Наука и искусство всегда были связаны между собой. Если авторы наскальных рисунков в силу необходимости выступали также зоологами и анатомами, то сегодня художники изучают робототехнику и биоинженерию, а ученые представляют свои проекты в музеях. Как синтез науки и искусства меняет наш взгляд на мир? О направлении Art&Science ПостНауке рассказал художник, теоретик искусства и куратор Балтийского филиала ГМИИ имени А. С. Пушкина Дмитрий Булатов.
Этот текст — часть проекта «Наука + искусство», в котором мы рассказываем о различных формах медиаискусства, а также о том, как ученые становятся соавторами произведений искусства, а художники попадают в залы научных музеев. Проект реализуется в рамках международной программы UK — Russia Creative Bridge 2021–2022 при поддержке Отдела культуры и образования Посольства Великобритании в Москве.
Что такое Art&Science
И искусство, и наука — области со своими сложившимися рамками и методами работы. Art&Science — явление междисциплинарное, нацеленное на преодоление барьера между этими двумя способами познания действительности.
Art&Science (англ. «искусство и наука») — это область современного искусства, представители которой используют различные концептуальные основания, научно-исследовательские методики и новые технологии при создании своих работ.
Художник-исследователь, который занимается Art&Science, формулирует актуальные вопросы об окружающем мире, осмысляет и анализирует реалии и задумывается о перспективе. Поэтому не все то Art&Science, что высокотехнологично. Микрофотографии бактерий или снимки с телескопа «Хаббл» лишь демонстрируют новый этап развития медиума фотографии, но не художественной мысли. Картина, написанная на исторический сюжет под руководством эксперта-историка, тоже не произведение Art&Science, а продолжение существующей живописной традиции.
Отличается Art&Science и от цифрового искусства. Если digital art сосредоточен на потенциале цифровой среды, то Art&Science исходит из того, что все интересное происходит на междисциплинарных границах и ищет возможности пересечения с биохимией, геофизикой и другими областями науки.
Более того, цифровая среда имеет свои ограничения. Уже в 1930-х годах известный английский математик Алан Тьюринг, который стоял у истоков информатики и искусственного интеллекта, высказал предположение о конечности цифровой среды. Тьюринг говорил, что цифровые компьютеры не могут описать наиболее интересные и важные переходные процессы в системах. В качестве решения проблемы он предложил использовать более чувствительные гибридные системы — так называемые нестандартные машины Тьюринга. Нестандартность этих машин заключается в том, что наряду с компьютерами они могут включать в себя произвольные устройства, развивающиеся по своим собственным законам (например, болото или нагромождение ржавчины под килем корабля).
Сегодня многие художники работают над такого рода пограничными, гибридными устройствами. Британский художник Мартин Хоуз c 2016 года ведет проект Test Execution Host [1]. Это инсталляция наподобие «глючной» нестандартной машины Тьюринга, которая наряду с обычной цифровой памятью включает в себя камни, минералы, водяной насос и бессеребряный фотопроцесс. Устройство Хоуза проявляет себя очень необычным образом благодаря непредсказуемости происходящих вычислительных процессов.
Искусство как ключ к науке
В области Art&Science появляются произведения-метафоры, которые говорят о стремлении человека овладеть моделируемыми явлениями, то есть понять их структуру, строение, уточнить знания о них. При этом сами метафоры могут быть довольно радикальными как по форме, так и с точки зрения этики.
Например, британская художница-феминистка Шарлотта Джарвис [2] вместе с ученой-репродуктологом Сусаной Чува де Соуза Лопес из Лейденского университета разработала проект In Posse (в переводе с латыни — «Потенциально возможное»). Цель Джарвис и ее коллег — вырастить «женскую сперму», то есть получить сперматозоиды из клеток кожи самой художницы. Этот проект рисует нам вариант будущего, в котором репродуктивная роль мужчины сводится к нулю. Проект привлек многомиллионное финансирование, в нем применяются технологии, получившие две Нобелевские премии. Подобные объемы инвестиций в арт-проект — редкость. Но проблема перепрограммирования одного типа человеческих клеток в другой очень обширна, и, если эта технология будет отлажена (например, клетки кожи будут превращаться в клетки сердца без каких-либо нарушений), человек сможет стать донором для самого себя.
Дмитрий Булатов, художник, теоретик искусства, куратор Балтийского филиала ГМИИ им. А. С. Пушкина:
— Мы живем в условиях избыточности технологического прогресса, который культура не успевает «адаптировать» к человеку. С точки зрения обывателя, наука и технологии несут системную новизну, которая совершенно несовместима с реалиями вчерашнего дня. Люди очень мало знают о науке и технологиях и тех возможностях, которые они открывают. Это непонимание зачастую рождает пессимистические, катастрофические представления о научном прогрессе. И единственная возможность восстановить чувство причастности к стремительно уходящим в отрыв технологиям — развивать воображение, моделируя эти технологии в виде художественных образов.
Художник-ученый и ученый-художник
Произведения Art&Science подразумевают соединение художественной идеи и научно-технической разработки. Интересно, что в этом поле не существует общепринятых правил работы ученых или художников. Часто художник обращается за консультацией к научному специалисту или привлекает к работе целую лабораторию: формируется рабочая группа, в которой каждый берет на себя выполнение определенных задач. В европейских или американских вузах есть все для такого сотрудничества — современные художники вписаны в систему академического образования. Там профессору, преподающему искусство, достаточно забежать на соседний факультет, чтобы получить консультацию. Нередко художники готовы ради своего проекта получить дополнительное прикладное образование.
С другой стороны, многие ученые сами приходят в современное искусство, осознав, что поле возможностей в нем намного шире. На территории искусства ученому позволено много больше, нежели в университете, где метод производства научного знания формализован. В арт-проекте ученый может «выпрыгнуть» за пределы рационального и представить свою разработку в контексте альтернативной, воображаемой реальности.
Художники, которые работают в области Art&Science, нередко публикуют результаты своих исследований в серьезных научных журналах, удерживая и позицию исследователя, и позицию художника. При этом художественное произведение становится частью научного исследования. Искусство дает дополнительные возможности по представлению этих разработок в качестве инсталляции, перформанса или мокьюментари — в форматах, которые немыслимы на консервативном поле науки.
Представив свои разработки в качестве художественного проекта, ученые получают возможность привлечь к своей работе средства массовой информации. Яркое произведение искусства, созданное в научной лаборатории, способно заинтересовать частного инвестора, который будет готов вложиться в дальнейшие разработки авторов проекта. Это вполне рабочая схема привлечения новых источников финансирования за границей.
Какие темы волнуют художников Art&Science
Art&Science интересуется многими вопросами современности, одна из самых важных тем — проблемы экологии. Известный проект японской художницы Ай Хасегава [3] «Я хочу родить дельфина» (2012–2013) посвящен сохранению краснокнижных карликовых дельфинов. Художница сняла псевдодокументальный фильм о том, как женщины могут спасти популяцию редкого вида, вынашивая эмбрионы дельфинов. Реалистичности фильму добавляли комментарии специалистов, подробные схемы, графики и объемные макеты. С одной стороны, на подобный эксперимент в реальности грант получить было бы невозможно, с другой — вынашивание детенышей акул в искусственных матках — известный прецедент [4].
Создаются не только «фантазийные» работы, но и такие, которые реально могут повлиять на биологический ландшафт. История Art&Science знает много примеров, когда в рамках проекта выстраиваются целые экосистемы, где разводятся те или иные виды животных, культивируются определенные растения. В качестве примера можно вспомнить произведение одного из пионеров ленд-арта и экологического искусства Алана Сонфиста «Пейзаж времени». Основная идея этой работы — воссоздание природной экосистемы, которая некогда была присуща Манхэттену до появления в Америке европейских переселенцев. В серии ландшафтных участков художник заново вырастил деревья и растения, близкие к тем, что росли в этом месте до открытия Америки европейцами. Этот проект был предложен в 1965 году. На его реализацию потребовалось около 10 лет, участие ученых и содействие инженеров Департамента парков Нью-Йорка. За прошедшие годы эти пейзажи стали местом обитания разных видов живых существ, которые сегодня уже составляют часть этого произведения.
Дмитрий Булатов, художник, теоретик искусства, куратор Балтийского филиала ГМИИ им. А. С. Пушкина:
— Один из важных вопросов, которым задаются художники Art&Science, — как быть современным? Дело в том, что художник, который работает в этой области, существует на пересечении очень разных временных координат. С одной стороны, он живет в современности, которая требует высокой социальной скорости и технологической адекватности. С другой стороны, он относится к длительной, многовековой традиции искусства, которая нивелирует понятие времени. Хороший художник стремится не только быть современным, но и сделать так, чтобы его произведение обрело свое место на оси истории искусства. И если инженер в своих решениях отталкивается от самых новых идей, художник может обращаться к более старым мотивам и практикам, например древнегреческим или средневековым, — здесь его никто не ограничивает.
Еще одна тема, которая часто возникает в контексте проектов в области Art&Science, касается представлений о свободе: свободе воли, свободе выбора, свободе познания. Сама специфика развития науки и технологий такова, что каждый новый шаг прогресса, рассматриваемый отдельно, кажется нам желательным. В то время как технологический прогресс в целом непрерывно сужает нашу сферу свободы. Например, появление мобильной телефонии выглядело многообещающе: казалось, что у нас возникает огромное количество возможностей. Но по мере нашего дальнейшего общения с телефоном стало ясно, что он может быть инструментом для слежки, наши данные и виртуальные кошельки не защищены от взлома. И поэтому одной из задач художника, который работает на территории науки и технологий, можно считать конструирование «живого» будущего, то есть будущего, которое наделяет нас свободой, а не «мертвого» будущего, строящегося без нашего участия.
Допустим, художник разрабатывает программное обеспечение. Он обязательно должен подумать, какой уровень понуждения и манипуляции несет его разработка при внедрении в современное общество, должен позаботиться о защите персональных данных: если инженер, который пишет код, просто выполняет поставленную задачу, то художник не может не думать об угрозах для свободы пользователя.
Как художники воспевают и критикуют новые технологии
Художники по-разному строят свою работу с технологическими новшествами. Один из путей — дестабилизация: художник действует как хакер и указывает на слабые места систем. В 2020 году немец Саймон Уэкерт положил в машину сотню старых телефонов и отправился в ней по Берлину. Там самым он «хакнул» Google Maps[5]: на всех навигаторах возникла пробка, которой на самом деле не было. Уэкерт обратил внимание на проблему тотального доверия к электронным устройствам, на работе которых полностью выстроены современные сервисы: такси, каршеринг и велопрокат и так далее.
Другая стратегия Art&Science — коэволюция, то есть соединение человека и технологической системы в единое целое. Проекты известного австралийского художника Стеларка так или иначе посвящены одновременно расширению собственного тела и превращению себя в медиум и в современном (художественный материал), и в спиритуалистическом смысле — в посредника между мирами: миром звуков, окружающих художника, и миром зрителя, подключившегося через интернет к искусственному уху с модемом на предплечье Стеларка.
Третья стратегия — это стратегия избытка. Она подразумевает, что технологическое решение гиперболизируется, подается в избыточной форме. В проекте in potēntia (лат. «потенциально») 2012 года австралийский художник еврейского происхождения Гай Бен-Ари вырастил из клеток крайней плоти функционирующий аналог биологического мозга — нейронную сеть. В иудаизме, как известно, крайняя плоть считается ненужной, но, благодаря новейшим технологиям, ее можно преобразовывать во что угодно. Бен-Ари выступил как критик существующего технологического общества с его культом максимальной когнитивной эффективности: если мозг можно вырастить из «ненужной» ткани, то почему наличие сознания служит критерием для качественной оценки той или иной формы жизни?
Как Art&Science меняет восприятие искусства
Новизна Art&Science заключается не только в применении необычных для искусства инструментов. Это и область, меняющая восприятие произведений искусства. Последние несколько десятилетий работы художников в этой области только усложняются. Это продиктовано развитием «влажных» технологий — wetware, в которых соединяются цифровые средства с биологией живых систем. В рамках этой среды появились художественные произведения, которые совмещают свойства живого организма и технического изделия. Такое произведение, с одной стороны, обладает свойствами роста, изменчивости, сохранения — тем, что принято называть метаболическими характеристиками. С другой стороны, это же произведение может быть серийным, заменяемым и технически воспроизводимым.
Дмитрий Булатов, художник, теоретик искусства, куратор Балтийского филиала ГМИИ им. А. С. Пушкина:
— Благодаря «влажным» технологиям на наших глазах оформился целый класс полуживых произведений искусства, так называемых semi-living. Это была настоящая революция: мы привыкли иметь дело со статичными произведениями, не меняющимися со временем, — картинами, скульптурой. А полуживые произведения искусства требуют за собой ухода, они растут, изменяются. Произведения традиционных медиа играют роль знака: если на картине изображена корова на лугу, она может метафорически обозначать спокойствие, экологичность, плодовитость. То есть мы имеем знак и некое означающее, которое отсылает к реальности за пределами этой картины.
Все иначе с полуживыми произведениями искусства. С одной стороны, это знак, который вроде как должен отсылать к реальности. А с другой стороны, это сама реальность, живой организм, который растет и изменяется. Таким образом различия между искусственной моделью (знаком) и реальным миром схлопываются. В этом смысле нам еще предстоит научиться воспринимать новый носитель художественной информации «текуче», через призму таких произведений искусства, которые занимают промежуточное место в классификации между «искусственной» и «естественной» жизнью. Различия между подлинностью и поддельностью отныне будут носить вероятностный характер и зависеть только от нас.
Искусство между музеем и лабораторией
Проекты, реализованные в области Art&Science, меняют и наше восприятие традиционных площадок искусства и науки: музея, галереи или закрытой университетской лаборатории. Art&Science представляет эти места как пространства, где люди могут приблизиться к процессам, которые изменяют нашу жизнь при помощи науки и технологий, и даже принять в них участие. То есть Art&Science сминает социальное пространство, позволяя зайти на закрытые территории людям, которые обычно не имеют туда доступа. Если в лабораторию вход обычному человеку заказан, то на выставке можно познакомиться с работой ученых и художников и даже высказать свою точку зрения. Так у людей создается прочная гуманитарная основа, которая позволяет им работать с новыми сущностями.
Присутствие современного искусства в классическом музее давно стало распространенной практикой. Это позволяет протянуть связующие нити от образности, которой оперирует, например, живопись, к внутренним структурным связям, скрепляющим произведения направления Art&Science. Но и вписаться в исторический, естественно-научный или художественный контекст проектам Art&Science очень легко. Например, можно себе представить современные «маски» людей, смоделированные американской художницей Хизер Дьюи-Хагборг на основе образцов ДНК, собранных из уличного мусора, в зале древнеегипетских древностей: любопытно сравнить современные биотехнологии с биотехнологиями долины Нила II тысячелетия до нашей эры — мумификацией.
ервоначально художники представляли свои произведения, реализованные в области Art&Science, в традиционных музеях. Одна из первых выставок генетического искусства состоялась в 1936 году в Музее современного искусства в Нью-Йорке (MoMA): фотограф Эдвард Стайхен представил там результаты своего многолетнего труда по селекции и скрещиванию сортовых дельфиниумов. Однако очень быстро выяснилось, что такие традиционные пространства плохо приспособлены для произведений искусства, которые обладают метаболическими характеристиками.
Дмитрий Булатов, художник, теоретик искусства, куратор Балтийского филиала ГМИИ им. А. С. Пушкина:
— Гибридные и живые произведения требуют гибридных экспозиционных площадок. Это может быть что-то среднее между музеем и зоопарком или центром современного искусства и естественно-научным музеем. Потому что за технологическими элементами художественного произведения должна стоять специальная инфраструктура, которая поддерживает эту сущность в жизнеспособном состоянии.
Кроме того, требуется присутствие продвинутых медиаторов, которые могут следить за этим оборудованием и объяснять зрителю суть наблюдаемых процессов. Задача кураторов и продюсеров выставочных проектов с участием произведений Art&Science в том, чтобы публика получала адекватное представление о необычных экспонатах, издающих какие-то странные звуки или, напротив, не привлекающих к себе внимание. Например, в своей кураторской практике я использую дополнительные видеодокументальные средства: произведения должны сопровождаться короткими роликами обо всех этапах разработки проекта.
Явление Art&Science начало формировать собственную выставочную и образовательную инфраструктуру, а за ней потянулись и системы финансирования. Частным коллекционерам сложно содержать полуживые и высокотехнологичные произведения искусства, зато это возможно в стенах университетов или научных лабораторий. «Сцепку» между искусством, наукой и выставочными пространствами обеспечивают различные образовательные программы. В настоящее время существует несколько магистратур в области Art&Science в разных странах мира. Открываются они и в России — например, первая такая программа была открыта в Университете ИТМО в Санкт-Петербурге, позже аналогичная программа появилась в Томском государственном университете.
Две недели назад мы с коллегами презентовали новую магистерскую программу «Art&Science: неокибернетика», которая создана силами Школы искусства и дизайна НИУ ВШЭ и Московского института электроники и математики (МИЭМ). Ее профиль уникален: он сочетает фундаментальную подготовку в области электроники, DIY и инженерии киберфизических систем с искусством, философией и современной постгуманитаристикой. Прием студентов на эту программу уже открыт.
Перспективы Art&Science
В будущем связь между искусством и наукой будет только усиливаться. Взаимный интерес art и science будет подпитываться благодаря концептуальному прорыву, свершившемуся совсем недавно в трудах ученых, философов и теоретиков искусства. Он заключается в переосмыслении роли человека в отношениях с окружающим миром.
Долгое время искусство и наука существовали в парадигме эпохи Просвещения. Эта традиция утверждает, что человек — мера всех вещей, он единственный, кто выносит суждение о мире, а все окружающее лишь разделение этого мира на живое и неживое, естественное и искусственное. А раз так, мы можем изменять этот мир ради достижения неких предустановленных целей. Сегодня такая «патерналистская» позиция выглядит очень архаично, потому что она основывается на несимметричных и неравноправных отношениях с миром. На деле она ведет не только к деградации окружающей среды, но и к обязательному ответу со стороны этой среды — к непредвиденным последствиям вроде эпидемий, экологических и техногенных катастроф. Art&Science позволяет найти другой подход, в котором «человеческое» и «нечеловеческое» было бы связано симметричным образом. Такой подход способен производить реальность, в которой автономия, свобода выбора и креативность не считаются атрибутами только человеческого.
Произведения Art&Science способны сделать метафору изменения нашего взаимодействия с окружающим миром осязаемой — или слышимой. Профессор компьютерной музыки Плимутского университета Эдуардо Рек Миранда построил биокомпьютер для игры на фортепиано в ансамбле с грибоподобным организмом Physarum polycephalum [7]. Эта слизистая плесень замечательна тем, что обладает кратковременной памятью, а значит, способна удерживать интенсивность своих ощущений. Человек играет на инструменте, выходные сигналы звукоснимателей преобразуются в импульсы, посылаемые плесени. Слизевик «слушает» и «отвечает», а его ответ преобразуется обратно в ток для колебания струн. Так возникает джазовая импровизация, создаются условия возможности взаимодействия человеческого и нечеловеческого агентов. Сам акт творчества в этом проекте предстает признанием того, что мы не занимаем лидирующих позиций в подобном взаимодействии. Это исследование с открытым финалом, выяснение того, что мир может предложить нам в ответ.
Такой неантропоцентричный подход, который разрабатывают представители Art&Science, влечет за собой усложнение как исследовательских методик, так и художественных моделей. Искусство как исследование, разработка смешанных научно-художественных методов образования, переход к «знаниевым» форматам интерпретации окружающего — такими могут быть последствия преодоления искусством и наукой собственных границ. Однако будут ли способны наука и искусство дать нам этот образ равноправного диалога человека и мира? Это вопрос, на который нам еще предстоит дать ответ.
ИСТОЧНИК: Пост наукаhttps://postnauka.ru/longreads/156973