В 1937 году состоялся второй «большой» московский процесс. Старый большевик Карл Радек любил сочинять анекдоты и афоризмы. Например, о том, как Моисей вывел евреев из Египта, а Сталин – из Политбюро.
Или о том, что Лев Троцкий решил покончить жизнь самоубийством и вызвал Иосифа Сталина на социалистическое соревнование. Свой последний анекдот Радек рассказал во время допроса на втором московском процессе зимой 1937 года. Когда прокурор Андрей Вышинский, руководивший обвинением, начал опрашивать подсудимых, не «нажимали» ли на них в НКВД, подсудимый Радек бодро отрапортовал: «Не меня мучили, а я мучил следователей, заставляя их делать ненужную работу». Следователи, наверное, только усмехнулись, хотя в каждом слове бывшего члена ЦК и ответственного сотрудника Коминтерна звучал сарказм.
С юмором отнесся к очередному спектаклю в Москве и немецкий посол Фридрих фон дер Шуленбург. Его развеселила нелепая версия Вышинского о том, что троцкисты собирались способствовать поражению СССР в войне с Германией, рассчитывая затем управлять побежденной страной «под фашистским контролем». Германия, как отметил Шуленбург в своей телеграмме в Берлин, никогда бы не стала вести войну, чтобы привести к власти в России таких персонажей, «как Бронштейн и Собельсон» (Троцкий и Радек).
На самом деле, несмотря на то что Троцкого сталинская пропаганда клеймила как «агента гестапо», сам Сталин в то время искал контактов с Гитлером. Фарсовость московского процесса подкреплялась и конфиденциальными заявлениями торгпреда СССР в Германии Давида Канделаки, которому было поручено прозондировать почву насчет перспектив советско-германского сближения. А сотрудник наркомата иностранных дел Георгий Астахов, впоследствии сыгравший важную роль в подготовке пакта Молотова – Риббентропа, в частной беседе с представителем германского информационного бюро в Москве Эрвином Шуле доверительно сообщил тому, что очередной процесс над «агентами Троцкого» не имеет антигерманской направленности. Таким образом, кампания в первую очередь предназначалась для внутреннего потребления. Тем более что Карл Радек – циник, хвастун и болтун, – несмотря на ум, острое перо и знание языков, популярностью среди ленинцев не пользовался. После того, как в 1929 году он подвел под расстрел известного чекиста Якова Блюмкина, по наивности поделившегося с ним намерением установить за границей контакты с Троцким, многие старые большевики перестали подавать «Карлуше» руку. Затем, забыв о симпатиях к левой оппозиции, он стал верным клевретом Сталина, любившего самоуничижение и антисемитские шутки Радека. Тем не менее многие современники удивились, узнав о том, что Радек избежал расстрела, по крайней мере временно. Его очередь наступила, когда после первого московского процесса, состоявшегося в августе 1936-го, Сталину потребовался новый спектакль.
Расчеты вождя
После первого процесса и расстрела Льва Каменева и Григория Зиновьева вождь приказал создать и разоблачить «параллельный антисоветский троцкистский центр». На роли его главарей намечались деятели троцкистской оппозиции 1920-х годов, ранее входившие в руководящие партийные органы, а ныне занимавшие другие должности: первый заместитель наркома тяжелой промышленности СССР Георгий Пятаков, сотрудник газеты «Известия» Карл Радек, первый заместитель начальника Центрального управления шоссейных дорог и автомобильного транспорта при Совнаркоме СССР Леонид Серебряков и первый заместитель наркома лесной промышленности СССР Григорий Сокольников. При этом Серебряков и Сокольников были арестованы НКВД еще летом 1936 года – до первого процесса, а Пятаков и Радек – в середине сентября.
Сталин хотел физически уничтожить всех самых видных сторонников Троцкого, независимо от степени их лояльности
Николай Ежов, в конце сентября 1936-го сменивший Генриха Ягоду на посту наркома внутренних дел, требовал от следствия, чтобы члены «центра» признали себя не просто эмиссарами Троцкого, но и агентами Германии и Японии, собиравшимися «реставрировать капитализм» в СССР в интересах иностранных держав.
Таким образом, Сталин преследовал несколько комбинированных целей. Во-первых, речь шла о личной и политической мести: он хотел физически уничтожить всех самых видных сторонников Троцкого независимо от степени их лояльности, глубины раскаяния и серьезности «разоружения перед партией». Реальное количество идейных троцкистов в СССР, находившихся к концу 1936 года преимущественно в лагерях и ссылках, исчислялось несколькими тысячами человек. В живых не должны были остаться ни они сами, ни их прошлые лидеры, в абсолютном большинстве капитулировавшие в конце 1920-х – начале 1930-х годов. Во-вторых, от «троцкистского центра» следователи НКВД могли легко перебросить мостик к «правым», тем самым подготовив расправу над Алексеем Рыковым и Николаем Бухариным – с сентября 1936 года те пребывали в наивной уверенности, что расследование против них прекращено. При этом если Бухарин и Рыков рассчитывали на заступничество со стороны члена Политбюро ЦК ВКП(б) Серго Орджоникидзе, то арест его первого заместителя по наркомату тяжелой промышленности в 1932–1934 годах Пятакова бросал тень и на самого наркома, имевшего смелость возражать и перечить Сталину. В-третьих, обвинения в «измене родине» дискредитировали оппозицию в глазах тех советских людей, которые жалели оклеветанных «вождей Октября». В-четвертых, мифы о террористической деятельности троцкистского подполья позволяли Сталину худо-бедно объяснить бесчисленные катастрофы в советской промышленности, страдавшей высокой аварийностью из-за низкой культуры труда, нарушений норм строительства, производства и техники безопасности. Наконец, существовала еще одна причина для поспешной инсценировки в Доме Союзов – и эта причина «случайно» вскрылась в ходе самого процесса.
Роли в спектакле
Подготовка процесса шла четыре с половиной месяца и велась сотрудниками НКВД из рук вон плохо. Следователи собирались помимо четверки руководителей «центра» вывести на процесс еще тринадцать подлинных и мнимых троцкистов, занимавших разные должности в советском хозяйственном аппарате: бывшего чекиста и заместителя наркома путей сообщения СССР Якова Лившица, бывшего командующего Московским военным округом и начальника сельскохозяйственного отдела Управления рабочего снабжения Кузбасстроя Николая Муралова, заместителя начальника Кемеровохимкомбинатстроя Якова Дробниса, начальника строительства Новосибирского завода горного оборудования Михаила Богуславского и других специалистов, подходивших по своим должностям на роли местных организаторов диверсий и вредительства.
Но полученные показания не стыковывались друг с другом и не подкреплялись хотя бы символическими доказательствами. Главными уликами оставались запротоколированные слова обвиняемых. Нелепости предварительного следствия дискредитировали весь спектакль. Например, Пятаков заявил, что 12 декабря 1935 года летал на конспиративную встречу с Троцким в Осло из Берлина, где находился в сос-таве советской делегации, а затем вернулся в Германию. Однако норвежская пресса во время процесса опубликовала заявление, что в декабре 1935 года ни один гражданский самолет на указанном аэродроме не приземлялся.
Или другой эпизод. Один из подсудимых – снабженец Валентин Арнольд – рассказал Вышинскому о том, как собирался пожертвовать собой, подстроив аварию для убийства председателя Сов-наркома и члена Политбюро Вячеслава Молотова. И тут же заявил об обещанном ему за это карьерном взлете после прихода троцкистов к власти.
Признания и самооговоры добывались сотрудниками НКВД давлением, шантажом, угрозами родственникам, обещанием сохранить жизнь и т.д. Использовались многочасовые «конвейерные допросы» и «стойки». Пятакову, скорее всего, давались какие-то обещания от имени Орджоникидзе, который, в свою очередь, верил Сталину. Но большую помощь следователям оказал и Радек, включившийся со всем пылом в сочинение необходимых протоколов в обмен на гарантию жизни. Именно Радек готовился обличать Бухарина в связях с троцкистским подпольем, прекрасно понимая, что это будет стоить тому жизни. В итоге все семнадцать подследственных, включая двух предполагаемых сексотов – Алексея Шестова, управлявшего рудником в Кемеровской области, и Ивана Граше, старшего экономиста Главхимпрома, – согласились играть отведенные им роли в готовившемся спектакле.
Финал
Второй московский процесс проходил в Доме Союзов с 23 по 30 января 1937 года. В заседании Военной коллегии Верховного суда СССР председательствовал армвоенюрист Василий Ульрих, специализировавшийся на ведении судебных процессов против «врагов народа» с предрешенными приговорами. Четырнадцать подсудимых от услуг защитников «отказались», а трое получили адвокатов, усердно подыгрывавших стороне обвинения.
Власть явно использовала процесс для нагнетания истерии в стране накануне массовых расстрелов по разнарядкам, направлявшимся из Москвы в территориальные органы НКВД. Сомнения в достоверности показаний рассматривались как государственная нелояльность. Поэтому бурный восторг по поводу разоблачения «троцкистского центра» выражали и те, кто верил, и те, кто не верил в реалистичность сведений из официальных судебных отчетов. В связи с январским процессом достигла апогея травля Бухарина и Рыкова, которых Сталин собирался морально добить на грядущем пленуме ЦК ВКП(б).
Самой сенсационной новостью процесса стала фраза из показаний Радека от 24 января: «Путна встречался со мной, передав одну просьбу Тухачевского». Военный атташе СССР в Великобритании комкор Витовт Путна был арестован НКВД в августе 1936 года по обвинению в заговорщической деятельности. Тем самым подчеркивались контакты «троцкистского центра» в высшем комсоставе РККА. Однако имя первого заместителя наркома обороны СССР маршала Михаила Тухачевского прозвучало как гром среди ясного неба. И хотя Радек в следующем диалоге с Вышинским как будто дезавуировал любые подозрения в адрес военачальника, было ясно, что не только для Тухачевского, но и для командных кадров Красной армии, которых репрессии и чистки практически еще не коснулись, прозвучал тревожный сигнал.
На втором московском процессе впервые прозвучал тревожный сигнал для маршала Тухачевского и всех командных кадров Красной армии
30 января 1937 года Военная коллегия Верховного суда СССР огласила приговор. Из семнадцати человек тринадцать были приговорены к расстрелу, включая Пятакова и Серебрякова. Их расстреляли 1 февраля. Радека, Сокольникова и Арнольда осудили на 10 лет лагерей, а инженера Михаила Строилова – на 8 лет. Тем самым Сталин как бы подавал участникам грядущих судебных спектаклей надежду на сохранение жизни, если те согласятся сотрудничать со следствием. Однако и это была лишь видимость. В 1939 году сотрудники НКВД организовали убийства Радека и Сокольникова в местах заключения, свалив их гибель на сокамерников. Арнольд и Строилов в числе других заключенных были расстреляны сотрудниками НКВД под Орлом в сентябре 1941 года. Все осужденные по сфабрикованному второму московскому процессу были ликвидированы. В живых не оставили никого.
Источник: «Новые времена»