ЛЕКЦИЯ ЭНДРЮ МАКЛЮЭНА, ВНУКА МАРШАЛЛА МАКЛЮЭНА, О ВЕЛИКОМ ТЕОРЕТИКЕ МЕДИА И О ПРИКЛАДНОЙ ЦЕННОСТИ ЕГО ИДЕЙ ДЛЯ НАС СЕГОДНЯШНИХ
Андрей Мирошниченко ведет на Кольте ежемесячную колонку «The medium и the message». Ее название отсылает к знаменитой формуле канадца Маршалла Маклюэна, чьи труды легли в основу современного понимания медиа.
На этот раз Мирошниченко решил передать слово человеку, который продолжает дело Маклюэна — на семейных и общетеоретических основаниях. Это Эндрю Маклюэн, внук Маршалла.
Эндрю выступил в конце прошлого года с лекцией по зуму для московской аудитории. Мы публикуем ее в переводе и с примечаниями Мирошниченко и с его коротким вступлением.
* * *
«Возможно, западный человек просто не был готов к внезапной капитуляции природы после того, как в 1957 году был запущен спутник. После того, как сама планета оказалась внутри пространства, созданного человеком, природа должна сдаться технологиям [1] и экологии».
Маршалл Маклюэн,
из письма к Маргарет Этвуд от 22 ноября 1972 года
В этой лекции Эндрю Маклюэн рассказывает об истоках мировоззрения своего деда — Маршалла Маклюэна.
Эндрю живет в окрестностях городка Пиктон, в двух часах езды от Торонто. У него небольшая мебельная мастерская, но последние годы значительную часть времени он уделял своему отцу Эрику, сыну и соавтору Маршалла Маклюэна, сопровождая его на научных симпозиумах по всему миру. Эрик был видным ученым и одним из лидеров целого направления — медиаэкологии.
После смерти Эрика в 2018 году Эндрю подхватил семейное дело Маклюэнов. Он возглавляет Институт Маклюэна, в течение многих лет разбирает и классифицирует рабочие архивы Маршалла и Эрика, выступает с образовательными и научными лекциями по теориям Маклюэна.
В конце прошлого года Эндрю прочитал лекцию на открытии московского Центра профессионального мастерства «Медиаискусство» по инициативе его директора, куратора и искусствоведа Натальи Фукс (и при поддержке посольства Канады). Эндрю попросил меня перевести ее на русский — я не профессиональный переводчик, но он полагался на мое знание концепций Маклюэна.
Важная деталь: в английском оригинале ее заглавия «Our cause is effect» Эндрю обыгрывает понятия cause и effect, ключевые для Маклюэна и медиаэкологов. Cause означает одновременно «причина» и «благородное общее дело». Так что заглавие буквально можно прочитать и как «Наша причина — это следствие», и как «Что бы мы ни делали — это обусловлено медиаэффектом». Но, кроме того, подразумевается и своего рода девиз «Наше дело — добиться эффекта», о котором Эндрю говорит в финале лекции.
Как и его дед, Эндрю очень любит играть со словами и афоризмами, в чем можно убедиться в его твиттере.
Прежде всего
Я буду говорить о Маршалле Маклюэне, моем деде. Я также намерен говорить о моем отце [2] и о себе — как о сыне и внуке. Однажды я понял, что мои выступления все равно неизбежно воспринимаются как свидетельства с родственных позиций. И тогда я решил, что надо начинать сразу с этого и использовать как преимущество, как исходный пункт и ракурс, которого больше ни у кого нет. В этом, может быть, есть даже своя ценность.
Разные люди по-разному говорят о Маклюэне и его работах. Как однажды было замечено, «существует много Маклюэнов». Так что есть много способов подступиться к его идеям. Соответственно, я предложу «своего Маклюэна» — то понимание, которое сложилось на основе моего жизненного опыта.
Я начал работать над этой лекцией два года назад; впервые я с ней выступил в 2018 году в Мюнстере. Она называлась «Прошлое и будущее в изучении Маклюэна». Предполагалось, что та наша совместная с моим отцом поездка станет последним его публичным выступлением — он планировал не читать больше лекций, путешествия уже давались ему тяжело. Но внезапно он умер во время следующей, «второй последней», поездки, когда мы были в Колумбии в мае 2018 года. Буквально вечером накануне смерти он выступил в местном университете с речью «Медиаэкология в XXI веке», которая, на мой взгляд, стала одним из его главных достижений. Видео и текст этой речи есть в сети, если хотите, вы можете с ней ознакомиться.
Маклюэн — тогда
Наверное, наиболее емкой фразой, характеризующей метод Маршалла Маклюэна, стало его высказывание в журнале Life от 24 февраля 1966 года:
«Я не объясняю. Я исследую» [3].
Кроме того, он говорил: «У меня нет концепций, только видение/восприятие» («I don’t have concepts, only percepts») и «Вам не нравится эта идея? Что ж, у меня есть другие». Он говорил, что не видит никакого смысла в утверждениях, которые не были бы внутренне противоречивы: «Я вовсе не обязательно согласен со всем, что говорю».
Он почитал противоречия, поэтически зондировал (probes) [4] реальность, наслаждался парадоксами. В чем только его не обвиняли! Его называли технодетерминистом, агентом Ватикана [5], безответственным и поверхностным школяром. Утверждали, что он слишком много заимствовал у Джойса да и вообще был попросту ни в чем не прав.
Много лет спустя остается только удивляться, что многие из его наблюдений попали точно в цель. Вместо того чтобы быть забытым, как предрекали его критики, этот человек и его идеи оказываются крайне созвучными и сегодняшнему дню. Причина заключается в том, что, хоть он и комментировал чаще всего современные ему реалии («Я очень осторожен, — говорил он, — я предсказываю только то, что уже случилось»), за его кажущейся экстравагантностью был метод. Методы от времени становятся только лучше — в отличие от пророчеств.
Еще глубже в прошлое
Если мы заглянем еще дальше в прошедшее, мы увидим юного Маршалла Маклюэна, поступившего на механико-инженерный факультет Университета Манитобы. Это кое-что говорит об интересах человека. Практичность. В инженерной механике не так много теории, а та, что есть, носит, скорее, прикладной характер.
Где-то в конце 1960-х в коротком тексте, озаглавленном «Автобиография», он написал: «Я начал изучать инженерное дело, потому что интересовался структурой и устройством вещей» [6].
Летом после первого курса Маршалл работал в дорожно-инспекционной бригаде в северной Манитобе, в провинции, где он вырос, в самом центре Канады, — держал линейку для геодезических измерений. В его биографии говорится, что он увлекся тем летом чтением английской литературы. Могу себе представить, что комары и мошки тоже внесли в это увлечение свой вклад.
На самом деле Маршалл вырос на английской литературе и на театральном искусстве. Его мама, Элси Холл Маклюэн, была гастролирующим чтецом-декламатором. Она была довольно известна как исполнительница стихов и пьес, в которых играла всех персонажей. Отец Маршалла был агентом по недвижимости и страхованию, окружающие ценили его за чувство юмора и за умение поддержать беседу.
Я обращаюсь к ранним студенческим годам Маршалла, чтобы показать, что он был человеком, который интересовался тем, как сделаны вещи. Он был практически ориентирован. Маршалл не был склонен к философствованию.
В качестве отступления: интересно отметить, что мой отец оставил родительский дом, чтобы вступить в ВВС США, но потом все равно оказался в «семейном бизнесе», получив к этому времени уже несколько научных степеней по английской литературе. Да и сам я уклонялся от академической стези, исключая короткий период в местном колледже, где учился на журналиста, однако быстро бросил; но в конце концов и я тоже оказался вовлеченным в семейное дело. Наверное, определенные вещи происходят в судьбе с неизбежностью, как ни старайся уклониться.
Маршалл окончил Университет Манитобы со степенью в английской литературе и получил стипендию в Кембридже. Он и его друг Том Истербрук поехали туда вместе, они проделали путь через Атлантику на грузовом судне для перевозки скота. Можно себе представить, что путешествие не было приятным, но денег на лучшие условия не хватало.
Кембридж стал одним из важнейших поворотных пунктов в судьбе Маршалла.
Вот несколько цитат из сборника его литературной критики, составленного в 1969 году Юджином Макнамарой:
«Летом 1932 года я прошел пешком и проехал на велосипеде почти всю Англию, при мне была “Золотая сокровищница” Палгрейва [7]. Кембридж меня шокировал. Ричардс, Ливис, Элиот, Паунд и Джойс за несколько недель открыли мне пути для совершенно нового восприятия поэтического процесса и его роли в приспособлении читателя к современному миру. Мое изучение медиа началось именно с этого и по-прежнему остается укорененным в творчестве этих людей».
«Когда Джойс язвительно заметил в адрес одного из своих критиков: “Некоторые мои каламбуры тривиальны (trivial), а некоторые четыревиальны (quadrivial)”, — он был, как всегда, точен. Когда мои критики говорят, что я слишком расплывчато-метафоричен, я на самом деле стараюсь тоже быть точным и буквальным».
«Воздействие новых медиа на наше чувственное восприятие подобно воздействию на него новой поэзии. Они меняют не наши мысли, а структуру нашего мировосприятия. Таким образом, мое юношеское увлечение романтической поэзией связано самым непосредственным образом с моим нынешним исследованием того воздействия, которое медиа оказывают на нашу личную и общественную жизнь» [8].
В «Автобиографии», про которую я уже говорил, он пишет: «Изучение литературы настроило мое восприятие действительности таким образом, что привело меня к задаче выяснить, как взаимодействуют между собой культура и технологии».
Влияние Элиота, Паунда и Джойса на Маршалла совершенно очевидно. Маршалл вполне мог бы стать видным экспертом в поэзии модернистов задолго до того, как он стал известен как теоретик коммуникаций и в конце концов как первооткрыватель медиатеории.
Он использовал их творчество и написал немало обо всех троих. (Есть даже его рукопись для целой книги об Элиоте, которая когда-нибудь увидит свет.) Любой, кто прочитает «Азбуку чтения» Паунда [9] и поздние работы Маклюэна, найдет в них много пересечений.
Джеймс Джойс, несомненно, оказал на Маршалла наибольшее влияние. Маршалл Маклюэн называл свою работу «примечаниями к Иннису» [10], но он называл ее и «прикладным Джойсом».
В самом деле, Маршалл смог бы мало что сделать, если бы он не был знаком с творчеством такого количества писателей и поэтов, произведения которых он изучал и перерабатывал. Его собственный подход был тоже поэтическим. Ни один автор у него не удостоился стольких отсылок и цитат, как Джойс, — в этом легко убедиться, открыв почти любую работу Маршалла.
В приведенных выше цитатах Маршалл упоминает — и, обратите внимание, первыми — Ричардса и Ливиса. Они оба преподавали в Кембридже в начале 1930-х, когда Маршалл там учился. Это с ними связано появление нового типа критики, который они назвали «практической критикой» (книга Ричардса с таким названием вышла в 1929 году) и который называют еще «новой критикой».
Сейчас трудно себе представить, но публикация «Практической критики» вызвала переполох. Книга оказалась скандальной. Ричардс искал свои способы для оценки литературы и предложил сконцентрироваться на ее воздействии, эффекте. Его противоречиво оцененный метод заключался в следующем: он выбрал несколько стихотворений известных и неизвестных авторов, убрал все имена и предложил читателям прокомментировать эти тексты.
Скандал был в том, что люди не смогли прийти к единодушному заключению, какие стихи хороши, а какие нет. А их комментаторами были исследователи и профессора, которые, по идее, должны были обладать выверенными суждениями и методами в оценке поэзии. Без знания читателей о том, что конкретный автор — признанный поэт, лирика видных литераторов получила невысокие оценки. С книгой Ричардса и сейчас стоит ознакомиться.
В своем исследовании Ричардс предлагает четыре категории, в которых проявляется ценность поэзии или литературы. Они были такими:
— sense — чувственное восприятие того, что было сказано или представлено;
— feeling — переживания (что мы чувствуем по этому поводу);
— tone — тональность, отношение говорящего к слушателю;
— intent — замысел автора, цель, эффект, которого он стремится достичь.
Именно этот акцент на эффекте, как я думаю, остался с Маршаллом. Маршалл взял этот принцип и сделал следующий шаг: для оценки медиа он убрал из уравнения не только автора, но и контент. Потому что, как он говорил, его интересовали «структура и устройство вещей» (structure and design). Он интересовался тем, как вещи работают, что они делают.
Некоторое время спустя в своей популярной книге «Понимание медиа: расширения человека» (1964) Маршалл подает это так:
«…Ибо содержание медиа подобно сочному куску мяса, который вор принес, чтобы отвлечь сторожевого пса нашего сознания».
Маршалл, как это нередко с ним случалось, перефразировал (адаптировал?) высказывание другого автора, на этот раз Элиота, который сказал:
«Главное назначение “содержания” поэзии в самом общем случае (хотя не во всех ее видах) может заключаться в том, чтобы удовлетворить эту привычку читателя — отвлечь его сознание, чтобы оно не мешало, пока поэзия делает свою работу; совсем как некий воображаемый вор приносит с собой хороший кусок мяса для сторожевой собаки» [11].
Возникает вопрос: а для чего надо отвлекать? Что же проделывается над сознанием читателя? Для Маклюэна медиум — это тот самый вор. А реальное «сообщение» (message) — это то, что происходит, пока вы заняты контентом, пока вы смакуете этот сочный кусок мяса, ослепнув, оглохнув и онемев в момент, когда вас грабят. Реальное сообщение — это «личные и социальные последствия». Сообщением становятся тотальные изменения внутри нас самих.
Интересно при этом отметить различия между подходом Маршалла и логикой «практической критики», нацеленной на определение ценности литературы. Маршалл Маклюэн как раз известен тем, что избегал моральных оценок. Потому что, когда оцениваешь что-то как «хорошее» или «плохое», перестаешь исследовать, что это и что оно делает.
Как он заявлял — «сначала диагноз, потом рецепты».
ToC [12]
Еще одно следствие из «Практической критики» — это подход, с помощью которого Маршалл вычислял наличие в том или ином тексте «теории коммуникаций». Маршалл довольно рано определил для себя, что эта задача решается ответом на вопрос, кого автор считает своей аудиторией и как он определяет ожидаемый эффект. Аудитория плюс ожидаемый эффект = теория коммуникаций.
Маршалл признавал разницу между ожидаемым и достигнутым эффектом. В 1971 году он писал Эшли Монтагу: «То, что человек говорит, расходится с тем эффектом, которого он намерен добиться, и тем, которого он по факту добивается. Лично я рассматриваю эффект, которого писатель хочет достичь, как его теорию коммуникаций».
«Теории коммуникаций» — потрясающая книга. Отведенного нам времени не хватит, чтобы задержаться на ней подольше, но, если вы интересуетесь коммуникациями, я хотел бы привлечь к ней ваше внимание.
Для меня наиболее важной частью книги стал текст Эрика, который он написал о «теории коммуникаций» самого Маршалла Маклюэна. Он начинается так:
«Маршалл Маклюэн часто говорил, что у него нет никакой “теории коммуникаций”. Конечно, у него были конкретные понятия, определяющие, что составляет коммуникацию и что нет. И тем не менее он все время настаивал, что у него нет никакой “теории коммуникаций” и что он вообще не использует теорий в своей работе.
Вместо них, как он утверждал, он использует “наблюдения” и “пробы” (probes, “зондирование”). Это вопрос о том, с чего начинать. Если ты начинаешь с теории, то дальнейшее исследование так или иначе будет зациклено на доказательствах теории или ее опровержениях. Начиная с теории, исследователь начинает с ответов; отправляясь от наблюдений, исследователь начинает с вопросов. Теория — это всегда научная точка зрения на то, что уже вовлечено в исследование. Но если начинать с наблюдений, задачей исследования становится смотреть на сами вещи, смотреть на то, что происходит. Смотреть и видеть. Такой подход обеспечивает отвлеченность (detachment) исследователя и тренирует его критическую осведомленность».
Двигаясь дальше
Главная тема этого разговора — практичность. Этот термин вряд ли всплывет в сознании многих в качестве первой ассоциации, когда заходит речь о Маршалле Маклюэне и его работах.
Как только Маклюэна не называли. «Оракул информационной эпохи», «пророк», «гуру», «маэстро», не говоря уж о «спекулянте», «шарлатане» и прочих еще менее приятных прозвищах. Но «практичным» или «методичным» его называли явно нечасто. А именно таков он и был. Согласно его собственным критериям внутри «теории коммуникаций» — он, безусловно, добивался желаемого эффекта. Кроме того, я убежден, что он этого эффекта добивается в нас все больше, несмотря на то что он ушел почти 40 лет назад.
Когда ему было 40, то есть примерно столько, сколько мне сейчас, Маршалл написал Эзре Паунду:
«Я интеллектуальный отморозок (thug), который постепенно накопил частный арсенал с намерением непременно его использовать. Каждый инсайт в бездумные времена становится смертельным оружием. Каждый понимающий человек становится врагом общества. Льюис увидел это много лет назад. Его “Америка и Космический Человек” [13] стала водородной бомбой, сброшенной в пустыне. Эффект нулевой. Мы либо оскорбляемся в ответ на такие интеллектуальные бомбы, либо их игнорируем. Мы предпочитаем превращать самих людей в бомбы и взрывать политические и социальные сущности. Так забавнее. Льюис проветривал набитую людьми комнату с ее спертым воздухом. А мы хотим избавиться от самих людей. Вызывают даже какое-то восхищение те навыки и усердие, с которыми мы к этому стремимся.
Я не сторонник партии этих “мы”. Я бы предпочел разрядить эту гигантскую человеческую бомбу, начав диалог на полях, чтобы отвлечь людей-детонаторов и в то же время встряхнуть ото сна сомнамбул. Лондон 1910 года был полон людей с нежелательными взглядами [14]. С тех пор слова стали использовать, чтобы подвергнуть тотальному гипнозу. А как использовать другие слова, чтобы, напротив, преодолеть магию печатного слова? Или рекламы на радио, или “новостного” выпуска? Я работаю над этой проблемой. Слово — нынче самое дешевое и универсальное снадобье» [15].
Спустя десять лет, сразу после публикации «Понимания медиа», журналист «Торонто стар» следующим образом цитировал Маклюэна:
«Маклюэн сказал, что “слава может превратить тебя в статический образ” и это как раз может случиться с ним из-за этой книги. “Возможно, моим следующим шагом станет создание нового образа самого себя”, — сказал он».
В своих разговорах и текстах Маршалл добивался того эффекта, которого он хотел достичь. Для этого он разработал свои методы. Я думаю, что в их применении он зашел так далеко, как только возможно. Мне кажется, немногие понимают, насколько осознанно и преднамеренно он эти методы применял. Он был очень вдумчив, и в то же время его реакции были чрезвычайно быстрыми, остроумными. Это видно и слышно во многих его дискуссиях и интервью, доступных на YouTube. Если вы еще не видели его «дебаты» с Норманом Мейлером [16], их легко найти.
Но — были методы, которые он использовал, чтобы обратиться к своей аудитории (включая нас сегодняшних), и были те, которые он разработал, чтобы изучать эффект технологий [17].
«Личные» коммуникативные методы Маклюэна очень интересны и тоже заслуживают изучения. Но его методы исследования технологий — это как раз то, что определяет релевантность Маклюэна сегодня. Инструмент не подвержен влиянию времени, острый инструмент полезен всегда. Любой мастер знает, что нет ничего лучше правильного инструмента, который избавит от мучений и от ненужных усилий в работе; и даже старый инструмент можно почистить, наточить и пустить в дело.
Люди удивляются, как Маршалл мог видеть будущее, видеть мир, в котором мы живем сегодня. А он по большей части и не видел. То, что ему в реальности удалось (и это, наверное, должно побудить вас остановиться, задуматься или даже лишиться сна в размышлениях о возможном применении этой идеи), — он использовал свои инструменты, свою отточенную способность к восприятию собственного времени. В противном случае тот факт, что полученный им результат воспринимается нами как пророчество, описывающее наше настоящее, должен выглядеть шокирующим.
Как говаривал мой отец, «он не опережал свое время — он опережал своих современников».
TMI [18]
Летом 2017 года я поехал с моим отцом в Морагу, Калифорния, где он выступал на ежегодном собрании Медиаэкологической ассоциации [19]. Мне должно было стукнуть 40, я был женат, у меня было двое маленьких тогда еще детей, и я пытался определиться, что делать дальше — если не со своей жизнью вообще, то, скорее, конкретно с делом моей семьи.
Я становился все старше, на меня ложились все большая ответственность и разного рода обязанности для того, чтобы одновременно заниматься еще и разными отвлеченными темами. В то же время я все больше вовлекался в дело Маклюэнов. В последнее десятилетие я сопровождал моего отца в поездках, слушал все его выступления. Мы беседовали о самых разных удивительных вещах — от выхода из дома до возвращения из путешествия. Я провел много времени за исследованием, документированием и инвентаризацией библиотеки моего деда [20].
В общем, я уже был на крючке. Но у меня были и собственные жизненные обстоятельства, так что надо было принимать решение. Моему отцу, например, тоже было с этим нелегко. Как вы легко можете себе представить, старшему сыну Маршалла Маклюэна расти было непросто. Старшему сыну Маршалла Маклюэна было не так-то просто учиться в университете. А получить работу в университете старшему сыну Маршалла Маклюэна оказалось буквально невозможно [21]. Он в конце концов стал преподавателем в частном колледже в Торонто, где студентов учат, как записывать музыку и управлять арт-бизнесом.
В свободное от преподавания время он работал в своем офисе, который он называл «Скрипториумом», по большей части вдали от общественного внимания, что его крайне устраивало. Он обращался к разным темам и брался за разные вещи. Он следовал своим собственным интересам, в то же время продолжая незаконченные проекты, оставленные ему отцом. Он проделал очень впечатляющую работу. Внес ценный вклад в науку и в медиаисследования.
К тому моменту я уже погрузился в этот труд, и мое сердце уже подсказывало, чем я хочу заниматься, но с моим дипломом бакалавра — на что было мне рассчитывать?
Но тогда, в Калифорнии, я решил, что надо попытаться. Приложу все усилия, ну а если не получится, то, по крайней мере, я буду знать, что хотя бы попробовал, и со спокойным сердцем (наверное) смогу заняться другими делами.
К тому времени я уже был достаточно деятелен в этой теме. Я много выступал с лекциями о моем изучении «рабочей библиотеки» Маршалла, где в книгах осталась масса его пометок, о проблемах, которые мы обсуждали с отцом во время наших поездок на конференции. Я начал преподавать. Проводил вводные семинары по базовым идеям Маклюэна, таким, как the medium is the message и четыре закона медиа, говорил о «тетради медиаэффектов» [22]. Я вел семинары по figure-ground-анализу [23], организованные нашей библиотекой для разных возрастов — от пятиклассников до студентов.
В общем, я находил свои способы совладать с материалом и способы представить его иначе, но за этим не было никакой организационной структуры.
Другим обстоятельством было то, что время не стояло на месте и для моего отца. Он не мог похвастаться крепким здоровьем — именно поэтому я так много с ним путешествовал, и время от времени случались разные происшествия. Я понимал, что он не будет с нами всегда и что в какой-то момент та работа, которую он продолжал все эти годы вслед за отцом, может оказаться без движущей силы.
Так появился Институт Маклюэна (The McLuhan Institute). Я решил сфокусироваться на практичности — на том, что будет полезно и применимо в работе сегодня и завтра. Потому что нам нужны не памятники, а методы. Инструменты.
С тех пор я понял, что это правильный подход — надо брать полезное и отбрасывать остальное. По сути, это как раз то, что Маршалл делал с работами других, но только он делал это в сфере поэтики и стиля. Маршалл даже по разным поводам заявлял, что готов отказаться от любого из своих методов, когда они перестанут быть полезными.
И я также понял, что отсутствие формального научного титула не особо мешает, потому что мир не сводится к академической работе и мы все находимся в одной и той же лодке, когда речь идет об эффекте технологий; мы тонем все вместе. У меня нет научной степени, но нет и этого отчуждающего барьера, так что я могу говорить с людьми простыми словами — по крайней мере, стараюсь.
Прошедшее время
Читатель работ Маршалла и Эрика почувствует в них ощущение безотлагательности. По мере того, как масштабы и темпы инноваций превосходят нашу способность к ним приспосабливаться, нарастает необходимость нам всем научиться справляться теперь уже с эффектом самой нашей изобретательности. Ради скорости приспособления к жизни мы утратили роскошь ощущения времени. И эта ситуация только обостряется.
У Маршалла была надежда, и она была отнюдь не только следствием его христианской веры. Ну да, он говорил: «Наша единственная надежда — это апокалипсис» и «Я не оптимист и не пессимист, я апокалипсист». Посмотрим правде в глаза — он много чего говорил. Намеренно провокативно. Он говорил и подобные вещи, чтобы «встряхнуть сомнамбул».
Теперь надежда есть и у меня. Когда Маршалл в 1957 году впервые сказал: «The medium is the message», — люди восприняли это с недоумением или приняли его за сумасшедшего. Ну ясно же, что сообщение — это сообщение. Сегодня многим уже будет понятно, если я скажу, что технологии создают среду обитания независимо от того, для чего вы их используете. Можно вести речь, например, о модернизации курятника, но внедрение любой новой технологии изменяет мир. Технологии изменяют наше чувственное восприятие и наш мозг, наши представления о себе и наши отношения друг с другом, саму структуру нашего общества. И именно эта новая среда, создаваемая новым медиа, и есть его содержание (message). Эта идея больше не кажется чудаковатой, сегодня она очевидна.
И поэтому я надеюсь.
Я надеюсь, потому что чем больше люди понимают, что содержанием медиа становятся раздражение, дефицит внимания, разного рода кризисы идентичности и все сопутствующие негативные явления, — тем больше осознают, что все не обязательно должно развиваться так.
Было время, когда фармацевтические компании никак и никем не регулировались. Всего лишь в прошлом столетии люди сказали «нет», и правительства заявили, что лекарства и продукты питания должны быть безопасными и полезными. Что люди страдают именно от «побочных эффектов» и «непредвиденных последствий», а не от самих лекарств или продуктов, которые должны быть нормальными.
Наши технологии неизбежно действуют практически так же, как лекарства, — они меняют наше чувственное восприятие, наше тело, наш мозг (по сути, это и есть назначение лекарств). А мы всего лишь регулируем радиочастоты или, скажем так, допустимые уровни радиации, то есть самые поверхностные эффекты технологий, позволяя им бесконтрольно совершать с нами базовые трансформации. Прошу простить мне эту высокопарность, но я почти достиг уже отметки «зол как черт и не собираюсь дольше это терпеть».
Я не нагнетаю и не преувеличиваю, когда говорю, что чрезвычайная угроза, связанная с технологиями, так же фундаментальна по своей природе, как и климатическая. В этом нет никакой натяжки.
Куда теперь двигаться?
Но надежда есть, потому что люди пробуждаются. Происходит ли это от организованной «встряски сомнамбул» или по иным причинам, но я вижу, что постепенно приходит осознание, что кризис, в котором мы оказались, не так уж неизбежен. Что, возможно, мы сможем что-то предпринять. И даже, возможно, мы должны что-то предпринять. Может быть, мы должны оценивать эффект прежде, чем производим и внедряем технологию. И, наверное, мы должны выработать критерии правильной ее оценки, как Ричардс сделал это для оценки «эффективности» поэзии и литературы. Рассматривать эффект медиа, не отвлекаясь на медийные трюки, цель которых — захватить ваше внимание и вовлечь как можно больше пользователей для максимизации чьей-то прибыли. Делать более сознательный, умный выбор.
Я думаю, мы можем. Мы точно можем попытаться.
Золотое правило врача гласит: «Не навреди».
Google в свое время выбрал девизом фразу «Не причинять зла» («don’t be evil»). Это как если бы они знали, что они могут его причинить.
Где Грета Тунберг медиаэкологии?
Роль, которую может сыграть Маклюэн, заключается том, что у него много инструментов для исследования сути и эффекта всех человеческих инноваций. Речь не только о коммуникационных технологиях и не только об анализе прошлого, но и об исследовании эффекта от воздействия сегодняшних технологий на наше завтра.
Мы можем это сделать.
(c) Andrew McLuhan, Bloomfield, November 12, 2020
[1] В оригинале «nature had to yield to art and ecology», но art в данном случае следует понимать не как «искусство», а как «искусственные» практики и умения человека, то, что сделано человеком.
[2] Эрик Маклюэн (1942–2018), сын и соавтор Маршалла Маклюэна, видный теоретик медиа, отец Эндрю.
[3] Один из классических афоризмов Маклюэна: «I don’t explain, I explore».
[4] Probes — излюбленный метод Маклюэна, который говорил, что у него нет теории, есть только probes — пробы, попытки «прозондировать» объект исследования. Эта метафора очень удачно работает для медиаэкологии именно в метеорологическом смысле: одно из значений probe — зонд, посылаемый исследовать другую среду и получить оттуда данные.
[5] Католицизм играл важную роль в мировоззрении Маклюэна, хотя он крайне редко обращался к теме религии в своих работах.
[6] В оригинале «interest in structure and design», но под design здесь явно подразумевается не «внешний вид» в русском значении, а, скорее, «устройство вещей».
[7] Коллекция английской поэзии, собранная в XIX веке издателем Палгрейвом.
[8] Marshall McLuhan, 1969, forward to: The Interior Landscape: The Literary Criticism of Marshall McLuhan. 1943–1962. Eugene McNamara (editor).
[9] «ABC of Reading» (1934) — своего рода литературоведческий и поэтический манифест Эзры Паунда.
[10] Гарольд Иннис (1894–1952) — канадский политический экономист и предтеча медиатеории, старший коллега Маклюэна в Университете Торонто. Маклюэн называл свою «Галактику Гутенберга» (1962) «примечаниями к Иннису».
[11] T.S. Eliot. The Use of Poetry and the Use of Criticism. — Harvard University Press, 1933.
[12] ToC — имеется в виду книга Эрика Маклюэна «Theories of Communication» (2011), в которой Эрик завершил начатый с отцом в 1970-е проект — сборник ключевых эссе разных мыслителей, где практически отражался их подход к коммуникациям, включая эссе самого Маршалла. Согласно медиаэкологической традиции, основные работы Маршалла Маклюэна аббревиируются первыми буками: UM — «Understanding Media», GG — «Gutenberg Galaxy»; использование этих сокращений выдает принадлежность к кругу маклюэнистов. Традицию заложил сам Маклюэн, используя типовые аббревиатуры в карандашных заметках на полях книг. Например, M=M отражает его самую известную идею «the medium is the message». Сам Маршалл Маклюэн, конечно, упоминается маклюэнистами как ММ.
[13] Книга Перси Уиндэма Льюиса об изменениях общества в Америке.
[14] В 1910 году Льюис жил в Лондоне; очевидно, имеется в виду атмосфера авангарда, футуризма и прочих модернистских экспериментов, связанных с творческим воздействием на человека, характерная для европейских столиц того времени, как противоположность тому, что потом сделали медиа и технологии с массовым сознанием — подвергли «тотальному гипнозу».
[15] Маклюэн использовал слово drug, которое можно воспринимать и как «лекарство», и как «наркотик».
[16] Норман Мейлер — знаменитый писатель, публицист и апологет «новой журналистики», автор термина «фактоид» и среди прочего нашумевшей «неортодоксальной» биографии Мэрилин Монро.
[17] Для Маклюэна понятия «медиа» и «технологии» были часто взаимозаменяемыми — под «медиа» он понимал все технологии, а не только коммуникационные. В слове «медиа» он делал акцент не на коммуникационную часть, а на «посредническую» — на искусственные технологии и интерфейсы, опосредующие взаимодействие человека и среды.
[18] TMI — The McLuhan Institute, основанный и возглавляемый Эндрю, продолжающий исследовательские традиции Маршалла и Эрика Маклюэнов.
[19] Media Ecology Association — международное научное сообщество, объединяющее медиаэкологов, теоретиков коммуникаций и последователей Маршалла Маклюэна и Нила Постмана; ведущие роли в нем играют коллеги, соавторы и ученики Маклюэна и Постмана. К числу наиболее авторитетных участников MEA принадлежал и Эрик Маклюэн.
[20] В семье находится самая малоизвестная часть архива Маршалла Маклюэна; его основные рукописи и рабочая библиотека были переданы национальному (Оттава) и университетскому (Торонто) архивам, где они доступны многим исследователям.
[21] Едва ли не самый знаменитый канадец в мире и крайне популярная фигура в западных медиа, рекламном бизнесе и поп-культуре, Маршалл Маклюэн сталкивался (и до сих пор сталкивается) с определенной ревностью в канадских академических кругах.
[22] «Четыре закона медиа» и основанная на них «тетрадь медиаэффектов» — наиболее важные методологические концепты позднего Маршалла Маклюэна, разработанные совместно с сыном Эриком. См.: «The Laws of Media — A Conceptual Tool for Understanding Media». («Тетрадь» в данном случае — tetrad, четырехчастная схема описания медиаэффектов, а не «тетрадь» в русском значении.)
[23] Figure-ground analysis, или f/g на языке медиаэкологов, — важнейшая феноменологическая идея позднего Маклюэна, особенно ценная для обучения медиаграмотности; позволяет различать «выделяющиеся фигуры» и скрытые обстоятельства в среде, которую формируют медиа
Источник: Кольта https://www.colta.ru/articles/society/27243-andrey-miroshnichenko-endryu-maklyuen-lektsiya-marshall-maklyuenteoriya-media-idei-sovremennaya-praktika.