Четвертая промышленная революция, которая происходит во всем мире последние годы, похожа на триумф точных и естественных наук. На их основе возникают технологии и изобретения, которые меняют цивилизацию в XXI веке. Какое место в этом процессе занимают социальные и гуманитарные науки? Как они сообщаются с прогрессом? Почему их роль нередко оказывается недооценена? Об этом ПостНаука поговорила с кандидатом культурологии, доцентом Института медиа Высшей школы экономики Оксаной Мороз.
— В последние годы, как известно, появилось понятие четвертой промышленной революции, которая предполагает объединение цифрового мира и физического мира и новый глобальный прорыв в науке и технологиях. Как гуманитарные исследователи относятся к этому понятию?
— Это очень интересный вопрос. Термин существует почти десятилетие, но его чаще используют в пределах разговоров о трансформации нашей повседневной реальности или конкретных профессиональных сред, и он часто выглядит немного техноцентричным. То есть речь идет о том, что есть большие изменения информационных технологий: они активно внедряются в промышленность, в экономику, происходит автоматизация разных процессов. И за этими перечислениями порой вообще отсутствует проблематизация того, как системно меняются условия функционирования людей, в том числе такие обстоятельства, которые могут быть интересны социальным или гуманитарным наукам.
И это создает любопытный эффект: исследователи существуют в пределах четвертой промышленной революции, но «не видят» ее, то есть порой не осмысляют в релевантных терминах свою деятельность, ее предпосылки, результаты и эффекты. Эта концептуальная рамка будто бы не является исследовательской проблемой, которую четко ставят эксперты как условие собственного существования.
Кроме того, очень часто специалисты в области социальных и гуманитарных наук сами выбирают, в какой степени обращать внимание на фактор четвертой промышленной революции. Например, глядя на свои объекты исследования, концептуализируя предметы исследования, на методы, они могут выбирать, насколько для них важен фактор развития информационных технологий. Условно говоря, можно заниматься этнографическим исследованием и не переключаться на рельсы цифровой этнографии. Можно изучать практики производства культуры и не обращать внимания на то, в какой степени современные художники используют цифровые инструменты или как наличие большой онлайн-публичности влияет на художественные практики. Очень многое в наблюдении эффектов четвертой индустриальной революции зависит от того, в какой степени мы как бы «ставим во главу угла» их наличие. Поэтому ваш вопрос тут же приводит к другому: «Насколько исследователь вообще видит и фокусирует на этом свою линзу?»
Некоторые исследователи отвечают на этот вопрос игнорированием технологической повестки. И мне не кажется, что это плохо. Но если мы говорим о развитии разных областей знания и большей корреляции исследований с объективно наблюдаемой техноцентристской реальностью, то наличие аналитиков, которые соответственно меняют объекты исследования, методы, оптики, — очень важно.
— Возможно, если исследуется отдаленное село, то можно использовать старые практики. А если речь о городе — как их избежать? Или еще есть исследовательские пространства, где правомерно не включать в работу эффекты новой реальности?
— Кстати, даже с отдаленными селами большой вопрос… Например, практически везде люди используют смартфоны, и этот фактор может влиять на множество исследовательских тем (достаточно посмотреть на исследования антрополога Дэниела Миллера за последние пятнадцать лет). Даже больше: можно сказать, что все жители планеты системно уже подключены к технологиям — либо прямо, либо косвенно. На экономическом, на логистическом, на социальном, на политическом уровне эффекты таких явлений есть везде.
Но все же вопрос «Можно или нельзя игнорировать эффекты реальности?» мне не очень нравится. Все идет своим чередом. Я сейчас покажу это на конкретном примере. Есть довольно большое направление, которое называется Digital Memory Studies. Это исследование либо цифровой памяти, либо цифровизации памяти. Один из важных элементов направления — наблюдение за тем, что происходит с памятованием как процессом запоминания, забвения, извлечения из памяти какой-то информации в ситуации часто ставшего рутинным использования разных технических инструментов: поисковиков, онлайн-сервисов, социальных медиа, маркетплейсов и так далее. Исследователи из этого пространства никак не могут игнорировать современные реалии.
И мне кажется, что с течением времени это поле просто станет более распространенным, менее экзотическим. Мы не будем даже называть изучаемый феномен «цифровой памятью» (специально выделяя его «техногенным» эпитетом), мы будем говорить, что изучаем репрезентацию памяти в определенном цифровом пространстве, которое на самом деле всеобъемлюще, а аналогового остается очень мало.
— В ходе этой диджитализации мира появляется искусственный интеллект, прототипы цифровых двойников и другое. Можно ли рассматривать их как новых агентов, которые тоже достойны исследования в приложении к людям?
— Здесь можно обратиться к французскому философу Бернару Стиглеру, который говорил, что человек — это биологическое существо, проходящее через «посторганическую» эволюцию: оно определяет себя через создание технической реальности, изменяющей экосистему, среду обитания. Это можно было увидеть и раньше, когда человек придумал, условно, колесо. Но сегодня мы создаем целые среды, новые пространства для своего бытования. И если так, то понятно, что человек не единственное действующее существо. Создавая среду, он производит много дополнительных субъектов. Они не все полностью самостоятельны, но бывают «акторны». Ведь мы разговариваем с нейросетями. И их стараются делать такими, чтобы они могли подстраиваться под специфические социальные языки человека, реагировать на юмор, разные речевые привычки. Ряд экспертов обращают внимание на все более серьезное внедрение генеративных персонажей в нашу повседневность. Или дипфейки: они не вполне автономны, но действуют. В последнее время было много эпизодов, когда люди попадались в разные мошеннические ситуации, воспринимая дипфейки как живых людей.
Еще один важный участник социальных процессов — это корпорации, которые как некое коллективное действующее лицо влияют на облик и особенности нашей среды обитания. Некоторые из разрабатываемых ими сервисов — это буквально инструменты, которые мы открываем на своих устройствах первыми по утрам и выключаем последними, перед отходом ко сну. Так что человек не единственный актор в цифровой реальности.
Но в каких-то других средах человек по-прежнему остается единственным действующим субъектом. Поэтому мы видим запаздывание, например, юридических регуляций за тем, с чем человек сталкивается в цифровых экосистемах.
Другое дело, что полагаться на этих акторов слишком сильно не стоит, а мы склонны к такой тенденции. Если речь про искусственный интеллект, который обучен на огромном массиве данных, пользователям автоматически может казаться, что он знает все и «поступает» в любых своих действиях верно. Это не так. И мне кажется, что гуманитарные исследователи могут внести эту важную поправку — заметить, что количество (объем датасета) не означает качество и объективность. Так что гуманитарным и социальным наукам важно не только внедрять в свои практики новые инструменты, но и критически их оценивать и помогать точным наукам в «подкручивании» оптики хотя бы отчасти.
— Вы уже затронули тему инструментария. Эти новые технологии повлияли на инструменты, которыми пользуются гуманитарные и социальные исследователи?
— Они могут довольно сильно влиять, как свидетельствуют сами ученые. Если вы исследователь, который работает с культурным наследием, вы можете освоить 3D-моделирование, виртуальные реконструкции, VR- и AR-технологии. Люди, которые занимаются, например, анализом больших объемов текстов, сегодня должны работать со специфическими базами данных и предварительно их собирать, а также обрабатывать.
Но бывает и по-другому — все зависит от того, в какой степени для исследования оказываются важны специфические аспекты компьютинга. Иногда эти особенные возможности и не нужны, достаточно в самой работе делать поправку на то, что мы уже живем в смешанной реальности и без наблюдения за онлайн-активностями порой невозможно сделать качественные выводы.
И здесь, кстати, реактуализируется очень важный вопрос в области социальных и гуманитарных исследований. Насколько ученый может быть независим при изучении эффектов, связанных с технологиями? Ведь он сам находится «внутри», пользуется прогрессом: поисковыми алгоритмами, цифровыми устройствами и так далее. И какие последствия можно заметить в исследованиях, которые ангажированы хотя бы в малой степени (а они ангажированы)? Это тоже важные эффекты Четвертой промышленной революции: меняется среда, ты существуешь внутри нее и ее же изучаешь, и исследовательская честность требует отметить влияние среды на ученого как ее обитателя.
Что самое интересное, этот эффект распространяется даже на те исследования, которые связаны с реалиями далекого прошлого. Если я буду изучать источники прошлого с помощью ИИ, результаты будут очень зависеть от используемых датасетов, а также запросов, которые я буду отправлять нейросети. И результаты будут заведомо ангажированы, ведь объектная реальность, на которую я смотрю с использованием современной машинерии, сформировалась много веков назад, без меня, в других условиях. И мне нужно зазор между старыми источниками и актуальным техническим инструментарием их анализа проартикулировать. Иначе возникнет некий анахронический эффект.
— А в чем отличие в проведении такого исследования сегодня и 100 лет назад? Ведь 100 лет назад мы также обращались к знанию не напрямую, а шли в архивы, библиотеки. И между исследователем и истиной тоже присутствовали посредники.
— Отличия все-таки есть. Первая инновация — это то, что современный исследователь должен обладать определенными новыми навыками. Это не то же самое, что филолог, который работает в библиотеке, или антрополог, который едет на место и работает методом включенного наблюдения, — все эти «привычные» навыки вшиты в дисциплину, этим навыкам учат. А вот филолог, который умеет работать с большими данными или языком Python, — это человек, который чему-то дополнительно научился. Вторая инновация — это цифровые архивы, которые очень отличаются от архивов классических. В них есть такие типы информации, которым нет аналога в обычных архивах, например специфические метаданные. И если меняется само представление об архиве, артефактах внутри него, значит, меняется и представление о том, что можно считать результатом работы с ним.
И другой пример, из поля этики. В контексте исследований, которые включают интервьюирование или использование открытых постов из централизованных блогинговых сервисов, цифровизация дает следующий эффект: возникает большая легкость идентификации пользователя по собранным материалам. Следовательно, в случае работы с чувствительными источниками приходится придумывать, например, стратегии анонимизации данных либо предлагать в качестве результатов исследований не сырые данные с комментариями, а специально обработанные аналитические записки. Объект исследования может оставаться тем же, что, условно, и в доцифровую эпоху, но результат — выдаваемый артефакт — в идеале трансформируется из этических соображений. И это тоже довольно большое изменение.
— Как раз хотелось затронуть тему негативных эффектов, связанных с новой реальностью.
— Мне кажется, стоит говорить об амбивалентности эффектов. Здесь и публичность большого количества данных, и не всегда понятные этические принципы работы с ними, и наличие, а где-то отсутствие специальных протоколов работы с персональными данными. Но есть и еще один важный момент — неконсистентность правил проведения исследований, норм.
Порой нельзя просто так взять и скачать огромные объемы персональных постов из социальных сетей, за счет которых будет проведена некая культурная аналитика. А порой каких-то подобных ограничений нет. Соответственно, в одном поле возникают исследования, допустим, на близкие темы, которые сделаны на разном материале и по объему, и по качеству. Они могут быть близки по проблематике, но иметь разные результаты. Это такая ситуация, когда вы имеете «красные» и «круглые» исследования в одном научном поле.
— Все это уже похоже на некое философское осмысление того, как технологии меняют все вокруг. Как думаете, такие упражнения — задача философов или не только их?
— Я считаю, что осмысление реалий, в которых ты живешь, — далеко не только задача профессиональных исследователей. Очень грустно, когда лишь профессиональные ученые практикуют все это. В конце концов, во второй половине XX века в образование уже были включены важные инструменты прокачки тотальной рефлексии — нормы критического мышления, обучения в течение всей жизни. Кажется, они должны гарантировать, что не только профессиональные аналитики заняты осмыслением наблюдаемых реалий, в том числе технологических.
— С одной стороны, действительно, в этих условиях важна личная ответственность и рефлексия. С другой стороны, исторически мы видим, что человек не способен справиться с этим сам. Могут ли гуманитарные и социальные науки осмыслить происходящее и стать основой некоего протокола, который может быть внедрен в общественную жизнь?
— Да, вы правы, многие люди, заходя в публичное пространство с запросом, например, «А как мне справиться с информационной перегрузкой?», получают какие-то рекомендации. Почти все рекомендации начинаются с того, что вы должны выделить специальное время на менеджмент социальных сетей, управление собственным цифровым этикетом и прочее. И возникает очень понятный вопрос: почему это моя ответственность? Как найти время на это? И эта горечь очень понятна.
Может ли социально-гуманитарное знание стать рамкой, которая предлагает, как правильно жить в новых условиях? Вряд ли. Социально-гуманитарное знание до сих пор не находится в достаточно плотной связке с технологическими сферами, чтобы в моменте сопровождать появление новых изобретений собственными комментариями. И далеко не всегда гуманитарии вообще приглашаются к обсуждению, креативному совместному изобретению этих новаций.
С другой стороны, есть так называемые поп-сайентисты, публичные интеллектуалы. Эти люди иногда пересказывают чужие труды, иногда берут некую концептуальную рамку и прикладывают ее к повседневности, чтобы показывать, как устроен мир. Вот эти люди могут предложить как раз линзы для того, чтобы смотреть на разные современные феномены. Они также будут запаздывать относительно развития технологий, но их вклад все же очень важен и нужен в этих условиях.
ИСТОЧНИК: Постнаука https://postnauka.org/talks/157410