошно становится. Для этого авторы экспозиции используют, помимо пафосных цитат самих царей и цариц, определённым образом подобранные высказывания классиков русской литературы. Например, слова Гоголя о «кровном родстве» и любви, которые связывают между собой царя и его подданных — из той самой книги «Выбранные места из переписки с друзьями», за которую Белинский назвал некогда уважаемого им писателя «проповедником кнута» и «апостолом невежества». Знаменитое письмо Белинского к Гоголю, за распространение которого Достоевский был приговорён царским судом к смертной казни, могло бы, наряду с гоголевским же «Ревизором» и «Мёртвыми душами», рассказать о настоящей России времён Николая I — страны, «где люди торгуют людьми, где люди сами себя называют не именами, а кличками: Ваньками, Стешками, Васьками, Палашками», где «нет даже и полицейского порядка, а есть только огромные корпорации разных служебных воров и грабителей». Но, с точки зрения современной официальной идеологии, важнее знать о верноподданической книге Гоголя, чем о критическом письме Белинского в её адрес.

Ещё есть такой отличный приём, как вырывание цитаты из контекста. Подобному препарированию подвергся Алекахсандр Сергеевич Пушкин, который, как можно судить по выставке, прямо-таки восхищался Екатериной II: «Её великолепие ослепляло, приветливость привлекала, щедроты привязывали». Это высказывание взято из «Заметок по русской истории XVIII века», в которой Пушкин даёт уничтожающую характеристику екатерининскому царствованию. Процитированная составителями выставки фраза — на самом деле вовсе не о величии Екатерины, а о том, как «сластолюбие сей хитрой женщины утверждало её владычество», и о пагубных следствиях такой любвеобильности императрицы. Описывая, как терпимость Екатерины к «плутням и грабежам своих любовников» поощряла вседозволенность вельмож, казнокрадство и «совершенное отсутствие чести и честности в высшем классе народа», Пушкин делает вывод: «Развратная государыня развратила своё государство». Но, ясное дело, такая цитата для нужд авторов экспозиции не подходила, поэтому им пришлось проявить высший пилотаж и изменить смысл пушкинской оценки с точностью до наоборот, с «минуса» на «плюс».

В их «оправдание» можно сказать, что нарисовать благостный образ царской России и её правителей без умолчаний, подлогов и манипуляции просто невозможно. Да, нарисованный образ получается неубедительным для любого, кто знаком хотя бы с русской классической литературой, не говоря уже о людях, имеющих серьёзные знания по отечественной истории. Но, к счастью для епископа Тихона и других официальных идеологов, таких людей становится всё меньше — многолетняя пропаганда в сочетании с катастрофическим падением уровня образования приносит свои плоды. И вот уже аспирантка исторического факультета МГУ с уверенностью заявляет, ссылаясь на «произведения XIX века» как на источник своих знаний, что крестьянам при царе жилось хорошо, ведь они работали всего три дня в неделю, а потом пили и гуляли.

Враги внутренние

Вполне естественно, что бунтовать против такого благолепия могли только люди, одурманенные ложными идеями, движимые низменными инстинктами либо подкупленные иностранными державами. Именно так трактуется в музейно-выставочном центре вся история освободительного и революционного движения в России. Насколько приторно и с придыханием рассказывается о деяниях монархов, настолько же чёрными красками рисуется любое проявление социального и политического протеста. Причём делается это нередко на уровне дизайна и заголовков, с попытками воздействия даже не на сознание посетителя, а на его подсознание.

Вот, к примеру, темы стенда «Бунташный век»: Медный бунт, Соляной бунт, невольничьи рынки Крыма и Турции, Стенька Разин, казнь на Болотной площади. Понятно, что авторы не могли не упустить возможность напомнить о дурной славе Болотной площади (первая выставка как раз создавалась в 2013 году, по горячим следам тех событий), но при чём тут невольничьи рынки Крыма и Турции, какое отношение они имеют к казакам Степана Разина, которые, напротив, освобождали своих соотечественников из османского рабства? А ни при чём, просто понадобились для создания общего негативного фона.

Но вот Емельяна Пугачёва, о ком говорится уже с нескрываемой ненавистью («самозванец и его присные»), авторы выставки обвиняют, неизвестно на каком основании, в том, что он продавал пленных на те самые невольничьи рынки. С очевидным сочувствием цитируются донесения дворян, подавлявших пугачёвское восстание, о «лютейших варварствах» «подлого народа» и о том, как трудно было карателям, «укрощавшим оные»: не успеют, мол, они потушить пожар мятежа в одном месте, как он тут же разгорается в другом. Напрашивается риторический вопрос, чем объяснить такое поведение «подлого народа»? Может быть, «лютейшими зверствами», которые до того практиковали помещики по отношению к своим крестьянам? Такой вопрос даже не ставится, хотя где-то в глубинах текстового моря на выставке можно обнаружить упоминания о садистке-помещице Салтычихе и вообще о нелёгкой доле крепостных.

Восстание Емельяна Пугачёва рассматривается на стенде под названием «Вызовы времени» в одном ряду с Чумным бунтом и возникновением масонства в России. Тоже очень хороший психологический приём: чума, бунтовщики и масоны. Жаль, что о влиянии рептилоидов авторы выставки умолчали. Но вот масоны с этого времени прочно занимают в экспозиции место чуть ли не главного источника всяких оппозиционных настроений в России. Тут как раз подоспела Великая Французская революция, происходившая, как мы узнаём, под масонскими лозунгами «свободы, равенства и братства» (именно так, в кавычках), и понеслось: от движения декабристов до свержения самодержавия весной 1917 году — всё это происки масонских лож.

Окутанное зловещим ореолом слово «масоны» (писать о «жидомасонах» авторы выставки тоже отчего-то постеснялись) должно само по себе вызывать у посетителя исторического парка условный рефлекс: ага, раз масон — значит, всё ясно, агент тёмных антироссийских сил. Между тем, принадлежность того или иного человека к масонству сама по себе ничего не объясняет. Ведь в числе масонов были не только видные декабристы, но и, например, ближайший сподвижник императора Николая I шеф жандармов Бенкендорф, неустанно боровшийся со всякой крамолой. Масонство никогда не было некой единой силой с общей политической программой, да и не могло быть такой программы у последователей мистического учения, нацеленного на туманно понимаемое «нравственное совершенствование личности». Собственно, поэтому декабристы и создали своё собственное, чисто политическое, тайное общество, не удовлетворяясь масонскими организациями, в которых действительно многие из них начинали свой путь.

Что же касается деятелей Февральской революции, то исследователем этой темы А.Я. Аврехом доказано, что они лишь использовали в конспиративных целях внешние формы масонства, при этом официальные масонские структуры не только не одобряли их деятельность, но и вообще отказывались считать их «своими». А многочисленные попытки Департамента полиции найти какую-то связь между настоящими масонами и революционным движением так ни к чему и не привели. Но кого интересуют все эти детали и научные изыскания, если, как уже было сказано, стоит задача очернить любой протест против самодержавной власти?

В своих обличениях революционеров как «иностранных агентов» авторы выставки допускают явные натяжки и искажения, даже в тех случаях, когда пишут о реальных фактах. Так обстоит дело, например, с «конференцией всех российских социал-демократов», созванной в 1904 году в Париже «финскими социалистами при поддержке японского резидента Акаси Мотодзиро и на средства западных держав». Конференция действительно была, но, во-первых, её организатор Циллиакус был не социалистом, а финским националистом (преемники основанной им Партии активного сопротивления во время гражданской войны в Финляндии убивали своих «красных» соотечественников). Во-вторых, Акаси получал деньги от своего родного японского Генштаба, а не от западных держав. И, самое главное, участвовали в этой конференции представители от либералов, эсеров и партий национальных окраин, а вот «все российские социал-демократы» от участия отказались. В общем, как в анекдоте: «Не в лотерею, а в карты, и не выиграл, а проиграл».

Причиной отказа РСДРП и её союзников была как раз-таки информация о связях Циллиакуса с Японией, полученная от еврейской социал-демократической партии Бунд (с национальными партиями Циллиакус был более откровенен относительно своих источников финансирования, тогда как для русских он сочинил легенду о том, что средства поступают от частных жертвователей из Америки). Показательно, что именно для марксистов, как большевиков, так и меньшевиков, эти сведения дали повод изменить уже принятое решение и отказаться от участия в конференции. Потому что марксизм и классовый подход, вопреки распространённым заблуждениям, предостерегают от подобной беспринципности. Кстати, в своих инструкциях грузинским эсерам Акаси советовал, по возможности, «не трогать частной собственности», а направлять всё революционное движение исключительно против царя и царского правительства — это ясно показывает, до каких пределов японский Генштаб готов был содействовать русской революции.

Вообще, если учесть, что главным партнёром Циллиакуса с российской стороны был небезызвестный «двойной агент» Азеф, исправно поставлявший компромат о связях с японцами своему полицейскому начальству, вся эта история, вплоть до неудачной экспедиции парохода с оружием для русских революционеров, имеет весьма ощутимый привкус провокации. И, в сущности, ничего не доказывает, кроме неразборчивости и авантюризма отдельных политиков из «буржуазного и мелкобуржуазного лагеря», как и писали в советское время по этому поводу. Несомненно, Япония пыталась использовать в своих интересах протестное движение в России. Но современныефинские и японские исследователи этого сюжета оценивают деятельность Акаси как неэффективную и отмечают, что ход Первой русской революции весьма слабо зависел от японских субсидий: период наивысшего подъёма революции, связанный со всероссийской забастовкой и вооружённым восстанием в Москве, наступил уже после окончания русско-японской войны, когда никакие японские деньги никаким революционерам не поступали. В конце концов, у крестьян было достаточно причин, чтобы пускать помещикам «красного петуха», даже в тех деревнях, где революционных агитаторов и в глаза не видали. Но с точки зрения создателей исторического парка, додуматься до такого народ-богоносец никогда бы не смог без подсказки со стороны смутьянов, шатавших царский трон.

Примечательно, что в числе этих смутьянов почётное место на выставке занимает и гордость русской литературы Лев Николаевич Толстой. Этот еретик, отлучённый в 1901 году от православной церкви и преданный анафеме, «полагал, что церковь держит народ в невежестве, помогая государству его эксплуатировать» — ну ясное же дело, что это сущая клевета и ничего такого не было! Религиозное учение Толстого, уверяют авторы выставки, «не вызывало особого интереса» (видимо, они не в курсе про движение толстовцев, общины которых существовали и в России, и за рубежом), но вот его социальная и политическая критика «стала одной из предпосылок революции 1905-1907 годов, которая в свою очередь была предвестием крушения царской России».

Если Ленин справедливо называл Толстого зеркалом русской революции, то в нынешней официальной концепции, насквозь идеалистической, всё поставлено с ног на голову, и причиной революции оказываются не нищета и бесправие крестьянского большинства страны, а идеи «толстовства», которые-то как раз и появились в голове у сиятельного графа после того, как он осознал и прочувствовал всю тяжесть жизни этого большинства. Толстой, хотя и был принципиальным противником любого насилия, очень хорошо понимал, что рано или поздно «отольются кошке мышкины слёзы», и предупреждал об этом, в том числе, императора Николая II, пытаясь намекнуть ему, что он плохо кончит, если продолжит насильственным путём поддерживать отживший порядок.

Но вместо глубоких и во многом пророческих рассуждений Толстого на выставке приводится бесстыдное высказывание другого писателя из дворянской среды, Ивана Бунина, о потерянной им России, «в которой мы когда-то жили, которую мы не ценили, не понимали — всю эту мощь, богатство, счастье». Это была Россия, в которой барин, подобно герою бунинского рассказа «Таня», мог изнасиловать спящую крестьянскую девушку, а та не только не роптала, но была даже счастлива, что удостоилась такой чести. А потом внезапно — конечно же, внезапно! — наступил, как написано в том же рассказе, «страшный семнадцатый год», и заполыхали помещичьи имения. Для господ вроде Бунина оказалось неприятной неожиданностью, что не все представители «низов» готовы с благодарностью принимать то коллективное изнасилование, которому они подвергались на протяжении многих веков. И вместо того, чтобы, по примеру Льва Толстого или Александра Блока, задуматься об исторической ответственности своего класса, Бунин предпочёл излить в «Окаянных днях» свой истерический гнев на «взбунтовавшееся быдло».

Теперь эта ностальгия рабовладельца по отнятым у него «мощи, богатству, счастью» навязывается, в качестве единственно возможного взгляда на историю, всему обществу, в массе своей состоящему из потомков бывших рабов. Им предписано испытывать угрызения совести за то, что их предки, наконец, однажды решили перестать быть рабами. Не ценили, мол, своего счастья, неблагодарные!

Главный страх

1917 год, безусловно, является смысловым центром всего огромного исторического парка. По мере приближения к нему всё громче и тревожнее становится фоновая музыка, нагнетается драматизм от ощущения того, что мы вот-вот потеряем эту прекрасную Россию прошлого, а счастье-то было так возможно! Когда речь доходит до последнего императора из династии Романовых, в качестве тяжёлой артиллерии воздействия подключается ещё и видео. Из него мы узнаём, что при Николае II «зарождается вся мощь послереволюционной индустрии и науки», наблюдается «беспрецедентный рост благосостояния народа», «грандиозная модернизация» и множество других приятных вещей. Но европейские державы завидовали таким потрясающим успехам Российской империи и втянули её в войну («не виноватая я!»), да ещё финансировали революционеров, у которых «достижения власти вызывали только злобу» — ну вот уж такими вредными их бог создал, этих революционеров, вроде злыдней из украинской сказки. Между тем промышленность, несмотря на только что обрисованные успехи, внезапно (опять внезапно!) оказалась не готова к войне, народ стал от войны уставать и выражать недовольство, и этим воспользовались злыдни-революционеры, а элита царя предала.

Вот и вся нехитрая схема. Как видим, тут виноваты все — европейские державы, революционеры, народ, элита, — кроме самой власти. Нетрудно заметить, что тот же самый механизм самооправдания использует нынешняя власть и по отношению к современной ситуации, упорно не желая извлекать уроки из истории. Конечно, об объективно существующих в РФ проблемах глава государства то и дело упоминает со скорбным или негодующим лицом, делая вид, что наличие этих проблем никак с ним и его деятельностью не связано. И на выставке говорится о «вызовах времени» для Российской империи и неготовности власти к ним. Но в целом получается, что потихоньку все проблемы решались и, наверное, разрешились бы совсем, если бы не козни внешних и внутренних врагов.

Так, рабочие накануне Первой мировой войны жили всё лучше и лучше (правда, Первая русская революция, обеспечившая это улучшение, издевательски поставлена в кавычки и написана с маленькой буквы), но «война вновь накалила обстановку в рабочей среде, подстрекаемой различными либеральными и революционными силами». Реальность была прямо противоположной: накануне войны был подъём рабочего движения, вплоть до баррикад в Петербурге, вступление же в войну и первоначальная волна «патриотического» энтузиазма не усилили, а, напротив, на некоторое время ослабили революционные настроения. Но показательна здесь вера во всемогущество PR-технологий и в то, что революции возникают по воле «подстрекателей», а не от неумеренной жадности правящих классов.

По логике авторов выставки получается, что Николай II старался как мог, берёг Россию(согласно завету будущего первого президента РФ своему преемнику), но слишком велики были противостоящие ему тёмные силы, которые по своей тёмной природе не могли не вредить великой империи, и поэтому случилось страшное, то есть революция. А это ведь намного хуже, чем любые недостатки и несправедливости старого режима, потому что кровь, хаос и ужас-ужас.

Мораль отсюда можно вывести такую, перефразируя Некрасова: «Прекрасней был бы твой удел, когда б ты более терпел». Терпеть нужно было, ценить то, что имеешь, и не поддаваться на провокации злонамеренных элементов. На этот счёт у авторов выставки заготовлена прекрасная цитата одного иностранца, правда, о Смутном времени, но ведь и революционные события ХХ века сравниваются ими со Смутой: «Вся Москва подверглась разрушению, плачевно погибло неисчислимо людей, и был причинён непоправимый вред огнём и грабежом. Иными словами: не по вкусу тебе мир — будешь сыт по горло войной, не хочешь благословения — получай проклятие».

Это, опять же, очень знакомый по современной официальной пропаганде приём шантажиста: «Вам не нравится пенсионная реформа и рост налогов? Да вы что, хотите, как на Украине (или более современный вариант — как во Франции?)». Причём критически важным для господствующего класса является не просто запугивание людей возможными рисками, насилием и нестабильностью — в конце концов, чем хуже становится жизнь в настоящем, тем менее эффективно работает это запугивание. Гораздо важнее поставить знак равенства между Францией и Украиной, между массовым народным движением против элиты и верхушечным переворотом, при котором народ используется в качестве массовки в разборках разных фракций правящего класса между собой. Необходимо убедить угнетённых в том, что революция несёт для них не просто риски, но риски неоправданные — всё равно, мол, вы ничего не решаете, вас обведут вокруг пальца, по вашим трупам въедут во власть какие-нибудь новые проходимцы, так, может быть, уж лучше потерпеть старых и привычных?

Прямые параллели с «майданом» особенно навязчиво проводятся, в том числе посредством транслируемого видеофильма, применительно к Февральской революции — ей вообще уделено больше внимания, а Октябрьская подаётся скорее как заключительный аккорд, «вишенка на торте». С учётом того, что история страны рассматривается как история правящей династии, именно свержение этой династии в Феврале 1917 года, а не свержение классового господства буржуазии и дворянства в Октябре того же года, рассматривается как поворотный пункт российской истории ХХ века. Такой взгляд работает на то, чтобы укоренить в головах посетителей идеалистическую, перевёрнутую с ног на голову картину мира, о которой уже говорилось. В этой картине мира политическая надстройка важнее социально-экономического базиса, самым главным вопросом является «кто стоит у власти», а не «чьи интересы они выражают», судьбы страны определяются не социальными отношениями и потребностями больших групп людей, а «хорошими» или «плохими» поступками отдельно взятых политиков. Кстати, даже само слово «классы» авторы выставки пишут в кавычках: мол, на самом деле никаких классов нет, нация — это единое целое с общими интересами и с батюшкой-царём во главе, а всякие теории о классовом неравенстве придумывают злокозненные смутьяны.

Стоит отметить, что по теме мнимого сотрудничества большевиков и Ленина с немецким Генштабом ничего конкретного на выставке не говорится, кроме общих фраз о том, что их борьба против «империалистической» — тоже, разумеется, в кавычках! — войны была выгодна Германии (с тем же успехом можно сказать, что борьба Карла Либкнехта и немецких «большевиков» против их «родного» правительства была выгодна Российской империи). Может быть, авторы постеснялись в очередной раз скармливать посетителям давно и многократно опровергнутую фальшивку? А может быть, что более вероятно, просто на первый план вышло разоблачение происков не монархической Германии, а гнилых западных демократий.

В принципе, связи стран Антанты с российской либеральной оппозицией и их роль в Февральской революции никакого секрета не составляют. Но мотивом действий Англии и Франции было отнюдь не желание ослабить или, тем более, разрушить Российскую империю, которая вообще-то была их союзником в Первой мировой войне. Наоборот, им нужно было сильное государство, которое эффективно служило бы их целям, исправно поставляя пушечное мясо в лице русских мужиков на Восточный фронт — об этом достаточно ясно и откровенно пишет в своих дневниках французский посол Морис Палеолог. Царское правительство раздражало их не потому, что было слишком сильным или слишком независимым (как раз его экономическая зависимость от союзников и вынудила Россию вступить в войну), а, напротив, потому что было слишком слабым, неэффективным, неспособным преодолеть коррупцию и наладить нормальное снабжение армии.

Западные державы надеялись, что Временное правительство, опирающееся на поддержку «общества», то есть имущих слоёв, сможет вести войну более успешно, чем старое. Не их вина, что вместо готовившегося «майдана» началась настоящая народная революция — это было совсем не то, чего они хотели, и уже в первые дни Февраля вид революционного народа под антивоенными лозунгами на улицах Петрограда того же французского посла, мягко говоря, совсем не радовал. Излишне говорить, что Октябрь 1917 года и выход России из войны вместе с аннулированием всех внешних долгов и национализацией иностранной собственности были уж точно не в интересах Запада, доказательство чему было тут же предоставлено в виде интервенции против Советской России.

В качестве главного внутреннего фактора революции на выставке преподносится поведение элиты, «предавшей царя». Народу же отведена роль пушечного мяса, бессознательного орудия чуждых ему политических игр. Показателен рассказ о миллионере Путилове в разделе «Масоны и революция» с многозначительной фразой: «Первые массовые забастовки рабочих в феврале 1917 года начались именно на путиловских заводах…». Видимо, имеется виду, что Путилов настолько ненавидел царский режим, что готов был из ненависти к нему подбивать своих же рабочих на забастовки, подрывая тем самым источник своего благосостояния (похвальный альтруизм, даже Савва Морозов, финансировавший большевиков, до такого не доходил). Рабочие же, надо понимать, были настолько удовлетворены жизнью или настолько трусливы и беспомощны, что без одобрения со стороны своего хозяина никогда бы не стали бастовать.

Главный посыл этой истории: невозможна никакая подлинно самостоятельная самоорганизация людей «снизу», за любым социальным протестом следует искать спрятанные уши миллионеров-масонов и прочих подобных манипуляторов. Это именно та мысль, которую методично и, к сожалению, успешно вдалбливает в головы людей официальная пропаганда и которая становится в этих головах мощным заслоном против любой, даже самой скромной деятельности по защите своих прав. Автору данной статьи пришлось столкнуться с этим воочию при неудачной попытке создать в своём городе ячейку профсоюза вузовских преподавателей, когда люди с высшим образованием и учёными степенями стали подозрительно спрашивать: а вдруг за этим профсоюзом стоят какие-нибудь рептилоиды с планеты Нибиру? При том, что в эпоху Интернета найти и самостоятельно перепроверить все данные о той или иной структуре не составляет большого труда.

Ясное дело, что примеры использования низового протеста «верхами», как отечественными, так и заграничными, были, есть и будут. Но реальная история Путилова, вместо туманной конспирологии создателей исторического парка, как раз показывает, что у всякой манипуляции есть свой предел. Да, Путилов и другие деятели буржуазной оппозиции во время Первой мировой войны пытались использовать рабочее движение в своих интересах, создав Рабочую группу при Центральном военно-промышленном комитете (ЦВПК). Правда, её деятели отнюдь не организовывали забастовки, а, напротив, согласно воспоминаниям большевика Александра Шляпникова, «всюду совались со своим посредничеством и стремились всячески уменьшить число открытых конфликтов» между рабочими и предпринимателями — ради единства всех классов русского общества в борьбе с внешним врагом. Но тот же Шляпников показывает, что на фоне растущего недовольства «низов» такое примиренческое отношение к войне и к «своей» отечественной буржуазии вызывало всё меньше и меньше понимания в рабочей среде. И представители Рабочей группы самой логикой событий, чтобы не потерять влияние среди рабочих, вынуждены были выступать со всё более и более радикальными заявлениями, за что и были арестованы накануне Февральской революции.

А «хитрый план» Путилова, его российских коллег и их западных партнёров в итоге закончился полным провалом. События в Феврале 1917 года пошли совсем не так, как они хотели. Им-то нужно было сохранить монархию ценой отстранения от власти монарха и обеспечить продолжение участия России в войне, но у питерских рабочих были несколько другие взгляды и на монархию, и на войну. Именно вмешательство народа в качестве самостоятельно действующего лица превратило готовившийся верхушечный переворот в начало великой революции, которая в ходе своего закономерного развития перевернула всю прежнюю социальную пирамиду и вышвырнула Путиловых из страны. Вопреки этому очевидному историческому факту, авторы экспозиции музейно-выставочного центра утверждают, что, если бы «верхи» не баламутили народ, то не было бы ни Февральской, ни Октябрьской революции.

Об элите с осуждением говорится, что она, фрондёрствуя против царской власти, рубила тот самый сук, на котором сидела. Мол, заварили кашу в Феврале, разбудилистрашного зверя под названием «его величество русский народ» (по выражению Василия Шульгина, одного из февральских «революционеров поневоле») — вот сами и виноваты, что в итоге оказались дворниками на улицах Парижа. В подтверждение этой мысли приводится, в частности, цитата из фальшивого «покаянного письма» лидера партии кадетов Павла Милюкова, которое было сфабриковано в крайне правых кругах и разоблачено самим Милюковым. Та же самая мысль, высказанная устами одного из родственников последнего императора, завершает зал о Романовых, поэтому можно рассматривать её как своеобразный вывод, который предлагается сделать посетителю исторического парка по итогам правления этой династии.

Если же перевести этот вывод из исторической плоскости в современную, то получим любопытную картину двойного шантажа, подспудно читающегося в рассказе о революции 1917 года. Народ, как уже отмечалось, шантажируют призраком «майдана», «цветной революции», когда «паны дерутся, а у холопов чубы трещат». Но одновременно с этим элиту шантажируют призраком вполне себе настоящей, народной, «красной» революции без всяких кавычек, которая изведёт всех панов под корень: «Цените, “успешные”, то, что имеете, не смейте бузить против власти, ибо она является гарантом вашего благополучия и стабильности, а будете шатать режим — не дай бог, опять разбудите уснувшего было страшного зверя и получите новую пугачёвщину на свои же головы». Приёмы манипуляции, как видим, разные, даже разнонаправленные, а суть одна — обеспечить удержание власти даже не правящим классом в целом, а конкретной группировкой этого класса, которая пытается в глазах народа выглядеть защитницей от «плохих бояр», а в глазах бояр — защитницей от «плохого народа». В реальности, конечно, вторую роль власть играет намного удачнее, чем первую, но вообще приём типичный для так называемых бонапартистских режимов.

Неудобное наследство

Иcходя из того, что написано выше, отношение авторов выставки к СССР, казалось бы, должно быть однозначно негативным. Однако здесь всё несколько сложнее. Уже давно можно заметить, что официальная пропаганда РФ в этом вопросе отличается большей гибкостью и в то же время большей степенью лицемерия, чем у её восточноевропейских соседей. Предавая анафеме революцию и идеи социализма, она одновременно с этим щеголяет советскими достижениями, которые будто бы с революцией никак не связаны. Историк Егор Яковлев как-то упоминал о характерномпримере такой пропагандистской шизофрении: победителей нацизма почитают как героев, а рядовых участников Октябрьского вооружённого восстания изображают в кино «пьяными или накокаиненными морлоками», при том, что зачастую речь идёт об одних и те же людях — не образно, а буквально, на уровне конкретных биографий. Да и большинство знаменитых военачальников Великой Отечественной, как известно, были выходцами из низов, которым революция дала «путёвку в жизнь».

То же самое стремление отделить Победу от её истоков прослеживается и в экспозиции исторического парка. Показательно, что именно 1945 год является хронологическим рубежом, разделяющим выставку о ХХ веке на две части. И эти две части довольно существенно отличаются друг от друга по своей тональности.

В первой части большевики рисуются преимущественно чёрными красками. События Гражданской войны изложены с явными симпатиями к белому движению (это не мешает авторам выставки проливать крокодиловы слёзы об интервенции, как будто интервенты к белым никакого отношения не имели). У белых, дескать, террор не возводился в рамки государственной политики, а представлял собой всего лишь эксцессы отдельных командиров и атаманов, против которых центральная власть была бессильна. Вот если бы белые проводили такой же террор, как красные, то могли бы победить, но поручики Голицыны и корнеты Оболенские, конечно же, не могли себе этого позволить. Такую мысль с экранов исторического парка высказывает белый генерал Алексей фон Лампе — безусловно, благородный человек, в годы Второй мировой войны, как и многие его коллеги, сотрудничавший с нацистами ради освобождения России от большевизма. Заметим, что реальные, а не мифические рыцари «белой идеи» практиковали террор в масштабах, как минимум, не меньших, чем красные, однако это им не помогло.

Государственные репрессии в советское время изображаются, в полном соответствии с концепцией Солженицына, одной непрерывной линией с первых дней революции — не как результат конкретных исторических обстоятельств, а как продукт злой воли фанатиков, захвативших власть и насильно перекраивавших жизнь согласно своим утопическим принципам. Разумеется, главное место среди жертв большевистского террора отведено деятелям РПЦ. Как сообщает нам один из них, протоиерей Иоанн Восторгов, русский народ в 1917 году совершил грех, который требует искупления, а в качестве искупительной жертвы «всегда избираются лучшие», к числу которых, надо понимать, относится и автор цитаты.

Не помешает хотя бы вкратце рассказать о биографии данного новомученика, чтобы представить себе моральный и политический облик этих самых «лучших». До революции Иоанн Восторгов — известный деятель черносотенного движения, в своихпроповедях разоблачавший социализм как «еврейскую выдумку» и доказывавший греховность забастовок и вообще любого социального протеста со ссылками на изречение апостола Павла: «Рабы, повинуйтесь господам своим, как Христу!». Имел весьма сомнительную репутацию даже среди единомышленников из правого лагеря, которые обвиняли его в разных неблаговидных делах, от растраты партийных денег до совращения гимназисток. В феврале 1917 года у себя в дневнике сожалел, что самодержавная власть упустила момент «отвернуть русло революции и превратить грядущую трагедию в весёленький фарс жидовско-торгового погрома». Вплоть до своего ареста ВЧК в июне 1918 года вёл в московском Казанском соборе погромную агитацию на тему святого Гавриила Белостокского, «от жидов умученного». Но «жидобольшевиками» был арестован не за это, а за спекуляцию церковным имуществом, к тому моменту уже национализированным (такому таланту позавидовал бы сам Остап Бендер!), связи же его с монархическим подпольем выявились уже после ареста. Расстрелян после объявления «красного террора» в сентябре 1918 года.

В общем, перед нами, как сказано о нём посмертно в советском журнале «Революция и церковь», «тёмная личность и враг трудящихся». Или же, если формулировать более корректно — профессиональный специалист по разжиганию межнациональной розни взамен классовой борьбы. Для подобных людей существует термин «протофашист», нисколько не ругательный, а вполне научный — то есть человек, в своих взглядах предвосхитивший многие черты фашистской идеологии.

Вот примерно с таких мировоззренческих позиций отрицают большевистский режим авторы экспозиции исторического парка. С учётом этого неудивительно их отношение, например, к такому завоеванию Октябрьской революции, как право женщины на расторжение брака. Это ведь, с негодованием пишут они, прямое нарушение библейской заповеди «Жена да убоится мужа своего», и приводят в пример, как будто что-то плохое, народную частушку революционных лет: «Советская власть — мужа не боюся, если плохо будем жить, возьму разведуся». Плохо живёшь? Терпи, и никакого тебе развода! Универсальный рецепт, причём применяется он, как уже мы уже видели, к общественным отношениям в той же степени, что и к семейным.

Октябрьская революция, будучи по своей направленности социалистической, «попутно» выполняла, причём самым радикальным образом, целый ряд буржуазно-демократических задач: ликвидация помещичьего землевладения и сословных привилегий, отделение церкви и от государства и школы от церкви, устранение неравенства по половому и национальному признаку. Нынешняя же официальная идеология отвергает, наряду с идеей социализма, и прогрессивное идейное наследие эпохи буржуазных революций, ставя на первый план «духовные скрепы» вместо «масонских ценностей 1789 года». И в этом есть своя логика, поскольку именно большевики нанесли сокрушительный удар по этим самым «скрепам», которые в России, как и в других странах мировой периферии, вполне себе сосуществовали с буржуазными отношениями. Реставрацию капитализма заказывали? Будьте любезны принять и уроки Закона Божьего в общеобразовательных школах, и боевые отряды из казаков и «православных активистов», используемые для борьбы с «врагами нации и веры».

Конечно, в России на практике всё это пока имеет скорее фарсовый и не системный характер, в отличие от соседней Украины. Но реванш крайне правых сил, который сейчас наблюдается по всему миру, заставляет отнестись более серьёзно к возможности дрейфа в эту сторону. Проект «Россия — моя история» является одним из симптомов этой тенденции и одновременно доказательством тезиса Розы Люксембург «Социализм или варварство»: там, где проигрывают левые, рано или поздно торжествуют правые и ультраправые.

Но официальные идеологи, будучи однозначно враждебными к большевикам, как уже отмечалось, в то же время стремятся присвоить себе их достижения. С некоей патриотической гордостью творцы исторического парка характеризуют Советскую Россию как первое социальное государство в мировой истории, пишут о впечатляющих результатах индустриализации и превращении СССР в ведущую индустриальную державу. Возникает противоречие между этими похвалами и описанием Российской империи как страны небывалого подъёма: спрашивается, что мешало последнему царю добиться тех же успехов, что и большевики, зачем понадобилось проливать столько крови во время революции и Гражданской войны? В действительности, мешала как раз паразитическая прослойка в виде дореволюционной «элиты», без устранения которой невозможно было ни преодоление экономической отсталости и зависимости, ни социальное государство. Но этого авторы выставки предпочитают не замечать.

Зато вполне понятно, что они с удовлетворением отмечают все признаки постепенного угасания революционного импульса и трансформации Советского Союза «в сторону вечных, традиционных ценностей»: отказ от домов-коммун и пропаганды аскетизма, восстановление офицерских званий и погон в армии, наконец, поворот государства к церкви во время Великой Отечественной войны. Последнее событие рассматривается как доказательство евангельских слов: «Я создам церковь Мою, и врата ада не одолеют её». Мол, боролись-боролись большевики с церковью, да не забороли и вынуждены были уступить, ведь вера в бога — такая же исконная потребность человека, как и знаки различия на плечах или обустройство «уютных кабинетов и спаленок» с канарейками, которым безуспешно призывал свернуть головы Маяковский.

И вот как раз с этого периода всё более заметной становится смена тональности по отношению к правящему в СССР режиму. По итогам Второй мировой войны Советский Союз, как с восхищением пишут авторы выставки, становится сверхдержавой. Коммунисты, таким образом, превращаются из «разрушителей исторической России» в «строителей сверхдержавы», а социалистическая идея — из опасной утопии о всеобщем равенстве и мировой революции в идеологическую подпорку этой сверхдержавы, некую разновидность идеологии национальной модернизации. Снова включается принцип «государство превыше всего», снова коварные враги за рубежом начинают завидовать нашему могуществу и строить козни — в общем, задействуются все схемы, уже отработанные на материале более ранней истории. Только теперь вместо Российской империи СССР, всего и делов.

Такой идеологический финт ушами, конечно, не обходится без шизофрении. Яркий пример — отношение к «культу личности Сталина» и его развенчанию на ХХ съезде КПСС. В 1956 году, согласно видению авторов выставки, «советский народ был готов к великим свершениям, уровень психической энергии масс находился на максимуме» (заценим научность формулировок!), но, сетуют они, «вместо призыва к штурму новых высот народу была предложена дискуссия о правильности предыдущего пути развития». Как мы знаем, в нынешнем официальном политическом лексиконе слово «дискуссия» ассоциируется с чем-то подрывным и опасным (вспомним знаменитое «парламент — не место для дискуссий!»). Поэтому для создателей исторического парка ХХ съезд — это ни много ни мало «подрыв фундамента советской цивилизации».

На самом деле, конечно, тогдашнее партийное руководство вовсе не предлагало никакого серьёзного критического анализа «предыдущего пути развития», кроме сваливания всей ответственности за грехи прошлого на одного человека, и, тем более, никакой дискуссии. Текст доклада Хрущёва доводился только для членов партии как нечто, что нужно принять к сведению и успокоиться на этом, любые лишние вопросы со стороны «низов» партийной верхушкой пресекались. Между тем, рядовые коммунисты нередко ставили более острый и правильный диагноз тому комплексу проблем, который маскировался термином «культ личности»: они говорили о целом слое «бесконтрольных коммунистов-начальников», живущих на всём готовом и потому равнодушных к нуждам трудящихся. Сейчас, постфактум, уже очевидно, что именно представители этого слоя ответственны за «подрыв фундамента» СССР, именно они в массе своей способствовали, сознательно или бессознательно, сначала коррупции и разрастанию теневого сектора экономики, а затем и открытой капиталистической реставрации.

Вообще мысль о том, что чьё-либо слово, пусть даже самого большого начальника, может подорвать фундамент целой цивилизации, вполне в духе общей идеалистической концепции исторического парка. Но ирония ситуации заключается в том, что предыдущий зал того же самого парка завершается огромным стендом под заголовком «Культ Сталина — трагедия страны», где именно с «культом» связываются все негативные моменты в жизни советского общества, от «железного занавеса» до массового использования принудительного труда. Похоже, авторы экспозиции сами не могут определиться, является ли «культ личности» проявлением тоталитарной сущности коммунизма или полезной для государства «скрепой». А возможно, они признают истиной и то, и другое одновременно, в духе оруэлловского «двоемыслия». Так, Солженицын сначала преподносится как чуть ли не главный авторитет в оценке Сталина, но уже спустя несколько залов посетитель парка с удивлением обнаруживает, что тот же самый Солженицын — один из тех, кого Запад использовал в качестве «пятой колонны» для разрушения СССР, наряду с прочими диссидентами.

Невзирая на такие явные нестыковки, всё же «в этом безумии есть своя система». Современная пропаганда относится к прошлому, в том числе советскому, сугубо инструментально. Когда нужно напомнить о том, что «кругом враги» и подчеркнуть необходимость «национального единства», в ход идёт советская риторика времён Холодной или Великой Отечественной войны. Когда нужно заклеймить идеи социальной справедливости и революционного переустройства, в ход идёт «Архипелаг ГУЛАГ». Эта внутренняя противоречивость нисколько не смущает официальных идеологов: полезно всё, что способствует укреплению власти олигархии в настоящем.

Ради справедливости нужно сказать, что о позднесоветском обществе и причинах его кризиса в историческом парке рассказывается гораздо более объективным и научным языком, чем о проблемах Российской империи. В оценке событий перестройки лейтмотивом является «установочная» цитата Путина: «Кто не жалеет о распаде СССР, у того нет сердца, а у того, кто хочет восстановления его в прежнем виде, нет головы». Само по себе обилие высказываний Первого Лица в повествовании об истории, кстати, как раз является одной из худших традиций, взятых нынешним официозом от советского времени.

Данное высказывание президента представляет собой перепев известной псевдомудрости на тему «Кто в молодости не был социалистом…». Внешне оно может показаться убедительным, ведь очевидно, что 1991 год, как и 1917, был не случайностью, а исторической закономерностью, но, по сути, перед нами типичный пример манипуляции: просоветская ностальгия, столь распространённая в современном российском обществе, подспудно приравнивается к инфантилизму. «Жалеть о прошлом — дело рачье», справедливо сказал Маяковский, но эта ностальгия (кстати, присутствует она не только у нас, но и во многих бывших соцстранах Восточной Европы), во многом представляет собой форму недовольства нынешним капиталистическим порядком и отражает горечь людей от утраты вполне реальных и осязаемых социальных завоеваний прошлого, которые отнимаются одно за другим вот уже тридцать лет подряд. А лицемерные вздохи о «крупнейшей геополитической катастрофе ХХ века», согласно ещё одной известной цитате Путина, лишь прикрывают тот факт, что главным выгодополучателем этой, не только геополитической, но и социальной, катастрофы является правящий класс современной России и других постсоветских государств.

«Настоящее — великолепно»

Девяностые годы прошлого столетия для официальных пропагандистов являются столь же неудобным наследством, как и советский период, но в противоположном смысле. Приспосабливаясь к массовым настроениям, они стремятся всячески подчеркнуть мнимую преемственность между современной РФ и Советским Союзом, игнорируя его революционную генеалогию и принципиальную противоположность нынешнему социально-экономическому укладу — и одновременно с этим затушевать подлинную преемственность между «эпохой Путина» и «эпохой Ельцина», которая в сознании большинства населения воспринимается однозначно негативно. В действительности, именно в девяностые были заложены основы нынешнего порядка, и многие персонажи из тех времён до сих пор на коне, но «для народа» скармливается версия о некоем Смутном времени, которое благополучно закончилось с приходом к власти Владимира Владимировича.

«Смутное время» вообще становится неким общим понятием, которое объединяет между собой эпоху контрреволюции конца ХХ века и эпоху революции начала того же века: вот, мол, какая жалость, второй раз за сто лет разрушили великое государство! Такие параллели затемняют принципиальную разницу между этими двумя событиями, внушают мысль о вредности любых «потрясений», неважно, направлены ли они в сторону прогресса или регресса. По сути, бедствия, вызванные контрреволюцией, становятся дополнительным аргументом против революции.

«Лихие девяностые» в экспозиции исторического парка рисуются самыми мрачными красками: криминальная приватизация, развал промышленности, западные консультанты в госструктурах и учебники на зарубежные гранты, упадок нравственности, ослабление позиций России в мире и угроза распада страны… Смелость создателей исторического парка доходит даже до осуждения государственного переворота 1993 года, который вообще-то дал юридическое основание для принятия действующей Конституции и положил начало нынешнему политическому режиму. Среди немногих достижений этого периода названы: «создание демократических институтов» (хотя в том же зале рассказывается, что олигархи вертели этими институтами, как хотели), «появление рынков труда, валюты, ценных бумаг» (как будто это не имело отношения к массовой безработице и обогащению немногих избранных). Ну и, разумеется, «возрождение духовности», которое, правда, сочетается с упомянутым «упадком нравственности», из чего посетитель рискует сделать крамольный вывод о том, что духовность в церковном понимании и нравственность не всегда идут рука об руку. Но самое главное достижение Бориса Николаевича Ельцина — это, ясное дело, преемник, которого он оставил России, искупив тем самым все свои вольные и невольные грехи.

Правлению Путина посвящены целых три зала музейного парка (для сравнения: Великая Отечественная война удостоилась всего лишь одного). И эти залы наполнены самым бесстыдным славословием, заставляющим вспомнить изречение шефа жандармов Бенкендорфа: «Прошедшее России было удивительно, её настоящее более чем великолепно, что же касается до будущего, то оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение». И если с прошлым на выставке далеко не всё так гладко, как хотелось бы Бенкендорфу, то уж настоящее и будущее обрисованы так, что дух захватывает.

Чего стоят одни только «установочные» цитаты, сопровождающие рассказы о небывалых успехах путинской России! Разделу о демографии предпослано библейское: «И благословил их бог, и сказал им: плодитесь и размножайтесь». Бог-то, может, и сказал, да вот государство, как недавно проболталась уральская чиновница, вовсе не просило родителей заниматься этим богоугодным делом. Ещё более пафосно и амбициозно звучат глубокомысленные слова римского историка Плиния Старшего: «Как много дел считалось невозможными, пока они не были осуществлены» — это к рассказу под заголовком… не смейтесь, «Экономическая независимость». Независимость эта, как известно, простирается до такой степени, что в Крыму, присоединение которого оценивается на выставке как крупнейший геополитический успех России, вставшая с колен «энергетическая сверхдержава» не может ни открыть филиалы Сбербанка, ни построить электростанции без закупок иностранного оборудования.

«Да чего там, мы всех шапками закидаем!». «Патриотизм» подобного сорта подкрепляется очередной цитатой от Первого Лица: «Это не Россия находится между Западом и Востоком, это Восток и Запад находятся справа и слева от России». Тут, видимо, посетитель исторического парка должен ощутить прилив гордости за свою страну и оценить тонкий юмор её президента. Между тем, как известно из истории, шапкозакидательство и надувание щёк ещё никого до добра не доводили, и за преувеличенные представления коронованных особ о значимости и могуществе своей державы рано или поздно приходится расплачиваться не только их подданным, но и их самим или их преемникам. Нынешняя пропаганда часто поднимает на щит Александра III с его самодовольной фразой «Пока русский царь ловит рыбу, Европа может подождать», но умалчивает о том, чем закончились для наследника его престола (не говоря уже о подвластной ему стране) война с Японией, планировавшаяся как «маленькая победоносная», а затем Первая мировая.

В самом конце последнего зала, практически у выхода, перед взором посетителя предстаёт ещё одна путинская цитата, на этот раз внезапно самокритичная: «Все наши беды от нас самих, от нашей слабости и безалаберности». Сложно сказать, правда, кто здесь имеется в виду под местоимением «мы»: относится ли эта самокритика к правящей элите или же, что более вероятно, это попытка переложить ответственность на весь народ с якобы присущими ему «слабостью и безалаберностью». В любом случае, это высказывание резко контрастирует с духом всей выставки, согласно которому все наши беды от «чужих» и «врагов».

К слову сказать, расшаркивание перед нынешним Первым Лицом в залах, посвящённых его правлению, достигает уже каких-то совсем неприличных масштабов. «Когда мы гордимся Отечеством, это значит, что мы гордимся его великими людьми, то есть теми, которые сделали его сильным и уважаемым на исторической сцене», сообщает нам учёный-физиолог И.П. Павлов с явным намёком на действующего президента. Как тут не вспомнить другую цитату, из Салтыкова-Щедрина — о людях, которые смешивают понятие «Отечество» и «Ваше превосходительство» и даже отдают предпочтение последнему перед первым. Речь, конечно, не об академике Павлове, а о создателях исторического парка.

Между тем, такое зацикливание на персоне Путина в действительности говорит об уязвимости официальной пропаганды и вообще всего нынешнего политического режима. Чем упорнее власть и её идеологи предпринимают комичные попытки создать новый «культ личности», тем сильнее загоняют самих себя в ловушку. Когда вся стабильность держится на одном человеке, стоящем у власти, это означает, что в случае, если с этим человеком либо с его рейтингом что-нибудь случится, от стабильности не останется и следа. Политическая конструкция, которая в такой огромной степени зависит от конкретной личности, при всей своей внешней прочности оказывается потенциально крайне неустойчивой. Но это уже вопрос скорее из области будущего, чем настоящего или прошлого.

Вместо заключения

Модное слово «токсичный», пожалуй, наиболее подходит к характеристике проекта «Россия — моя история». Если продолжить эту аналогию, то благодаря этому проекту псевдоисторический пропагандистский яд будет циркулировать по жилам общества с ещё большей интенсивностью. Стационарные музейные комплексы, где даётся целостная концепция всей отечественной истории, являются отличным дополнением к телепропаганде. Немаловажно, что «исторические парки» интегрируются в образовательный процесс, и нарисованная в них картина прошлого, наполненная прямой ложью и явной тенденциозностью, преподносится неокрепшим юным умам как истина в последней инстанции. По стилю и форме подачи информации выставка идеально приспособлена к тому «клиповому мышлению», которое, увы, столь распространено в современном обществе, в особенности в молодёжной среде. Исторические парки в провинции становятся чем-то вроде культурно-пропагандистских центров, где, помимо выставок, проходит ещё множество самых разнообразных мероприятий, рассчитанных на массовую аудиторию — лекции, кинопоказы, праздники, концерты… Без сомнения, в любом городе, где появляется такой музейно-выставочный центр, найдётся более чем достаточное количество интеллектуалов и творческих личностей, которые будут с радостью обслуживать эту деятельность, выполняя заказ власти.

Конечно, не все историки готовы содействовать публичному издевательству над исторической наукой, предпринимаемому от имени государства. Ещё в конце 2017 года прозвучала резкая критика концепции исторических парков со стороны ряда учёных либеральных взглядов из Вольного исторического общества, одного из проектов «Комитета гражданских инициатив» под руководством Алексея Кудрина. Некоторые из их претензий справедливы: содержание парка таково, что не может не вызвать протест у любого нормального историка, вне зависимости от его политических взглядов. Однако, при всех своих разногласиях с ультраконсервативной идеологией парка, деятели ВИО, как это видно из их статей и публичных выступлений, полностью сходятся с этой идеологией в отношении к главному пункту отечественной истории — Революции 1917 года. Они точно так же озвучивают мифы о дореволюционном процветании, точно так же отрицают объективные причины революции (в том числе и Февральской), точно так же считают её катастрофой, а большевиков — преступниками, посягнувшими на бога, частную собственность и другие якобы фундаментальные ценности человечества.

Ложь о прошлом нужна для того, чтобы обеспечить стабильность неравенства и угнетения в настоящем. Сверхзадача проекта «Россия — моя история» состоит в том, чтобы путём самых разных, иногда даже разнонаправленных, манипуляций обеспечить общественное согласие с текущим социально-экономическим порядком, прямо противоречащим интересам большинства населения. Основы этого, капиталистического, порядка не ставятся под сомнение «околокудринскими» либеральными интеллектуалами, тесно связанными со вполне системными структурами вроде ВШЭ или Ельцин-центра, и их критика в адрес творчества Патриаршего совета по культуре лишь отражает противоречия между разными фракциями правящего класса, которые, тем не менее, в главном между собой едины.

Либеральная критика никак не может быть противоядием по отношению к официальной пропаганде, напротив, это лишь немного другая рецептура того же самого яда. Подлинное противоядие может быть найдено только «слева». Только с позиции тех, кто отвергает обоснованность социального неравенства и эксплуатации, можно разоблачать пропагандистскую ложь, направленную на то, чтобы рабы возлюбили свои цепи и покаялись перед своими хозяевами, которых «незаслуженно обидели» чуть более ста лет назад. Только на основе материалистического понимания общества и истории, то есть на основе марксизма — как метода познания реальности, а не набора догм — можно последовательно бороться с мракобесием, конспирологией и примитивизацей общественного сознания. Современному историческому мифотворчеству, что консервативного, что либерального толка, нужно противопоставить не альтернативное «просоветское» или якобы просоветское мифотворчество, и не повторение официально-пропагандистской советской версии истории, колебавшейся вместе с линией партии, а научный подход к историческому процессу, поиск объективных причин как революций, так и контрреволюций.

Необходимо защищать прогрессивные и освободительные идеи против холуйства, возведённого в ранг добродетели, а равно и защищать научное мышление и историческую истину как таковую против фальсификаций и извращений, поощряемых на государственном уровне. Причём нужны не только и не столько академические посиделки в узком кругу единомышленников, но и выступления на публичных площадках и в СМИ, и создание своих собственных площадок для просветительской деятельности. Тем, кто работает в школах и вузах, не следует стесняться вести активную и даже агрессивную контрпропаганду среди своих учеников: в залы исторического парка учащихся и так непременно затащат с использованием административного ресурса, а узнать альтернативную точку зрения у них гораздо меньше шансов.

Проект «Россия — моя история» следует воспринимать со всей серьёзностью, как один из инструментов осуществления правящим классом своей гегемонии. Поэтому аргументированная критика официальной концепции истории, навязываемой посредством исторических парков, — самая что ни на есть насущная задача для историков левых взглядов. Надеюсь, что предлагаемая статья будет скромным вкладом в это общественно полезное дело.

Март 2019 г.

Источник: http://scepsis.net