Этот заголовок газеты «России» №17 (231) за 14-20 июня 1995 года относится прежде всего к главному материалу номера — интервью с писателем из Белоруссии Светланой Алексиевич. Ее оценки исключительно точны и демонстрируют свою актуальность особенно сегодня, 30 лет спустя. В 2015 году она получит Нобелевскую премию по литературе «За творчество, ставшее памятником страданию и мужеству в наше время»

Со Светланой Алексиевич беседует заместитель главного редактора журнала «Дружба Народов» Наталья Игрунова

— Светлана, а вы в референдуме участвовали?

— Нет. Я не пошла.

— Почему?

— Все уже было слишком очевидно. Стало ясно, что интеллигенция потерпела в Белоруссии полное поражение. Стало ясно, что нет того народа, который мы себе придумали. Нет реальности, которую мы себе придумали. Нет демократии, о которой мы так много говорили. Впрочем, что демократии нет как факта реальности, было понятно и раньше. Но ведь нет даже представления о том, что это такое. Все, что говорят наши демократы о демократии, никакого отношения к ней не имеет. Европейские представления вырабатывались десятилетиями, устоялись формулы, главные акценты: есть территория отдельного человека, есть личная ответственность, есть личный выбор. Есть слагаемые свободы. А у нас, кроме слова «свобода» и тоски по свободе, ничего нет. Главное: нет деятелей, людей, которые имели бы конкретную программу, а не пересказывали западные учебники 60-х годов по экономике. (А мы бы принимали это за откровение, как было с трудами Маркса. И в результате наша практика не имеет ничего общего с идеалами коммунизма.) Теперь уже не обновить в сознании людей ни понятие «Демократия», ни понятие «перестройка». Пять лет назад их еще можно было произнести.

-«Не просто можно — их твердили с победным ликованием, как некие спасительные магические формулы.

— Теперь это чуть ли не ругательства. Да и как могло быть иначе, когда перед глазами разгул посредственности: с одной стороны, распоясавшейся нэповщины низкого пошиба, с другой — доморощенных политиков — бывших директоров совхозов, работников заштатных научных лабораторий, у которых не было возможности получить знания и приобрести профессиональные навыки (а самородки рождаются не очень-то часто), зато в наличии высочайшие амбиции… Вот и получается, что президент у нас в Белоруссии по существу один ведет диалог с народом.

— Сейчас практически ни о ком, кроме него, не слышно.

— Ну, еще, пожалуй, о Зеноне Позняке. Хотя из-за целого ряда тактических и стратегических ошибок, прежде всего ошибок своего лидера, Позняка, Народный фронт растерял доверие народа. Я помню, как на первые митинги, которые организовывала оппозиция, приходили тысячи людей.

— Да, вспомнить хотя бы митинги 1988 года в Куропатах на месте тайного захоронения репрессированных и «Деды», разогнанные тогдашними властями.

— Во время митингов люди забирались на крыши домов, чтобы увидеть, какой он — Зенон.

— И, совершенно точно, в разговорах называли просто по имени. Друзья специально передавали мне в Москву газету с публикацией его стихов — в Минске номер мгновенно разошелся. В те годы многие ему верили безоглядно, поддерживали безусловно, даже жесткость и категоричность одобряли — как бескомпромиссную решимость бороться за национальные интересы Белоруссии.

— На одном из последних парламентских заседаний Народный фронт объявил голодовку против проведения референдума. Ночью их избил ОМОН и вышвырнул из здания Верховного Совета. На следующий день они выступили в парламенте с обращением, где говорилось, что Белоруссия на грани гражданской войны, призвали поддержать оппозицию. И что же? К зданию парламента пришел буквально десяток человек!.. Народ сегодня слушает только президента.

— Тоска по свободе, о которой вы говорили…

— …это тоска интеллигенции.

— А результаты референдума показали как раз тоску по несвободе, по хозяину, сильному лидеру, способному взять на себя ответственность за судьбы и обеспечить безбедное существование своего народа? Это, как считают социологи, характерные настроения и в России.

— Можно сказать так: интеллигенция тоскует по свободе, а народ тоскует по порядку. Существует почва для тоталитаризма и фашизма. Демократическими силами время утеряно. Я не знаю, какая нужна цель и какой лидер, чтобы восстановить то место, которое занимали демократические идеи в умах людей еще несколько лет назад. `

— Видимо, это прежде всего связано с тем, что принято именовать экономическими трудностями?

— Это связано, конечно, и с экономическими трудностями — с очень высокими ценами, с тем, что экономические проблемы, по большому счету, не решаются, но это связано и с тем, что демократы не предложили никаких реальных путей развития страны.

— А в жизни обычного, «нормального», «рядового» человека чго-то изменилось за последние годы в Белоруссии? Люди ведь судят о власти по тому, как они при ней живут. |

” — Да, конечно. Прилавки полные. В Минске — богаче, в провинции — беднее, но в принципе, если есть деньги, ты можешь купить все. Это уже выбор. Казалось бы: необходимо желание заработать деньги. Нет, оказывается, все сложнее. Есть проблемы объективные — скажем, заводы стоят. Но есть и психологические — многие не говорят: «Дайте возможность заработать», — а требуют: «Увеличьте зарплату». Недавно всю Белоруссию потряс такой случай: молодая женщина бросилась под электричку. Осталась жива, отрезало обе ноги. Не знаю подробностей, не знаю, что было непосредственным поводом, только то, что писали в газетах: из-за материального положения — работы не было, состояние безысходности. Так получилось, что почти сразу после того, как я прочитала об этом, мне было нужно выйти из дому. Минут двадцать пять шла по городу пешком — мимо стоматологической поликлиники, где висело объявление: «Требуются санитарки и уборщицы», мимо столовой, где висело объявление: «Требуются посудомойки и уборщицы». В моем дворе требуются дворники. Почему нужно было в сорок лет умирать от голода и бросаться под электричку?.. Я бы еще поняла, если бы от несчастной любви. Что-то с нашим сознанием не в порядке. Наше прошлое было гибридом детсада и тюрьмы. Отсюда — развращенность представления о человеческом достоинстве. Огромное количество людей, не знающих собственной цены, своих возможностей, не имеющих четкой самоидентификации.

В Германии в одной из деревень простые немцы решили пригласить из белорусской чернобыльской зоны 20 детей с матерями. Я оказалась там вскоре после их отъезда. Немка, с которой я разговорилась, стесняясь, рассказала, что в первый же вечер, когда привезли продукты, эти женщины сказали, что готовить не будут, не затем приехали. Им никак не могли объяснить, что это не власти, не организация, а конкретные сто человек собрали деньги на их отдых. Повара нанять. не на что. Кончилось тем, что немцы установили дежурство и готовили для них. А женщины не знали, чем заняться, и обижались, что их мало возят на экскурсии. Потом стали обижаться, что детям чаще других фруктов дают яблоки — яблоки они и в Хойниках могут съесть…

Все это свидетельствует о нашей психологии. И я думаю, как раз здесь причина того, что происходит возврат к социалистическому варианту развития. Белоруссии уже вернули социалистический флаг, социалистический герб и праздник Великой Октябрьской социалистической революции. И, судя то тому, как развиваются события, это просто произошло немножко раньше, чем у вас, в России.

Референдум состоялся. Президент получил поддержку около 80 процентов населения. А парламента, видимо, до осени не будет — в подавляющем большинстве округов должны пройти повторные выборы.

— Если бы вы участвовали в референдуме, вы бы на все вопросы ответили «нет»?

— Нет, я бы, конечно, голосовала за интеграцию с Россией.

— А по поводу государственного языка?

— Наверняка меня многие в Белоруссии › не поймут, но я считаю, что сейчас нереально› сделать единственным государственным языком белорусский.

— А что-то с положением белорусского языка изменилось в последние годы? На уровне не государственном, а отдельного человека.

— Очень немного. Появились молодые люди, прекрасно владеющие языком, но за этим не столько дух национального возрождения, сколько стремление приобщиться к элите. Наши писатели обижаются, что их не переводят на Западе. Но не хотят признать, что читатели открывали нас через русский язык. В то же время я понимаю, что в такой жесткой конкуренции с русским языком и американской масскультурой вряд ли у белорусского языка есть реальная возможность возродиться. Ситуация трагическая. Нельзя создать «резервацию» и ограничить народ единственным языком, единственной культурой. А с другой стороны -. последний исторический шанс для возрождения белорусской нации… Но я все-таки думаю, что замыкаться нельзя, и не представляю, чтобы Белоруссия повернулась, скажем, в сторону Польши. Русская культура нам все-таки ближе. Это мой взгляд. Сейчас много разных других.

— Самые популярные — ориентация на Запад или на Союз?

— На Союз, на Россию. Ориентанцию на Запад исповедует национальная интеллигенция, считая, что это путь к спасению. Но народное сознание ориентировано на Россию. Это и референдум показал.

— Насколько интеллигенция по настроениям сейчас едина?

— Единой интеллигенции нет. Если я говорю об интеллигенции, то имею в виду лишь небольшую ее часть, которая активно пытается влиять на политические процессы. Парламент? Церковь? Такое ощущение, что это место отводила интеллигенции власть, а не сама интеллигенция его отвоевала. Когда же появилась свобода выбора, она добровольно отказалась от этой роли. Кто-то уехал за границу, кто-то ушел в свои проблемы. Звучит банально, но все-таки скажу: нужно становиться профессионалом, чтобы выжить в новой действительности.

— Но и профессионалам тяжело. Мне рассказывали, как хоронили весной Пимена Емельяновича Панченко, поэта, к сожалению, недостаточно известного в России. Говорят, писатели собирали деньги на похороны — в доме денег не было? Поясним для читателей: пожалуй, только к Василю Быкову и прекрасной: актрисе. Стефании Станюте в Белоруссии относятся с такой любовью и уважением… |

— Так ведь за это не платят!..

Когда я слышу, как ругают западные фонды, у меня чувство, что я сама не понимала, чем нам нужно помогать. Помощь как милосердие? Теперь я не уверена, что важнее: помогать выживать или спонсировать конкретные идеи. Помогать выживать должно наше государство. Во всяком случае, наш бедлам никто, кроме нас, чистить не будет.

— А Позняк способен «расчистить», то есть для начала предложить что-то продуктивное? Схожего типа лидеры приходили в. постсоветские годы к власти в странах бывшего СССР — в Литве, Азербайджане Грузии… и не удерживались, теряли поддержку народа. `

— Если бы Позняк пришел к власти, появился бы шанс создать национальное отдельное белорусское государство.

— А какой ценой этот шанс был бы реализован? ,

— Вот здесь-то как раз и проблема. Думаю, очень дорогой ценой. Боюсь, повторился бы вариант семнадцатого года, когда горсткой интеллигентов, которая стала партией власти, внедрялось железное счастье. Они ‚предлагают прибалтийский путь — самостоятельное государство с поворотом к Европе. Но к такому историческому. пути, на мой взгляд, белорусское национальное сознание не готово.

— Только сознание? А экономика выдержит?

— Я была недавно в Риге. Все завалено западным ширпотребом. Я не думаю, что Европе нужна литовская сметана или латвийские консервы. И очень сомневаюсь, что Европе будут так уж необходимы наши холодильники.

— Светлана, а какие-то реальные демократические — употребим все-таки это слово — политические силы между двумя полюсами: Александром Лукашенко и Зеноном Позняком — существуют?

— Существуют, но заметного влияния на политическую ситуацию не оказывают. У них нет той бешеной политической энергии, того темперамента, одержимости борьбой, которые есть и у Позняка, и у Лукашенко.

Люди, долго жившие в тоталитарном обществе, любят дисциплину, у них есть готовность к повиновению. Но, во-первых, в прежнем виде воссоздать это уже невозможно и, во-вторых, вряд ли можно решить современные экономические проблемы лишь усилением производственной дисциплины. Проще поменять флаг, герб. Гораздо труднее решить проблемы с землей, собственностью, труднее определиться: что же мы строим? Я плохо представляю, как можно от социализма перейти сразу в капитализм. Попробовали – и получили какой-то дикий его вариант. Социализм и рынок — от их совмещения самое устойчивое сознание отступится. Может, лучше все-таки было взять за образец шведскую модель, идти путем социал-демократии? Возможно, он оказался бы ближе и понятнее людям… Немцы восточные и западные сегодня — два разных народа. У нас, с одной стороны, — хоромы, «иномарки» кичащихся богатством «новых русских» (скажем так, имея в виду все народы бывшего СССР), а с другой — агрессивность обнищавшей массы людей.

-В появлении фашизма винят современных фашистов.

 — В появлении фашизма нужно винить современных политиков, все эти бесконечные партии, которые бездумно развалили то, что существовало, и не предложили ничего взамен. Это, конечно же, спровоцировало человеческую природу.

 — Страшно, что есть основания говорить о фашистах в Белоруссии, России, где столько жизней унесла война. А как праздновали 50-летие Победы в Белоруссии?

 — Это было очень грустно, как и везде. Хотя в Белоруссии ветераны, мне кажется, чувствовали себя, как в лучшие советские времена. Они были окружены всяческими знаками внимания. Официальная церемония прошла под красными флагами, демонстранты несли портреты Ленина и Сталина. И молодежь со своими флагами с «Погоней» — государственными еще тогда, до референдума, — жалась по краям. Для старшего поколения это был день торжества социализма. Хотя я думаю, что могут использовать обещания вернуться в социализм в политических целях, но возврата туда нет.

— А вообще люди в Белоруссии сейчас политикой живут?

‘-Нет. Все это происходит в очень тонком слое. А глубже идет народное бытие.

— Борьба за выживание?

— Это очень жестко сформулировано. Хотя колхозы где-то на грани, и если они развалятся, будет катастрофа. Выручают подсобные хозяйства. Люди пока еще способны себя прокормить. А живут — как веками заведено: родился, женился, замуж пошла… Политические фигуры мелькают, а стихия народной жизни существует сама по себе. Правда, вот появляется такой Стенька Разин, крестьянский герой, и на какое-то. время приковывает к себе интерес… В деревне, где жили мои родители, какой-то мужик (тракторист, кажется) сказал: «Никому нельзя верить. Я так верил Лукашенко, а при нем уже три раза водка дорожала». Вот критерий.                                                      -Как я понимаю, вопрос о власти решает не народ — кучка людей. Что, в семнадцатом народ решал?

-Ну, потом, после переворота, основная масса „ в силу разных причин — поддержала все-таки именно их.

 — В связи с этим как не вспомнить Хлебникова «Наши идеи справедливости всегда кончаются таблицей умножения трупов».

— Меня когда-то поразила другая его раза, тоже «по теме»: «первая заглавная буква свободы так часто пишется чернилами смерти». Светлана, за всей этой — вот уж точно — «злобой дня» Чернобыль отошел на второй план?

— Для меня — нет. Я последние годы только и занимаюсь книгой о Чернобыле. А вообще _в Белоруссии — да, отошел. Переплелись две катастрофы: социальная и космическая. Глобальные, затронувшие интересы всей планеты и всей России и бывшего Союза. Более понятна социальная катастрофа. А что касается Чернобыля… Люди не сознают, что после Чернобыля — мы живем в совершенно другом мире. В мире, в котором стало ясно и понятно, что Третья мировая война называется «Чернобыль». Я могу сказать, что люди, о которых я собираю сведения, пишу, видели ядерную войну. Книга называется «Чернобыльская молитва о будущем». Это то, что человечеству предстоит.

-Все – таки предстоит? Невеселая перспектива.

-Люди не изменили своего мышления. … Они до сих пор работают на самоуничтожение.

— Люди привыкли к зоне?

-Люди не поняли, что с ними произошло. Умирают так и не понимая. И дело интеллектуалов осмыслить и объяснить, сделать массовым опыт выживания.

 — А на помощь государства еще надеются?

— Ну, к тому, что делает государство, у меня отношение сложное. Наш президент ездил по Чернобылю, вел себя как большой знаток атома, заявил, что там жить можно. По-моему, какая-то часть земель включается в севооборот. (Хотя тайно и раньше включали). Вместо того, чтобы честно  сказать людям: мы нищие, нас оставили один на один с Чернобылем, спасайтесь, — говорить, что все в порядке?.. Мне кажется, это политический цинизм.

-Он действительно так говорил, это было где-то напечатано?

 — Да. Правда, кто-то возразил: мы вам поверим, если сюда приедут жить ваши дети. Чернобыль не осмыслен, и человечество не готово осознать, что с ним произошло. Многие чернобыльские земли, откуда белорусы уезжают, оставляя заколоченные дома, заселяются беженцами из «горячих точек» бывшего Союза. В один из приездов спрашиваю женщину беременную: «Как вы могли сюда приехать? Поехали бы вы рожать туда, где чума или холера?» И вот очень характерный ‘ответ: «Я знаю один, самый страшный страх — это война. Когда один человек убивает другого». Она приехала из Таджикистана. Чернобыльский страх действительно из другого времени, у него другой язык.

Не дело интеллектуалов быть властью или бороться с властью. Осмысливать процессы, подходы к жизни – вот что мы должны делать. Должны дать человеческой душе ориентиры, чтобы ее не захлестнули какие-то уже буквально космические размеры зла. А мы все спорим друг с другом: кто «за» Ельцина, кто «против».

— Попутно: в Белоруссии интересуются тем, что происходит здесь, в России?

— Да, интересуются. У нас совершенно четкое представление о том, что Белоруссия — маленькая республика, зависимая от России. И если у вас что-то начнется, нас просто затянет в воронку тем же вихрем.

— А Чечню как-то комментируют?

— Конечно, осуждают. В конце апреля меня пригласили в Петербург на премьеру спектакля по «Цинковым мальчикам». Впервые было ощущение, что я из другой страны. Приехала в воюющую страну. Полный зал. Книгу эту было очень трудно писать, знаю; что ее трудно читать, но видеть все на сцене еще тяжелее. По-моему, какую-то женщину даже увезли на «скорой помощи». Плачут. Долго стоят после спектакля. Подходят, рассказывают: у кого-то сын погиб в Афганистане, у кого-то забрали сына в Грозный. Когда начинаешь об этом думать, возникает желание отделиться от России. Не хочется в этом участвовать. Хотя я все-таки за сильное славянское государство украинцев, белорусов и русских. Вся Европа строит общий дом. Почему славяне не могут объединиться и жить вместе — непонятно. Почему, если ты об этом говоришь, — ты изменник своей маленькой родины? Этого я после Чернобыля; тоже не понимаю. Чернобыль абсолютно. ясно показал, что Земля совсем маленькая. Что мы — даже не русские, таджики, узбеки, белорусы, мы — представители одного биологического вида, который может быть уничтожен, как бабочка или жучок… Мне труднее представить себе тесный союз с исламскими республиками, очень уж разные цивилизации, но почему славянские государства не’ могут быть вместе?.. Конечно, были исторические обиды, но надо же понимать, что’ живут совсем другие поколения. Я не могу сегодняшнего немецкого мальчишку винить х за сорок первый год. Он в этом не повинен. Тогда почему у украинцев и белорусов счеты к современным русским? Почему нужно винить их в том, что сделано Богданом Хмельницким или Екатериной?

Недавно сняли фильм по последней моей книге — о суицидах — «Крест». Герои его — Маршал Советского Союза С.Ахромеев поэт Ю.Друнина, защитник Брестской крепости Т.Зинатов. Фильм, скажем так, не баррикадный. Мы рассказали о трагическом. смысле человеческой жизни, о том, что мы больны справедливостью, несем крест справедливости, о том, что позади — омытая кровью огромная братская могила, что человеческая жизнь — такая короткая… В одном из стихотворений наш поэт Рыгор Бородулин написал, что вся жизнь умещается между взмахом крыла и лопатой: рождением, ангелом — и могилой.

— Ангелом или — что, мне кажется, ближе и очень «земной» поэтике Бородулина, и национальной белорусской поэтической традиции, — аистом. Но это к слову. Сказано прекрасно.

— И без того крошечная жизненная территория была ограничена красными флажками. Мы говорили об этом в фильме как о трагедии. Знаете, Наташа, очень интересно как фильм воспринимается. На Западе он трогает людей. Молодое поколение — тоже Но многие из тех, кого я люблю, особенно «шестидесятники» — возмущались: как вы могли снять такой фильм, его же использует в качестве аргумента газета «Правда»? Я отвечала, что читаю газету «Правда» и газету «Завтра», чтобы знать, что думает определенная категория людей в России, хотя это и не близкие мне взгляды. Но я не хочу сегодня быть ни на какой стороне баррикад. Коммунист, демократ… Под крышкой гроба, трагедией человеческой жизни все это чепуха. |

Лет десять-пятнадцать назад я могла сказать отцу — он фронтовик, коммунист, учитель истории, был директором школы: «Как. вы могли? Был ГУЛАГ, твоих друзей сажали… Как ты мог молчать?» Теперь я таких вопросов не задаю. Теперь у меня можно спросить: «А как вы можете?»

Мы все время живем между какими то историческими событиями и не понимаем, что сама жизнь может заполнить отведенное нам время. Я становлюсь все менее общественным человеком. И политические баталии, и их участников в конце концов начинаешь оценивать с точки зрения человеческой психологии. После войны в Югославии, после Чечни… Едешь в такси в Петербурге, обсуждаешь со спутником премьеру, вдруг шофер оборачивается и спрашивает, о каком спектакле мы говорим. Узнав, что об Афганистане: «Я там был». Спрашиваю. смотрит ли фильмы. Спектакли об этом? Нет, не смотрит и книжек не читает. И через пару минут, помолчав, внезапно: «Да, друг мне недавно звонил, звал пострелять.» — «Куда?» — «В Чечню. Там, говорят, Дудаев 800 баксов платит в день. — «Что значит — «пострелять»? В кого? В русских?» — «А это, — говорит, — работа». О чем тут начинаешь думать? Не о политике, а о природе человеческой.

— И о политике все-таки тоже. Это ведь не звериная жажда крови, после того как однажды горячей попробовал. Он не убивать едет, а заработать. Этот психологический слом спровоцирован и безбожием (шире — безверием), и жесткой экономической ситуацией, и демагогией политиков, и воинственным цинизмом нуворишей, создающих капитал из воздуха, и обвалом насилия безнаказанного… И — что, может быть, самое страшное, отношением всех нас к этой войне. Идет война, а мы как жили, так и живем. Вот вы говорили — ГУЛАГ… Тогда информации не было. люди почти ничего не знали, а мы-то все, что происходит Чечне, видим, все на наших глазах. Кто-то в душе ужасается. А кто-то вот так, вполне «по-деловому», хочет использовать момент…

— Сознание просто отступает. Я не уверена, что сегодня могут родиться какие-то литературные сюжеты, настолько дьявольская реальность.

Падение курса доллара: к жизни не относится

Юрий КОЗЛОВ

Похоже, игры вокруг введения фиксированного валютного курса (о чем неоднократно предупреждала читателей «Россия») вступили если и не в завершающую, то в весьма ответственную фазу. Как никогда монетаристское крыло правительства (Чубайс, Ясин, Парамонова) близки к осуществлению самого своего вожделенного желания: относительной «твердости» отечественной валюты при продолжающейся высокой инфляции (май — 7 процентов), росте цен (оптовые цены, к примеру, в марте выросли на 13 процентов, в апреле — на 15, а по некоторым группам товаров машиностроения — на 18 процентов), снижении реальных доходов населения (с начала года -. на 12 процентов), потребления (9 процентов), зарплаты (30 процентов). Доля оплаты труда в валовом внутреннем продукте страны год назад составляла 42 процента. Сейчас — не более тридцати. Это — самое крутое падение за три с половиной года реформ.

Суть нынешнего (надолго ли?) отвердения рубля в условиях спада промышленного производства, безработицы и очевидной слабости отечественной валюты имеет как ближние тактические, так и дальние стратегические задачи. Тактические задачи очевидны: спровоцировать «черный вторник» наоборот, то есть побудить народ, банки и предприятия «сдать» государству «зеленые» по выгодной для государства цене; приструнить богатеющих экспортеров; приободрить отечественных производителей, стонущих от наплыва относительно дешевых (в сравнении с российскими) товаров; наконец, «подморозить» финансово-банковскую систему, привыкшую к инфляционным ставкам по кредитам, вдохнуть жизнь в «государственеющий» рынок ценных бумаг (в последнее время банки «устали» от ГКО). Стратегическая же задача, в общем-то, выглядит достаточно симпатично: при твердом рубле, при мировых ценах (на все, кроме зарплаты, и на приватизируемое имущество) Россия превращается в истинный рай для потенциальных иностранных инвесторов. Разве не замечательно — приобретать за бесценок промышленные предприятия, платить рабочим мизерную зарплату, производимую же продукцию продавать по мировым ценам.  

Удастся ли нынешнему российскому правительству совершить «валютно-монетаристский прорыв», то есть сначала удержать опущенный доллар, а затем, как бы внимая стонам теряющих доходы экспортеров и прочих «хозяйствующих субъектов», привыкших к перманентному падению рубля, и соответствующим образом распланировавшим свою экономическую политику на ближайшее время, ввести фиксированный курс, который, вполне может статься, вначале будет даже выше, чем нынешний биржевой.

Похоже, что нет, потому что такая перспектива решительно не устраивает большинство коммерческих банков. Сейчас они делают деньги на падении доллара точно так. же, как раньше делали на его росте. Верным знаком, что коммерческим банкам стабилизация рубля не по нутру, стало очередное неутверждение Татьяны Парамоновой в должности председателя Центробанка думским Комитетом по бюджету, налогам, банкам и финансам. С именем Парамоновой банкиры связывают, во-первых, бесцеремонные, по их мнению, действия по изъятию средств, поступивших на счета комбанков по фальшивым авизовкам в бытность Татьяны Владимировны заместителем Геращенко, во-вторых, установленные для них новые (повышенные) требования резервирования, ограничивающие свободу банков в распоряжении своими средствами, а также весьма жесткие условия валютных торгов. Неутверждение Парамоновой на посту председателя Центробанка продемонстрировало усиливающееся влияние российских банков на законодательную власть, а также весьма, скажем так, прохладное отношение банков к политике жесткой монетарной стабилизации, проводимой правительством. Банкам не нужен твердый рубль. Соответственно и правительству не нужны не разделяющие его взглядов банки. Так что на «финансовом фронте» недолго будет «без перемен».

— По мнению председателя думского Комитета по бюджету, налогам, банкам и финансам Михаила Задорнова, осенью курс рубля может обвально рухнуть вместе с нынешним правительством. Неспокоен и министр экономики Евгений Ясин: покупая доллары, ЦБ сейчас выбрасывает на рынок огромные массы рублей. Падение доходов от экспорта может пошатнуть положительное внешнеторговое сальдо России. Дешевый доллар сделает еще более выгодным импорт продовольствия. Только ведь, справедливо сомневается министр, 150 миллионов россиян одним импортом не накормишь. Впрочем, на наш взгляд, ситуацию на валютном рынке России будут определять факторы, не всегда учитывающиеся экспертами и журналистами. Во-первых, это положение самого доллара на крупнейших мировых биржах. Оно оставляет желать лучшего. Предпринятые усилия по спасению американской валюты, увы, всего лишь притормозили снижение курса доллара. Сейчас оно возобновилось. Долго ли еще оставаться «зеленому» главной мировой валютой? Во-вторых, финансовая стабилизация в условиях спада производства и падения жизненного уровня населения (а именно это мы наблюдаем в России) всегда ненадежна и кратковременна. В-третьих, в этом году наблюдается беспрецедентный рост государственных расходов. В пору расцвета СССР доля государственного потребления никогда не составляла больше 20 процентов от ВВП. В современной России в первом квартале текущего года она составила 26,5 процента! Когда государство тратит деньги с таким размахом, вряд ли имеет смысл говорить о том, что твердый рубль «всерьез и надолго». Директор Института экономического анализа Андрей Илларионов прямо говорит о  «бюрократической реставрации»,

Таким образом, валютно-финансовый штиль над мертвым морем российской экономики вряд ли будет долгим.

Молчание нанятых налогоплательщиками

Александр ЕВЛАХОВ

Нанятые нами уже привыкли нам, налогоплательщикам, ничего не объяснять. Захотят — будут вести войну. Захотят — взвинтят цены. Могут или, точнее, мы им это позволили, почти все.

Постреляли друг в друга на прошлой неделе сотрудники милиции и ФСБ при задержании торговцев радиоактивным ураном на Профсоюзной улице Москвы — и никаких комментариев.

Молчит господин Степашин, чье ведомство планировало и проводило операцию. Молчит господин Ерин, чьи сотрудники открыли огонь по подчиненным Степашина. Ни слова не сказал шеф МВД даже после того, как в средствах массовой информации прошла версия относительно возможной связи милиционеров с преступниками. Полушепотом сотрудники правоохранительных органов (не для печати) поясняют — мол, трудно будет разбираться, сами понимаете, ведь такое произошло впервые.

Неправда. Во времена Щелокова и Андропова, когда Ерину до министра внутренних дел было, как Жириновскому до Индии, а Степашин еще только осваивал практику применения противопожарных средств, нечто похожее уже было. Тогда сотрудники милиции изувечили офицера КГБ, а потом, добив его, бросили, полагая, что теперь уж точно — концы в воду. Ан нет. За дело взялась союзная прокуратура в лице следователя Калиниченко, который, рискуя жизнью, это дело раскрутил. Правда, Генпрокурор тогда был в стране самый что ни на есть настоящий — без всяких и.о. А что теперь? Ведь даже если найдут виновных и суд вынесет свой вердикт, то его в отношении сотрудников правоохранительных органов, согласно закону, обязан утвердить Генеральный прокурор. Именно Генеральный, а не и.о. Наш и.о. уже утверждал приговор в отношении бывшего военного судьи, но ту подпись проигнорировали, и приговор в исполнение так и не привели. Каждому ясно, что исполнение закона не может зависеть от желания президента видеть Генпрокурором именно г-на Ильюшенко и ответного нежелания на сей счет депутатов. Но опять же — все молчат, В том числе президент, ровно год назад подписавший указ об усилении борьбы с преступностью. Между прочим, в Госдуме дожидается своего часа законопроект о прокуратуре Российской Федерации. Даже два. Один — подготовленный Комитетом по законодательству, другой — депутатом от фракции «Выбор России» Б.Золотухиным. В этих документах по-разному видится роль прокуратуры. Но в обоих есть норма, согласно которой в случае несогласия депутатов с предложенной кандидатурой Генпрокурора президент в течение 30 дней обязан представить другую. И не будет у нас никаких долгоиграющих и.о. Но когда дойдет Дума до рассмотрения этих законопроектов — сказать трудно. Пока депутаты разбираются, как нам избирателям —  налогоплательщикам лучше всего голосовать на предстоящих выборах. Вдруг нам не понравится, что права идущих по партспискам незаслуженно ущемлены?

Главных редакторов в вице — премьеры

По случаю праздника с неустановившимся пока названием – то ли День независимости, то ли День России или свободы России, — москвичи могли наблюдать нешуточную борьбу двух первых ветвей власти при участии представителей третьей и под приглядом четвертой. Поскольку заранее было объявлено, что на стадионе «Динамо» (вход бесплатный). будут париться в футбольном поединке команды правительства и Госдумы, это сообщение уже тогда дало наблюдателям хороший повод для невеселых размышлений, высосанных — увы! — не из пальца. Прощайте сдержки и противовесы, взлелеянные деморомантиками в начале девяностых… Видать, отныне единственным полем борьбы двух властей будет поле футбольное. Только здесь — таковы правила игры — мы будем иметь две команды. Во всамделишной жизни, где в основном идет игра без правил, команда будет единой. Во всяком случае так мечталось Виктору Степановичу Черномырдину, высказывавшемуся в том духе, что после грядущих выборов в Думу и исполнители, и законодатели совсем как в достославные времена будут дуть в одну дуду.

Впрочем, премьер, кажется, уже приступил к реализации своей мечты. Не дожидаясь итогов выборов в Думу, где, по мнению некоторых аналитиков, блок «Наш дом = Россия» получит не более тридцати процентов мест и вряд ли сможет контролировать и направлять законотворческий процесс, Виктор Степанович делает неслабый ход. Этот ход, несомненно, одобрен президентом и его окружением, но едва ли попал в поле зрения обывателя.

Эка невидаль, семья вице-премьеров опять пополнилась! Кому какое дело, что Виталий Игнатенко, генеральный директор ИТАР-ТАСС отныне будет совмещать две государственные должности. Так, значит, надо… Сочувствуя близорукости обывателя и отчасти нашему коллеге, принявшему на себя многотрудную миссию, нельзя не сказать, что многие комментаторы в этой связи обратили внимание на два по крайней мере необычных обстоятельства. Во-первых, вице- премьер по руководству СМИ — это что-то новенькое. Правда, Сергей Шахрай «курировал» прессу, но это была, так сказать, побочная занятость. А здесь — только СМИ… И второе. Из печатных официальный правительственный орган у нас один — «Российская газета». Не жирно ли заводить для беспокойной и явно закидонистой «Российской» официального вице-премьера?.. Вывод напрашивается огорчительный: за прессу, кажется, собираются взяться всерьез. И тут нет ничего необычного и неожиданного. Ведь, по сути дела, она, печатная и электронная, не только была -и в лучшей части своей ‘остается,  пожалуй что, единственным знаком качественных изменений в российском обществе. Она — вспомните историю с освещением чеченских событий, — защищая демократические приоритеты, способна пойти на противостояние с властями. И в этой роли вряд ли может быть удобной для неповоротливой, лишенной четких ориентиров государственной системы, погрязшей в непрестанных борениях за власть и бездарных макроэкономических опытах.

Конечно, лучше быть свободным и богатым

У Грузии, как и у России, тоже проблемы с независимостью. С одной стороны, только что отпраздновали очередную дату свободы от Союза на площади, где торчат «уши. Андропова» — так тбилисцы называют ‚скульптурные формы, действительно напоминающие большие уши бывшего председателя КГБ, генсека и руководителя СССР.

Теперь эти «уши» смешны, а не страшны, хотя ‘ некоторые грузинские депутаты до сих пор их боятся и : пугают ими других. С другой — «радикальная» независимость от России и имперские амбиции самой Грузии в Абхазии, Южной Осетии, Менгрелии, Аджарии и т.д. принесли ей немало горя. Здесь, конечно, сыграла свою роль и «война 1991-1992 гг.», как ее здесь прозвали, между сторонниками социал-национализма покойного президента Звиада Гамсахурдиа и их противниками во главе с Сигуа — Китовани — Иоселиани. Разрушены красивейшие здания в центре Тбилиси. Только недавно люди решились выходить из дому после шести часов вечера — стреляют. Полгода, включая зимние месяцы, в городе нет газа — выручают корейские печки, четыре месяца не было электричества в жилых домах, и сейчас грозятся включать его только на несколько часов. Стоят заводы и фабрики. Безработица. Средняя зарплата в стране достигает 5 долларов. Профессор в университете получает десять тысяч рублей, а помидоры на Центральном рынке в Тбилиси стоят пять… И это республика, которая была далеко не последней по качеству жизни: в прежнем СССР.

И все-таки харизматическому лидеру Грузии Эдуарду Шеварднадзе удалось за эти годы сделать главное — добиться хоть и хрупкой, но политической стабильности в регионе. Закончились войны в Осетии и Абхазии. Парафирован российско-грузинский договор о сотрудничестве в военной области. Намечается экономическая стабилизация. На днях в Вашингтоне соберутся страны-доноры, которым Грузия задолжала свыше 1 млрд. долларов, чтобы реструктуризировать этот долг по инициативе МВФ. Правительство очень надеется и на другое представительное собрание в Нью-Йорке, где крупные нефтяные магнаты должны окончательно решить транзитный маршрут каспийской нефти на Запад. Многие сходятся на том, что у Грузии есть шанс. Большие надежды возлагаются на сотрудничество с Ираном и Турцией. Но еще больше — с Россией. Это «суровая необходимость», ибо РФ — гарант стабильности в регионе.

Политический истеблишмент готовится к выборам парламента м президента, которые должны состояться в октябре. Но прежде надо обсудить больше десятка новых проектов Конституции страны и принять закон о выборах. Некоторые сомневаются — успеют ли и не придется ли переносить сроки избирательной кампании. Главный ‘политический вопрос, который уже неделю обсуждают грузинские парламентарии, — о краевом делении территории республики. Это и краеугольный камень будущей Конституции. Если Шеварднадзе удастся убедить унитаристов отказаться от своих планов и создать в Грузии федеративное государство, то это значительно смягчит климат вокруг крупных автономий страны. Правда, взамен этого Эдуард Амвросиевич вслед за своим северным братом вводит постепенно институт уполномоченных главы государства на местах. Он просто вынужден применить известный принцип — доверяй, но проверяй. Ибо вот уже три года как руководство страны утратило контроль за процессами, происходящими в территориях.

А вообще ничего ‘особенного здесь, на древней земле Мцхеты, не происходит. Просто Грузия — крохотный осколок расколовшегося союзного зеркала, и в каждом кусочке его отражается сейчас примерно одно и то же.

Лидия ТИМОФЕЕВА Тбилиси