«Вопрос о технике» — проблема, поставленная Мартином Хайдеггером. Немецкий философ размышлял о том, что, в отличие от мира, который всегда не готов, всегда не догадывается о каких-то своих возможностях, техника всегда наготове. Это рычаг, который в любой момент может быть приведен в действие.
Александр Марков,
профессор РГГУ
Западный театр качеств
Поэтому техника оказывается источником самоутверждения, поспешных решений. Но она же, согласно Хайдеггеру, может поставить под вопрос наше привычное восприятие мира — если ломается. Тогда оказывается, что и представления об окружающем мире, которые нам казались успешно работающими, могут быть остановлены, и мы можем оказаться сами представлены бытию, оказаться «в просвете». Весь поздний Хайдеггер об этом: мы прямо сейчас оказались перед бытием, слишком близко к нему, опасно близко, но только так, в этом просвете, мы можем начать мыслить, а не применять готовые философские техники, неизбежно ведущие к нигилизму.
В 1964 году, когда Жан Бофре переводил Хайдеггера на французский, чтобы излагать основы его мысли в лекциях перед прихожанами одной из парижских церквей и актерами любительского театра Сорбонны, Жильбер Симондон защитил в Сорбонне диссертацию, посвященную понятию «индивид». По мнению Симондона, представления о форме, материи, индивидуальных качествах, потенциальном и актуальном, самостоятельном существовании и другом обязаны тому, что Демокрит, Платон и Аристотель наблюдали за мастерами, изготавливающими изделия, «техниками» в терминологическом смысле. Если бы они предпочитали каждый день смотреть на спортсменов, вся система западной философии была бы другой. Симондон подробно рассуждает, как именно физика от Ньютона до Гейзенберга работает с понятием индивида, всякий раз для его утверждения привлекая дополнительную технику: мысля то волны, то кристаллизации, то поля. Иначе говоря, физика призывает каких-то невидимых мастеров на помощь, чтобы вся она не «сломалась».
Выводы Симондона оказываются не очень утешительными для западной традиции, хотя они и не такие категоричные, как у Хайдеггера: ключевые понятия современной физики (например, «инерция» и «момент»), сообщающие о поведении индивидуального объекта, усложнились этой техничностью и уже не могут быть упрощены. «Крутящий момент», «момент времени» и «сосредоточенный момент» — это непростые понятия, требующие предварительного созерцания техники.
С тех пор антиковедческое направление во французской философии в лице Барбары Кассен, Фредерики Ильдефонс и др. говорит о «возвращении к Пармениду», к начальному различению действия и бездействия, в свете которых и можно критически оценить развитие таких понятий и идеологем западной традиции.
Самое существенное в таком осмыслении западной техники то, что она оказывается частью классического театрального представления о философии. Само слово «теория» означает шествие в честь богов, созерцание блеска божественной воли. Западная техника всегда театральна: как кукольник из сундучка достает марионеток и вместе с ними целый мир, так и техника может произвести что-то неожиданное всякий раз, получить невиданные прежде весьма впечатляющие сочетания вещей. У нас еще Ольга Фрейденберг показала, что античный театр во многом восходит к таинству кукольного представления.
Техника тогда оказывается применением этой мистерии к решению отдельной задачи: появляется новый продукт, облегчающий жизнь, ритуал делается изящнее, а иллюзорные эффекты оборачиваются признанием «качественности» произошедшего. Даже сама категория «качества», вроде бы самоочевидная, на самом деле театральна: актер как божество, как персонаж, входящий в новое качество, маска, заменившая лицо, — вот и технические качества маски и актерской игры, которые всякий раз позволяют добиться результата.
Юк Хуэй. Вопрос о технике в Китае. — М.: Ad Marginem Press, 2023. 320 c.
Юк Хуэй начинает там, где заканчивает Симондон, реконструируя нетеатральное, китайское понимание техники. Он видит театральность, например, в развитии античной геометрии, т. е. сценичности (этому посвящена интереснейшая глава 20 книги), и в каждой главе своей книги находит всё новые доказательства западной театральности, отслеживая параллельно, чего добились китайцы в области техники взгляда, вычисления и письма в то же самое время.
Восточная упорядоченность
Вопрос о том, почему промышленная революция произошла на Западе так поздно, может иметь множество ответов, но главным оказывается термин «индивидуализм», характеризующий эпоху современности (модерности). Когда в театр можно ходить каждый день, когда сама социальная жизнь оказывается театром (например, в массовой политике), тогда, конечно, требуется инженерная изобретательность, ежедневно обеспечивающая техникой и комфортом.
Но любой исследователь Китая обычно ставит вопрос: почему изобретательный Китай не пошел по пути захвата мира, хотя именно китайцы изобрели порох? Почему Китай не построил огромные корабли и не стал властвовать на морях? Почему у монголов получилось наладить идеальную организацию военно-гражданской логистики, а китайцы не пошли по этому пути, хотя им было предоставлено так много возможностей? Казалось бы, Китай постоянно отказывается от своей собственной техники вместо того, чтобы с помощью социальных симбиозов сделать ее частью власти и военной машины. Китайцы не стали приучать мир к подчинению китайской технике — примерно как западные пираты приучали само море к тому, что оно как социальное явление не может быть без пиратского корабля, или завоеватели Нового света приучали к тому, что никакая гражданская организация невозможна без предварительных военных усилий, предварительного различения врага и друга. Термин «симбиоз», принадлежащий Грэму Харману1, будет ключевым при чтении книги Хуэя.
Юк Хуэй — ученик французского философа Бернара Стиглера, самого известного последователя Симондона. Стиглер в своих работах пытается, соединяя психоанализ и общую эстетику, найти то общее, допарменидовское отношение к технике, которое объединяет Запад и Китай. Стиглер говорит, что человек, в отличие от животных, существо, способное усыновлять не только детенышей, но и вещи и идеи. Также человек не метит территорию, но «прибавляет» ее и ее вещи к себе, делая частью того, чем он сам распоряжается.
До Стиглера философия говорила о технике как о продолжении тела (теория органопроекции Эрнста Каппа, развитая в России Павлом Флоренским), тогда как Стиглер пытается отследить, с чего начинается это продолжение. По Стиглеру, западное отношение к технике театральное: вещи превращаются в реквизит, и этот реквизит рассматривается как что-то очень близкое, родное, симбиотическое, то, чем ты можешь свободно распоряжаться. А китайское отношение — это отношение реального учета: нужно сначала посчитать, сколько у тебя вещей и сколько ты можешь из них усвоить и «усыновить». Поэтому в случае китайской техники нужны другие категории — не «качество», а, например, «упорядоченность» — то, что подкупало в китайской мудрости Лейбница и других ее почитателей.
Но было бы неверно видеть в Хуэе просто защитника китайских форм гармонии в противовес трагическому западному мироощущению. Предыдущая вышедшая на русском языке книга Хуэя — «Рекурсивность и контингентность» — вводит два новых термина для исследования современных экологических и техногенных катастроф, которые могут произойти в любой точке земного шара. Рекурсивность — это воспроизведение большой закономерности в чем-то малом: если западный взгляд требует говорить о «бабочке Брэдбери» или «фальшивом купоне» Льва Толстого, о какой-то ошибке, вызвавшей огромные последствия, то китайский взгляд сообщает, наоборот, что вселенская гармония когда-то была нарушена, но в малом ее удается восстановить.
Это не вычленение какой-то эстетической области, какого-то театра иллюзий, как в западном миропонимании, но напротив, признание контингентности, непредрешенности событий, внутри которой при этом возможна устойчивая гармония как сама ситуация работы с собственными впечатлениями. В каком-то смысле символом такой местной гармонизации может стать, заметим, китайская социальная сеть Tik-Tok: в ней любое высказывание зависит от рейтинга — при низком рейтинге зрителей оно просто бесследно исчезает. Но при этом высказывания, поднявшиеся по рейтингу, и оказываются характеристиками самой этой социальной сети как создающей ритм молодежного существования.
Только Юк Хуэй пытается увидеть эту китайскую технику как решающую реальные вопросы. Например, что делать, если экологический кризис вызван не одним, а сразу несколькими факторами — и загрязнением, и собственным ходом эволюции местных организмов, и привычками хозяйствовать, самими по себе безобидными. Как сделать упорядоченным это место, чтобы оно вновь дружило с гармонией?
Воображая и самый лучший, и худший из финалов
Конфуций, китайский философ. Иллюстрация к латинскому изложению китайской философии и науки, созданному китаистами из ордена иезуитов в 1687 году
Книга Хуэя «Вопрос о технике в Китае» вышла на английском в 2014 году. Это подробнейший очерк китайской философии со множеством цитат, ссылок и указаний, как дискуссии конфуцианских и буддистских мыслителей отвечают на вопросы Канта или Ницше. Цель этой книги выяснить не то, как Китай «имеет дело» с техникой, но как «имеет дело» с мыслью и словом, которое относится к этой мысли (даже имеет в виду мысль как дело). Для западного философа всегда есть точка непознаваемого, которая и служит залогом познания: например, сам момент соединения «я» и внешнего мира у Декарта непознаваем. А Хуэй всякий раз обнаруживает, что в китайской философии многое может быть непознаваемым, но эта точка как раз познаваема, например, как «Дао». Формула Декарта «Я мыслю, следовательно, я есть» в Китае могла бы прозвучать как «В ритуале мысли я обрел Дао» или «Сосуды мысли уже вместили Дао для меня» — всё зависит от конкретной философской школы. В отличие от западного культа Прометея, который разорвал непрерывность неба своим даром для людей, в китайской философии постоянно небо чинится, в том числе благодаря дарованному огню и другим элементам.
Столь подробно излагать длительный путь китайской философии, сопоставляя в хронологических таблицах десятки европейских и десятки китайских мыслителей — для Хуэя способ избежать самоэкзотизации. Легче всего было бы сказать, что в Китае техника мыслится как космотехника или что гармония ритуалов и позволяет сделать все вещи осмысленными. Но Хуэя интересует как раз один вопрос: как китайская философия позволяет сделать все вещи, дела и поступки осмысленными.
Западная философия, говорит Хуэй, исходит из единства теории и практики, из того, что теория созерцает театр практик и как взыскательный зритель выбирает, в каких практиках больше смысла. Поэтому часть практик заведомо должна быть объявлена бессмысленной. Китайская философия всякий раз разрушает отношения между теорией и практикой: «сердце способно обнаружить этот тонкий резонанс между природными явлениями» (с. 63), и решения диктуются уже резонансом смыслов. Как пишет Хуэй в другом месте: «Нож Пао Дина никогда не режет сухожилия, не говоря уже о том, чтобы наталкиваться на кости: вместо этого он ищет пустоту и легко входит в нее; при этом нож выполняет задачу разделки коровы, не подвергаясь риску затупиться и, следовательно, быть замененным, и полностью реализуется в качестве ножа. Таким образом, познание жизни состоит из двух частей: понимания общего принципа жизни и освобождения от функциональной детерминации» (с. 100).
Хуэй убежден, что западная мысль только выиграет, если научится отслеживать «симптомы технологического бессознательного» (с. 207), иначе говоря, осуществит психоанализ не только личной судьбы, но и личных предпосылок видеть свою жизнь именно как роковую судьбу на трагической сцене. Но и китайская мысль выиграет, если научится у западной более тонким различениям разных форм «времени» или разных форм «пустоты», потому что даже самые влиятельные китайские философские проекты современной эпохи, такие как Киотская школа, соединившая западный экзистенциализм и буддизм, оказались заложниками отдельных западных интерпретаций времени, не учитывая, в результате каких различений возникли такие интерпретации.
Для взаимного выигрыша нужна новая встреча китайской философии с новейшей западной мыслью, которая столь же успешно может мыслить «безвременье» политико-социальных кризисов и их преодоления, как китайская мысль может мыслить «бесформенность» (с. 96) бесконечной скупости и бесконечной щедрости.
1 Марков А. «Теория всего» и немного искусства // «Троицкий вариант» №5(373), 7 марта 2023 года.
ИСТОЧНИК: Элементы https://elementy.ru/nauchno-populyarnaya_biblioteka/436740/Do_istokov_tekhniki