Артем Нижник
Исполнилось 200 лет со дня рождения Федора Михайловича Достоевского — русского Данте, пророка и вдохновителя Скорсезе. По такому поводу собрали статьи наших авторов о том, как Достоевский пил, скучал, страдал и ненавидел.
Как страдал эпилепсией:
Сторонники психоанализа полагают, что Достоевский страдал истероэпилепсией, то есть эпилепсией, приступы которой были спровоцированы эмоциональными переживаниями.
У Достоевского в роду были запойные алкоголики, шизофреники и самоубийцы. Перед эпилептическим припадком Федор Михайлович испытывал восторг и счастье, неведомые нормальному человеку. Такое явление называют «аурой» — специфическим предшественником приступов. Этот симптом проявляется, когда судорожный очаг в мозгу уже активен, но еще не настолько, чтобы гнать нейроны на скорости припадка. Во время приступа писатель не узнавал знакомых и общался со странными людьми, а после жаловался на нарушения речи. Взрывной характер, постоянное желание излить на собеседника свою желчь, придирчивость, тоска и страх смерти — тоже следствия болезни, сыгравшие значительную роль в его творчестве. Однако Достоевский также очень точно описывал психические состояния, в которых не бывал, что до сих пор ставит исследователей в тупик.
Как описывал своих персонажей:
Заслуги Достоевского как художника, наделенного блестящей интуицией и крайне точно описывающего мельчайшие нюансы клинической картины героя, неоспоримы. Далеко не всегда речь идет о полноценной эпилепсии: героев, страдающих «падучей», не так много в произведениях писателя. Внимание привлекают особенности характера, которые в психиатрии носят название акцентуаций. Акцентуация — это не заболевание, но значимые проявления качеств, которые присущи людям с той или иной психопатологией. Акцентуаций существует ровно столько, сколько психических недугов, младшими здоровыми братьями которых они являются. Бывают истероидные, шизоидные, эпилептоидные и многие другие акцентуации. Далеко не всегда такие дополнительные психологические черты — это плохо.
Более того, акцентуацию при благоприятно сложившихся обстоятельствах можно расценивать как удачу, «изюминку» человека, выделяющую его на фоне других в каком-то определенном виде деятельности.
При этом в менее подходящей среде она способна сделать своего обладателя крайне уязвимым. Немецкий психиатр Карл Леонгард, впервые употребивший термин, писал:
«Именно произведения Достоевского больше всего и лучше всего снабжают специалиста информацией о том, что собой представляют акцентуированные личности».
Почему Достоевскому так хорошо удавались эти портреты? Все ли можно списать на болезнь писателя? Широкий спектр образов, которые мы наблюдаем в произведениях, невозможно втиснуть в эпилептические рамки. Так что самонаблюдением и точностью описания собственных переживаний художественный дар далеко не исчерпывается. Обратившись к некоторым особенностям биографии Федора Михайловича, мы увидим, что интересовали его душевные недуги не на шутку и вне связи с собственной болезнью.
Как пил:
Федор Михайлович Достоевский не отказывался от алкоголя полностью, но пил нечасто и понемногу. В воспоминаниях его жена Анна Григорьевна замечала: «Пил красное вино, рюмку водки и перед сладким полрюмки коньяку» — имея в виду, что лишь эти напитки (и только совсем немного) он при случае мог выпить.
Знакомые замечали его необычные привычки, связанные с алкоголем. Сотрудник типографии, где издавался редактируемый писателем журнал «Гражданин», опубликовал книгу «Федор Михайлович Достоевский в воспоминаниях типографского наборщика в 1872–1881 гг.», где упоминал:
«Придя однажды к Федору Михайловичу во время его завтрака, я видел, как он употреблял простую хлебную водку: он откусывал черного хлеба и прихлебывал немного из рюмки водки, и всё это вместе пережевывал. Он говорил мне, что это самое здоровое употребление водки».
Пить водку залпом, больше одной рюмки и не закусывая, писатель считал неверным.
Как мучился в изоляции:
Достоевский в «Записках из мертвого дома» рассказывает о своем опыте заключения в остроге:
«Свободный человек… живет, он действует; настоящая жизнь увлекает его своим круговоротом вполне. Не то для заключенного. …Он решительно, инстинктивно не может принять свою судьбу за что-то положительное, окончательное, за часть действительной жизни».
По Достоевскому, проведенное в изоляции время не остается в памяти. Оно словно бы отсутствует там, где нет активного действия и свободы воли.
Спустя двадцать лет каторжник рассчитывает выйти из заключения точно таким же, каким вошел в острог. Это время небытия — оно не старит.
Достоевскому на каторге среди прочего причиняло страдание «вынужденное общее сожительство» — даже не негласные законы и правила тюремного сообщества, а просто постоянное присутствие других людей.
Как мучился в поездах:
В «Зимних заметках о летних впечатлениях» Федор Михайлович еще не знает, чем себя занять в поезде (как и в целом в поездке в Европу), и поэтому пишет (в главе «В вагоне»):
«…праздные мысли поневоле осаждали меня перед Европой в вагоне, отчасти, впрочем, от скуки и от нечего делать. Ведь надо же быть откровенным! До сих пор у нас о таких предметах только те, которым нечего делать, задумываются. Ах, как скучно праздно в вагоне сидеть, ну вот точь-в-точь так же, как скучно у нас на Руси без своего дела жить. Хоть и везут тебя, хоть и заботятся о тебе, хоть подчас даже так убаюкают, что, кажется бы, и желать больше нечего, а всё-таки тоска, тоска и именно потому, что сам ничего не делаешь, потому что уж слишком о тебе заботятся, а ты сиди да жди, когда еще довезут».
Длительная скука ведет к необратимым когнитивным деформациям, и в 1867 году в поезде уже будет разворачиваться зачин «Идиота»:
«В конце ноября, в оттепель, часов в девять утра, поезд Петербургско-Варшавской железной дороги на всех парах подходил к Петербургу. Было так сыро и туманно, что насилу рассвело; в десяти шагах, вправо и влево от дороги, трудно было разглядеть хоть что-нибудь из окон вагона. <…>
В одном из вагонов третьего класса, с рассвета, очутились друг против друга, у самого окна, два пассажира <…>. Если б они оба знали один про другого, чем они особенно в эту минуту замечательны, то, конечно, подивились бы, что случай так странно посадил их друг против друга в третьеклассном вагоне петербургско-варшавского поезда».
Именно в этом вагоне третьего класса князь Мышкин, возвращаясь из Швейцарии, услышит впервые от Рогожина имя Настасьи Филипповны. А еще десятилетие спустя в одной из дневниковых записей Федор Михайлович не сможет удержаться от «формулы русской железной дороги», всем к тому же давно известной:
«Всем давно известна формула русской железной дороги: „Не дорога создана для публики, а публика для дороги“».
В этой производной очередного дорожного дискомфорта Достоевский очевидно реконструирует вагон поезда как специфическую речевую ситуацию.
Как писал о евреях:
Достоевский сделал антисемитизм одним из важнейших элементов своей религиозно-консервативной идеологии. Он утверждал, что дискриминация «жидов» — это лишь способ защиты русских крестьян от «засилья евреев». Участие последних в революционном движении Достоевский описывает следующим образом:
«…жиду весь выигрыш от всякого радикального потрясения и переворота в государстве, потому что сам-то он status in statu [государство в государстве], составляет свою общину, которая никогда не потрясется, а лишь выиграет от всякого ослабления всего того, что не жиды».
Как описывал путешествия:
У Достоевского временное измерение устроено по-другому: путешественник дважды оказывается в одном и том же месте, но описывает свои впечатления в обратном порядке. При этом впечатление хронологически первое — разочарование — совпадает с общим выводом из увиденного в Европе, который должен бы опираться на второе впечатление или их сумму. Здесь, конечно, Достоевский играет с читательским ожиданием: человек, увидевший что-то собственными глазами, может изменить свое мнение. Путешественник Достоевского сообщает, что многого ждал от поездки в «страну святых чудес», а вернулся разочарованным, но, как показывает эпизод с собором, на деле он и въезжал в Европу с предубеждением против нее, против ее технических и культурных достижений.
Как вдохновил Мартина Скорсезе снять «Таксиста»:
«Аналогии с Достоевским не случайны: Мартин в автобиографической книге Scorsese on Scorsese вспоминает, что еще до знакомства со Шредером он находился под впечатлением от повести Достоевского «Записки из подполья» и планировал экранизировать ее. Когда же Скорсезе прочел сценарий «Таксиста», то понял, что этот текст — самый близкий к мысли Достоевского из всех, что он когда-либо встречал».
ИСТОЧНИК: НОЖ https://knife.media/dostoevsky-200/