Венера Закировна Денискина — тифлопедагог в Институте коррекционной педагогики РАН. Ей удалось построить карьеру в работе с незрячими детьми и исследовании особенностей их восприятия, обучения и воспитания несмотря на собственные особенности зрения. Венера Закировна рассказала ПостНауке о трудностях научной карьеры для людей с небольшим остатком зрения, о том, как преподавать математику незрячим детям, и о том, как стоит вести себя родителю слепого ребенка.
Тернистый путь к преподаванию
Когда я училась в шестом классе, то твердо решила, что буду учительницей и после окончания школы поступила в университет по специальности «Дифференциальные уравнения. Преподавание математики». Я выбрала его, а не педагогический институт, так как понимала, что незрячим людям может быть трудно устроиться на учительскую работу, а эта специализация позволяла «перестраховаться» и пойти работать, например, в конструкторское бюро.
Педагогическую практику (как учитель математики) я проходила в школе для слепых и слабовидящих детей. Чтобы меня в нее взяли, мне пришлось четырежды летать в Центральный комитет партии и просить о помощи с распределением именно туда: во-первых, потому что мне было важно работать с незрячими людьми, во-вторых, так как если бы меня распределили не в Уфу, где находилась школа, а в одну из деревень региона, то я бы вряд ли смогла ориентироваться там в буран из-за маленького остатка зрения и светобоязни. Помимо этого, мое здоровье не позволяло уезжать далеко от квалифицированных врачей.
Первым, что поразило меня в работе с незрячими и слепыми детьми, было то, что несмотря на мои собственные проблемы со зрением мы с ними воспринимали окружающий мир совершенно по-разному: каждый ребенок с нарушениями зрения видит по-своему. Так я поняла, что помимо универсальных преподавательских навыков мне понадобятся знания тифлопедагогики: чтобы разобраться в том, как и в зависимости от чего дети с разными особенностями зрения воспринимают мир вокруг.
В Советском Союзе было всего два института, в которых было отделение тифлопедагогики: Ленинградский педагогический институт (теперь это педагогический институт имени Герцена) и университет в Киеве. Я поступила в первый. Одной из наиболее полезных дисциплин во время учебы для меня был такой предмет, как «Офтальмоэргономические условия обучения детей с нарушениями зрения». На ней нам объясняли причины того, почему дети с нарушениями зрения видят по-разному: ведь острота зрения — это не единственная его характеристика. У детей может различаться поле зрения, у кого-то может быть светобоязнь, у других — отсутствие темновой адаптации. Кто-то не различает цвета. И учитель должен знать обо всех этих различиях и уметь подбирать наглядные материалы для ребят с самыми разными нарушениями.
После окончания учебы я переехала в Москву: Москве было тогда три школы, одна для слепых детей и две школы для слабовидящих. Я была единственным математиком в Москве, у которого через год было бы второе тифлообразование, который был бы не просто математиком, а специалистом по обучению детей с нарушением зрения. Но меня никто на работу, конечно, не взял. И я устроилась на работу в городское техническое училище, в ГПТУ — городское профессиональное техническое училище номер 45. Но пришлось идти на хитрость. Сначала по телефону нашли, где не хватает учителей. Школы все были укомплектованы.
Когда я пришла на собеседование, моя подруга заглянула в кабине первой, сказала мне, где стоит стол, где директор, чтобы я на них не натыкалась. Я прошла так медленно, изображая скромность, а это была, в общем-то, не скромность, а потому что я боялась наткнуться. Мы с ним поговорили, он меня взял, потому что у них безвыходное положение: учитель нужен. И на урок ко мне он пришел где-то через месяц, наверное. Приходит на урок, видит у меня двое очков. То есть он потом понял, конечно, что у меня со зрением большие проблемы.
В общем, я там год проработала и с ребятами очень даже нашла общий язык. И самое-то интересное, ведь кто в профтехучилища попадал? Те, кого за математику изгнали из школы после восьмого класса. То есть это были все двоечники по математике. Но они очень быстро стали не двоечниками. Кто-то троечником, кто-то четверочником, кто-то пятерочником.
А почему? Потому что я знала только методику обучения слепых и, естественно, так и учила. То есть с использованием всяческой наглядности. Дети стали просто понимать. И ответ вообще на этот вопрос очень простой. Если есть методика, по которой слепые понимают математику, зрячий ребенок тем более по этой методике поймет математику.
Начало научной карьеры
Мы год отработали, когда я уходила, они, конечно, на меня были в обиде. Я говорю: «Ребята, но я ведь и не обещала, что я вас до конца доведу. Моя мечта работать на благо тифлопедагогики. И я заканчиваю второй вуз. У меня специализация вторая появляется тифлопедагогика. И я, конечно, буду стараться работать по специальности».
Опять, конечно, в школу-то меня никто бы не взял. Вернее, никто не спешил брать. Но на экзамены, на государственные экзамены в Ленинград приехала Людмила Ивановна Солнцева, а она в то время работала в Академии педагогических наук СССР в научно-исследовательском институте дефектологии и возглавляла лабораторию, которая называлась «Воспитание и обучение слепых детей». И вот Людмила Ивановна разговорилась со своими коллегами ленинградскими тогда, что вот не хватает специалистов, в Москве нет тифлопедагогов. Ей говорят: «Возьмите Венеру. Учится на отлично». Позвали. Она говорит: «Позовите». И когда я только появилась, я помню первые слова Людмилы Ивановны с моим появлением: «Эту Венеру возьму обязательно».
Почему так? Когда я работала в уфимской школе, она приезжала туда как научный работник из Москвы. И завуч нас позвала, созвала в учительскую и сказала: «Вот ученые хотят побывать на уроках, но предупредили, что они пойдут только к тем, кто сам их приглашает». Ну и многие опытные учителя стали говорить нет, не ко мне, вот мы сегодня не готовы пригласить. А я сказала: «Ко мне обязательно. А вдруг я делаю что-то не так? Пусть ученые мне подскажут. Обязательно ко мне». И вот, оказывается, Людмила Ивановна мой тот урок запомнила. Ей он очень понравился. И когда она меня увидела через три года, по-моему, мы с ней встретились, она сказала: «Эту Венеру беру обязательно».
Она сама пошла к директору, сказала, что она берет всю ответственность на себя, что со мной все будет хорошо и так далее, и так далее. А когда я ей рассказала о своих мыслях, про обучение детей с нарушением зрения, она сказала: «Ты молодец! Давай пиши». И так я стала младшим научным сотрудником в научно-исследовательском институте дефектологии, а там потом. То есть я попала уже не в школу, а в науку. В школу не удалось поступить. Но, занявшись наукой, мне потом уже было неинтересно идти в школу. Если я в школу ходила, то чтобы проводить эксперименты, давать показательные уроки для опытных учителей или учителей, которые, на мой взгляд, не так преподносили материал, как следовало бы слепым детям и так далее.
Более 40 лет я проработала именно в этом институте. Правда, с 1992 года, после Перестройки, он был переименован в Институт коррекционной педагогики Российской академии образования. Там проработала до 2016 года и в 70 лет ушла на пенсию. В 60 лет меня назначили заведующей лабораторией содержания и методов обучения детей с нарушением зрения, то есть слепых и слабовидящих детей.
В 60 лет я была инвалидом не только по зрению, но и по слуху и обонянию: у меня было много проблем со здоровьем к тому времени. Но тем не менее вот я с 60-ти до 70-ти проработала и сама решила, что пора уходить на пенсию. Вот на пенсию меня проводили в 16-м году. Но недолго музыка играла: меня в это время пригласили в Московский педагогический государственный университет, где открылась кафедра тифлопедагогики. Она в открылась В 2017 году и пока я до сих пор работаю там. Вся моя деятельность — это более 40 лет я в научно-исследовательском институте дефектологии, который стал Институтом коррекционной педагогики. Там написала основные свои книги и статьи.
Первые две книги, были посвящены преподаванию математики у слепых детей: «Средства обучения математике», и «Методы обучения математике». За эти книги мне была вручена серебряная медаль ВДНХ, то есть выставки достижений народного хозяйства. Потом я написала книжку «Коррекционная направленность уроков математики». То есть когда ты учишь ребенка с глубоким нарушением зрения математике, то естественно, ты всегда, ты — я имею в виду педагог, педагог всегда должен думать о том, что он может исправить в ребенке, преподавая математику. А что мы исправляем? Мы дефектологи, мы исправляем вторичные отклонения в развитии. А откуда они берутся? У каждого ребенка с нарушением зрения практически в той или иной степени есть вторичные отклонения в развитии, которые вызваны именно нарушением зрения. Какие это отклонения? Ну, например, у всех детей с нарушением зрения недостаточно представлений об объектах и явлениях окружающего мира. Что такое радуга, если человек не видит, да? Как объяснить? Снегопад. Хорошо, снег как падает, можно себе ощутить. Но снег бывает разный. И дожди бывают разные. Как эту разницу почувствовать?
Кроме того, я написала книгу «Формирование неречевых средств общения у детей с нарушением зрения».
Неречевые средства общения — это мимика и пантомимика. То есть выразительные движение лица и движения тела. У зрячего ребенка они формируются по подражанию начиная с трех месяце: а у ребенка с нарушением зрения, не только слепого, но и слабовидящего по подражанию мимика с пантомимикой не формируются. И в результате у зрячих к семи годам мимика полностью сформирована и дальше только совершенствуется. А у детей с нарушениями зрения к семи годам либо мимика маловыразительная, либо ее вообще нет, лицо амимично и тем самым мы производим странное впечатление на зрячих.Либо мимика неадекватна тем эмоциям, которые человек переживает.
На сегодняшний день, например, в наших школах есть специальный коррекционный курс, называется развитие коммуникативной деятельности, и часть этой коммуникативной деятельности как раз мимика с пантомимикой.
Формирование навыков у незрячих
Коммуникативную деятельность необходимо формировать с самого раннего детства. И сколько я себя помню, мама у меня коммуникативную деятельность формировала: учила меня общаться, учила спрашивать, задавать вопросы, отвечать и так далее. ВУ многих детей с нарушением зрения родители просто все делают за них, сами решают за них все вопросы, если даже что-то нужно спросить, узнать, все узнают и все делают родители, а не дети. И в результате это приводит к тому, что дети не умеют общаться, например, с окружающими.
Я очень хорошо помню, я еще в школу не ходила, нас трое детей, мама привела нас в парк. Сестра на шесть лет старше, братишка помладше. Мама говорит: «Вот видишь, маленький домик деревянный? Это касса». А почему деревянный? А потому что после войны дерево было, стекла не было и всяких современных материалов тоже не было. Она говорит: «Вот посмотри, там есть такое отверстие, окошечко и свет горит. Вот это касса. К тете подойди, скажи: “Здравствуйте, тетя, мне нужно три билета, детских билета на поезд”».
Это там у нас детский паровозик ходил в парке детском. «Она тебе когда даст три билета, ты скажешь: “Сдачу дайте мне в руки, я плохо вижу”. И когда сдачу даст, ты скажешь: “Спасибо большое. Пусть день у вас будет удачным”». Вот когда мама начинала меня] учить.То есть она все время за меня старалась не отвечать, а чтобы отвечала я, учила меня отвечать, чтобы ребенок общался с разными людьми. И она мне такие возможности все время создавала, чтобы общаться. Когда брала меня с собой, она разучивала со мной маршруты разные, объясняла, если какие-то вопросы у меня возникали. Допустим, на том же рынке она говорила: «Вот моя девочка плохо видит. Можно она потрогает ручками, как лежит ваш товар?» Сама вставала сзади меня. Она не была тифлопедагогом, но догадалась, вставала сзади меня и мою руку регулировала, чтобы я осторожно дотрагивалась. И я знала уже до школы, как продаются огурцы, как продаются семечки, ягоды, картошка, какой тарой, какими тарами.
Вот так и учат. Многие родители стесняются вводить с собой детей: они считают это лишняя забота, с ним же труднее, сама пойду и куплю. Но когда ребенок остается один дома, то у него нет возможности познакомиться с окружающим миром. У детей с нарушениями зрения с раннего возраста важно формировать самостоятельность: незрячий ребенок должен уметь выполнять все те же бытовые действия, что и зрячий. Поэтому родителю слепого ребенка крайне важно соблюсти баланс между тем, чтобы обеспечить ему безопасность и богатую, насыщенную среду для самостоятельной деятельности.
Источник: Пост Наука https://postnauka.ru/talks/157141