Эта операция была проведена вооруженными силами Израиля 7 июня 1981 года, а ее результатом стало уничтожение в Ираке недостроенного ядерного реактора, расположенного в 17 километрах от Багдада. Мой знакомый Алексей БОЛДЫРЕВ, известный читателям «Новых Знаний» по публикации «Берлинская стена — перевернутая реальность» оказался в Ираке именно в эти дни. Вот что он рассказывает

В тот день мне и переводчику арабского, азербайджанцу Фазилю, предстояла поездка в Наджеф. В этом городе, священном для всех шиитов, находится гробница имама Али, двоюродного брата пророка Мухаммеда, убитого в результате междоусобной вражды. Приближался праздник, день рождения имама Али, и сотни тысяч шиитских паломников со всего мусульманского мира приезжали поклониться святыне, — мавзолею Али, с золотыми куполами и высокими минаретами.

     Впрочем, для нас этот праздник, несмотря на всю его торжественность и священные ритуалы, не предвещал ничего хорошего, а означал одно — бесчисленные толпы паломников из Ирана, Пакистана и других стран, где велико присутствие шиитского населения. Мало того, проходить регистрацию они должны были в том же самом иммиграционном центре, куда мы и направлялись.

    Надо отметить, что незадолго до нынешнего визита в Наджеф мне уже «посчастливилось» посетить это так называемое учреждение. Иракские служащие отдела регистрации не могли найти паспорта двух наших специалистов. Я поехал разбираться, но проблема усугублялась тем, что в иммиграционном центре хорошо владели английским только один или два офицера. Да и то, они были вечны заняты. Приходилось полагаться на свои скудные познания иракского диалекта, чтобы общаться с персоналом.    Но на этот раз иракцы особо «отличились». Пропало более 30 паспортов советских специалистов, работавших на одном из крупных промышленных объектов в Самаве, городе южного Ирака.

    Для решения разного рода проблем в местных организациях и органах  власти нашим посольством была создана рабочая группа. Ее окрестили «trouble shooting group».  И поскольку я входил в ее состав, то мне позвонили и попросили решить вопрос как можно скорее.

    На следующий день я отправился на центральный вокзал в Багдаде.  Поезда на Самаву задерживали из-за налетов иранской авиации, но я  дождался и сел в переполненной вагон. Приехав в Самаву, я сразу же направился в администрацию компании. Там мне сказали, что директор будет на следующий день и предложили переночевать в гостевой вилле. Я не возражал, поскольку прилично устал в дороге, — ехать пришлось более 300 километров, но поезд часто останавливался из-за объявления воздушной тревоги, так что я добрался только к вечеру. 

    Рано утром на следующий день мы собрались в кабинете Абу Зейнаб, директора компании, лысоватого, тучного мужчины лет 50, чтобы обсудить детали предстоящей поездки. Ведь у многих специалистов заканчивались визы и приближался срок возвращения домой. А паспортов не было, они словно испарились!    В кабинет вызвали Мухаммеда, молодого капризного водителя из Александрии. Его причуды терпели лишь потому, что он был водителем высокого класса, и его навыки позволяли часто выходить из сложных дорожных ситуаций.

  — Меш лязем рух Нагеф. Не нужно ехать в Наджеф, — недовольно цедил сквозь зубы Мухаммед.  У него были довольно веские причины отказываться от поездки. Машина его напарника по дороге в священный город была обстреляна иранским истребителем.   — Меш лязем Нагеф, — в раздражении повторил Мухаммед.   Рядом стоял переводчик Фазиль, выпускник бакинского университета, длинный и худой, как жердь, глаза его постоянно бегали, словно он чего-то опасался. Предчувствие не подвело Фазиля, оказалось, что нам было о чем беспокоиться.

    По правде говоря, я и сам был готов отказаться от поездки. Чувствовал себя прескверно, голова раскалывалась на части, в висках стучало, а в горле першило. Я терялся в догадках по поводу столь скверного самочувствия, — то ли простуда, то ли бог весть что… Но ехать было нужно, и безотлагательно…

Все было спокойно, и дорога не сулила «приятных» сюрпризов в виде неожиданных авианалетов и обстрелов с воздуха. Но когда мы доехали до Наджефа, первое, что бросилось в глаза, были несметные толпы паломников, запрудивших все пространство перед зданием иммиграции.

    Мухаммед пробурчал под нос, что будет ждать на стоянке. А мы вышли из машины и направились ко входу, пробираясь сквозь плотную толпу паломников. Внутри их тоже было несметное количество, — вся эта людская масса стремилась попасть на второй этаж для регистрации. Нам нужно было попасть на третий для встречи с начальником, мудиром. Люди сидели, прислонившись к стене, а некоторые спали прямо на полу. Перешагивая через спящих, расталкивая локтями стоящих, мы поднялись по лестнице на третий этаж, подошли к кабинету мудира и заглянули внутрь. В приемной было темно, тихо и пусто.

       Из темноты вдруг материализовался знакомый силуэт, помощник мудира, вертлявый египтянин Хасан.    — Ахлян, ахлян, — приветствовал он нас.    — Ззэйак? — спросил он, переходя на египетский диалект. — Как дела ?    — Квайис, — отвечали мы. — Аль хамдули ла.    — Вот и хорошо. Слава богу. Алла халли.    Но у нас назрел другой вопрос: Где начальник?    — Фейн иль мудир?    — Хаса иги, — отвечал сакраментальной фразой  египтянин.

    На египетском диалекте это означало «сейчас придет». Причем временной промежуток, в течение которого мог прийти мудир, был довольно неопределенным. Он мог вернуться через 5 минут, через час или вообще не появиться.. Прошло более часа, но его не было. Оставалось совсем немного времени до окончания рабочего дня. Египтянин заверил нас, что мудир приходит к началу рабочего дня, а потом уезжает по своим делам.

     Я вспомнил, что неподалеку находился поселок специалистов- электромонтажников. Они занимались протяжкой линий высоковольтных передач от Наджефа до Багдада.

    — Поехали к электрикам, — предложил я Фазилю. — Переночуем, а завтра вернемся.     Фазиль согласился. Мы вышли из приемной, спустились по лестнице, покинули здание конторы и направились на поиски Мухаммеда.    Мы обнаружили его в близлежащей кофейне за игрой в нарды с двумя субъектами бедуинского вида. Увидев нас, он усмехнулся, и опустив глаза, продолжил игру, как ни в чем не бывало.    На вопрос Фазиля, знает ли он, где находится поселок советских электриков, Мухаммед ответил утвердительно. Но на предложение остаться с нами и переночевать, отвечал отказом, ссылаясь на то, что ему необходимо вернуться в Самаву и починить карбюратор.

    Уже стемнело, когда мы выехали из города на основную трассу. Я не раз замечал, как резко в Ираке сменялось светлое время суток, особенно в зимнее время. Не было такого плавного перехода, когда, играя закатными красками, солнце медленно уплывало за горизонт. Напротив, оно стремительно и неумолимо убегало, словно подгоняемое неведомыми силами.     Мои размышления о природе местных закатов были прерваны неожиданным и резким толчком. Автомобиль несколько раз дернулся,  двигатель заглох, и мы остановились среди пустыни.

        Фазиль спросил, что случилось. Но в ответ раздались ругательства Мухаммеда, что не надо было ехать, ведь он предупреждал.    — Меш лязем Нагеф, — в отчаянии повторял он. — Меш лязем.   — Маа лещь, Мухаммед, — сказал я примирительно, — Ничего страшного, случаются вещи и похуже. Я вижу впереди огни. Вероятно, это и есть поселок наших специалистов. Осталось 3 — 5 километров. За час дойдем.     На этом мы расстались с Мухаммедом, а сами продолжили путь пешком. И только звездное небо и едва различимый серп молодой луны освещали нам путь вперед.

       Так мы прошли еще пару километров и остановились, услышав лай, — впереди появилась стая собак, которые окружили нас. Это было плохим знаком. Местные жители их не очень жалуют, считая нечистыми животным, бросают в них камни, и бродячие собаки становятся чем-то вроде гиен и могут представлять угрозу в уединенном месте. В лунном свете их оскаленные морды выглядели зловеще, глухой рык выдавало недружелюбные намерения. От стаи отделился вожак и, зарычав, начал приближаться. Нужно было что-то срочно предпринять, но что? Вокруг не было ничего, чем можно защититься, ни палки, ни камня.  А тут еще Фазиль запаниковал, начал пятиться.  Ни в коем случае нельзя было показывать свою боязнь и тревогу, собаки это хорошо чувствуют. Вожак приготовился к прыжку. Я нагнулся, и, собрав в пригоршню немного песка, швырнул собаке в морду. Пес взвыл, видимо, несколько песчинок угодили в глаз. Почти одновременно с броском я сделал шаг вперед и с силой пнул в бок собаку, при этом вожак отполз, скуля от боли, и стая отступила. Фазиль тоже пришел в себя, и издал громкий устрашающий крик. Мы перешли в наступление, и вскоре стая обратилась в бегство….

    Поселок, где проживали специалисты-электрики, состоял из сдвоенных вагончиков. Когда мы вошли в тамбур, разделявший вагончики, нашему взору предстал самогонный аппарат причудливой конфигурации. По всей видимости, он был настроен на круглосуточный режим работы, поскольку из крана в трехлитровую банку стекала струйка полупрозрачной жидкости.. А вскоре на пороге появился запыленный человек в спецовке и шлеме. Он сразу же направился к холодильнику, открыл дверцу и достал с полки банку с мутноватой жидкостью. Взяв стоящий на столике граненный стакан, он налил из банки до краев и выпил залпом.

    Человек тем временем поставил банку в холодильник и закрыл дверцу. Вошел в вагончик, и, не раздеваясь, завалился в чем был на кровать, забылся сном и захрапел. Мы зашли вслед за ним. В комнате царил беспорядок, присущий образу жизни усталых и безразличных к быту людей. За столом сидело двое небритых мужчин. Один был лыс, с плечами непомерной ширины, и казалось, что его спецовка лопнет по швам. С отсутствующим взглядом он смотрел в потолок, а второй, долговязый, с крючковатым и длинным носом хлебал суп из алюминиевой миски. При виде нас оба персонажа оживились.

    — Вы откуда взялись, хлопцы? — спросил второй, отложив ложку.     После моего пространного рассказа о неудачной поездке в Наджеф, перебиваемого эмоциональными свидетельствами Фазиля о том, как нам пришлось в одиночку отбиваться от своры диких собак, на столе появились соленые огурцы, сало, картошка и два граненных стакана.

    — Ну, будем, хлопцы, — сказал хлебавший суп и поднял граненый стакан.     Здесь надо отметить, что мое самочувствие, которое было отвратительным, ухудшалось с каждым часом.   В тот момент я и предположить не мог, что был болен желтухой. Я чувствовал себя отвратительно, к вечеру поднималась температура. Думал, что это какой-то вирус, простуда. Цвет кожи приобрел желтоватый оттенок, но это я приписывал к воздействию местного солнца. Белки глаз пожелтели, по всей видимости, по организму уже разливалась желчь, но на это мало кто обращал внимание. Всем казалось, что у меня завелся какой-то вирус простудного характера — все, что угодно. А монтажники собирались меня лечить средством, доступным в изобилии, — крепчайшим самогоном. Легче от этого не становилось, напротив, подобное лечение могло для меня стать фатальным.

    Спальные места нам выделили в соседнем вагончике. Едва добравшись до кровати, я словно провалился в бездну, — мне снились иранские F-15, изрыгающие пламя из пушечных дул, оскаленные собачьи морды, и все это сливалось в одну кошмарную пеструю картину. К ночи поднялась температура, но я уже не мог уснуть и только грезил наяву. Реальность словно отступила на задний план. К утру состояние ухудшилось. Превозмогая приступ нахлынувшей тошноты, я все же поднялся, но чуть было не свалился.

    Я разбудил Фазиля, мы наскоро собрались и вышли на площадку, где дожидались автобуса монтажники. Они смотрели по сторонам, и один из них, видимо новоприбывший, увидел, как к ним приближается женщина.    — Эй, мужики, гляньте, баба, — удивился он.    — Так це Агейчик, — що, не бачив?    —  Она же доктор, давайте ей покажем этого парня, — подтвердил долговязый.

    Как оказалось, Агейчик, жена главного энергетика, работала врачом-инфекционистом в одной из больниц Кривого Рога. И опыта у нее оказалось предостаточно, чтобы определить, что со мной произошло на самом деле.    Ко мне подошла миниатюрная женщина средних лет. Одного ее поверхностного взгляда было достаточно, чтобы убедиться, что я серьезно болен. Диагноз был ясен и не требовал возражений. У меня была желтуха, причем уже в довольно запущенной форме. Видимо, сказались поездки в иммиграционное управление и контакты с паломниками.

    — Ему надо срочно в больницу. Вызывайте скорую. А то он и до вечера не протянет. Вон, гляньте, глазные белки потемнели, желчные протоки забиты.  Давайте, побыстрее…

    Фазиль с одним из монтажников вызвались бежать в контору, где был телефон, вызывать скорую.   А меня усадили на скамейку дожидаться приезда врачей. В глазах у меня внезапно помутнело, голова закружилась и показалось, что я снова проваливаюсь в бездну. Лишь громкий рев сирены вывел меня из этого состояния.

  — Ну вот, приехали,- сквозь пелену я услышал я голос Агейчик.

     Из скорой вышли два иракца в белых халатах, и, не дожидаясь обьяснений,  открыли заднюю дверь, и стали меня укладывать на каталку.    — Я им все объяснил, — сказал Фазиль, обращаясь к Агейчик.    — А куда повезут? — поинтересовалась Агейчик. — В какую клинику?    — Туда, где примут, так они ответили, — сказал Фазиль.    — Они заверили, что иностранцев отвозят только в хорошие. За них платит компания или страховка расходы покрывает. 

    Дверь скорой закрылась, раздался оглушающий звук сирены и меня увезли в неизвестном направлении. Впрочем, мне было все равно, ведь я находился в состоянии, близком к полуобморочному.   Ехать пришлось недолго, машина остановилась, хлопнула передняя правая дверь. Видимо, вышел один из санитаров.    Но вскоре дверь снова хлопнула, и мы поехали дальше.   — Не приняли, — подумал я.

    Мы останавливались еще несколько раз, пока не нашли подходящую клинику.   Двери открылись, словно врата ада, меня вкатили в приемную и оставили там в одиночестве. Я посмотрел по сторонам и ужаснулся. Неужели придется здесь проходить лечение?

     За стойкой регистрации стояли два измученного вида медбрата. Они одновременно пытались отвечать на вопросы, заполнять листы пациентов и принимать документы. На стойке стояла табличка с надписью «Проявляйте терпение» на арабском и английском языках. В коридоре толпились десятки людей, — женщины в черных абайах, плачущие дети, старики на самодельных костылях. Многие не находили себе места и сидели прямо на полу. Тем не менее, над стойкой ресепшн висел покосившийся портрет улыбающегося президента Саддама Хуссейна в поблекшей золоченой раме.

    Вскоре появились санитары в сопровождении врача, мужчины средних лет с окладистой бородкой. Очки в роговой оправе подчеркивали серьезное выражение его слегка одутловатого лица. Он строго глянул на меня из-под очков и что-то спросил санитаров. Видимо, их ответ его не очень удовлетворил, поскольку сначала он недовольно поморщился, но потом все же лениво махнул им рукой. После этого меня долго возили по каким-то длинным унылым коридорам, и я все недоумевал, — неужели это то самое элитное медучреждение, куда привозят лечить иностранных граждан?   

  Но вскоре мои сомнения и страхи рассеялись, когда меня, наконец, привезли в помещение с весьма затейливым интерьером. И оно разительно отличалось от того, что мне довелось увидеть в мрачных коридорах со слонявшимися больными, больше похожими на зомби.   Здесь было все иначе. Это была отдельная, частная клиника в государственной больнице. На стене висел неизменный атрибут – портрет вождя с улыбкой на лице в массивной золоченой раме. За стойкой ресепшн из полированного оникса стояли весьма миловидные девушки-администраторы в костюмах и шелковых платках светлых пастельных тонов. Их одежды словно гармонировали со свежевыкрашенными стенами с абстрактными картинами иракских художников. Все было светлое, чистое. Я вздохнул с облегчением, словно тяжелый, гнетущий груз свалился с плеч.

     И словно по мановению волшебной палочки появились две очаровательных медсестры. Одна из них вежливо осведомилась, могу ли я идти самостоятельно. Получив утвердительный ответ, девушки проводили меня в палату, которая превзошла мои скромные ожидания. Удобная кровать с регулируемой спинкой, отдельный санузел с душем, телевизор с большим экраном, письменный стол, кожаный диван с журнальным столиком. Вентилятор под потолком и бесшумно работающий кондиционер.    Дверь открылась и в палату заглянула одна из медсестер.    — Через полчаса к вам зайдет доктор, а пока ознакомьтесь с нашим меню, — сказала она и удалилась.

     И хотя мне совсем не хотелось есть, я все же взглянул из любопытства и поразился. Выбор блюд словно подобрали из ассортимента приличного ресторана, — и семга, и морской окунь с овощами, и салаты, и закуски , — всего было и не перечесть.     Пока я изучал меню, дверь открылась, и на пороге появился тот самый мужчина средних лет с окладистой бородой, который встретил меня в коридоре в сопровождении санитаров.    — Меня зовут доктор Хасан, — представился он.

    Доктор Хасан заверил, что они уже связались с посольством, и те подтвердили, что оплатят расходы. Он внимательно выслушал мои жалобы, помял живот, покачал головой, увидев пожелтевшие белки моих глаз и спросил: А почему вас доставили так поздно? А впрочем, и немудрено, — добавил он. — Ведь в Ираке многие болеют желтухой, даже и не подозревая об этом. А потом болезнь переходит в хроническую форму. Сейчас мы вам поставим капельницу. А завтра приступим к лечению и пропишем необходимые медикаменты.

     Доктор пожелал мне скорейшего выздоровления и удалился.  После его визита в палату зашли две медсестры и поставили капельницу. А я тем временем мирно задремал. И мне уже не снились ни злобно лающие собаки, ни пикирующие Фантомы, ни толпы измученных паломников. Мне снился чудесный благоухающий сад, в котором я прогуливался с двумя очаровательными медсестрами и беседовал с ними на разные приятные темы. Но что-то прервало нашу мирную беседу. Я проснулся и увидел, как на потолке раскачивалась люстра. Где-то неподалеку раздался страшный взрыв, затем прогремело еще несколько раз, земля затряслась и где-то полыхнуло адским пламенем. И тут я понял, что мои злоключения лишь только начинаются.

    И вот, мои догадки оказались вполне обоснованными. Минут через десять в палату вбежали доктор с бородкой и медсестра, которая вынула иглу и отсоединила капельницу.    — Что случилось? —  взволнованно спросил я.    — Иранцы разбомбили ядерный центр Аль-Тувайта! — воскликнул он. – Ведь это почти рядом. В нескольких километрах. Это ужасно. Нас всех, наверно, эвакуируют.     Доктор оказался прав, — ядерный центр Аль-Тувайта, который еще называли Таммуз, рядом с Багдадом, действительно разбомбили. Но, как оказалось, налет совершили израильтяне, а не иранцы. Случилось это за несколько дней до запуска реактора. 

    А произошло следующее: Саддам Хуссейн в каком-то интервью обмолвился, что он не прочь стереть с лица земли Израиль, который он называл не иначе, как Zionist Entity, или сионистское сообщество. И как только они разделаются с Ираном, заклятым врагом, то уже потом по серьезному разберутся с Израилем. И скорее всего, не будет на земле такого государства, как Израиль. Ирак запустит атомный реактор, и у него появится возможность смастерить небольшую атомную бомбу, которую он сбросит на Тель Авив. И не нужно быть очень прозорливым, чтобы догадаться: подобное заявление не на шутку встревожило израильтян.

Начальник Генштаба ЦАХАЛа генерал-полковник Рафаэль Эйтан(Орлов)

Главком ВВС генерал-лейтенант Давид Иври

Тогдашний премьер-министр Меннахем Бегин созвал экстренное совещание с командирами ЦАХАЛ, на котором было принято решение разбомбить атомный центр.Операция по уничтожению иракского ядерного реактора получила название «Опера». Планирование и выполнение операции были возложены на начальника Генштаба генерала Рафаэла Эйтана и главкома ВВС генерала Давида Иври.

И вот, после тщательных приготовлений в условиях повышенной секретности в сторону Багдада вылетели четыре истребителя-бомбардировщика F-16 и 4 истребителя F-15, которых сопровождали 6 истребителей Douglas F-15A, на тот случай, если они будут атакованы иракскими ВВС. Заход на цель предполагался со стороны Саудовской Аравии, — для того, чтобы появиться неожиданно, не попадая в зону обзора иракских систем ПВО, которые были развернуты в сторону Ирана. Дело в том, что иранцы уже предпринимали попытки уничтожения атомного центра, но каждый раз эти попытки жестко прерывались работой ПВО.

    Лететь они должны были на предельно низкой высоте, чтобы их не заметили радары. Но их все же заприметили. Поговаривают, что израильские самолеты увидел король Иордании Хуссейн, отдыхавший на своей яхте в заливе Акаба. Ему удалось разглядеть звезду Давида на одном из самолетов, и короля осенило, — израильские птицы летят в сторону Багдада, бомбить атомный центр. Он тут же связался со своими военачальниками, а те, в свою очередь, передали радиосообщение своим иракским коллегам. Также и во время полета над Саудовской Аравией фортуна оказалась несказанно благосклонна к израильтянам, — их самолеты пролетели незамеченными саудовскими Аваксами и благополучно достигли иракской границы. А дальше все пошло как по маслу, по заранее намеченному плану. Атакующие самолеты взмыли на высоту 2400 метров, а затем, резко спикировав, сбросили на купол реактора 16 авиабомб, каждая около тонны весом. От атомного реактора осталась груда дымящихся руин. Это были взрывы, от которых я проснулся в полном недоумении, что же будет дальше.

    После того, как суета и паника утихла, в палату заглянул врач с окладистой бородкой и объявил, что меня переводят в другую клинику.    — Сожалею, — сказал он с прискорбным выражением лица, — но это вынужденная мера. Это решение касается всех, и персонала, и пациентов клиники. Возможно, в другой клинике вам не будет столь комфортно, как у нас, но здесь я не в силах что-либо изменить. И, пожелав мне скорейшего выздоровления, доктор удалился.

    Предсказание доктора об отсутствии нормальных условий в новой клинике сбылось в полной мере. Меня и англичанина, лежавшего в соседней палате, доставили в обшарпанное, переполненное медучреждение. Койки с больными были повсюду, — они стояли в приемном покое, в коридорах, на лестничных площадках. Но нас каким-то чудом удалось разместить в палате, где лежало еще человек двадцать – тридцать. Там нас оставили до самого утра. Ни воды, ни чая предложено не было, благо, снарядили едой и питьем из предыдущей клиники… 

    А утром появился медбрат Карим – египтянин в изношенной и помятой униформе с выцветшими пятнами. С его лица не сходила саркастическая улыбка. В насмешливом взгляде сквозила ирония, словно только он, единственный на свете, обладал уникальным знанием, как излечить любого пациента, предлагая ему набор из трех разноцветных таблеток. По утрам он разносил по палатам лепешки и похлебку из бобов, — фуль медамес, блюдо, более привычное для обитателей Египта. Но в Ираке в тот момент находилось более трех миллионов египтян, которые выполняли сотни рутинных трудовых обязанностей и, естественно, задавали тон в повседневной жизни.

    Он поставил еду на тумбочку для англичанина и его соседа, который даже не пошевелился. Англичанин поинтересовался, почему его сосед не реагирует уже второй день. Ведь его еда стоит на тумбочке со вчерашнего дня. Медбрат потрогал его за плечо. Никакой реакции. Вызвал врача. Тот проверил пульс. Оказалось, что он умер. 

      Как я понял из происходящего, медицинский обход больных по утрам отсутствовал. Врач приходил лишь в том случае, если пациенту становилось совсем плохо, или же он уходил в мир иной, как в случае с соседом англичанина. Больных с желтухой практически не лечили, поскольку это заболевание в Ираке не считалось серьезным недугом. Практически у всех местных была смуглая кожа с желтоватым оттенком, темные глаза, что осложняло постановку правильного диагноза. Как я узнал позднее, у многих иракцев была запущенная, хроническая форма заболевания. И они вряд ли об этом догадывались. Возможно, они легче переносили это состояние. Но я чувствовал, что мое состояние неуклонно ухудшалось. К вечеру поднялась температура. На мою просьбу вызвать дежурного врача медбрат отвечал отказом. Он, видимо, решил, что я выгляжу слишком бодро.

    Утром он принес мне 3 разноцветных таблетки непонятного состава и происхождения. На мой вопрос, что это, медбрат отвечал просто: Даваа. Лекарство.    — Не переживайте, — говорил он, усмехаясь, скороговоркой, — красная вас поставит на ноги, от зеленой вы будете спать, как младенец, ну, а синяя сделает вас мудрым, как пророк.    При этом он заливался сардоническим хохотом, и мне становилось ясно, что это была заученная фраза.  

     А рядом со мной лежал худощавый иракский юноша с горящими глазами, словно изнутри снедаемый пламенем, как будто сошедший со страниц романов Достоевского. Он совсем недавно закончил багдадский университет, и вот, попав в больницу с воспалением легких, оказался невольным свидетелем моих бесплодных дебатов с медперсоналом…

   — Не пейте эти таблетки, — приподнимаясь с кровати, советовал он мне. – От них может быть только хуже. Происходящее здесь можно сравнить с палатой N 6 Чехова или драмой абсурда в стиле Самюэля Беккета. После приема подобных медикаментов многие жалуются на слуховые галлюцинации и учащенное сердцебиение. Некоторые вообще впадают в ступор. Это иллюзия лечения. Пациент, который недавно умер, их тоже принимал.

    Но мне все же требовалось лечение, в котором мне так упорно отказывали. Все просьбы вызвать врача были попросту проигнорированы. Меня попросту не лечили. Я чувствовал, что состояние ухудшается. К вечеру поднималась температура

       Я понял, что долго здесь не протяну, позвонил в посольство и попросил, чтобы меня перевели в другую клинику. На следующий день приехала машина скорой помощи, больше похожая на реанимобиль, и меня отвезли в посольскую клинику в Багдаде. Там у меня взяли анализы и отправили их в лабораторию.

   Когда из лаборатории пришли результаты, ко мне подошел главврач по фамилии Федоров и сказал: Уж не знаю, как тебя там врачевали. Но могу сказать одно, эти результаты характерны для неживого человека, можно сказать, трупа. Феномен, другими словами.

    Мне ставили по 3 – 4 капельницы в день. Назначили лечение и диету. Кормили творогом и бульоном с отварным рисом.  И через неделю я ожил. И снова стал, как говорят англичане, alive and kicking. Выписался из больницы, и моя командировка подошла к концу. Собрал вещи и поехал в Амман, чтобы лететь в Москву, поскольку аэропорт в Багдаде из-за войны не функционировал.    Любой на моем месте не решился бы более ехать в Ирак, но судьба распорядилась иначе…

Послесловие

Беспримерная по смелости атака израильских летчиков на многие годы вперед предопределила развитие событий в мире и на Ближнем Востоке. Через двадцать лет, представляя на приеме в Белом доме посла Израиля в США Давида Иври, президент Буш заявил: «Господин Иври, будучи двадцать лет назад командующим ВВС Израиля, руководил операцией по уничтожению ядерного реактора в Ираке. Если бы вы этого не сделали тогда, господин Иври, мы все находились бы сейчас в другой, гораздо более опасной ситуации».

Пилот самолета F-16 ударной группы по уничтожению в Ираке ядерного реактора полковник ВВС Илан Рамон (1953-2003) стал первым израильским астронавтом и погиб при катастрофе шаттла Коламбия в 2003г.

Примечательно то, что автор рассказа, Алексей Болдырев, находился в командировке, в Орландо, Флорида, в 2003 году. Он оказался свидетелем запуска шаттла «Columbia» с мыса Канаверал, который впоследствии взорвался на высоте 63 км. Среди погибших 7 членов экипажа на борту челнока находился израильский пилот Илан Рамон, принимавший участие в атаке на иракский атомный реактор в 1981 году.