681
Чем будет заниматься учебное заведение, новое для карты образовательной Москвы? И как туда можно поступить бесплатно? Рассказывают кураторы МАШ и руководители ее лабораторий
В Москве начинает свою работу и продолжает набор студентов Московская антропологическая школа. Ее кураторы и руководители лабораторий рассказывают, чего от нее ждать, как туда можно поступить и что сделать, чтобы выиграть конкурс на бесплатное обучение.
Вначале, пожалуй, следует оговориться, о какой антропологии идет речь. Тематический фокус школы, скорее, связан с так называемой философской антропологией, то есть не с этнографией, а с исследованиями, центральным предметом которых является проблематика человеческого. Хотя некоторые принципы и подходы полевой антропологии тоже входят в содержание наших курсов.
Очевидно при этом, что в перспективе исследований и теорий последних десятилетий сохранить саму постановку вопроса о человеке в прежних терминах невозможно. Критика антропоцентризма выводит на сцену, главным героем которой недавно еще был человек, других живых и неживых агентов. Иными словами, человек перестает быть специфическим объектом исследования, поскольку расширение агентности стирает традиционную демаркацию и в этом поле он оказывается лишь одним из многих.
В этих условиях мы можем, скорее, говорить о постантропологии. Это смещение во многом определило основной проблемный и тематический фокус программы, которая посвящена, скорее, нечеловеческому, чем человеческому, новым онтологиям и эпистемологиям, в рамках которых переосмысление этой диспозиции и смещение, расширение агентности становятся возможными.
Ряд курсов школы посвящен теориям, связанным с этим поворотом: постгуманизму, новому материализму, феминистским эпистемологиям. Многие другие направлены на те области, которые этот поворот высветил: новые экологии и сама экология как подход, проблемы антропоцена, геофилософии, исследования техники и медиа (причем в том числе в их конвергенции с живыми организмами: биомедиа, insect media и пр.), исследования животных. Кроме того, это смещение, не упраздняя полностью человеческое (а скорее, отказывая ему в специфичности, привилегированности), включает его в принципиально другие масштабы, до того казавшиеся ему несоразмерными, — космические. Такой курс, посвященный антропологии космоса, также включен в программу.
Обучение в школе будет интересно абитуриентам, ориентирующимся на научную и исследовательскую работу, художникам, всем, кто интересуется актуальными теориями и дискуссиями в гуманитарных науках и философии. Тематический уклон школы позволяет представить срез основных исследовательских тенденций последних лет.
Большинство классических программ, которые предлагают традиционные университеты (социология, философия, антропология и пр.), в большей степени сосредоточено на традиции развития дисциплины, на изучении основополагающих теорий и подходов. Особенно ярко эта ситуация выражена на философских факультетах, где студенты большей частью изучают традицию, а актуальная философия полностью переходит в русло самостоятельной работы Текущие и актуальные исследовательские тенденции, новые теории нередко оказываются за рамками учебных программ или им не отводится в них значимого места.
Наша школа — одна из немногих институций, где основное внимание уделяется именно этому кругу теорий и исследований. Поэтому наша программа особенно полезна тем, кто ищет возможность сориентироваться в актуальном проблемном поле.
При этом курсы будут читать исследователи, которые во многом определяют направление и содержание поля российских актуальных исследований (среди них Алла Митрофанова, Нина Сосна, Елена Петровская, Николай Смирнов, Полина Колозариди, Сергей Мохов, Денис Сивков и др.). Их курсы не только носят общеобразовательный характер, но и представляют результаты их собственных исследований в этих областях.
Стоит отметить, что помимо занятий обучение предполагает и работу над собственными проектами. Они могут быть выполнены как в академическом, так и в художественном формате (в виде художественного исследования).
В школе открыты три лаборатории: Posthuman, лаборатория исследований медиа и техники, лаборатория актуальной философии. Работа над самостоятельным проектом ведется в рамках одной из них.
Катерина Белоглазова
куратор Московской антропологической школы
Программа обучения в Московской антропологической школе рассчитана на два года и будет включать в себя курсы лекций и регулярные исследовательские семинары, организованные внутри каждой из наших лабораторий. Преимущество образовательной программы МАШ — в фокусе на актуальном теоретическом поле и вместе с тем в более гибкой, чем в традиционных академических институциях, системе обучения.
Поэтому программа МАШ может быть интересна как для выпускников гуманитарных факультетов, уже имеющих базовое образование в области антропологии, социологии, философии, культурологии и других дисциплин и желающих расширить свои знания в поле современной теории, так и для студентов магистратур других вузов — как дополнительное подспорье для работы над диссертацией, для художников и кураторов, часто обращающихся в своих проектах к проблемам актуальной философии.
Школа не предполагает обучения художественным практикам, но итоговым проектом может быть и художественное исследование, работа над ним также будет обсуждаться в ходе семинаров.
В рамках публичной программы, предваряющей набор в школу, пройдет серия бесед с художниками и теоретиками, которые изучают релевантные направления для проблематики МАШ, а в учебной программе предполагаются междисциплинарные семинары и встречи с художниками и исследователями современного искусства.
Кроме того, студенты Московской антропологической школы смогут посещать занятия Московской школы новой литературы и Московской школы нового кино, а для выполнения художественных проектов будет доступна техническая база Московского международного университета, где располагаются все три школы: съемочное оборудование, типография, выставочная площадь в атриуме университета.
Обучение будет проходить в очном формате, но для иногородних студентов доступна опция дистанционного посещения занятий через Zoom.
С точки зрения аудиторной нагрузки программа МАШ аналогична полноценной магистратуре с вечерними занятиями четыре раза в неделю. По окончании обучения студенты, защитившие итоговый исследовательский проект, получат диплом о дополнительном образовании.
Для того чтобы программа школы была яснее для абитуриентов, мы, кураторы школы, решили задать несколько вопросов руководительницам двух ее лабораторий.
Алла Митрофанова
философ, руководительница лаборатории Posthuman МАШ
— Возможно ли изучать опыт других, нечеловеческих, агентов, у нас есть к этому доступ — или мы неизбежно имеем дело со своими конструктами и проекциями? А если это возможно, то зачем нам, людям, нужно этим заниматься? Какие наиболее важные категории/модели описания привнес постгуманизм?
— Постгуманизм — это не уничтожение человека как вида, а уход от человекоцентричности и эпистемологического высокомерия по отношению к дикарям, животным, дикой природе. Такой уход не позволяет нам быть «якобы знающими», наделенными властью над природой и вообще ставит под вопрос саму идею управления, знания. Да, мы не знаем и потому должны «принимать апелляции» у человеческих и природных агентов, а дальше договариваться, уступать, принимать совместную ответственность. Это требует расширенного внимания, анализа причинной сложности, теоретического и политического воображения.
— Как связаны постгуманизм и феминистское движение?
— Постгуманизм — это феминистская концепция, принятая сейчас в разных философских движениях. Она прямым образом связана с феминистской эпистемологией, которая в 1980-е критически рассмотрела доминантную модель познания через гендерную оптику. У познания есть свои «правила доступа» и отсева отдельных данных как «не имеющих ценности», есть канон, который определяет иерархию знаний. Поскольку стало понятно, что женский опыт, как и женские искусство и логика, не принадлежит к канону истины, возникла критика этого канона как формы репрезентации мира, затем критика этой формы познания, а потом и новые философские предложения. Так феминистская философия оказалась в центре современных проблем культурного кода, телесности, технологических практик.
— Чем будет заниматься ваша лаборатория, какие исследования и направления вы хотели бы развивать вместе со студентами?
— В нашей лаборатории мы попробуем формировать digital humanities, или попросту философию в условиях современной технологизированной культуры. Это пока еще несуществующая философия в эпоху больших данных. Это то, чем мы с коллегами занимаемся на наших внеинституциональных семинарах в Петербурге — например, на семинаре Йожи Столет «Новая философская грамматика». Здесь интересно исследование и новых способов публичности, и того, как меняются телесные параметры, какие из концептов философии ХХ века могут быть актуальными сегодня, как формируется новая область подходов и смыслов.
Нина Сосна
философ, медиаисследовательница, руководительница лаборатории исследований медиа и техники МАШ
— Как отразилась критика антропоцентризма на исследованиях медиа и техники?
— Комплексность, как теперь иногда говорят, ответа на этот вопрос связана с тем, что понятия медиа и техники не совпадают и второе явно имеет более длинную историю, чем первое. В вопросах исследования техники действительно долгое время было принято ориентироваться на человека как изобретателя или, в крайнем случае, пользователя техники, и это автоматически означало инструментальное, зависимое положение техники. Ее автономизация виделась только как поломка, как «восстание машин», ничего хорошего человеку не обещавшее. Вспомните множество голливудских фантастических фильмов, которые строились вокруг конфликта вышедших из-под контроля человека устройств. Две разрушительные мировые войны XX века сделали масштаб вреда, наносимого техническим развитием, колоссальным. Об этом много и с трагическим чувством писал, например, Гюнтер Андерс.
Несколько упрощая ситуацию, можно было бы утверждать, что именно исследования медиа сильно способствовали тому, чтобы другое представление о технике оказалось тоже принятым во внимание. В общепринятых ныне версиях, преимущественно исходящих из Германии, теории медиа относились к человеческому субъекту достаточно незаинтересованно. Его не исключали намеренно, но фокус наводился не на него, а на процессы опосредования, переноса, взаимодействия, которые рассматривались на разных уровнях, от языкового до геологического, при постоянной работе с уровнем материальных структур. В известном смысле роль человеческой субъективности естественным образом в этих работах все более уменьшалась, в некоторых случаях с явной неприязнью. Так, Фридрих Киттлер заявлял, что нет никакого медиаискусства, о котором как раз начинали говорить, потому что для медиа никакой внешний производитель искусства, каким мог бы выступить человек, не требуется. Однако парадоксальным образом именно такие исследователи медиа, как, например, Зигмунд Цилински, заговорили о необходимости медиаантропологии или, как Лев Манович, об «интерфейсе “человек—человек”». Таким образом, то, что мы видим сегодня в качестве главного предмета исследований, — это сложные сплетения структур разного типа (органического и неорганического, материального и имагинативного, природного и культурного — что бы ни значили эти два слова, оба насквозь проникнутые техническим).
— Мы говорим о конвергенции технического и органического в современных технологиях. Какие новые вопросы и проблемы перед нами ставят такие технологии? Какие категории переопределяются или изобретаются в языках их описания?
— Пожалуй, самый новый вопрос — как работать со смешанным? Дело в том, что очень долгое время, много столетий, культура как система получения и трансляции знаний строилась на различении — своего от чужого, сырого от вареного, чистого от оскверненного и т.д. И проблема здесь, видимо, не только в истории гуманитарных исследований XX века, которые сначала предложили структурализм, строящийся как универсальный метод на примерно таких оппозициях, а затем многократно этот метод критиковали и опровергали. Скорее, проблема в том, что, даже если человеческое мышление и способно функционировать, не используя эти оппозиции, неким третьим способом, выяснилось, что техника и медиа все равно работают на других оппозициях или с другими оценками, которые не совпадают с человеческими. Это очень важное и принципиальное открытие — или признание.
Что делать в таких обстоятельствах, если уже невозможно отрицать по-настоящему «другое» (и это ведь уже другое «другое», не Другой иной культуры или цивилизации, не далекое бессознательное, а нечто принципиально некоммуникабельное, как обозначил это некогда Юджин Такер)? Судорожно определять «человеческое»? И каким образом можно было бы пытаться это делать, не переходя тем самым в лагерь крайне правых? Или, напротив, всячески отрицать особенность человеческого, сравнивая его в буквальном смысле с «грязью», как предложила Донна Харауэй? Здесь, безусловно, важны этические вопросы, составляющие краеугольный камень биоэтики, занятой проблемами конвергенции технического и органического в социальном плане. Но есть и множество других вопросов, связанных с экспериментальным искусством и получением знаний в условиях, когда техническое включается в рассмотрение как органичная часть и это уже не метафора.
— Не могли бы вы рассказать о ваших курсах в МАШ и о планах развития вашей лаборатории?
— Лаборатория в моем представлении — это группа (кое-кто мог бы использовать и слово «сеть»), в которой формируется общий проект. Это непростой процесс, так как каждый приходит со своим набором знаний, навыков и интересов. Обозначая, прежде всего, формальные стороны, важно указать на открытый характер этого процесса и его экспериментальность. Сейчас, как мне кажется, гораздо важнее нечто предложить или обнаружить, чем выставлять диагноз времени, который в общих чертах как будто налицо.
Еще одной существенной характеристикой может выступить локальный контекст. Каждый исследователь, как и каждый художник, как говорят, обязан представлять, где он находится и откуда происходит. В этом один из итогов полувековой континентальной традиции размышлений, который едва ли следует игнорировать. Результаты прочитанного мною в прошлом году курса по постгуманизму для магистрантов говорят о том, что традиционный для русского человека гуманизм находит сегодня множество проявлений. Наследие, которое так или иначе проявит себя, вполне может содержать питательные элементы для произрастания новых проектов. Понятно, что кто-то в этой связи апеллирует к «русскому космизму», как Борис Гройс, множество художников включается в исследования «критической географии», не говоря уже о традиционном использовании авангарда начала XX века; все эти значимые явления действительно выросли на русской почве, даже если и пытались от нее оторваться, и все они отсылают к неэлиминируемым условиям, в которых эта почва складывалась, — огромному пространству, не всегда освоенному, к неким мировым связям, которые, как известно, ощущали великие русские писатели.
Этому не противоречит и другое движение, связанное не столько с макроисследованиями, сколько с поиском неких минимальных действующих единиц. Это можно называть теорией элементного. Так или иначе, мне очень интересно, каким будет состав обучающихся и что из этого получится.
Источник: colta.ru