Соглашаясь с необходимостью воссоздания у наших современников объективной истории девяностых, нам часто задают вопрос: почему в качестве зеркала происходивших тогда событий мы выбрали именно газету «Россия»?
Наверное, потому, что именно с газетой «Россия» связан необычайно насыщенный период жизни и у меня- главного редактора журнала «Новые Знания», и у основателя и главного редактора этой газеты Александра Дроздова, который теперь является Исполнительным директором- председателем Правления Ельцин Центра.
Нам обоим тогда довелось трудиться в Белом Доме (как мы тогда стали называть нынешнее здание Правительства РФ), в эпицентре новой российской власти, которая была тогда, без преувеличения, эталоном публичности и доступности. Пропускного режима в здание, где находилось главное должностное лицо РСФСР, в 1990 году почти что не было.
Там мы и познакомились с Александром Дроздовым, который был помощником его первого заместителя Руслана Хасбулатова. Довольно скоро я воодушевился его замыслом- созданием влиятельной еженедельной газеты. Первоначально ее предполагалось назвать «Республика», но Б.Н.Ельцин- остановился на названии «Россия». Именно она фактически стала первым средством массовой информации суверенной России. Хотя газета и имела в подзаголовке надпись: «Газета Президиума Верховного Совета РСФСР», с подготовки ее первого номера в редакцию никто не звонил и не рекомендовал, кого публиковать, а от кого воздержаться. Тем более никому и в голову не приходило что- либо запрещать.
Так я стал сначала ее автором- обозревателем, потом, оставив должность руководителя группы консультантов ВС РСФСР, руководителем отдела и первым зам. главного редактора. К тому времени я уже очень хорошо знал профессиональный путь Главного редактора Александра Дроздова, внучатого племянника Николая Щорса, включавший фундаментальную подготовку в МГИМО, многолетнюю работу собкором «Комсомольской правды» в Японии, а затем заведующим ее международным отделом и ответственным секретарем. Знали мы, конечно, многих интересных авторов, которых тогда совсем не нужно было искать. Часть из них находилась с «Белом Доме», будучи депутатами, другие приходили по делу, но почти всегда оказывались готовы дать интервью или написать профессиональный текст. Тем более, что в те годы публикации должностным лицам ни с кем не надо было согласовывать.
В выпусках «России» начала 1991года очевидны отзвуки двух событий: ухода из Правительства РСФСР возглавлявшегося И.С. Силаевым, Григория Явлинского и Бориса Федорова пришедших тогда под программу «500 дней», а также IV съезда народных депутатов СССР, на котором Министр иностранных дел СССР Э.А.Шеварднадзе заявил о своей отставке «в знак протеста против надвигающейся диктатуры».
Что касается фактического провала программы «500 дней» первым Правительством суверенной России, то Явлинский об этом рассказывал любопытные подробности. В частности о предложении немедленно, в массовом масштабе, выставить на продажу малые и средние предприятия за средства, накопленные за советский период в Сбербанке. К январю 1991 года его группой был подготовлен специальный закон о такой приватизации и внесен в Верховный совет. Таким образом предлагалось провести санацию избыточной денежной массы и ликвидировать денежный навес. И уже в ходе этого процесса осуществлять либерализацию цен. Однако, ни законодательная, ни исполнительная власть к таким шагам была не готова. Не менее любопытны подробности содержащиеся в книге «10 безумных лет» написанной Борисом Федоровым. Познакомимся с ее небольшим фрагментом.
| «Первое Российское правительство после объявления 12 июня 1990 года суверенитета России представляло собой очень любопытную и даже странную команду. Там были, например, старые хозяйственные «зубры» типа И.Силаева и Г.Кулика. Пришли и народные депутаты СССР, включая министра юстиции Н.Федорова, Г.Фильшина, Ю.Скокова, В.Ярошенко. Из МИДа с должности начальника управления перешел А.Козырев, из аппарата Совета Министров СССР — Г.Явлинский. Самым большим долгожителем команды образца июля 1990 года оказался министр связи В.Булгак, который и по прошествии девяти лет являлся вице-премьером правительства. В том правительстве министром внутренних дел был печально прославившийся позже В.Баранников (он приходил ко мне согласовывать бюджет МВД). Управляющим делами Совмина непонятно по какой причине был назначен генерал КГБ А.Стерлигов, в то время весьма тихий, молчаливый и неполитизированный, что не помешало ему потом превратиться в политика-ультранационалиста. И.Силаев появился во главе правительства России достаточно случайно. Союзные власти не имели ни одного сильного претендента на эту должность и заранее были обречены на поражение. Среди российских кандидатов сильные позиции имел тогда М.Бочаров, возглавлявший концерн «Бутек»[5], но казавшийся многим слишком авантюрным и непоследовательным. И.Силаев — союзный вице-премьер — как раз в этот момент имел достаточно плохие отношения с союзным премьером Н.Рыжковым, хотя и был его заместителем и главой бюро по машиностроению. В российской верхушке посчитали И.Силаева лучшим из компромиссных вариантов, хотя никто даже не потрудился спросить будущего премьер-министра о его экономических взглядах. . Через некоторое время меня вызвали к И.Силаеву и предложили на выбор посты министра финансов или министра внешней торговли. Я выбрал Министерство финансов как, безусловно, наиболее важное в правительстве. Вероятно, в моем назначении сыграли роль Г.Явлинский и Е.Ясин, которые в то же время вели переговоры с Б.Ельциным, хотя на роль «протектора» позднее претендовал и Р.Хасбулатов. Тогда министров утверждали на заседании Верховного Совета, и мне пришлось стоять перед залом и отвечать на некоторые формальные вопросы, а затем меня единогласно утвердили (трудно себе сегодня представить такое в Госдуме). Пока еще почти все в стране были за демократию и реформы. Так, совершенно неожиданно, я в 32 года в первый раз стал министром финансов России. Опять началась совсем новая жизнь. В целом Г.Явлинский уже тогда проявил себя как зрелый политик и достаточно умело проводил свою линию во враждебном окружении. Он был единственным человеком в том правительстве, с кем я мог серьезно обсуждать экономические проблемы. Жаль лишь, что довелось нам вместе работать крайне мало. Негативное отношение к реформам в первом реформаторском правительстве наблюдалось на каждом шагу. Губились вполне нормальные документы по реформе, которые либо не рассматривались, либо волокитились: мое постановление о ценных бумагах пролежало в аппарате до прихода в конце 1991 года Е.Гайдара, который это постановление, после моих напоминаний, и выпустил. А ведь мною и другими участниками группы «500 дней» было подготовлено множество важных документов по экономической реформе, которые бездарно пропали. В первом Российском правительстве в 1990 году мне довелось познакомиться с крупным «экономистом» и заместителем Б.Ельцина по Верховному Совету Р.Хасбулатовым, которого взяли его на эту должность, скорее всего, как представителя национального меньшинства, а в результате — нажили большую проблему.Руслан Имранович тогда еще не был таким «великим» и наглым, каким он стал позднее. Он мне даже как-то сказал, что это он меня рекомендовал в правительство, хотя, разумеется, это была неправда. Вел он себя тогда гораздо приличнее и на заседаниях не хамил и не издевался над людьми. Однако, как первый заместитель Б.Ельцина в Президиуме Верховного Совета, он играл все более значительную политическую роль, и не считаться с этим было нельзя. С Р.Хасбулатовым связан один скандал, о котором хочется рассказать. Однажды чуть ли не половина руководителей важнейших российских министерств (в том числе Н.Федоров, В.Ярошенко) была срочно вызвана в кабинет к Руслану Имрановичу. Там он буквально вынудил нас подписать учредительные документы компании «Русский дом», состоявшей из удивительных деятелей от бизнеса. Хасбулатова каким-то непонятным образом сумели «окрутить ребята» (Ряшенцев и др.) из скандально известного кооператива АНТ. Это тот кооператив, который в 1990 году вывозил за границу танки под видом металлолома. Они и убедили его создать новую компанию. Я тогда сразу предупредил всех, что никаких денег этой компании Минфин России никогда не даст. Они, впрочем, и не просили, рассчитывая на какие-то товарные поставки, и со мной контакта не имели. Перед уходом из правительства в декабре 1990 года я предусмотрительно подписал документы о выходе Минфина России из этого сомнительного хасбулатовского предприятия. За день до рассмотрения бюджета мне поздно вечером вдруг звонит И.Силаев и начинает уговаривать передать право выступления по бюджету на Верховном Совете моему первому заместителю И.Лазареву, который все более старательно втирался в доверие И.Силаеву и Ю.Скокову. И.Силаев додумался даже сказать, что у меня «плохо с речью и будет трудно выступать». Я ответил, что назначать выступающего по бюджету — его законное право, но и у меня остается право принять свое решение. Я немедленно написал заявление о своей отставке и отправил его с курьером в Белый дом. 26 декабря мне доложили, что звонит И.Силаев и просит переговорить. Я с юношеской запальчивостью приказал передать ему, что разговаривать с ним не желаю. Так я перестал быть министром даже без личной встречи с премьером или Президентом. Сегодня я понимаю, что так действовать, наверное, не стоило. Почти одновременно с моим уходом И.Силаев представлял коллективу нового министра — И.Лазарева (я еще находился в здании). Я взял себе на память табличку с надписью «Министр финансов РСФСР Б.Г.Федоров», так как не рассчитывал когда-либо вновь оказаться в этом качестве.» |
Что касается газеты «Россия», то она в №2 за 11 января 1991 года опубликовала интервью с Г. Явлинским и Б. Федоровым, а в №3 от 18 января 1991 года своего рода статью- отклик на резкое заявление и уход Э. Шеварднадзе статью своего политического обозревателя Леонида Радзиховского «Диктатура».
Борис ФЕДОРОВ: Участвую лишь в решительной политике
-Насколько благоприятными были возможности осуществления вашей программы как министра финансов в правительстве Силаева, а также в контексте развития ситуации в Союзе в целом?
-На мой взгляд, в июле, августе, сентябре прошлого года была надежда на то, что намеченная экономическая программа будет реализована. Эту надежду подкрепляли такие мощные факторы, как достижение принципиальной договоренности между Горбачевым и Ельциным, приход на ряд ключевых постов новых людей, общий подъем в настроениях общества. Особая эйфория наступила в начале сентября. Программа имела реальные шансы, и поэтому я верил в нее. Но затем Центр отошел от действительно радикальной реформы. С другой стороны, в рамках нашей республики мы скатились к политике, характерной для союзного правительства: концентрации на решении преимущественно региональных или «пожарных» проблем. В то же время выработка и осуществление стратегической линии в области экономики практически застопорились. Имеется в виду прежде всего экономическая политика, переход от административной системы к рынку. К сожалению, приходится признать, что четкой линии перехода к рынку у нынешнего российского правительства нет.
-Ваше отношение к факту блокирования программы «500 дней», отставке Явлинского?
-Я считаю, что это очень печальный факт, который не позволяет смотреть с большим оптимизмом на будущее реформ. Надеюсь, что это временный отход, поскольку иного пути нет. Через полгода, год, когда ситуация обострится до предела, на реформы все же нужно будет идти. Наглядный пример неизбежности такого перехода и пагубности проволочек мы видим в Польше. Хотелось бы, чтобы у нас переход к рынку осуществился все же в более мягких формах. Но, как видно, — не судьба…
-Как вы можете оценить сформированный на нынешний год республиканский бюджет?
-Этот бюджет- компромиссный и потому не решает те проблемы, которые надо решать. При формировании бюджета я выступил за осуществление схемы, заложенной в программе «500 дней»: Союз и республики должны договориться по ключевым вопросам и провести совместные реформы. Но ни Центр, ни республики договориться не смогли. И это привело к бюджетному кризису, который не способствует реформам.
-Каким вы представляете свое будущее как политик, экономист? Согласны ли вы участвовать в разработке новой программы оздоровления российской экономики?
-Полагаю, что надо кончать писать программы и переходить к практическим делам в соответствии с мировым опытом. Народу надоели постоянное перетягивание каната и бесплодные для реальной экономики дискуссии. Практика показывает, что, если просто писать программы и класть их затем на полку, — толку от этого не будет. Считаю, что уж лучше иметь программу на десять страниц, но осуществлять ее, чем готовить вновь и вновь пространные, но не осуществляемые трактаты. Согласен участвовать лишь в решительной политике, действовать и добиваться реальных изменений в том, что нужно людям.
-Не могли бы вы в двух словах ответить на критические замечания, которые прозвучали в ваш адрес на сессии Верховного Совета РСФСР со стороны Ивана Силаева.
-К сожалению, эти упреки не затронули существа создавшегося конфликта. По-моему, они просто смешны и прозвучали лишь потому, что надо же было что-то сказать…
Александр Мельников
Григорий ЯВЛИНСКИЙ: Дайте работать профессионалам!
Кто должен заниматься экономикой? Естественно, экономисты. Но в отличие от всего цивилизованного мира у нас ею занимаются политики и инженеры. В принципе мало что изменилось с тех пор, когда Центральный Комитет аккуратно выдавал указания, как и в каком направлении развиваться народному хозяйству. В существующей у нас экономике военно-промышленного комплекса, министерств и ведомств, с коррумпированной торговлей и монополией на любую хозяйственную деятельность, множеством благ для чиновников не нужны профессионалы. Вместе с тем, для вывода экономики из кризиса лидерам нужны компетентность и профессионализм, независимость от идеологических догм и политических интересов. Скорее всего, именно этих качеств не хватило нашим официальным экономистам, тому же Аганбегяну или Абалкину, попавшим в политические жернова. Программа «500 дней» продемонстрировала другой подход и встретила резкое сопротивление союзного правительства. Почему же экономистам- профессионалам пока не удается находить общий язык с политиками? Об этом корреспондент Лариса УСОВА беседует с экономистом Григорием ЯВЛИНСКИМ.
-Когда я предлагал свою программу, то задавал себе вопрос: удастся ли ее реализовать в сложившейся на тот момент политической ситуации? Тогда шансы были, и я постарался- их использовать. Правда, понимал, что программа приписывалась «определенным политическим кругам» и уже в силу только этого факта вызовет негативное отношение у других кругов и их сопротивление. Сложившийся в Верховном Совете СССР баланс сил оказался таким, что парламент решил искать компромисс. Почему? Объяснение этому крайне простое. Если бы парламент принял конкретное решение, то ему нужно было бы нести и ответственность: думать, как эту программу реализовать. Видимо, эта задача оказалась ему не по зубам. Кроме того, часть парламентариев полагала: произвольно можно взять что-то из одной программы, что-то из другой, выбросить, кому что не нравится, и получить в итоге «конфетку».
-Но некомпетентность такого подхода видна любому.
-Всем была видна, а вот парламенту-нет. В результате на первом же этапе были допущены серьезные ошибки. Как только я понял, что возникли обстоятельства, не позволяющие реализовать программу, то поступил так, как, с моей точки зрения, сделал бы всякий нормальный и честный человек, — подал в отставку.
—Говорят, что после этого Горбачев предложил вам место в своей «команде». Это так?
— Да, предлагал, я отказался. Не хочу участвовать в деле, которое считаю неверным. «Основные направления» потому -так и называются, что определяют направления, в которых надо работать, притом не конкретно, а в основном. Кто спорит-работать надо. Но программа тем и отличается от «направлений», что показывает- как и что делать. Это разные документы. Может ли общество удовлетвориться «Основными направлениями»? Вопрос этот остается открытым. Неужели будем одновременно искать выход и скатываться дальше?
-Итак, снова в угоду политическим интересам группы лиц принесены профессионализм людей и их программа, способная вывести страну из кризиса. Напрашивается вопрос: а желают ли те, кто сегодня ответствен за принятие политических решений, вылезать из этого кризиса? Не кажется ли вам, что наши политики могут существовать лишь в условиях той экономики, которую мы имеем?
-Как экономист я могу вполне определенно утверждать, что нынешняя ситуация не безвыходна. Да- кризис, да- глубокий. Но не Чернобыль же, в конце концов. Такие кризисы преодолевали многие страны. Что касается политической ситуации-другой вопрос. Союзное правительство- это люди, которые в течение трех-пяти лет реализуют политику. Экономические результаты которой мы хорошо видим. Что ж -им следует пояснить, что всякое противостояние сейчас непродуктивно.
— То есть еще раз объяснить союзному правительству, что оно не право? Но вы уже не раз пытались это сделать. Значит, при нынешней расстановке политических сил вы не видите возможностей для реализации своей экономической программы?
-Экономика-это деньги, банки, валюта, внешняя торговля и так далее. Все это сегодня сосредоточено в Центре, откуда расходится кругами. Но в той же степени все это- и экономика России. Проблема с Союзом- другая проблема, не экономическая. Мы были той «командой», которая лишь предлагала, а не реализовывала. Нужна умная, интеллектуальная «команда», которая будет иметь все полномочия и рычаги власти, сама определит курс действий и сроки. А вот по окончании этого срока пусть требуют
от нее отчета. Пусть дадут, наконец, профессионалам возможность работать, а не морочить голову всей стране.
-Наверное, непросто отдать предпочтение той или иной программе, выбрать ту или иную «команду». Тем более что механизм дискредитации всего, что не устраивает «власть имущих», у нас в совершенстве выработан годами…
— Когда человек ложится на операцию, он выбирает себе врача. Ищет такого, которому доверяет. Но он же не требует от хирурга, чтобы тот рассказал ему в подробностях в каком месте и что он ему будет отрезать. Иначе больной умрет еще до операции — от одного лишь ужаса. Если признать, что у нас экономика больна, болезнь развивается давно и положение тяжелое, то надо набраться мужества найти врача и решиться на операцию. А не спорить и обсуждать программы, тем более «всенародно». Считаю это настоящим издевательством, когда людей заставляют включаться в дискуссии по поводу различных научных проектов. У народа историческое мышление, он может чувствовать гораздо более важные и глобальные вещи. Копаться же в чисто профессиональных проблемах, наверное, ему все же не к лицу. «Врачи» же от политики боятся лечить, да и не знают как. А в таких ситуациях врач пытается хотя бы внушить больному веру в будущее и надеется, скорее, на случайность, чем на свои профессиональные возможности. А. порой и сам верит, что вылечил болезнь, не отдавая себе отчета в том, что она продолжает развиваться. Да и, кроме того, неразумно доверять больного терапевту, если явно требуется хирургическое вмешательство.
Если уж мы с вами перешли на медицинскую терминологию, то замечу, что пациент, в данном случае наше общество, прежде всего сам должен захотеть выздороветь. Для восприятия новых экономических программ должен, видимо, измениться и образ мышления людей. Нельзя научиться плавать, не попав в Воду. Вот начнем что-то делать, и мышление начнет меняться. Причем очень быстро, потому что мы собираемся делать-то естественные вещи, а не противоестественные, как это было раньше. когда человек увидит в магазинах много товаров -дорогих, он пой- мет, что следует много зарабатывать. Желание много заработать-это нормально, это очень здраво. Но, чтобы зарабатывать, требуется совсем по-другому работать, нужны иные возможности. Создавать их придется человеку самому, правда, при условии, что никто не будет мешать.
Наша справка: Явлинский Григорий Алексеевич. 1952 года рождения. Закончил Московский институт народного хозяйства имени Г.В. Плеханова. Работал в НИИ труда, Госкомтруде СССР, затем в Совмине СССР. С 1990года заместитель Председателя Совета Министров РСФСР, председатель Комиссии по экономической реформе. 22 ноября 1990 года Верховный Совет РСФСР принял его отставку. Женат, двое сыновей-9 и 19 лет.
ДИКТАТУРА
Леонид РАДЗИХОВСКИЙ
Приняли это слово прямо с каким-то стоном облегчения. Одни видят в ней свет в конце тоннеля, решение всех своих проблем; другие застыли, как кролик перед удавом, диктатура для них, как кошмар, страшный сон: видишь, как ломятся в дверь, а закрыть ее не можешь, ноги не идут. Что ж -идея, овладевшая массами, есть материальная сила. Если массы молчаливо капитулируют перед идеей диктатуры- они eе получат. Тогда можно будет сказать; что каждый народ достоин своей диктатуры.
ПОВОДЫ И ПРИЧИНЫ
Симптомы множатся ежечасно. Сыпь диктатуры выступает во всех направлениях. Во внешней политике надвигается явное осложнение с Западом. Забуксовали переговоры по сокращению вооружений: Запад утверждает, что Советский Союз просто обманул его, дал заниженные цифры своих Вооруженных Сил. США -хотят они того или не хотят войск в Прибалтику, Закавказье, другие регионы. Эта реакция чисто словесная, но она дает пищу нашим «ястребам», которые не замедлят разыграть эту карту. Их линия ясна: возобновить идеологическую холодную войну, хотя бы в том. объеме, в каком ее ведет «Советская Россия». Тут важно все — от возобновления терминологии («империалисты», «сионисты», «происки», «тщетные потуги») до восстановления образа врага, стремящегося колонизировать Россию.
Собственно, ничего нового -все эти слова сказаны и вынуждены реагировать на ввод повторяются в каждом номере десятка газет и журналов военно-патриотического блока. Задача состоит в том, чтобы сделать это официальной линией. Похоже, что, предчувствуя это и не в силах отстоять прежний курс, и ушел Шеварднадзе. Дело не во внешней политике самой по себе. Как известно, холодная война была нужна советскому руководству, как поминки и свадьбы нужны пьянице. Только ссылаясь на внешнюю угрозу, можно было наводить «порядок» внутри страны. Перестройка началась с перемен во внешней политике; перестройка должна будет закончиться контрпеременами во внешней политике.
Еще более важный, пожалуй, самый грозный симптом-национально-государственные отношения внутри страны. Можно по- разному оценивать таланты нашего высшего руководства, но невозможно представить, чтобы оно не предвидело, что за ночью следует угро- что вслед за Указом о выводе грузинской милиции из Осетии, последует резкий отказ нового грузинского руководства. Иными словами — руководство знает, на что идет, когда «наводит порядок» в республиках. Каждая акция по «наведению порядка» резко обостряет ситуацию-требует новой акции -вновь обостряет и т.д. Не то что бесконечно, но и просто долго это длиться не может — потребуется вводить т.н. «прямое правление». А вот «прямое правление» в Молдове или Грузии, или Литве означает мощный сдвиг всего евразийского материка к диктатуре, к прямому военно-полицейскому правлению. Это столь же очевидно, сколь очевидно, что иными методами не удержать Союз как единое государство, управляемое из центра. Но если перемены во внешней политике- это лишь ширма, повод для введения диктатуры, то внутрисоюзные проблемы — это и ширма, и причина. Это ширма потому, что именно под таким благородным предлогом (да еще одобренным всеобщим референдумом, где будет сформулирован примерно такой вопрос «Вы за сохранение Союза-или за анархию и погромы?») удобнее всего вводить «власть порядка», «диктатуру совести». Но это и причина, потому что мощные силы рассматривают сохранение единой и неделимой державы как важнейшую, самодостаточную цель, оправдывающую любые жертвы… покорного им населения. Они стремятся к этому и из грубо корыстных и из абстрактно- идеологических соображений. Силы очевидны -военно-промышленный комплекс и обслуживающие его идеологические плясуны. Но все эти идеи в каком-то смысле близки и широким массам, не зря же рассчитывают на референдум. Понятно: раз о сытой и человеческой жизни мечтать все равно бесполезно, то уж лучше я буду голодным жителем сверхдержавы! Хоть какое-то утешение..
Третья и самая важная причина: дележ собственности. Сегодня у класса номенклатуры в целом и каждого отдельного представителя класса есть одна решающе важная социальная задача: найти способ обменять власть на собственность. Это -гениальная комбинация. Ведь приобретя собственность, ты тем самым и власть сохранишь. Грубо говоря, должен же, наконец, быть построен коммунизм для отдельно взятой группы населения, доллжен же завершиться процесс, начатый Великим Октябрем. Тогда было: «грабь награбленное!». Награбили. Ну а когда делить будем? Что, так вечно и держать в государственном «общаке»? Итак, мы должны завершить свой «производственный цикл», начатый 73 года назад: грабь- дели награбленное. Это и есть «номенклатурная приватизация» Вот от такого завоевания перестройки номенклатура не отступит никуда- ни в новую брежневщину, ни тем более в новый сталинизм. Они будут строить свой социализм с человеческим лицом, плюралистичный- у него будет столько лиц, сколько будет лиц у президентов и генеральных директоров номенклатурных концернов и СП. Но для того, чтобы сохранить и приумножить сей важнейший результат перестройки, и нужна диктатура. Назовите ее как угодно — наведение порядка, защита демократии, защита социализма, углубление перестройки, сохранение обновленного Союза.. Перестройка проделала необходимую работу. Старые, мешавшие самой номенклатуре институты власти расшатаны ровно настолько, что пришли к решающему моменту- приватизации. Все, Номенклатура здесь говорит: «стоn!». А поскольку равномерно, по всему фронту остановиться нельзя, то по всем позициям нужен откат, только чтобы намертво закрепиться здесь, на направлении главного удара.
ГОРБАЧЕВ
…Я не принадлежу к числу его поклонников. Но не могу не отметить- его роль истинно трагична. Может быть, самое грустное, что он сам этого не понимает. Он должен своими руками разрушить то, что он создал, или, вернее, то, что создало его как историческую фигуру. Когда он в 54 года стал абсолютным повелителем этой страны, он, несомненно, мечтал о великих преобразованиях, мечтал войти в Историю. Он более. чем добился этого. Почти 5 лет он шел по восходящей. И теперь ему же предстоит осуществить откат! Да, он войдет в Историю, но кем, вот вопрос? Русская история знает пример Александра I, царствование которого, как известно, состоит из двух половин — реформ и реакции. Но то были идиллические времена, хотя и они завершились восстанием декабристов… Боюсь, что сейчас все будет куда круче. Почему Горбачев остановился, не оборвал пуповину, связывающую его с аппаратом? Потому ли, что всегда верил и верит в полное всемогущество аппарата и только аппарата и глубоко презирает слабость, трусость, некомпетентность демократических краснобаев? (Что ж-они дали ему не одно доказательство, что дело так и обстоит. И только- одно бесспорное доказательство, что дело обстоит совсем не так. Имя этого «доказательства»- Сахаров). Потому ли, что он вообще не может без своего аппарата, что он всей плотью и кровью «оттуда»? Или он не видит, кроме «бессмысленных мечтаний» реальных путей иного-не номенклатурного движения? А может, все дело в том, что решения- то надо принимать ежеминутно, а опираться тут не на кого, кроме реальной силы? Или же он вечно ищет позиции в центре и, уверенный, что демократы от него все равно «никуда не денутся», автоматически съезжает вправо? Может, он действительно боится утратить единый Союз и, понятно, свою власть над ним? Или, наконец, он считает, что его место во главе левых уже занято Ельциным?
Можно гадать без конца- все равно не угадаешь. «Никто не знает, что у Горбачева на уме», называлась одна статья. Это верно. Но куда он двигается теперь, мы уже видим. Нет, диктатором ему не быть. И характер слишком вегетарианский и, главное, слишком тяжкий груз за плечами. Диктатор должен начать с чистого листа. «Чем занимались в годы так называемой «перестройки»?- Боролся, как мог, с анархией!» — вот идеальная анкета диктатора, того, за кем признают моральное право осуществлять диктатуру. Если речь идет об установлении диктатуры, то Горбачев нужен именно на переходный период, пока еще важно не слишком портить отношения с Западом, да и в демократах поддерживать иллюзию, что «все обойдется», что существует «наименьшее зло», за кото рое и надо держаться. Самая неблагодарная, самая тяжкая роль-разворачивать телегу и зигзагами волочь ее вправо, вытаптывая то, что ты сам сеял. Волочь до того пункта, где тебя — в самом лучшем случае-ждет «заслуженный отдых» Да, я бы пожалел Горбачева… если бы не было так страшно за всю страну, за самого себя и всех нас. Последствия… О них написано так много, так разнообразно, что нет смысла увеличивать энтропию. Ясно одно: когда начинали перестройку, не думали, что дело зайдет так далеко. Когда с ней будут кончать, тоже не будут верить, что зайдет так далеко. Что такое вообще «диктатура»? Разгон парламента? Помилуйте! Во-первых, Верховный Совет СССР и так самоликвидировался, как только мог (о съездах уж не говорю). Какому диктатору он может помешать? Во- вторых, кого волнует его ликвидация? Да ради Бога-туда и дорога! Ликвидация партий. Каких это? Не КПСС же, надо понимать? Тогда кого? Тех 100 комариных группок, которые все вместе весят раз в 100 меньше, чем КПСC?
Ликвидация местных Советов? Это посерьезней, но кроме Верховного Совета России и Советов еще 2-3 городов ликвидировать, распускать никого и не нужно. да и не в этом все дело… Что ж — разве большевистская диктатура свелась к Железняку с его «караул устал!»? Нет, диктатура означает только одно-беззаконие и страх. В каких формах, какими средствами, на какой территории наконец (может, Прибалтику и отпустят?) это будет достигнуто -гадать бесполезно. Но достичь надо этого и только этого. Однако на пути установления диктатуры стоят два препятствия активных и одно пассивное. Первое активное препятствие-национальные эмоции во всех республиках, кроме России. Любая твердая рука Москвы может пониматься однозначно — как удушение нашего народа, нашей свободы. Бороться с национальными чувствами почти невозможно. Это означает, в лучшем случае «ливанский вариант», а то и просто «Советскую республику в кольце фронтов». Значит, диктатуру можно проводить, только заключив крепкий союз с местной номенклатурой, проводить так, чтобы, не дай Бог, не ущемить национальные чувства. Так вообще может возникнуть парадокс. Установить диктатуру в Союзе удастся только ценой разрушения того самого Союза, ради сохранения которого все и начиналось! Да-да: если с силой давить на отстающую деталь, чтобы ввинтить ее внутрь, она возьмет да и отвалится окончательно! Вот первый возможный результат диктатуры. Но даже если Союз и не развалится под тяжестью диктатуры Центра то в любом случае вся эта тяжесть ляжет на Россию, на русских- именно потому, что у них нет национальных чувств, направленных против Центра. Умилительные же надежды на «Пиночетовский вариант» не проходят. Наш номенклатурный капитализм повторит многое из латиноамериканской модели- и нищету народа, и блеск нуворишей, и рабскую зависимость от американских подачек, но обеспечить экономический подъем не сможет. Не сможет хотя бы из-за слишком большого военно-промышленного комплекса, на который завязана будет диктатура-как утопленник завязан со своим камнем.
И еще одно препятствие, «пассивное». Это великая пассивность народа. Она облегчает установление диктатуры, но отнюдь не реализацию ее идей. У диктатуры нет идеологии. Социализм уже светится от дыр, и второй раз эту рубаху не натянешь-разорвется. Велико державный комплекс, противостояние Западу? Эта «иракская» идеология, конечно, очень энергоемкая, но заразить народ такой верой безумно трудно. Не забудем, что первые в нее ни на грош не верят сами «хозяева жизни», предел мечтаний которых- отправить детей в Швейцарию, «при ЮНЕСКО». Сталин об этом не мечтал, Ким Ир Сен и Саддам Хусейн об этом тоже не мечтают. Вы готовы сменить твидовый пиджак на гимнастерку? Если готовы, то осталось проделать это еще с 200 миллионами жителей страны — страны, сегодня изо всех сил тянущейся «туда», на Запад. А уж коли вы сами не готовы, а думаете проделать этот фокус лишь со своим народом, то тогда дело вовсе тухлое. Нет и не будет веры той вере, в которую сами жрецы не верят. Увы, это именно так… Я не верю в диктатуру. Нe верю в демократов, в их силы. Не верю, потому что верю в здравый смысл народа и- как ни странно- в здравый смысл (и растерянность) тех, кому эту диктатуру устанавливать. Они не хотят терять власть и богатство -это естественно. И я надеюсь, что они это понимают.