Главная публикация газеты «Россия» №22 (27 мая- 2 июня) 1992 года, безусловно, статья Леонида Баткина «Два кануна», которая позволяет лучше понять, что истоки многих бед нашей страны, в том числе имперско- геополитические фантазии берут свое начало еще три десятилетия назад. Однако открывается этот номер темой установленного напротив комплекса зданий Администрации Президента памятника основоположникам славянской письменности. И следующим текстом: С каждым годом, отмечая праздник своей письменности и культуры, мы все настойчивее всматриваемся в себя: кто мы, убогие или великие. И все больше тешим себя последним. Величие собственной истории- последняя опора народа у крайней черты.
Поздняя вишня
Ирина РАЗГОНОВА
Промаявшись в политическом томлении зиму и худо-бедно отсеявшись, к исходу весны вспоминаем, что мы славяне. Мы -подавляющее большинство тех, кто населяет часть суши, именуемую некогда Россией: Малыя, Белыя и иже с ними. И с каждым годом, отмечая праздник своей письменности и культуры, мы все настойчивее всматриваемся в себя: кто мы, убогие или великие. И все больше тешим себя последним.
Величие собственной истории- последняя опора народа у крайней черты. Не к празднику будет помянут, Иосиф Виссарионович и тот в трагический 42-й учредил ордена Александра Невского, Суворова, Кутузова. Победы истории прошлой благословили бои новейшей.
Впрочем, тогдашние успехи в сражениях ковались не одними святыми именами. За Уралом в считанные недели возводились заводы, сверхчеловеческими усилиями воплощался лозунг «Все для фронта, все для победы!» Все!
Недавним решением Президента России «Юрию Андропову» уже не бороздить морских просторов. Это доверено «Петру Великому». Другой набор букв на борту корабля — а уже радость. Уже много. Но не все.
По поводу нынешних торжеств неуместен скепсис. Вопрос только в том, каким эхом отзовется в нас праздничный благовест.
Что есть для нас признание своего «славянства», своего «евразийства»? Особый путь или особенности общего пути с мировой цивилизацией?
Что есть для нас православие? Первооснова национальной культуры или единственно возможное мерило духовных ценностей?
И как мы собираемся переустроить свою нынешнюю жизнь-при помощи или посредством исконных ценностей. Благо, дарованная нам Кириллом и Мефодием письменность предусматривает эти лексические нюансы.
Собственная история пусть станет нам опорой, а не убежищем. Утешимся, но не успокоимся. Лозунг «Все для победы!» продолжает оставаться актуальным. И все же, до чего жива у нас тяга к символическому. 25 мая участники праздника посадили у Чехова в Мелихове вишневый сад. Жест красивый. Но вишне-то самая пора отцветать. Хоть и к празднику сажено, а вряд ли приживется.
Два кануна
В эти дни исполнилось три года с того дня, как в Москве открылся Первый съезд народных депутатов теперь уже бывшего СССР. Сегодня мы устали от политики и не спешим к экранам телевизоров. Но тогда… Впервые многие из наших соотечественников узнали, как выглядит А.Cахаров, услышали слово «оппозиция». Тогда же в лице межрегиональной депутатской группы пробились первые ростки многопартийности. А начинался «мозговой штурм» на той самой «московской трибуне», что так часто упоминалась в докладах КГБ Старой площади. Среди eе создателей был автор предлагаемой читателям «России» статьи Леонид БАТКИН.
После августовских событий прошло девять месяцев и накопилось достаточно фактов и впечатлений, чтобы задаться вопросом, каковы их – ближайшие исторические итоги. Главный из них можно охарактеризовать как всеобщее разочарование, глубинную нeудовлетворенность общества. Это настроение витает в воздухе. Экономическиe тяготы составляют, разумeется, его фон, но, пожалуй, дело все-таки не просто в них. Большинство понимает их печальную необходимость и готово привычно потерпеть. Но как и ради чего, на каких социально-политических условиях, при какой власти? В какой психологической атмосфере для каждого из жителей России? Проветрил ли Август страну? Или мы дышим по-прежнему гнилостным воздухом? А если эти вопросы риторические, то не вправе ли мы истолковать (пусть в неясной пока перспективе) этот итог не просто как «разочарование», а как некий новый канун?
Но это значило бы вернуться мысленно на два года назад к концу 1989- началу 1990 годов. Что и говорить великим событием и стержнем последних двух лет явилось ошеломительно быстрое падение коммунистического режима и распад СССР. Тем не менее возникает и все неотвязнее вопрос не только о разрыве, но и преемственности между доавгустовским и послеавгустовским состоянием общества и власти. Вот почему ситуации весны 1990-го и весны 1992-го складываются в цельную историческую интригу. Они образуют своего рода дугу. Этот событийный ряд начинается и заканчивается (точнее, начинается сызнова) в качестве двух очень разных, но перекликающихся канунов, двух мучительных узлов, двух симметричных вопросов к будущемy. И Август 1991-го-ось этой симметрии.
Что я имею в виду?
Горбачевская «перестройка»- то есть наконец-то открыто прорвавшийся всесторонний и глубочайший кризис- партийного «аппаратного» режима, полуинстинктивная судорожная попытка сохранить его «социалистические» экономические и политические основы, как то модернизировав их, смягчив этот тупой гнет, неохотно, шаг за шагом отказываясь от «холодной войны» и мировой экспансии, даровав некоторые свободы, создав видимость парламентаризма и допустив жалкие элементы рынка под контролем государства, -«перестройка», заставившая Запад испустить вздох понятного облегчения и породившая в знак благодарности искреннюю, но невежественную «горбоманию», исчерпала свои ресурсы и зашла в тупик уже к осени 1989 г. Тогда, в октябре,- на конференции журнала «Эспрессо» в Риме, помнится мне довелось заявить, что «перестройка» закончилась..,и хотя я говорил почти банальность, западная аудитория восприняла это как политический максимализм или игру ума.
Ведь по отношению к Западy Горбачев продолжал пятиться… ядерное разоружение подвигалось… из этой зaгадочной России по-прежнему звучали какие-то новые обнадеживающие речи. И мало кто тогда сделал последовательные выводы из того факта, что на пленумах ЦК 1989 г. и в докладах генсека было продемонстрировано намерение сохранить колхозно-совхозное аграрное закостенение, имперскую власть «центра», руководящую роль КПСС и т.д. И что на первом Съезде, который так всех нас потряс непривычным выбросом пара, собственно, ничего не решили… И что после, осенью, не было сделано ни одного реального шага к реформам. И что партийные реформаторы, начиная с Горбачева уперлись не только в cопротивление партаппарата, военно-промышленного монстра, генералов или КГБ, но и в собственную ограниченность, социальную и личную. В каждом из этих «прогрессистов», больших бонз, вскормленных режимом, сидел, хотя бы сбоку, свой лигачев, свой пуго. Тут уж ничего не попишешь! «Наверху» не было ни одного действительно нового, вполне нормального и свободного человека. Ни одного, способного до конца понять происходящее. Впрочем, все иное было бы сверхъестественным.
Итак, «перестройка» иссякла. Горбачев во внутренней политике все более явственно пытался затормозить вызванные ею сходы снежных лавин. Он силился укрепить искусственное и беззаконное «президентство», личную власть, произносил все более бессодержательные и длинные малограмотные речи и вместо глубокой и предусмотрительно смелой политики занимался, как всегда, аппаратными маневрами. В этом была, впрочем, не столько его вина, сколько, разумеется, существо возглавляемой им страшной системы, принципиально не способной на какую-то метаморфозу, на подлинное преобразование, на отказ от себя.
Ко второму съезду «народных депутатов» это стало окончательно наглядным. «Межрегиональная группа» после многомесячнных колебаний объявила наконец-то о своем открытом переходе в оппозицию и сделала заявление, текст которого я, не будучи депутатом, имел случай написать для этой группы, в составе которой было несколько моих друзей. Перед декабрьским съездом 1989 г. А.Д.Сахаров впервые призвал к символической политической забастовке протеста, и именно Сахаров, незадолго перед этим создавший свой конституционный проект, с наибольшей силой и ясностью, особенно в последней речи, за несколько часов до смерти, указал по существу на переход к новому, более драматическому и зрелому этапу политической борьбы: к противостоянию между демократически настроенной частью общества и не способной к дальнейшему движению горбачевской «перестройкой».
Уход Андрея Дмитриевича траурной чертой отметил этот рубеж.
А в феврале 1990г. был огромный и политически окрашенный по-новому митинг в Москве- первый шаг к движению «Демократическая Россия», которое оформится осенью этого же года. И еще более многолюдный митинг в конце марта, кажется, 28- го… и перепуганный Горбачев вводит в Москву танки… Начался заключительный акт пьесы, поставленной в 1917 году.
Напряжение финала обострилось, во-первых, в октябре- 1990 года: когда Горбачев в самый последний момент вдруг предал поддержанный им ранее план экономических реформ Явлинского и нарушил договоренности на сей счет с Ельциным. В этот момент стало совершенно ясным, что, не решившись все-таки на сближение с Ельциным (и относительно демократическим «левым центром»), не сумев и не захотев переориентироваться в чужом, инородном для него направлении, воспользоваться своим последним шансом, Горбачев теперь еще определенней- но не откровеннее, ибо этот человек, будучи прирожденными даже великим аппаратчиком, просто не в состоянии быть искренним и прямым, -будет тесней сближаться с могущественными реакционными сановниками КПСС, ВПК и КГБ вроде Крючкова, Бакланова, Павлова. И что в силу исторической логики событий генсек тем самым подписал себе приговор, ибо отныне у Горбачева, как и у системы в целом, более не было будущего.
(Я весь 1990г. провалялся в больницах. Осенью добрые люди сделали попытку вытащить меня, отправив к немецким врачам. В Кёльне, узнав о провале по вине Горбачева замысла «500 дней», я после лечения сделал доклад В «Бундесинституте» под названием «Эпоха Горбачева кончается». И опять большинство слушателей восприняли столь тривиальный тезис как экстравагантность…ведь новоиспеченный «нобелевский лауреат» был еще, казалось, на вершине мирового признания и власти…).
Между тем в январе 1991 года издыхающая «перестройка» — в который уже раз! — попробовала пустить кровь, на этот раз в Прибалтике. Мы понимали, что и кто за этим стоит. Есть ведь, начиная со лжи Чернобыля и Сумгаита, Алма-Аты и Тбилиси, логика политического курса. Горбачев нерешительно подумывал о чрезвычайном положении, а его команда репетировала август…
Безусловно, наряду с новыми преступлениями уже «перестроечного» Политбюро во главе с генсеком историческая роль Горбачева велика: при всей двусмысленности и своего рода нечаянности. Этот человек распечатал бутылку! Но он даже не подозревал, какой джинн может взвиться из нее. Он, партийный прагматик, понял лишь (о, отнюдь не с апреля 1985-го, когда лишь очередная оттепель, то есть когда хрущевскую бутылку опять вытащили из ледника, а с январского Пленума 1987 г. и в последующие два года), что нужно бы вытащить пробку. Ну хотя бы помиловать диссидентов, сильно либерализовать цензуру («гласность!»), прекратить проигранную войну, разрешить частных кооператоров, «неформалов», провести выборы из нескольких кандидатов и т.п.
Тогда всех — прежде всего на Западе очень занимало, каковы стратегические замыслы Михаила Сергеевича, входило ли, например, отпадение Восточной Европы и воссоединение Германии в его планы. Будто для анализа недоставало фактов и документов! Будто тут могли быть какие-либо тайны! В ответ на такие вопросы я рассказывал немецким слушателям анек дот времен моей молодости. После землетрясения в Ашхабаде спасательная команда обнаружила в клозете рухнувшего дома чудом уцелевшего старого еврея. Когда его привели в чувство и спросили, «как все это было», он ответил: «Я никогда не думал, что, если дернуть за эту штуку, такое может произойти».
Довольно об этом
Напряжение финала, во- вторых, возросло еще несравненно сильней, когда в феврале-марте 1991 года стала разрастаться политическая забастовка, грозившая превратиться во всеобщую. Впервые после 1921 года население со всей очевидностью и существенной массовостью открыто и стихийно выказало нежелание терпеть этот режим. Это и было главным переломным обстоятельством! Горбачев вновь был вынужден искать каких-то закулисных сделок с Ельциным и др., мир услышал неведомый топоним: «Ново-Огарево»…Но правящая банда, которую возглавлял генсек, предпочла более крутой способ. И развязка наступила на год или два быстрей и фантастичней, чем при другом, более специфически горбачевском, тягучем стиле реакции.
Однако сейчас, когда я пишу эти строки, спустя скоро уж год после пьянившей нас атмосферы последней недели Августа 1991 года, необходимо сказать следующее. Августовская революция (события, приведшие к падению КПСС, а вскоре и СССР, все же давали основания, согласитесь, называть их именно так!) оказалась странной, призрачной, ка- кой-то полуреволюцией. Как, впрочем, и многое, что происходило и происходит до и после нее. «Путч» тоже очень мало был путчем и вместе с этим полуарестом президента до сих пор окутан сырым туманом. Причем никто, кажется, не торопится его рассеять. А недавно какой-то очень большой демократ призвал великодушно отказаться от суда над преступниками.., который, видимо, не нужен преемникам и коллегам Крючкова и Бакланова. Так, может быть, и революция была… невсамделишной?
Все разыгралось на нескольких улицах и площадях столицы, причем даже в Москве в настроениях большинства преобладало безразличие. Десятки тысяч людей, стоявших ночью под дождем вокруг Белого Дома, действительно вдруг явили миру, может быть, облик какой-то незнакомой будущей России. Они сыграли-таки непредвиденную и решающую политико-психологическую роль. Но в качестве «массовки». Главное же происходило за сценой.
Затем… началось расхватывание важных постов, административных зданий, фондов, машин, квартир и пр. В победителях оказались не какие-то оппозиционные партии и движения (если не считать- вполне символически- кучки функционеров «Демроссии», не имеющих какой-либо политической самостоятельности, отирающихся с важным видом около новой власти), а официальная политическая верхушка РСФСР (заодно и других республик). В том числе партократы, чиновники, генералы, кагэбэшники и национал-патриоты, составляющие преобладающую часть Верховного Совета и Съезда депутатов России, а также основной корпус исполнительной власти. Недавно в документе, оппозиционно настроенной по отношению к центральному Координационному Совету делегацией «Демроссии» подготовленном А.Сивоволовым, .это было удачно названо: «августовский блок».
Начавшиеся после Августа изменения исходили, как и при «перестройке», не снизу, из этого верхушечного слоя, из отчасти обновленной в своем составе, а в основном прежней даже в этом отношении (и уж тем более в отношении функций, методов, механизмов управления), перекрашенной, перерядившейся номенклатуры.
Правда, появились и новые, образованные, честные деятели, некоторые министры и депутаты, но как их мало! «Наместники» Ельцина в провинции, как и вообще местное начальство преимущественно «гробы повапленные». Начали править бал в мэриях и исполкомах вместе с «опытными работниками» еще более наглые, самодовольные, хищные и многочисленные чиновники, чем те, прежние, коммунистические. Зато все как один с «демократическими» словесами. Остались (под новыми вывесками или «коммерционализованные») ВПК, КГБ, армейские политорганы, тот же генералитет, совхозы- колхозы, привилегии… и что угодно. Феноменально изменились лишь характер и масштабы взяток, которые нужно давать повсеместно и за все.
Ни отношения собственности, ни природа власти, ни социально-психологический климат в основном не стали другими после Августа.
Вот почему- а не только из- за неизбежных тягостей административно-финансовых реформ Гайдара, который со своими помощниками делает (пусть с крупными ошибками) то, что можно и что приходится делать в условиях тотального развала, но в рамках сохранившегося советского общественного строя- вот почему главный итог послеавгустовского опыта выражается одним словом: разочарование. Обо всем этом недавно замечательно точно написал Ю.Буртин (Независимая газета» от 21 апреля 1992 г.), и — я готов подписаться под каждым его словом. Его статья- часть более обширной работы, которую он не смог опубликовать целиком в России… Название работы дорогого стоит: «Горбачев продолжается».
Обществом прежде всего и все сильней владеет ошущение: «Система, погляди-ка, все та же!»
И начальство более или менее знакомое, даже когда оно новое. Начальство-то, допустим, новое, но в его политике и ухватках (если отбросить второстепенное и напускное) — все то же. То есть оно от населения не зависит, оно его опекает и благодетельствует от щедрот своих или вынужденно, не забывая и о себе; оно, между прочим, ратовало, пробиваясь к власти, против привилегий но сейчас это было бы бестактно; оно все реже вспоминает и о «гражданском обществе», или о «свободных выборах», или о «правах человека», или о демократической законности как гарантиях прежде всего против государственного всесилия, против перевеса чиновника над гражданином.
Но зато оно потакает агрессивному, абсолютно незаконному, все более onaсному вооруженному «казачеству». Но зато оно любит теперь внушать необходимость и благотворность авторитаризма в наших-то, «особых», российских условиях. Оно кокетничает с православной советской церковной номенклатурой и с «престолонаследниками» Романовыми.
Оно не хочет ни выборов, ни представительной власти, ни власти судебной, коей, впрочем, почти нет и пока не предвидится. Иначе говоря, оно прозрачно делает ставку на «прогрессивную» (то есть свою) диктатуру. Еще это называют «президентской республикой»… Оно, высшее начальство, играет мускулами в отношениях с соседями (прежде всего Украиной), называя это «национальными государственными интересами». Оно все более откровенно пытается подвести под себя новое пропагандистское основание («заполнить идейный вакуум») в виде великодержавности.
На словах это, конечно, отрицается, но уже далеко не всеми высшими правящими лицами.., а иные из них вовсе плохо отличимы от астафьевых-аксючицев.
Кроме того, в апреле 1992 г. наметилась линия ельцинского руководства на уступки и сближение с «директорами», то есть прежде всего с верхушкой «оборонки». Мирная социальная революция не началась. И не начнется, пока общество не придет в глубинное движение и не возьмется за дело само, Этого пока нет. Но это будет. Без этого («сверху») радикальные структурные реформы не начнутся, затянутся, захлебнутся. А без них нам не выкарабкаться.
Поэтому я думаю, что если на рубеже 1989-1990 годов выявился кризис, тупик, исчерпание «перестройки», то весной 1992 года мы присутствуем при кризисе, тупике, исчерпании той условно — говоря, «послеавгустовской» или «послеперестроечной» социально-экономической и политической ситуации, которая воплощена в посткоммунистической номенклатуре, в непосредственных итогах крушения партийно-советского режима. Воплощена не в том, что делает правительство Гайдара (в целом заслуживающее поддержки), а в том, чего оно не делает. И, пожалуй, просто не в силах делать, пока у власти «демократы», те же хозяева жизни, что и раньше, необюрократический слой, поглощенный самосохранением и личным жизнеустройством.
После августа газеты стали писать, что Горбачев из Фороса «вернулся в другую страну». Что ж, теперь он, кажется, снова у себя на родине…
Могло ли случиться иначе?
Нынешний переходный режим, относящийся к прежнему, как фотоотпечаток к негативу, однако тоже быстро исчерпывает свои ресурсы независимо от желаний и качеств даже лучших его руководителей и сторонников, по причинам структурного и объективного характера. Форсировав казавшуюся непреодолимой преграду, мы лежим на небольшом простреливаемом плацдарме на другом берегу той же мутной реки.
Первая волна демократического наступления сделала незабываемое историческое дело и выдохлась, ушла в песок.
Когда и как поднимется, с той же внутренней необходимостью ВТОРАЯ ВОЛНА?
Я считаю, многократно повторенное обещание Ельцина, что уже к концу 1992 г. обозначится всяческая стабилизация (то есть настоящая перестройка, с фундамента) и что жизнь потихоньку, но заметно начнет становиться легче, неосуществимо. И тогда?..
Поэтому у Президента Ельцина два пути: или маневрировать между правящим слоем и популизмом, повторяя во многом тактику и судьбу Горбачева.
Или своими действиями способствовать возникновению второй волны. Вряд ли Президент готов к этому… Судя по его последним шагам, даже совершенно не готов. А жаль.
Все политические очертания были и остаются зыбкими в это переходное, смутное время. Все расхожие термины и лозунги вводят в заблуждение. Политики, отечественные «капиталисты» или, скажем, «казаки», «партии», «профсоюзы», «парламент», «приватизация» и т.д.- огромный хоровод ряженых. Исключения, конечно, есть, но их мало. «Демократы»- это не демократы, и даже «коммунисты», охотно смыкающиеся с «антикоммунистами», обнаруживают мнимость обоих обозначений. Абсурда и почти великолепных в этом отношении что персонажей столько, иногда хочется себя ущипнуть. Например, разве правдоподобен, реален Хасбулатов?
Тотальная мнимость! Это — не забавная (или страшная) внешняя примета доавгустовского и послеавгустовского периодов, их показательно связующая, -но нечто, относящееся к самой глубокой сути нынешнего рыхлого, бесформенного, мучительно рождающегося заново общества.
Капризы агента 007
Не так давно наши «исаевы- штирлицы» оказались обвиненными западными «джеймс- бондами» в нарушении допустимых масштабов деятельности. Последние потребовали от своих визави добровольно умерить активность, дабы не пресекать ее иными способами, в том числе сокращением объемов различных видов помощи Российской Федерации. В общем, произошло то, что неоднократно случалось и раньше.
Валерий НЕЗНАМОВ
Да и вся обвинительная кампания против российских шпионов развивалась по стандартному сценарию. У нынешнего «бонда», зачарованного, вероятно, собственной значимостью, возникло желание вновь ограничить «ненасытный», с его точки зрения, аппетит «Штирлица». Нужен был повод для комбинации. Его искали и нашли. В разведке России случилось очередное предательство. На этот раз его совершил один из руководителей брюссельской резидентуры полковник Владимир Коноплев-за крупную денежную сумму и политическое убежище. Через него западные спецслужбы вышли на важное звено агентурной сети по добыванию научно- технической информации, созданной еще в начале 60-х годов. Как пишет французская «Фигаро», через него внешняя разведка экс-КГБ раскрыла, например, новейшую систему телекоммуникационной связи…
Такова внешняя фабула нынешнего всплеска напряженности между Лэнгли и Ясенево, трудно объяснимой по причине активного участия в этой кампании самого шефа ЦРУ Роберта Гейтса и нарочитой жесткости его позиции. Впрочем, понять его можно. И ЦРУ, и Служба внешней разведки России (СВР) переживают трудный период: проводят инвентаризацию методов деятельности, пересматривают ориентиры. Перестраиваются, одним словом. И там, и здесь этот процесс проходит отнюдь не гладко. Шеф американских разведчиков вынужден разворачивать подразделения, коим предстоит заняться промышленным и экономическим шпионажем. Работает он в соответствии с рекомендациями комитета по разведке палаты представителей Конгресса. Они же сводятся к тому, что в ЦРУ значительная нехватка специалистов по экономике и технике, и их численность следует увеличить.
И задача перед ними поставлена нешуточная. Ни много ни мало, как обеспечить экономическую и торговую политику США в глобальном масштабе. Для этого нужно не допустить технологических прорывов у конкурентов. Нельзя утверждать, что ЦРУ прежде не занималось этой деятельностью. Занималось, правда, ее размах и масштабы оставались все же более скромными по сравнению с политической разведкой. И потом промышленный шпионаж был по преимуществу сферой интересов частных компаний. У нас все наоборот. То, что еще создает Гейтс, у СВР есть. Причем управление «Т», занимавшееся научно-технической разведкой и в прежние годы, и сейчас,-наиболее эффективно функционирующая служба. Если хотя бы малую часть добытых ею технических документов, образцов изделий и технологий продавать, а не просто передавать тем же государственным предприятиям и НИИ, в интересах которых и приходится рисковать оперативникам, то все спецслужбы России могли бы быть самоокупаемы и приносить прибыль. Но чего не было в прошлом, того нет и сейчас. Схожее наблюдается в рационализаторстве: то об авторе забыли, то о его предложении, то авторов много оказалось, а предложение как не внедрялось в производство, так и не внедряется. Но служба по- прежнему активно работает, вызывая головную боль у Роберта Гейтса и у других шефов разведок и контрразведок мира. Это-то и подстегивает кампанию обвинений в адрес российских разведчиков.
Однако она вряд ли способна серьезно нейтрализовать или вовсе блокировать работу сотрудников так называемой «линии «Х» на поле, хорошо ими освоенном. Кроме того, не следует забывать, что промышленный шпионаж давно уже неотъемлемый элемент образа жизни на Западе. Он, как бы это ни звучало парадоксально, двигатель прогресса. Рынок, вероятно, рухнул, если бы в него не была встроена постоянно развивающаяся и расширяющаяся система краж промышленных и торговых секретов.
Свое дальнейшее развитие этот древнейший вид деятельности получил в связи с повсеместным распространением ЭВМ, многочисленных средств передачи информации, а также из-за отсутствия четкого законодательства в борьбе с этим явлением. А между тем шпионаж ведется в основном с целью завоевания рынков сбыта, подделки товаров, дискредитации или устранения конкурентов, срыва переговоров по контрактам, перепродажи фирменных секретов, шантажа определенных лиц и т.д. и т.п. Некоторые виды этой деятельности выполняются организациями, имеющими легальный статус и солидную репутацию. В США, например, с 1986 года существует «Общество специалистов по добыванию сведений о конкурентах», объединяющее 1500 постоянных членов.
В «Справочнике по промышленному шпионажу», вышедшем в Лондоне в октябре 1991 года, утверждается, что в эту сферу деятельности вовлечено около 100 тысяч британцев. Есть и расценки услуг по проведению промышленного шпионажа, а рядом- по борьбе с ним. Так, «профессиональный посредник» в области добывания информации берет за начало работы 100 ф.ст. и такую же сумму за каждый последующий час своего труда, «главный сыщик» -100 ф.ст. за день.
Разумеется, было бы ошибкой считать, что ведение промышленного шпионажа на Западе является исключительно прерогативой частного капитала. По мере ослабления противостояния между Востоком и Западом он становится приоритетным направлением в работе многих разведок. В конце прошлого года, например, США обвинили французские спецслужбы в попытках вербовки служащих европейских филиалов ряда американских фирм в целях получения сведений по НИОКР и коммерческим сделкам. Газета «Ньюсдей» привела на этот счет признание бывшего главы секретных служб Франции П.Мариона, создавшего еще десять лет тому назад шпионскую сеть, благодаря которой были охвачены практически все действующие на французской территории американские фирмы. В этой сфере единения западных разведок как не было раньше, так и не предвидится в будущем. Тот же Марион утверждает, что Франция никогда не ставила своей целью выведать американские политические и военные секреты, но что касается экономического соперничества, новейших технологий и материалов, то здесь Вашингтон и Париж не союзники, а скорее всего настоящие противники. И американцы, пожалуй, готовы понять своих французских коллег.
То, что наши друзья следят за нами, комментировал как-то один из таких инцидентов бывший директор ЦРУ Ричард Хелмс, меня нисколько не удивляет. Единственное, что можно поставить в вину шпионам, нашим и чужим, так это то, что они дают схватить себя с поличным. Трудно сказать, как скоро деятельность наших «штирлицев» будет оцениваться в такой же рассудительно-философской манере. Наверное, такие оценки прозвучат не завтра. Разведки на протяжении веков всегда были хранительницами консервативных традиций и настроений. Да, сегодня и российской, и американской разведкам выставили новые ориентиры, но суть-то их деятельности все та же: знать, что происходит у соседа. О том, как решать эту извечную задачу в нынешних условиях, можно, видимо, обговорить по-джентльменски. Было бы желание. А пока. кажется «Штирлицы» осерчали и организовали утечку информации о деятельности «церэушников» и их западных коллег в Бельгии и Нидерландах. Так сказать, око за око. Зря. Лучше бы было позаботиться о том, чтобы к нам ехали действительно деловые люди Запада, а не те «жулики и махинаторы», коими кишит, по словам американского посла в Москве Роберта Страусса, российская столица, назвавшего весь этот западный люд.
Теряем ли мы снова Россию?
Григорий СИМАНОВИЧ
В пятницу 15 мая московский Дом кино давал премьеру документально-публицистического фильма Станислава Говорухина «Россия, которую мы потеряли». Такого ажиотажа вокруг и внутри Дома не наблюдалось давно.
Такого стечения важной и особо важной публики кинопремьеры не удостаивались со времен говорухинского же откровения годичной давности «Так жить нельзя». Приехал даже вице- президент А.Руцкой, и мы, счастливцы, усевшиеся заранее, волновались, достанется ли ему место.
Слава Богу, о вице-президенте позаботились. Автор же и режиссер картины позаботился еще и о том, чтобы предстоящее зрелище стало для аудитории полной неожиданностью. Во вступительном слове Говорухин честно предостерег публику от иллюзий. Для интеллигенции, для людей начитанных, сообщил он, картина ничего нового не откроет, ничего сенсационного не содержит.
Фраза Станислава Сергеевича прозвучала несколько вызывающе: мол, вы-то, что, ребята, прибежали, в проходах сидите, я не для вас старался. А поскольку рабочих от конвейера и крестьян от сохи в элитном зале не наблюдалось и не предполагалось, аудитория, слегка насторожилась. И, в самом деле, Говорухин не лукавил и не кокетничал. Взорам собравшихся предстал фильм-лекция на исторических материалах, архивных документах и киносвидетельствах, изрядно распубликованных за последние несколько лет в общедоступных газетах и журналах, на телеэкранах. Есть, правда, кадры уникальные, совершенно потрясающие по своей разоблачительной силе. К примеру, сцены казней, расправ, что вершили офицеры отрядов СМЕРШ над своими же согражданами, имевшими несчастье попасть в плен к немцам. Повиснет очередная жертва в петле- палачи радостно аплодируют: дело Ленина Сталина живет и побеждает.
Киноочерк жизни России разделен на главы-о Николае II, Столыпине, Ленине, о последней войне. Все подчинено осознанной цели: показать, доказать, убедить сомневающихся в том, что большевизм, ленинизм, октябрьский переворот- источники всех наших бед, что именно ленинская политика, ориентированная на люмпена, на лозунг «грабь награбленное», привела к гибели великой России, достигшей к 1913 году почти процветания. В этом у автора нет сомнений, ему все ясно. Большинству из нас, надеюсь, тоже.
Сложнее с вечно актуальным для русского общества вопросом «Что делать?». Говорухин не скрывает своего критического отношения к нынешней власти. Никто, считает он, не скомпрометировал так сильно — понятие «демократия», как сегодняшние демократы. Однако с позитивной программой у автора, судя по всему, напряженно. Говорухину ясно, что мы теряем Россию во второй раз после Октября, поскольку снова вознамерились решить проблемы государства счет и так уже нищих и несчастных граждан. Однако из фильма непонятно, что же автор предлагает сделать, чтобы нищие и несчастные сперва обогатились и осчастливились, а потом уже вытаскивали Россию из экономической пропасти. Где взять-то богатства эти? У кого? Тайных коммунистических вкладов явно не хватит. Может, конфисковать у кучки разбогатевших банкиров и кооператоров, биржевиков и западных вкладчиков? Но это мы уже проходили и о результатах замечательный фильм создали под названием «Так жить нельзя».
Новая работа Говорухина вряд ли вызовет тот общественный резонанс и тот восторженный энтузиазм критики, какой сопровождал его предыдущий фильм. «Так жить нельзя» был интереснее и мощнее как киножурналистика, богаче по образному строю, ближе к документалистике как искусству. Да и градус общественного возбуждения, политической заряженности аудитории был намного выше, т.е. почва для успеха благодатнее.
«Россия, которую мы потеряли» грешит, некоторой рыхлостью Ценная авторская субъективность порой граничит с тенденциозностью: ну зачем уж такая идиллическая трактовка царствования Николая II, его семейной жизни, самочувствия управляемого им народа? Нищета, расстрелы рабочих, распутинщина чего уж там, всякое было! И все же картина Говорухина не располагает к снобистскому критическому высокомерию, Есть в ней то, чего напрочь лишены многие и многие работы последних лет как в игровом, так и в документальном кино: боль за несчастное Отечество, неподдельная авторская интонация тоски по несбывшимся надеждам великих умов и сердец дооктябрьской России и стремление к просветительству, которое мыслится автору как спокойное, методичное, убийственно неопровержимое разоблачение- коммунистических вождей, идей и всей практики кошмарного воплощения этих идей в жизнь обездоленного народа.
Говорухин, видимо, не принадлежит к поклонникам известного парадокса «история учит тому, что она ничему не учит». Во внутренней полемике с этой изящной и горькой фразой сделал он свою новую картину. Сегодняшняя ситуация в кинопрокате гибельна для фильма Говорухина. Как и десятки незаурядных отечественных лент, его работа почти не имела шансов попасть на киноэкраны. Как стало известно, Кинокомитет России заплатил большие деньги, чтобы «Россия, которую мы потеряли» не была потеряна для миллионов зрителей: ее выкупили и вскоре покажут по телевидению, где она, надеюсь, успешно выполнит свою информационно-просветительскую миссию.
—
—
—
— —
—