18.02.2021

В публикации «Десять лет назад: как это происходило» 6 февраля 2021 года мы рассказали о том, как выступления участников состоявшейся десять лет назад Международной конференции «Президент Б. Н. Ельцин и новая Россия», стали основой для изданной нами книги «Понимая 90-е». А позднее заметили, что количество посетителей ссылки на этот сборник оказалось сопоставимым с числом посетителей публикации. И это определенный индикатор запроса на менее примитивную картину событий тридцатилетней давности.

Александр Евлахов – главный редактор,

кандидат исторических наук

В том, что она такова, убедиться совсем не сложно. Достаточно набрать в любом поисковике «Декларация о государственном суверенитете 12 июня 1990 года», чтобы натолкнуться на многочисленные негативные коннотации наподобие «шага к развалу СССР – крупнейшей геополитической катастрофе». То есть получается, что этот шаг сделали, проголосовав «за» декларацию 907 депутатов РСФСР. И лишь 13 депутатов, проголосовав «против» нее, проявили необычайную прозорливость. Были, правда, еще 9 тех, кто «воздержались», в том числе нынешний депутат Госдумы РФ, уважаемый О. Н. Смолин. Если же проанализировать региональный состав проголосовавших «против», то окажется, что едва ли не единственным источником прозорливости оказались тогда автономные республики. С чего бы это вдруг?

Но объяснение этому факту не столь уж загадочно. Достаточно вспомнить о Законе СССР, принятом 26 апреля 1990 года «О разграничении полномочий между Союзом ССР и субъектами федерации». Его вторая статья фиксировала, что «Автономные республики – советские социалистические государства, являются субъектами федерации – Союза ССР». Таким образом, волей союзного центра, они стали государствами и выводились из юрисдикции РСФСР, став ей фактически равными. С последствиями этого далеко не безобидного решения Б.Н. Ельцин столкнулся 6 августа в Казани, которая встретила его плакатом: «Мы в Россию не входили».   В ответ на него Б.Н. Ельцин и был вынужден сказать знаменитую фразу: «Берите столько суверенитета, сколько сможете проглотить», повторив ее потом и в Уфе. Можно не сомневаться: если бы «Декларация о государственном суверенитете РСФСР» не была принята, то на ее территории с 16 автономиями произошли бы те же процессы, что в августе – сентябре на территории Молдавии и Грузии с Приднестровской, Абхазской и Юго-Осетинской автономными областями.  Кстати, о необходимости суверенитета на Первом съезде народных депутатов РСФСР говорил не только Б. Н. Ельцин, избранный 29 мая 1990 года Председателем Верховного Совета РСФСР и именно с этим пунктом программы одержавший победу в Свердловске, набрав 84 процента голосов избирателей. Фактически то же самое озвучивал и выставленный «центром» ему в противовес А.В. Власов в попытке обрести сторонников. К тому же положение о приоритете Конституции и законов РСФСР над законодательными актами СССР – не единственное содержание Декларации. В ней также заложены принцип разделения законодательной, исполнительной и судебной властей, равные правовые возможности для новообразования политических партий и общественных организаций, существенное расширение прав автономных республик, областей, округов и краев в составе РСФСР.

А, если принять во внимание, что на фоне «талонного» распределения самого необходимого, в ходе избирательной кампании звучали цифры о том, что РСФСР – это 60 процентов союзного ВВП и почти 80 процентов его экспорта, то будет очевидно: голосуя «за» Декларацию, депутаты всего лишь выразили идею, которая прочно овладела «массами». Теми избирателями, перед которыми вернувшись в территории, придется отвечать за свою позицию при голосовании. Тогда это было непоколебимым правилом.

Принятие декларации в Российской Федерации стало базой для создания институтов частной собственности, выборов, свободы слова. На основании ее появились и российские СМИ. Датой выхода в эфир российского телевидения станет 13 мая 1991 года, первого номера «Российской газеты» – 11 ноября 1990 года. На четыре дня раньше выйдет первый номер еженедельной газеты «Россия», издававшейся тогда под эгидой Президиума Верховного Совета РСФСР – органа власти, совсем недавно появившегося в результате первых свободных выборов. Возможно, этот номер вышел бы еще раньше, если бы ряд типографий, в том числе Лениздат, не отказались ее печатать по причине принадлежности и слишком не советского содержания. В итоге «Россия» стала печататься в Туле. Вместе с возглавившим ее тогда Александром Дроздовым мы на днях извлекли из газетного архива подшивку этой газеты и еще раз осознали, что мнение свидетелей и участников событий более ценно, чем сегодняшние оценки людей, знающих о том, что происходило, лишь понаслышке. Так появилась идея в «Новых Знаниях» под рубрикой «Вглядываясь в девяностые» возвратить в публичное пространство то, что, отражая происходившее, публиковалось в еженедельной газете «Россия» три десятилетия назад.

То, что мы намерены предложить вашему вниманию сегодня, касаясь происходившего в девяностые годы, вполне соответствует названию этой рубрики, хотя в «России» и не публиковалось. Это недавно прочитанная мной книга Нобелевского лауреата Джозефа Стиглица, издававшаяся в нашей стране под названием «Глобализация: тревожные тенденции».

Занимая в девяностые годы высокий пост во Всемирном банке, он оказался тогда вовлеченным во многие события, происходившие на разных континентах, в том числе и в нашей стране.

«Россия, пишет Стиглиц, – это непрерывно развертывающаяся драма. С падением Берлинской стены осенью 1989 г. начался один из важнейших экономических переходов всех времен. Это был второй дерзкий экономический и социальный эксперимент прошлого столетия. Первым был переход России к коммунизму, произошедший за семь десятилетий до того. С течением лет провалы этого первого эксперимента стали очевидными… Второй переход России, равно как и стран Восточной и Юго-Восточной Европы, далек от завершения, но многое ясно уже сейчас: Россия получила совсем не то, что обещали ей сторонники рыночной экономики или на что она надеялась».

Разочарование, часто сквозящее на страницах книги, словно напоминает нам о том, что для его переживания совсем не обязательно быть русским.

Во всем ли прав Нобелевский лауреат Джозеф Стиглиц?

Сразу оговорюсь, что с многими выводами его книги «Глобализация: тревожные тенденции», прочитанной мной лишь недавно, можно согласиться в одном случае: если ставить знак равенства между глобализацией и политикой таких структур, как Всемирный банк (ВБ) и Международный Валютный Фонд (МВФ).

Деятельность их обеих Джозеф Стиглиц, вне всякого сомнения хорошо знает, потому что, оставив в 1997 году должность руководителя экономических советников в администрации Президента США Билла Клинтона, четыре года работал Вице- президентом и главным экономистом Всемирного банка. И поскольку основное предназначение данного банка- это организация финансовой и технической помощи развивающимся странам, он много ездил по миру, посещая государства Латинской Америки, Африки и Азии. И, конечно, благодаря всему этому неплохо узнал не только их финансово-экономическую ситуацию, но и досконально изучил персонал, как Всемирного банка, одним из руководителей которого был, так и «здания напротив» под названием МВФ. Едва ли не главная тема его книги, это «разбор полетов» последнего в условиях финансового кризиса в Юго- Восточной Азии, накрывшего и другие страны.

О своих идеологических взглядах автор пишет: «Я активно выступал за постепенность в политике, которая была принята китайцами; непримиримый противник экстремистских стратегий проведения реформ, таких как «шоковая терапия», столь позорно провалившаяся в России и некоторых других странах на постсоветском пространстве». Через призму этих взглядов он оценивает очень многое. Прежде всего, конечно, как он их называет, «три столпа Вашингтонского консенсуса: приватизацию, рыночную либерализацию и фискальную (бюджетно- налоговую) политику». С подобной же меркой он подходит к избранному той или иной страной экономическому курсу. А также к выводам других ученых. К примеру, Нобелевского лауреата – Артура Льюиса утверждавшего, что неравенство имеет и свою положительную сторону, поскольку богатые сберегают больше, чем бедные, а накопление капитала- ключ к росту.

Или другого Нобелевского лауреата Саймона Казница, утверждавшего, что неравенство возрастает лишь на начальных стадиях развития, а на более поздних – снижается. Кстати, учеником последнего является еще один Нобелевский лауреат- Милтон Фридман, бывший советником Рональда Рейгана и Маргарет Тэтчер.

Первый серьезный пожар, в тушении которого Стиглицу пришлось участвовать сразу после занятия высокого кресла во Всемирном банке, это финансовый кризис в странах Юго-Восточной Азии еще недавно показывавших чудеса экономического роста и прозванных за это «молодыми тиграми».

Подробностям произошедшего в этой части мира, посвящена отдельная глава книги «Глобализация: тревожные тенденции». Когда, пишет автор, тайский бат рухнул 2 июля 1997 г., никто еще не знал, что это начало крупнейшего со времен Великой депрессии экономического кризиса, который распространится из Азии на Россию и Латинскую Америку и будет угрожать всему миру. В течение десяти лет бат обменивался на доллар в соотношении 25:1; за сутки он упал на 25, а затем и на 50 процентов. Ширились валютные спекуляции, быстро охватив Малайзию, Корею, Филиппины и Индонезию. Начавшееся крушение валюты и биржевых курсов к концу года грозило втянуть в этот процесс банки региона и фондовые биржи, а за ними всю экономику. В момент возникновения кризиса на Западе не сумели оценить его масштабов. Когда у президента Билла Клинтона попросили помощи Таиланду, тот отмахнулся, заметив, что коллапс бата ― это просто «небольшая лужа на пути» к экономическому процветанию. Подобную уверенность и невозмутимость Клинтона разделяли финансовые лидеры мира, собравшиеся на ежегодное собрание МВФ и Всемирного банка в Гонконге в сентябре 1997 г.

На этой встрече, по словам Стиглица, он предлагал министрам стран Юго-Восточной Азии некоторые совместные действия, в частности валютный контроль, нацеленный на предотвращение ущерба, который нанесет бегство спекулятивного капитала из их стран. Путем скоординированных действий, они могли бы противостоять давлению, которое, несомненно, было бы оказано на них международным финансовым сообществом, и таким образом оградить свои экономики от беспорядков на мировых рынках. Министры отложили принятие решения, запланировав встретиться с целью выработки плана к концу года. Но едва они распаковали свои чемоданы, вернувшись из Гонконга, как кризис охватил сначала Индонезию, а в начале декабря и Южную Корею. Тем временем и другие страны подверглись атакам валютных спекулянтов ― от Бразилии до Гонконга. Они выдержали эти атаки, но очень дорогой ценой.

По мнению Стиглица катализатором разрастания кризиса в этих странах стала рекомендация МВФ открыть свои финансовые рынки для иностранного капитала. Страны последовали этой рекомендации, и к ним хлынул прилив так называемых «горячих денег» — краткосрочный капитал с целью заработать прибыль по процентным ставкам разницы. Однако за ним последовал отлив. Тогда МВФ порекомендовал поднять процентные ставки. Это спровоцировало рецессию.

Цены активов рухнули. МВФ рекомендовал начать их продажу, которую осуществляли те же институты, которые изъяли из них свои капиталы. Американские и другие компании, пишет он, даже не утруждали себя реструктуризацией, а просто «держали» активы, дожидаясь оживления экономики, чтобы продать их по более высокой цене. Автор детально анализирует проявления финансового кризиса в ряде стран Юго- Восточной Азии-Тайланде и Малайзии, Корее и Индонезии. Его оценки неутешительны. Как оказалось, в документах МВФ даже нет модели банкротства, что по его образной аналогии все равно, что ставить «Гамлет» Шекспира без Принца Датского. В Индонезии 75% бизнеса было разорено. В Тайланде 90% кредитов являлись недействующими, т.е. теми, по которым проценты не выплачивались 90 дней и более.

Корни многих проблем Стиглиц видит в «наивном геополитическом мышлении – наследии реальной политики в стиле Киссинджера», подчеркивая, что США – единственный реальный акционер МВФ. Это не совсем верно.

Его акционерами являются почти все страны мира, в том числе Россия, которой принадлежит 2,7% голосов. Другое дело, что США обладая 17% голосов, единственные имеют право «вето». Если суммировать основные критические замечания автора книги в отношении политики МВФ, то это установление фондом в качестве главного условия финансовой помощи стране сокращение ею своих расходов. По его же мнению, главным средством финансового оздоровления должно стать не сокращение расходов, а стимулирование спроса. И еще он за категорический уход от практики финансовой поддержки стабильного курса национальной валюты.  Следует отметить, что, считая политику МВФ ошибочной и даже вредной, Стиглиц столь же тупиковой считает и теорию заговора, согласно которой политика фонда имеет единственную цель- ослабить Восточную Азию или какой- либо другой регион. При этом наличия вполне определенных интересов финансово – банковских кругов не отрицает. Он был свидетелем принятия многих решений, и видел под воздействием каких аргументов они возникали. В залах заседаний Всемирного банка и Международного валютного фонда 24 места, которые занимают и голосуют министры финансов и управляющие центральными банками, при этом каждое место представляет несколько стран. Во время заседаний Всемирной торговой организации эти же места занимают министры торговли. Что же касается проблем МВФ, то они, как считает Стиглиц на основе своего «включенного наблюдения» прежде всего, результат несоответствия между первоначальными целями создания организации – укреплением глобальной экономической стабильности и ее новыми целями – такими как либерализация рынка капитала. В итоге, как утверждает автор книги, МВФ признал свои ошибки в Юго-Восточной Азии, согласился с утверждением, что ограничительная фискальная политика усугубила спад, а стратегия структуризации финансовой системы Индонезии привела к набегу вкладчиков на банки. Производимые по итогам ошибок изменения назвали довольно пафосно- «Реформа глобальной финансовой архитектуры». Однако МВФ и Минфин США пришли в ярость, когда Всемирный банк проанализировал эти ошибки, а информация об этом утекла в СМИ и оказалась на первой полосе газеты «Нью Йорк Таймс».

Отдельная глава книги озаглавлена «Кто потерял Россию?», и на ней есть смысл остановиться более подробно, хотя она и отражает картину двадцатилетней давности. Еще раз отмечу, что книга была издана в 2003 году, в период первого Президентства В. В. Путина, а при ее написании Стиглиц использовал свои беседы с бывшим тогда советником Президента РФ А. Н. Илларионовым и Председателем Счетной палаты С. В. Степашиным. В предыдущие годы он неоднократно встречался с Е. Т. Гайдаром, оценивая его как «специалиста хорошо разбирающегося в экономике».

 Избранное автором название главы, – не просто фигура речи, а стремление показать, что этим вопросом все же задается часть американского истеблишмента, подобно тому как в 1949 году задавалась вопросом «Кто потерял Китай?». И, похоже, автор книги убежден, что, хотя ни США, ни западноевропейские страны не контролировали ход политических и социальных событий в России, ответственность за негативные результаты ее перехода к рыночной экономике должны взять на себя. А результаты эти на его взгляд таковы: для большинства населения экономическая жизнь при капитализме оказалась даже хуже, чем утверждали прежние коммунистические лидеры. В том, что произошло, виновата в первую очередь российская сторона. Однако виноваты и западные советники, в особенности из Соединенных Штатов и Международного валютного фонда, поощрявшие проведение политики Вашингтонского консенсуса, которая включала либерализацию цен и торговли, финансовую стабилизацию и приватизацию.

Здесь я должен сделать оговорку. Касаясь раздела книги о финансовом кризисе в Юго-Восточной Азии, я, не имея на сей счет каких-либо собственных представлений, всего лишь пересказывал содержание написанного. В отношении оценок Стиглицем российских реформ, я выскажусь более определенно. 

Очень хорошо, что автор показывает, очевидную разве что специалисту, связь между финансовым кризисом в Юго-Восточной Азии и ситуацией в России. А она прежде всего в том, что вследствие рецессии и депрессии в странах Юго-Восточной Азии, которые были усугублены политикой Международного валютного фонда, спрос на нефть не только перестал расти, но фактически снизился.

Возникшее в результате неравновесие между спросом и предложением нефти обернулось значительным падением цен на нее (более чем на 40% в первые шесть месяцев 1998 г. по сравнению со средним уровнем цен в 1997 г.). Нефть- основной экспортный товар и основной источник налоговых поступлений российского государства, так что неудивительно, что падение цен имело разрушительные последствия. Нам во Всемирном банке, уточняет автор, стало известно о данной проблеме в начале 1998 г., когда цены уже готовы были упасть даже ниже уровня издержек России по добыче и транспортировке нефти. Учитывая обменный курс на тот момент времени, нефтедобывающая промышленность России могла стать убыточной. В таком случае становилась неизбежной девальвация рубля.

Вообще события в России 1998 года — предмет наиболее обстоятельного рассмотрения автора именно потому, что в выработку и принятие решений он тогда был непосредственно вовлечен. Когда произошел кризис, Международный валютный фонд предпринял усилия по оказанию помощи, но хотел при этом, чтобы 6 млрд долл. из данного пакета размером 22.6 млрд долл. предоставил Всемирный банк (в котором руководящую должность занимал автор книги). Этот вопрос горячо обсуждался во Всемирном банке. Многие из нас, подчеркивает Стиглиц, с самого начала сомневались в необходимости предоставления кредитов России. Мы задавались вопросом, а были ли выгоды в виде возможности экономического роста в будущем достаточно большими, чтобы оправдать выдачу кредитов, которые оставят наследие в виде долгов. Многие полагали, что Международный валютный фонд облегчает российскому правительству отсрочку важных реформ, таких как создание системы сбора налогов с нефтедобывающих компаний. Кроме того, бросались в глаза факты, свидетельствующие о коррупции в России. Несмотря на сильное сопротивление со стороны сотрудников, Всемирный банк под огромным политическим давлением Администрации президента Клинтона выделил деньги России. При этом, публично объявив о предоставлении очень большого кредита, предоставлять его решил отдельными траншами. Было принято решение сразу же выделить 300 млн долл., а остальную часть позднее по мере прогресса экономических реформ в России.

Через три недели после получения кредита Россия объявила об односторонней приостановке платежей по долгам и девальвации рубля. Рубль рухнул. К январю 1999 г. реальный его курс снизился более чем на 45% по сравнению с уровнем июля 1998 г. Сюрпризом стал не сам факт обвала, а то, что он фактически застал врасплох ряд чиновников Международного валютного фонда, включая некоторых из самых высокопоставленных. Говоря о собственных прогнозах, Стиглиц признает, что они подтвердились лишь частично: предполагалось, что деньги помогут поддерживать обменный курс в течение трех месяцев; их хватило на три недели. Считалось, что олигархам, по версии автора, потребуются дни или даже недели, чтобы вывести деньги из страны; это заняло всего лишь несколько часов или дней. Российское правительство даже «позволило» обесцениться обменному курсу. Улыбающийся Виктор Геращенко, председатель Центрального банка России, пишет автор, говорил президенту Всемирного банка и мне, что это было просто «функционирование рыночных сил». Когда Международный валютный фонд столкнулся с фактами- миллиарды долларов, выданные в качестве кредита России, осели на банковских счетах на Кипре и в Швейцарии спустя всего лишь несколько дней после предоставления кредита, он заявил, что это не его доллары. Однако у кризиса, констатирует Стиглиц, все же был один положительный аспект: девальвация стимулировала развитие конкурирующих с импортом секторов российской экономики, и товары, действительно производимые в России, наконец, стали захватывать все большую долю местного рынка. Это «непреднамеренное следствие», в конечном счете, привело к давно ожидавшемуся росту реальной (в отличие от теневой) экономики. В этот период в России произошли кадровые перестановки: в сентябре 1998г к руководству пришло Правительство, возглавляемое Е. М. Примаковым.

Подробно в книге дана история российских реформ. Первые ошибки, считает Стиглиц, были допущены сразу же в их начале. В 1992 г., по его определению в азарте построения рыночной экономики, большинство цен были моментально либерализованы, что привело к инфляции, уничтожившей сбережения и сделавшей макроэкономическую стабилизацию первоочередной задачей программы реформ. Все осознавали, что в условиях гиперинфляции (двузначных темпов инфляции в месяц) будет очень сложно достичь успеха в осуществлении трансформации. Таким образом, первый раунд шоковой терапии- моментальная либерализация цен повлек за собой второй раунд: обуздание инфляции.

Факты автором изложены верно, хотя решение об отпуске цен Ельциным вовсе не принималось произвольно. Этот шаг был первым пунктом его программы неотложных экономических реформ, предложенных еще в ноябре V съезду народных депутатов РСФСР, «за» который проголосовало 878 депутатов при 16 «против». Моментальный отпуск цен 2 января 1992г действительно привел к тому, что цены этого месяца в сравнении с декабрем выросли на 352%, а по итогам года- на 2508%. Только движущим мотивом этого шага был вовсе не «азарт построения рыночной экономики», а экстренное преодоление острейшего товарного дефицита в условиях трехкратного превышения денежной массы над товарным предложением, и устранение угрозы голода в крупных городах, где запас продовольствия ограничивался несколькими днями.

Вторым ошибочным шагом после либерализации цен автор считает приватизацию. Ее, как пишется в книге, Международный валютный фонд рекомендовал России провести максимально быстрыми темпами; методы проведения приватизации считались второстепенным вопросом.

Многие из провалов трансформации, в частности снижение доходов и рост неравенства, могут быть напрямую увязаны с этой ошибкой. В обзоре Всемирного банка десятилетней истории стран с переходной экономикой, подготовленном вероятно с непосредственным участием Стиглица, отмечается, что приватизация в отсутствие институциональной инфраструктуры (такой как корпоративное управление), не оказывает положительного влияния на экономический рост. И в этом случае факты верны.

Однако быстрыми темпами приватизация проводилась не просто потому, что так рекомендовал МВФ, а так как откладывать ее после либерализации цен было недопустимо. Кстати, выше автор пишет, что первоначально приватизация правительством России предполагалась в качестве самого первого шага в процессе реструктуризации экономики. Такая реструктуризация, безусловно, потребовала бы новых инвестиций и, во многих случаях, увольнения работников, что на фоне уже состоявшегося отпуска цен и их колоссального роста стало бы еще одним дестабилизирующим фактором.

Отсутствие законодательства, обеспечивающего хорошее корпоративное управление, резонно отмечает Стиглиц, означало, что те, кто мог получить контроль за корпорацией, имели стимул воровать активы у миноритарных акционеров; и аналогичные стимулы имели менеджеры. Также верно и то, что, как правило, приватизация вела к передаче крупных национальных предприятий в руки их прежних руководителей. Они сосредоточили усилия на том, что можно взять у предприятия в течение нескольких следующих лет, и слишком часто все это усугублялось выводом активов. И здесь с изложенным нельзя не согласиться, добавив лишь то, что обеспечение условий для приватизации предприятий прежними, «красными» директорами, в том числе огромного числа заводов оборонного комплекса, было фактической покупкой их лояльности проводимым реформам.

Однако утверждение автора, что результатом приватизации стало внезапное обогащение будущих олигархов -нескольких друзей Ельцина ставших миллиардерами, не имеет отношения к действительности. Первого Президента России можно упрекнуть во многом, но только не в «назначении богатеями» его друзей. Это, как говорится, сюжет из другого рассказа. Если же говорить об олигархах, упоминание которых довольно часто встречается в книге, то правдоподобность представления о них не самая сильная сторона автора.

Наиболее видные из них основу богатства заложили еще с СССР, когда и слова «приватизация» не было в обиходе. Борис Березовский добился этого в конце 80-х годов занимаясь реэкспортом отсутствовавших в продаже дефицитных «Жигулей», найдя контакт с нужными чиновниками и основав компанию Логоваз.

А Михаил Ходорковский, будучи комсомольским активистом, под эгидой ЦК ВЛКСМ возглавил один из центров научно-технического творчества молодежи (НТТМ), что дало ему возможность серьезно заработать на импорте компьютеров, и обналичивании финансовых средств. Заработанные таким образом немалые деньги еще в 1988 году им были вложены в первый частный банк «Менатеп».

Вскоре после моего назначения во Всемирный банк, пишет Стиглиц, я начал более пристально наблюдать за событиями и за применяемыми стратегиями. Когда я высказал свои соображения по этим вопросам экономисту из банка, игравшему ключевую роль в процессе приватизации, он отреагировал весьма горячо, приведя в качестве примера «пробки» из автомобилей, покидающих Москву летом на выходные, среди которых было множество «мерседесов», и магазины, заполненные импортными товарами роскоши.

Это была картина, существенно отличающаяся от пустых и бесцветных прилавков магазинов при прежнем режиме. Я согласился с тем, что значительное количество людей достаточно разбогатели, чтобы стать причиной автомобильных «пробок» или создать спрос на обувь от Гуччи и другие импортные предметы роскоши, спрос, достаточный для обеспечения процветания некоторых магазинов. На многих европейских курортах богатые россияне сменили богатых арабов, которые преобладали там два десятилетия назад. На некоторых из этих курортов даже указатели на улицах были написаны на русском языке наряду с национальным языком. Но автомобильные пробки из «мерседесов» в стране с уровнем дохода на душу населения в 4730 долл. (по состоянию на 1997 г.) являются, говорит автор, свидетельством ее болезни, а не здоровья.

Картина, я сказал бы во многом верная, если ключевой фразой сказанного считать «значительное количество людей достаточно разбогатели». Причем даже тех, кто в приватизации не участвовал, но полагался на собственные силы. А их было к чему приложить, особенно в городах, где образовалось большое количество ниш для мелкого и среднего бизнеса. Можно было заняться многим, включая торговлю и рекламную деятельность, издательство и туризм. А доход даже в 2-3 тысячи долларов в месяц позволял, сохраняя независимость от государства, покупать продовольствие и одежду, заработать на недорогой автомобиль, (источник тех самых «пробок») и, благодаря появившейся свободе выезда, регулярный отдых за рубежом. Это было качество жизни, абсолютно недостижимое всего несколько лет назад при прежнем общественном строе для рядовых граждан, образовывавших в те годы нарождавшийся и впоследствии почти уничтоженный средний класс. И все это стало результатом реформ, проведенных совсем не по-китайски.

Приверженность автора книги китайскому пути развития — отказу от приватизации и либерализации в пользу развития госпредприятий и создания рабочих мест, наиболее рельефно проявляется в его стремлении не замечать достижений тех стран, которые добились ощутимых результатов, следуя советам МВФ и игнорируя китайский путь. К примеру Чехия и главный проводник в ней реформ Вацлав Клаус появляются на страницах книги исключительно для иллюстрации каких – либо отрицательных в его представлении результатов.

С плохо скрываемым удовольствием автор рассказывает нам, что «ученики-отличники Международного валютного фонда», такие как Чехия, снизившие инфляцию до 2%, получили в результате стагнацию своей экономики. Хотя в действительности никакого застоя (что означает слово «стагнация») в этой стране не было и в помине. Просто она пошла по пути «шоковой терапии» и ускоренной приватизации, которые так не нравятся автору книги. Начала она реформы с малой приватизации- предприятий розничной торговли и бытового обслуживания, проведя ее в течение 1991 года и получив в результате 1,5 миллиона рабочих мест без создания их государством. Уже в 1992 году настала очередь «большой приватизации». Для участия в ней каждый гражданин страны получил книжку ваучеров на 40 долларов, которая имела номер, что исключало ее передачу третьим лицам. В результате акционирования 60 процентов акций государственной собственности Чехии на 10 миллиардов долларов получили 5,5 миллионов ее граждан. В итоге страна получила уровень жизни, вполне сопоставимый с Германией. И это не единственный пример.

Вполне успешно распрощались с социалистическим прошлым первыми вышедшие из СССР страны Балтии. К примеру Эстония достигла самой высокой среди всех посткоммунистических стран средней зарплаты, которая составляет 1551Е и вторую после Словении минимальную зарплату 550Е.  Впрочем, и эти факты не мешают Стиглицу делать вывод о том, что переход от коммунизма к рыночной экономике, осуществлялся так плохо, что за исключением Китая, Вьетнама и некоторых других стран он привел к резкому падению доходов и росту бедности.

Когда автор расписывает читателю преимущества постепенного курса реформ, мне постоянно хочется заметить: а разве не такой курс был в СССР в эпоху М. С. Горбачева? Все было очень и очень постепенно, в рамках перехода к «социалистическому рынку». Первоначально, как мы помним, появился закон, разрешающий индивидуальную трудовую деятельность. Затем осуществился перевод предприятий на хозяйственный расчет и частичную самоуправляемость; были введены выборы руководителей коллективом. Стали появляться первые, связанные с теневыми структурами, кооперативы. Наконец, в 1989 году С.Шаталиным и Г. Явлинским даже была разработана программа «500 дней», предусматривавшая передачу госпредприятий в руки частых лиц. Она была утверждена Верховным Советом СССР и должна была вступить в силу с октября 1990 г, но не устроив верхушку номенклатуры, была в духе любимого М. С. Горбачевым «консенсуса», соединена с другой, менее радикальной программой. Как мы помним, в итоге не была осуществлена ни одна из них, и единственным событием стала «павловская» денежная реформа, имевшая целью пополнить казну и остановить падение рубля. Это лишь спровоцировало забастовки и ускорило распад СССР.  

В конце книги Нобелевский лауреат в духе замечательной миниатюры М.М. Жванецкого на тему о том, что «может что-то в консерватории подправить?», перечисляет что, по его мнению, необходимо сделать для трансформации работы МВФ в максимально продуктивную.

Его пакет пожеланий включает такие меры, как признание опасности либерализации рынка капитала; реформу процедуры банкротства и недопущение ее замены выкупом долгов; улучшение банковского регулирования; оптимизация социальных страховочных сеток; усовершенствование системы антикризисных мер и управления рисками. Есть в книге и много другого, важного и поучительного. Но нет практически ничего собственно о вынесенной в ее название глобализации. Ведь ее вряд ли можно рассматривать исключительно как продукт деятельности Международного валютного фонда и Всемирного банка. А если бы их не существовало?

Глобализация, как я ее понимаю, прежде всего объективная тенденция к сближению стран и народов, к обмену знаниями и созданию общего информационного и экономического пространства.  Зато об этом очень неплохо сказано экономистом Дэниелом Трейсманом- профессором политологии Калифорнийского университета в его рецензии на книгу Джозефа Стиглица «Глобализация и ее разочарования» (таково название оригинала книги).

Есть в ней и о «рукотворности» антиглобализма. Одним из факторов, ускоривших появление этой новой международной контркультуры, по мнению Трейсмана, стал контраст между быстро растущими американскими рынками с глобалистской риторикой представителей Уолл-Стрита с одной стороны, и ухудшением положения в странах «третьего мира»  с другой. Представители этой контркультуры имели между собой мало общего; их объединяло лишь нежелание принимать нечто, получившее название «глобализация». Одни выступали за помощь бедным в странах «третьего мира», другие беспокоились лишь о том, чтобы эти самые бедняки не попали на рынки труда наиболее развитых стран, а окружающая среда не подвергалась загрязнению. Третьи предупреждали о готовящемся в высших кругах заговоре, а некоторые считали, что воздействие на глобальную экономику должно быть более скоординированным.

Антиглобалистами стали представители самых различных политических взглядов: левые, правые, выходцы из андерграунда и прочие. (По поводу прочих очень верно подмечено. Я, например, в те же годы знал антиглобалиста- Президента одного из российских банков, познакомившегося с французским фермером-  и ставшего вместе с ним участвовать в разнообразных антиглобалистских акциях.) Написанная Стиглицем книга представляет собой попытку занять место на гребне этой волны. Используя свой авторитет ученого, он пытается оправдать эту пеструю группу людей, состоящую из активистов, сторонников либертарной теории, анархистов, луддитов, участников профсоюзного движения, борцов за мир и защиту окружающей среды, фермеров, отказавшихся от использования химикатов, и даже уличных артистов — участников публичных представлений. Есть в рецензии, написанной в 2003г сразу после выхода книги, и о противопоставлении автором постепенного пути реформ варианту шоковой терапии. Во многих бывших советских республиках, напоминает Трейсман, были предприняты попытки проводить экономические реформы плавно и постепенно. По его словам, Президент Республики Беларусь Александр Лукашенко, известный своим авторитарным стилем правления, обратился к этому исследователю и попросил рассказать о взглядах американского ученого Джозефа Стиглица. Тот кратко изложил их основное содержание. Выслушав рассказ, белорусский автократ ответил: «Я уже восемь лет претворяю в Белоруссии в жизнь именно то, за что Стиглиц получил Нобелевскую премию». Результат этого мы особенно хорошо видим сегодня.

Впрочем, собственно о глобализации в книге Стиглица тоже кое- что есть. Наиболее ощутимым симптомом воздействия глобализации на демократию он, судя по всему, считает замену диктатуры национальных элит новой диктатурой финансового капитала. А какая из них опаснее? Что такое диктатура национальных элит мы себе хорошо представляем на примере Сталина и Гитлера, Муссолини и Франко, Салазара и Пиночета…Что такое диктатура финансового капитала автор показывает на примерах, когда рынки капитала, выделяя странам кредиты, диктуют свои условия, вынуждая их частично отказаться от суверенитета. Этим условием, если отбросить частности, является всего лишь требование «жить по средствам». Но разве не то же самое происходит с суверенитетом европейских стран в рамках ЕС, когда бюджет любой из них должен отвечать единым стандартам вне зависимости от результатов выборов и голосов граждан, отданных за «левых» или за «правых». И, скорее всего, постепенное ограничение суверенитета стран является неизбежным продуктом глобализации. Точно также, как когда-нибудь таким продуктом станет Мировое правительство.