Юрий Александрович Захаренков больше двадцати лет трудился в ФИАНе под руководством академика Басова, проводя эксперименты по взаимодействию мощного лазерного излучения с твердыми мишенями. Продолжаем публикацию его воспоминаний и размышлений1. Начало см. в предыдущем номере.
Теоретики
Нетрудно заметить, что в рассказе о моих первых годах в ФИАНе я вспоминал тех, кто меня окружал в повседневной работе, — экспериментаторов. Мои тесные связи с теоретиками начались позднее. Сначала это были молодые теоретики из теорсектора Владислава Борисовича Розанова (тоже прошедшего свой начальный путь в Челябинске-70, где я с ним познакомился на баскетбольной площадке), среди них, в первую очередь, — это Евгений Гамалий, Сергей Гуськов, Иван Лебо. Немного позже мы (экспериментаторы-«кальмаровцы») стали писать совместные статьи с ребятами из теорсектора Виктора Павловича Силина о нелинейных процессах взаимодействия мощного лазерного излучения с неоднородной плазмой (чаще всего с Владимиром Тихончуком и Валерием Быченковым).
Все мои коллеги-теоретики ничем не отличались от «обычных» людей с нормальными интересами и поведением в различных жизненных обстоятельствах. Разве что теоретики чувствовали себя менее уверенно с дрелью и отверткой, а в лаборатории за ними вообще нужен постоянный надзор — как бы ненароком не посбивали аккуратную настройку оптики. В свою очередь и мы (люди «железа») не могли расслабиться в их тесных комнатушках, где всё пространство занимал письменный стол с ворохом бумаг, а уж тем более представить себя решающими целый день одно и то же уравнение.
До сих пор помню один из своих визитов к Тихончуку и Быченкову (они делили теоркабинетик в главном здании ФИАНа). Сидели друг напротив друга, время от времени, не отрываясь от разговора со мной, что-то писали на листках бумаги и каждые две-три минуты отправляли в рот по зернышку кофе. Перехватили мой недоуменный взгляд: «Это для эффективной работы мозга!» «Ага», — ответил я, а сам подумал: «Чтобы не уснуть от скуки». Такая работа явно не для меня. То ли дело в лаборатории у оптического стола, там пока настроишь оптику — часы незаметно пролетают.
А еще сорок лет назад (даже больше) я познакомился на конференции в Институте теорфизики в Триесте с Александром Рубенчиком — теоретиком плазмы из Новосибирского академгородка, так мы на все годы и остались очень хорошими друзьями. Даже в Ливермор вместе попали, вместе осваивали новую жизнь. Жили дружно, две семьи — как одна, каждое утро перед работой я учил его водить машину (вот уж радовался, когда он сдал вождение на права с третьей попытки!). Вообще он меня поражал широтой своих знаний, при этом оставаясь скромным и дружелюбным ко всем. Но вот по хозяйству был слаб, то есть очень слаб. Ну что ж, человек он был замечательный, до последних дней своих работал, писал статьи. Долгая и мучительная болезнь оборвала его жизнь год назад, много людей сказали тогда о нем хорошие слова (включая его оппонента, профессора Владимира Тихончука), однако для меня это еще и невосполнимая потеря друга.
Написал я про Рубенчика и смотрю: у меня e-mail от Гены Ступакова. Мы все трое тогда (в 1981 году) жили в одной комнате во время той самой конференции в Триесте. Гена был на несколько лет моложе нас (Саша мне тогда сказал, что он очень талантливый и продвигаемый в среде новосибирских физиков-ускорительщиков) и старался держаться «по-взрослому» независимо. Так вот, сегодня Геннадий Ступаков — старший исследователь в уникальном Стэнфордском ускорительном центре.
Организаторы науки
Мой рассказ будет неполным, если я не расскажу о встретившихся на моем пути людях, про которых говорили, что они организаторы науки. Когда мы вспоминаем о таких, то в первую очередь приходят на ум люди известные, о которых написаны уже многие книги, включая их собственные мемуары. Я тоже собираюсь рассказать о некоторых из них, но при этом ограничу мои рассказы теми эпизодами, в которых я лично участвовал или, по крайней мере, впечатлениями людей, близко их знавших.
Для меня образ организатора науки связан в первую очередь с академиком Николаем Геннадиевичем Басовым. 21 год я мог наблюдать его работу, контактировать с его учениками, ставшими моими руководителями, участвовать в совместных с академиком публикациях. Кем был Басов в молодости, когда в своей кандидатской работе изобретал мазеры, длинноволновые аналоги лазеров? На фотографиях мы видим его в лаборатории, из публикаций тех лет знаем о его вкладе в теорию. Возможно, ответом на вопрос «кто становится организатором?» будет «ученый-универсал». По крайней мере, в отношении Басова это подходит.
Вообще, среди организаторов научных исследований я бы выделил три категории. Первая, самая яркая — это лидеры, они бегут впереди толпы претворителей их идей и указывают правильную дорогу, сами первыми определяя возможные ловушки. Вторая категория — это учителя, они создают школу, преподают в ней основы своих теорий и отпускают своих взращенных питомцев в свободный полет. Но есть еще и третья категория, к несчастью, слишком многочисленная — это менеджеры (управляющие), которые идут за толпой сзади и используют кнут для ускорения движения в направлении, указанном этим менеджерам высшими инстанциями. Их кнут работает и по отстающим, пытающимся глубже разобраться в маршруте, и по отклоняющимся от обозначенной им линии разработок. Ясно, что такой метод организации исследований в конечном счете окажется провальным, но менеджеры, как правило, успевают перебежать (переориентироваться в соответствии с поступающей сверху — но не от своих подчиненных — информации). Этой категории я не буду касаться, уверен, что каждый сам может привести примеры.
Кем же был Басов? Для меня ответ ясен: он учитель, заботящийся о своих учениках даже после их выхода на самостоятельные темы. Для него созданное в структуре ФИАНа самое большое отделение квантовой радиофизики (КРФ) оставалось главным делом жизни. Подробное перечисление достижений КРФ с точными датами и именами можно найти в объемном сборнике, посвященном столетию Басова.
Нам, молодым мэнээсам, казалось, что знаменитый академик всегда находится где-то рядом и может попросить представить отчет о продвижении проекта. Как он успевал посещать лаборатории, проводить совещания с теоретиками, ездить по различным комитетам и министерствам, доставая для наших исследований необходимые приборы и финансы, я не берусь объяснить, но положительные результаты его работы мы постоянно отмечали. В свое время Басов ввел строгие правила подготовки научных публикаций: любая работа должна была быть представленной на обсуждение на его любимом еженедельном семинаре КРФ, где присутствие научных сотрудников было обязательным. Помню, как я волновался каждый раз перед выступлением перед Басовым, — накануне мы проводили генеральную репетицию с контролем времени на презентацию, придумывали всевозможные вопросы по докладу и искали наиболее исчерпывающие ответы.
Каждая пятница начиналась с семинара. Н. Г. всегда садился в первом ряду, его ученики, а теперь завлабы, занимали места вокруг него. Иногда казалось, что Н. Г. думает о чем-то своем, ничем не выражая своего отношения к докладу. Однако одна его привычка была известна многим: когда Н. Г. замечал в докладе какой-либо изъян, то закрывал глаза и откидывал голову назад (уж не заснул ли он?), а потом по конференц-залу расходился слабый звон — это Н. Г. непроизвольно начинал перебирать мелочь или ключи в своем кармане. Притихший зал ожидал финала по окончании доклада. Когда докладчик завершал презентацию, Н. Г. спокойным голосом просил дать пояснения, каким образом был учтен тот или иной эффект. Бомба разрывалась — докладчик говорил что-то о необходимости дополнить свои исследования и сообщить позже. После этого ни о какой публикации не могло быть и речи, а мы, расходясь по своим комнатам, удивлялись, как это нам самим не пришел в голову такой вопрос.
Физики-воспитатели
Еще я видел теоретиков-учителей (сам я их учеником не был, но хорошо знал тех, кто был). Яков Борисович Зельдович и Виталий Лазаревич Гинзбург создали каждый свою могучую школу воспитания ученых. О Зельдовиче я впервые услышал от моего отца, в 1951 году он был в числе первых аспирантов (А. Д. Захаренков, Б. Н. Леденёв, Г. А. Цырков, К. К. Крупников, С. Б. Кормер, И. Ш. Модель), одновременно с учебой разрабатывавших ядерные заряды. Отец закончил курс кандидатского минимума, который Я. Б. преподавал, а потом принимал экзамен. В то время еще не была написана книга об ударных волнах и высокотемпературных явлениях (взрывах), сделавшая Зельдовича всемирно известным и вошедшая в короткий список настольных учебников во многих передовых лабораториях. Поэтому отец подробно конспектировал каждую лекцию Я. Б. (позднее он успешно сдал экзамен и защитил диссертацию). Много лет позднее в архиве моего отца я нашел ту самую тетрадку (он хранил ее всё это время), а когда начал ее читать, то понял, что и мои конспекты книги Я. Б. Зельдовича и Ю.П. Райзера, сделанные мной для анализа результатов исследования лазерной плазмы, содержат те же формулы и уравнения. Вот это школа, сформировавшая два поколения испытателей!
Такую же характеристику я, несомненно, дал бы и В. Л. Гинзбургу, проработавшему всю жизнь в ФИАНе, руководя тамошнем теоротделом, создавшим семинар, не имевший аналогов по качеству обсуждения острейших физических проблем. На семинар Гинзбурга собирались не только сотрудники ФИАНа, но и ученые из других институтов и городов, специально приезжавших на семинар. Я несколько раз встречался с теоретиками из отдела Гинзбурга, и каждый раз чувствовал их особое уважение к В. Л.
А вот административная деятельность Гинзбурга не привлекала (как и Зельдовича). Поэтому мы были немного удивлены, когда узнали, что на должность директора ФИАНа в 1989 году был назначен Л. В. Келдыш (зам. руководителя теоротдела), а не сам В. Л. Гинзбург. Леонид Вениаминович Келдыш — выдающийся физик-теоретик, в частности, предсказавший эффект в кристаллах в электрическом поле и носящем имя Франца — Келдыша. На пятом курсе МГУ он читал нам курс квантовой радиофизики, и я запомнил его еще с тех пор (физик, весь в своих проблемах, пишущий уравнения во всю длину доски, так, что мы едва успевали строчить в своих тетрадях, чтобы потом прочитать перед экзаменом, учебника-то еще не было). Кстати, расскажу один забавный эпизод с экзамена «по Келдышу». Все мы, студенты накануне преддипломной работы, очень волновались перед экзаменом — больно много теории. Вытащили мы свои билеты, сели готовиться. Вдруг открывается дверь и входят один за другим мировые светила лазерной нелинейной оптики: Рэм Хохлов (руководитель кафедры волновых процессов), его зам Ахманов, а с ними профессор Николас Бломберген (будущий Нобелевский лауреат). Хохлов говорит Бломбергену: «Вот наши выпускники, сдают экзамен по нашей с вами тематике». «Интересно, — говорит Бломберген, — а можем мы их послушать?» Келдыш спрашивает, кто готов, но все уткнулись в свои листочки и дрожат. Откуда ни возьмись вверх взмывает рука Сени Фельда : «Я готов!» На парту в первом ряду втискиваются Сеня в середине, а по бокам Келдыш и Бломберген. Сеня начинает отвечать на коверканном английском, а Келдыш вставляет нужные английские слова, да так хорошо, что Бломберген остался в восторге от уровня подготовки хитрого Сени и рекомендовал поставить ему «отлично». Только тут мы (остальные студенты) поняли трюк Сени, да было поздно — Хохлов повел Бломбергена дальше в лаборатории.
В одном из любимых мной фантастических сериалов один из главных героев, физик-гений, любил серьезно рассуждать на тему руководства (в оригинале — leadership). Было смешно, боюсь, что и мои заметки на том же уровне. Всё же продолжу, и, возможно, мне удастся добраться до разумного заключения (оно уже близко).
Так кто же становится лучшим организатором науки — экспериментатор или теоретик? Мне кажется, всё дело в конкретных людях. Начну с моего отца для отправной точки. Начинал он как стопроцентный экспериментатор, разработчик-испытатель специальных зарядов во время войны (взрывник), когда его заметил «отец атомной бомбы» Ю. Б. Харитон и отправил создавать первую в Сарове лабораторию «газодинамики». Попав на «объект», м. н. с. Захаренкову пришлось буквально насильно изучать новую физику и изобретать новые методы эксперимента. Однако «чистым» ученым он не стал (и просил не называть его этим словом, хотя и защитил диссертацию доктора технических наук), а погрузился в управление конкретным проектом (после участия в первой атомной РДС 1 и последующих испытаний ему поручили вести технический проект РДС 6с, сахаровскую «слойку», первую бомбу с применением термоядерного синтеза). А дальше был карьерный взлет до Главного конструктора КБ в Челябинске-70.
Я часто думал о том, что делает обычного человека успешным руководителем (во всяком случае, по моим впечатлениям, дома отец был обычным человеком, даже где-то зависимым от моей матери). Мне кажется, что ответ можно найти в воспоминаниях об отце его коллег и сотрудников КБ. Если проследить, какие качества своего начальника они вспоминают больше всего, то это его высочайшее уважение людей, добросовестно работавших над очередным проектом, в котором не имелось места на ошибку. Строгость, но вместе с тем постоянное внимание к новым предложениям, участие в профессиональном росте молодых ученых и инженеров, изобретателей. Он как-то сказал мне, что руководитель — это самое высокое дерево в лесу: умный лидер стремится вырастить вокруг себя высокий лес, которому не страшны будут ураганные ветры; напротив, честолюбец хочет представить себя одинокой звездой, великаном, возвышающимся над мелкой порослью, не понимая, что при порыве ветра он один и упадет.
Еще раз про сосульки
Как же связать теоретиков с экспериментаторами в рамках одних и тех же проектов? На помощь пришла задачка о сосульках академика Забабахина. В моем воображении экспериментатор приходит к теоретику и просит помочь с наблюдаемым эффектом образования сосулек на темной стороне дома. Теоретик тут же пишет закон термодинамики, дополненный процессом фазового перехода воды. Нужны граничные и начальные условия для единственности решения. Тут наступает очередь экспериментатора: кроме снега и солнца там есть еще и крыша, на которой снег лежит. Теоретик уже весь в теме, система уравнений требует машинного счета для учета переменной температуры крыши в зависимости от угла наклона к направлению на солнце и от температуры воздуха.
Да, большие ученые знают, как увлечь молодых на самостоятельное исследование Природы. Главное, не упустить детали, какими бы малозначимыми они ни казались. Мне повезло встретить талантливых теоретиков и экспериментаторов, таких же молодых, как я, с такой же постоянной тягой к познанию еще непознанного. При этом взаимное доверие к результатам обеих сторон (экспериментатора и теоретика) имеет огромное значение, через него приходит уважение и прочная, на годы, дружба.
В качестве заключения: о судьбах друзей-физиков
Так кто же такие физики? О ком мы говорим, кого называем физиком? Я рассказал о своих встречах с разными учеными. Они все были увлеченными, талантливыми людьми, с готовностью тративших свои силы на дело познания природы, ради прогресса человечества. Многие сегодня спрашивают: не виноваты ли сами ученые в создании оружия, использование которого может привести к гибели человечества (даже развитие искусственного интеллекта начинают сравнивать с угрозой ядерной войны)?
Для меня лучшим ответом являются слова Сахарова «Мы исходили из того, — говорил Андрей Дмитриевич, — что эта работа [участие в создании ядерного оружия] — практически война за мир… Я считаю, что в целом прогресс есть движение, необходимое в жизни человечества. Он создает новые проблемы, но он же их и разрешает… Я надеюсь, что этот критический период человеческой истории будет преодолен человечеством. Это некий экзамен, который человечество держит. Экзамен на способность выжить»2.
Экзамен для человечества состоит из множества экзаменов для каждой отдельной личности. Особенность такого экзамена в том, что каждый может выбрать себе, какой экзамен сдавать, и даже выбрать вариант ответа. Вот в этом выборе, по-моему, и проявляется сущность человека. В английском языке есть удивительное словосочетание — personal integrity, которое при переводе на русский требует дополнительного разъяснения. Например такого: «**Личная честность** определяется как наличие сильных моральных принципов или ценностей и следование этим принципам как в словах, так и в действиях. Концепция честности на самом деле довольно проста: честность означает, что вы придерживаетесь своих ценностей независимо от ситуации и того, кто за вами наблюдает. Если у вас есть личная целостность, вы также верны себе и тому, во что верите. Вы не позволяете другим легко влиять на вас и придерживаетесь своих этических принципов, когда дело касается того, чего вы хотите от жизни и типа человека, каким вы хотите быть»3. Речь идет о том, чтобы согласовать то, что вы говорите, с тем, что делаете, даже если это сложно.
Одним из экзаменов, которые нам необходимо сдавать во взрослой жизни, является выбор друзей («скажи мне, кто твой друг…»). Очевидно, что большинство моих друзей начинали как физики. Прошло пятьдесят лет после окончания физфака МГУ, и мы, молодые специалисты с дипломами «настоящих физиков», разбрелись по свету. Мне показалось интересным узнать судьбу своих друзей-однокурсников. Помогла заметка в газете «Советский физик» № 7 (159) за 2022 год о встрече выпускников физфака-1972 на «золотом» юбилее4. Там дается подробное перечисление ныне солидных людей с наградами и званиями (академики, директоры, профессоры, лауреаты).
Я не буду дублировать авторов заметки, а расскажу о тех моих друзьях, с которыми у меня еще сохранилась связь. Итак, из шестерых физиков 1972 года с физикой как основной работой остались связаны лишь двое (да и то фокус их исследований заметно сместился в сторону прикладных технологий). Остальные четверо нашли себя в самых разных профессиях, напрямую не связанных с конкретными физическими исследованиями. В определенный момент жизни (от тридцати до пятидесяти лет) каждый из них выбрал свой путь к счастливой жизни, будь то история науки, военная служба, атомная энергетика или (совершенно непредсказуемое) религиозное призвание.
Можно ли из этого сделать вывод, что они не справились со своими «экзаменами»? Мой ответ: абсолютно нет. Даже, напротив, получив широкое образование в университете, они научились, КАК надо думать, а не ЧТО надо думать (зазубривая установленные в обществе правила поведения). Как раз в этом и проявилась их личная честность, их сознательный выбор ответа на главный вопрос в жизни каждого.
А есть ли ответ на вопрос, кто такие современные физики? Похоже, что все мои истории говорят лишь о том, что дать четкое определение не удастся. Ясно, что в науку идут талантливые люди, готовые с головой окунуться в актуальные проблемы. При этом каждый ищет свой индивидуальный путь к успеху, да и сам успех понимается у разных людей по разному: одни радуются светлому чувству сделанного открытия (пусть небольшого, но своего), другие желают достичь высоких организаторских постов, чтобы решать большие задачи современности. Как нас учили с малых лет, профессии разные нужны. Если поставил перед собой цель, старайся достичь ее, будешь честным с собой, поймешь, где твое призвание.
Юрий Захаренков
1 См. trv-science.ru/tag/yurij-zaxarenkov/
2 Сахаров А. Д. Воспоминания. — Альфа-книга, 2019.
3 Что такое целостность личности и почему это важно? fingerprintforsuccess.com/blog/personal-integrity
4 phys.msu.ru/rus/about/sovphys/Ежегодник-2022.pdf
ИСТОЧНИК: Троицкий вариант https://www.trv-science.ru/2024/12/razmyshleniya-o-fizikah-2/