Именно данная тема стала главной в выпуске газеты «Россия» №17 за 21-27 апреля 1993 года. А инвентаризация этих слагаемых -главным содержанием публикации нашего политического обозревателя Дмитрия Ольшанского. Став одним из первых докторов политических наук, он к тому времени уже около двух лет работал в нашей редакции.
Удачным дополнением к его анализу является статья одного из лучших в то время социологов Жана Терентьевича Тощенко о депутатском корпусе страны. В этом я убедился еще будучи аспирантом кафедры, которой он заведовал в Академии Общественных Наук, принимая участие в масштабном социологическом исследовании об отношении партийной номенклатуры к перестройке. Его результаты, как я полагаю, стали не только социологической базой моей диссертации, но и основой многих государственных решений, в том числе в отношении отмены ст.5 Конституции СССР о руководящей роли партии.
Заслуживает внимания и еще одна публикация номера- беседа с тогда уже бывшим главным редактором Литературной газеты Александром Борисовичем Чаковским в канун его восьмидесятилетия. Наша газета тогда оказалась единственным изданием, которое посчитало нужным это сделать. Хотя в свое время «Литературка» была единственным изданием, которому дозволялось публиковать то, что было строжайше запрещено другим. Даже в далекие «безинтернетовские» времена тоталитарная власть понимала, что при отсутствии клапана для выпуска пара может перегреться и взорваться котел.
Таран генерала Руцкого
Валерий НЕЗНАМОВ
По мере приближения референдума противостояние основных персонажей российского политического Олимпа приобретает все более открытый и ожесточенный характер. B пятницу, 16 апреля, парламент (кстати, при отсутствии в столице и Председателя ВС, и Президента страны — знакомая ситуация, не правда ли?) отбросил вроде бы существовавшую с исполнительной властью договоренность о цивилизованных формах ведения предвыборных баталий и пошел ва-банк. В качестве председателя Межведомственной комиссии по борьбе с преступностью и коррупцией депутаты «заслушали» Александра Руцкого, и он, как поспешила откомментировать «Правда», выступил с сенсационными разоблачениями Президента и его окружения. Зачем это сделано и почему именно вице — президент бросился с открытым забралом на Президента за несколько дней до референдума?
Ответ лежит, как говорится, на поверхности: чтобы поколебать настроения россиян и не допустить победы президентской линии в ходе всенародного голо сования. Ведь одиннадцать чемоданов документов из кабинета Руцкого, якобы уличающих многих членов правительства в коррупции, в итоге могут оказаться чемоданами с мыльными пузырями, тогда как искусно выстроенный доклад, в котором соседствуют правда и ложь, способен внести при повышенной общественной температуре большую сумятицу в умы избирателей. На оперативном языке бывшего КГБ подобные выступления, озвученные высокопоставленными политиками, назывались активными мероприятиями. И цель они преследовали ту же, к которой стремится оппозиция, — манипулирование общественным мнением для устранения неугодных деятелей и передачи власти «нужным людям». Как видим, ничто не ново под Луной. Расчет делается и на то, чтобы спровоцировать президентскую команду на те самые резкие «телодвижения», от которых она пока отказывается. Не удержится она в границах «конституционного поля» — опять потянем в КС, а там уж подобных фактиков — ой, как много!
Так перешел ли вице — президент на сторону оппозиции? Нет. Ряды оппозиционеров Руцкой никогда не покидал. Для Президента союз с ним был «браком по расчету», как, впрочем, и для Руцкого. Вот только расчет у каждого был свой. Президент в своей эволюции ушел далеко от своих прежних коммунистических убеждений. Вице — президент, не смотря на известные стычки с Полозковским ЦК РКП, от своих коммунистических убеждений вовсе не отказался, что бы он сам ни говорил по этому поводу. Более того, реальную жизнь он по — прежнему продолжает наблюдать из-за заборов тех военных городков, в которых прошло его детство и 24 года службы — она его привораживает, но больше путает. Для него, военного летчика, еще лучше смотреть на мир через прорезь прицела — там не которая упорядоченность: сектора обстрела или бомбометания, там враги. К сожалению, он так и остался человеком зоны, которой был СССР. И если многие из нас, отстаивая демократию — разумеется, каждый по своему разумению, — стремятся убрать окружающие заборы и внутренние перегородки, то цель Руцкого — политика — облагородить зону, не ликвидируя ее, поскольку там у него гарантированное место в иерархической цепочке.
И вот зона эта все более теряет привычный для вице-президента облик. Реформы идут. И Руцкой понимает, что для него «наступил сейчас критический момент – «началась обвальная приватизация государственной собственности». А процесс этот разрушает основной принцип функционирования зоны внеэкономическое принуждение государством экономических субъектов, его полный контроль над обществом. И основной жизненный принцип Руцкого вице президента той другой страны. Здесь уж приходится действовать по формуле: пан или пропал. За несколько дней, оставшихся до 25 апреля, никто, естественно, не успеет разобраться, где правда, а где ложь в выдвинутых вице — президентом обвинениях. А там … Победит на референдуме Ельцин — недолго оставаться генералу вторым человеком в державе российской. Провалится Борис Николаевич — и Руцкой, хоть на три месяца, а президент. Победителей же, как известно, не судят. Вот и выбрал летчик понятное ему решение идти на таран.
Ставки сделаны ставок больше нет
На воскресенье народ приглашен к урнам. Слово за нами. И какими станут эти урны — только избирательными или погребальными: по молодой ли демократии, по старой ли советской власти — зависит уже не только от политиков и аналитиков. Слово будет сказано, и дело будет сделано. Скорее всего, слово и дело Раскола. И потому имею право быть против референдума потому, что он принуждает меня к выбору. А когда выбирать не из чего, то это уж никак не «свободный выбор». Это иллюзия, при которой что воля, что неволя — как говорится, «обе хуже». Я против реванша старой системы, и здесь убедительны противники нардепов. Но я также против режима личной власти, и здесь не менее убедительны критики Президента. Я — за здравый смысл, за себя и за своих от близких. Но именно этого выбора нет
Дмитрий ОЛЬШАНСКИЙ, доктор политических наук
В нашей политике за последний год слишком много ошибок. И что бы ни говорили, но главные из них за Президентом. Хотя бы потому, что он «главнее», старше и потому обязан быть мудрее. Потому, что это он «сделал» Хасбулатова — вначале своим первым замом, а потом первым противником. Потому, что это он противопоставил исполнительную власть законодательной. Потому, наконец, что, имея шанс стать лидером всей страны, предпочел остаться кумиром отдельной части ее населения.
Слишком много проб
Аналитики из обоих лагерей давно ломают голову в поисках последовательной линии в нынешней российской политике. Нет ее, хоть убейте. И венчает эту мысль глубокий символ- предложение Президента: давайте четыре «да!» на референдуме. То есть доверяйте Президенту и его социально — экономическому курсу, но требуйте досрочных его же, Президента, перевыборов. Чешите левой рукой правое ухо — все равно ничего не изменится. Но что-нибудь да получится.
Вот эта мысль — что-нибудь да получится- — и является стержневой в нашей политической жизни последнего года. Понятно — реформы дело новое, подчас приходится идти проб и ошибок. Но не слишком ли много выпало на нашу долю этих самых проб?
Попробовал Президент стать Премьер — министром. Не получилось. Попробовал сделать Премьером Гайдара. Тот же результат. Попробовал перехитрить нардепов с Черномырдиным — и тут промашка. В итоге опять нужно укреплять исполнительную власть. Да зачем, если осенью 1991 года она была «укреплена» крайне «демократическим» совмещением постов Президента и премьера, по лучившего от нардепов чрезвычайные полномочия? Только выяснилось, что и эта «проба» ничего не дала. Попробовал Президент с реформой. Почти полгода пробовал, с января до лета 1992 г. Только нет и по сей день в России реальной, нормальной постсоциалистической приватизации (как, например, в бывшей Чехословакии). Нет демонополизации, нет земельной реформы. С лета прошлого года стало ясно: и не скоро будет.
Попробовал Президент и бороться с коррупцией. Да только сам громкий Указ на эту тему обернулся отставкой Болдырева, который хоть что-то вроде пытался сделать против мздоимцев.
Что же происходит? Попробовал Президент снять парочку «проштрафившихся», с его точки зрения, губернаторов, так они как бы и не заметили его Указа. Пришлось отменять и извиняться перед людьми.
Попробовал застращать нардепов, а заодно и страну своим зловещим выступлением 20 марта- пришлось еще один, уже лично оглашенный указ переписывать. Попробовал довести демаршами депутатов до своего импичмента. и тут не получилось.
Попробовал в пику Ленину со Свердловым возродить казачество, дабы опереться на него. Да только казачество в силу своей самостийности сразу принялось так усиливать центробежные тенденции, что и тут все стало понятным: и этот ход не из лучших.
И уж никак не убеждает старая присказка: мол, Президенту «мешают». Да на что же тогда были нужны те самые, годичные чрезвычайные положения? Трудно было бы помешать, если бы планы и действия были осмысленными и целенаправленными. К сожалению, в политике Президента слишком много примеров всякого рода импульсивных «проб»
Еще больше — ошибок
Шахматисты говорят: лучше последовательно играть по одному, пусть даже неверному плану, чем вообще без плана. Лучше президентствовать с неверной программой, чем вообще без таковой. Или чем со многими. Ельцин шел на выборы в нардепы экс — СССР с одной программой, в нардепы России — с другой, в Председатели ВС России — с третьей, в Президенты с четвертой. С осени 1991 года провозгласил пятую, а сейчас под названием «проект новой Конституции» готовится уже, видимо, шестая — к перевыборам Президента. А Тут еще бывший московский мэр, Попов, всерьез утверждает, что голосовать надо не за то, что уже сделал Президент, а за его намерения: дескать, он же объявил в марте, что впредь курс будет «социально ориентированным». Значит, «на носу» еще одна программа. И этот многопрограммный плюрализм первая ошибка.
Другая — в отсутствии команды. А ведь настоящий лидер вначале становится именно лидером такой команды, которая затем делает его лидером страны. В ельцинской команде нет профессионалов — ни политиков, ни аналитиков. Ни теоретиков, ни исполнителей. Торжествует фаворитизм. Хотя «серый кардинал», конечно же, должен быть — один, но настоящий. Но выбор фаворитов не тверд и случаен — и здесь — сплошные пробы и многочисленные ошибки. Попробовали жить «по Бурбулису» — не вышло. Или не понравился. В отставку его! Пожили «по Гайдару» — туда же! Регулировали нацвопросы «по Старовойтовой» — с тем же результатом. «По Петрову», «по Филатову», «по Полторанину» — когда же начнется «по Ельцину»?
Еще одна ошибка — в непрерывных апелляциях к народу за поддержкой каждой очередной программы. Устав от многолетней гиперполитизированности и идеологизированности , народ доверился нынешнему Президенту. Так стоит ли всякий раз заново дергать население, а потом «отзывать» свои обращения обратно? Вспомним VII съезд в декабре — одно обращение. Вспомним недавний март — другое. И вот теперь, в апреле, очередное в виде вопросов референдума. Сколько же можно? Люди устали быть пешками в чужой игре. Доверившись Президенту один раз, они вправе ожидать, что их доверие будут оправдывать, а не обращаться за очередным подтверждением вновь и вновь. Слишком это похоже на традиционный российский вопрос: «Ты меня уважаешь?» . Интересно, под сколько процентов нынче пойдет этот пресловутый «кредит доверия»?
Наконец, главная ошибка в том, что Президент так и не сумел изменить себя. Несмотря на всю демократическую риторику, он остался «пламенным революционером». И речь не только о типичных революционно — большевистских методах, митингах и хлопанье дверями- о сути понимания им своей роли. Как были способны капээсэсные лидеры к пресловутому «общему политическому руководству» в рамках «программы КПСС», так и остался Ельцин в подобных рамках. Не по содержанию, так по форме, по стилю руководства. Главное провозгласить. Остальное, дескать, само приложится. Да вот беда – ситуация продолжает стремительно меняться. Само-собой уже ничего не прикладывается. Не те времена, не те люди, не то почтение к власти. Да и, если честно, не та власть. Падает уровень. При отсутствии же своей программы и своей команды остается только одно укреплять личную власть. Ради этого же, бывает, лидеры идут на многое. Фантомное видение: при изменившемся раскладе сил Президент вдруг объявляет себя старым членом ЦК КПСС и суперпатриотом. Говорит, что его обманули, избирается генсеком возрожденной КПСС и начинает «священный поход» за восстановление СССР по воле референдума 1991 года. А что? Теперь у нас все возможно. Открещивается же нынче тот же Г.Попов от «планов МВФ». Того гляди, и про происки ЦРУ заговорит.
Пробы ставить больше негде
Вот это — самое печальное. Пространство для проб и ошибок катастрофически сокращается. Эксперимент с роспуском Союза был одноразовым- нет теперь такого «единого» экспериментального пространства. Сжимается и пространство российское: в Мордовии сработала модель ликвидации президентов и президентства. И ни местный президент Гуслянников, ни его московский шеф ничего пока не могут поделать с тамошними нардепами. Конституционному же суду, оказывается, просто «некогда» заниматься этим делом. Регионы ревностно оберегают свою независимость от московских экспериментаторов, и их вполне можно понять. Чем ниже уровень власти, тем ближе живые люди, от которых реально зависит власть, и тем опаснее путь проб и ошибок. Ясно, что местные лидеры и дальше будут все осторожнее относиться к подобной политике.
Собственно же президентское пространство проб и ошибок сжимается до московского эшелона исполнительной власти. Президент может еще немного потасовать колоду: уволить одного Министра экономики, назначить другого. Поменять местами вице — премьеров с министрами. Переименовать запрещенный парламентом ФИЦ. Пожалуй, все. На большее возможностей не видно. Парламент, «обескровливаемый» Ельциным путем перевода своих сторонников — нардепов в министры, замминистры и т.п., целенаправленно отдан оппозиции. 72 депутатских голоса, которых не хватило в марте до импичмента, — вот и весь «запас прочности» Президента. Когорта сторонников раскалывается и продолжает уменьшаться. Теперь и Ельцин, как когда — то Горбачев, твердит о «дефиците кадров» и призывает провинцию в Москву: дескать, придите и владейте. Однако мало кто спешит в первопрестольную. –
Некомпетентность, непоследовательность и импульсивность политики, лавинообразно нараставшие с 1985 года в действиях центральных властей, как союзных, так и российских, сделали свое дело: Пресловутая «властная вертикаль» рухнула не только на просторах страны — прежде всего, она распалась в сознании людей. Центробежная психология превращает государство в большую центрифугу: что может — отлетает, что остается в центре — прессуясь, уменьшается. «Узок крут этих людей…»
Ельцину отказывает в доверии либеральная интеллигенция до последнего времени его единственный сколько-нибудь серьезный социальный ресурс. То одна, то другая газета из числа единой прежде «демократической прессы» отступает от былой «надежды и опоры».
Президент то ли сам, то ли с помощью пресловутого «окружения», но уверенно загнал себя в угол. То, что реформаторские «пробы» не получаются, впервые стало ясно год назад, к VI Съезду народных депутатов. Сняв свою «пробу» с экзотического блюда под названием «либерализация цен», тогда еще не оформленная оппозиция стихийно попыталась активизироваться. Дальше же ее всячески стимулировал своими неудачными маневрами сам Президент. И ведь что удивительно: прислушиваясь на деле к рекомендациям оппонентов, смягчая лихо начатые Гайдаром реформы уже с прошлого лета, на словах Президент продолжал провоцировать оппозицию на усиливающееся противостояние. «Юпитер, ты сердишься — значит, ты не прав», говаривали древние. Реформы «не шли», а он продолжал сердиться и стучать кулаком по трибуне, получая (действие равно противодействию не только в физике, но и в политике) ответные агрессивные действия. Так было в прошлом декабре, когда Ельцин попытался поднять неудачный мятеж против нардепов, так было и в минувшем марте. Не верится в повторение одних и тех же ошибок: слишком похоже на сознательный курс. Нарываться на импичмент, внезапно выйдя на трибуну не в лучшем состоянии духа, необязательно в нормальной политической логике. Но вполне допустимо в логике конфронтации. В ней же можно не считаться ни с кем и ни с чем. Тогда и депутатам, и стране можно говорить одно, а делать другое. Причем что угодно и как угодно- и по форме, и по содержанию.
Это и пугает. Президент весь прошедший год, начиная с первого столкновения с депутатами на VI съезде, целеустремленно сжигал за собой мосты. И не только за собой. Прав главный редактор «Независимой газеты» В.Третьяков: если исходить из того, что наш Президент — политик не активный, а реактивный и под это строится стратегия его действий, то нужно поскорее развязать гражданку, и он ее быстро выиграет. Такова, мол, логика действий президентского окружения. Но похоже, что Президент сам уверовал в это. Не случайно же он заявил на совместной с Клинтоном пресс конференции: «Сегодня альтернативы Ельцину нет. Завтра будет, а сегодня нет». Он сам довел ситуацию до того, что ни у него, ни у оппонентов, ни у простых людей не остается альтернативы: пробы ставить больше действительно негде.
И референдум- это только видимость «пробы». Потому что как бы он ни завершился, это будет означать только одно: дальнейшее уменьшение пространства маневров и компромиссов, новый виток противостояния теперь уже в отношении того, как им там, наверху трактовать наше «свободное волеизъявление».
Здравый смысл подсказывает: страна застряла в противостоянии. Обе ветви российской власти , выполнив свою главную задачу противоборства с союзным компартийным центром , оказались неспособны к конструктивной , созидательной деятельности. И очутились в тупике борьбы, которую явно не хочет поддерживать население. Они не могут ничего другого — и Президент, и нардепы времен той исторической эпохи. Значит, пора с почетом провожать. Поэтому — и только поэтому можно, доверяя Президенту, голосовать за его перевыборы. Как, впрочем, и за перевыборы депутатов. Причем одновременные, дабы ни у кого не возникло соблазна затянуть в свою пользу «переходный период».
… Только не будем забывать про то, что в нашей политике в особой цене «штучки». Это, конечно, выигрышный прием вначале удвоить цены на бензин и тем самым спровоцировать общий ценовой взлет, а потом метать громы и молнии, обещая отменить повышение и наказать виновных. Искусственно взвинтить цены, а потом немножко отпустить — вот вам иллюзия «социально ориентированных» реформ, видимость «заботы» о народе. Только стоит ли так играть даже в самой плохой ситуации, когда на кон поставлено слишком многое и новых ставок в запасе действительно больше нет? Похоже, что «наверху» не слишком дорого оценивают наш выбор.
Этот распрекрасный Верховный Совет
Жан ТОЩЕНКО, профессор
На мой взгляд, непрекращающийся конфликт Президента с нынешним составом депутатского корпуса является колоссальной ошибкой тех, кто формирует президентскую политику.
Стратеги ельцинского окружения упускают из виду, что Президент, если бы выборы и состоялись в ближайшее время, не «получит» такой Верховный Совет (или парламент), который адекватно отражал бы расстановку сил в обществе и имел бы в необходимой пропорции продемократическое и пролиберальное крыло.
Сама логика развития показывает, что нынешний состав народных депутатов это, увы, лучшее, что может иметь Россия в настоящее время.
Я, как и многие, ни в коей мере не в восторге от состава народных депутатов. Надоели спектакли, непоследовательность, амбициозность народных избранников. Вместе с тем все это (в условиях заданной свободы) в наиболее высокой степени соответствует курсу проводимых преобразований.
Появление Верховного Совета России в 1990 году было расценено как рождение принципиально нового, подлинно народного, демократического института, который олицетворял при всех исключениях и поправках новое слово в парламентской практике. Его постоянно возносили до небес, особенно когда сравнивали с Верховным Советом СССР.
Эту свою революционность и приверженность к переменам народные депутаты России продемонстрировали достаточно быстро. Несмотря ни на какие маневры, они все же избрали Б.Ельцина Председателем Верховного Совета России. Именно эти депутаты проголосовали за поправку в Конституции РСФСР и ввели пост Президента России, заранее зная, под кого вводится эта должность.
Когда началась избирательная кампания, многие депутаты стали доверенными лицами Бориса Николаевича, что тоже в немалой степени обеспечило ему победу на выборах.
По сути, не было ни одного значительного акта в обществен ной жизни России, ни одного начинання новой власти, которое бы депутатское большинство не поддержало. Более того, после августа 1991 года Президенту были вручены дополнительные полномочия как по формированию правительства России, так и по осуществлению коренных реформ.
Конфликты начались с VI съезда, когда многие депутаты заподозрили и Президента, и правительство в слабой проработке политики реформ, выразили беспокойство растущим обнищанием населения России. В декабре 1992 года на VII съезде, затем в марте 1993-го на VIII и IX съездах эти противоречия обострились, причем с обеих сторон.
Представим себе, что съезд как институт законодательной власти будет ликвидирован и взамен его появится двухпалатный парламент.
Можно с уверенностью сказать, что новый состав законодателей будет для Президента более крепким орешком. Дело в том, что в общественном сознании происходят существенные перемены. Сейчас практически каждый четвертый человек придерживается тех или иных форм социалистической ориентации. Примерно такое же количество — это люди национал — патриотической направленности. Растет число и тех, кто будет отстаивать сугубо региональные интересы. Но это еще не означает, что они, даже придерживаясь прорыночной ориентации, будут поддерживать центральную власть.
И только 10-15 процентов в той или иной мере поддерживают идеи «Демократической России» и других движений либерально демократического толка. Если выборы прошли бы сегодня, Президент окончательно потерял бы влияние на парламент, ибо ту опору, которую он имеет в ныне действующем Верховном Совете, он никогда иметь не будет.
Нечего заблуждаться и относительно базы поддержки. Как показывают социологические данные, 88 процентов населения не хотели бы поддерживать никакие политические партии. Так что пусть никого не обманывают митинги — они представляют пусть яркое, шумное, но все же меньшинство. Большинство же поражено безразличием, заботами повседневности, апатией, переходящей в агрессию, и эта агрессия может развиваться только в одном направлении по отношению к тем, кто стоит у власти.
Крайние фланги — как левые, так и правые — все больше теряют приверженцев. Людям принципиально не нравятся крайности, последствиями которых они видят кровь и новые тяготы. Они сомневаются и в необходимости разрушать все и вся. Их страшит перспектива потерять социальные гарантии, которые, как бы мизерны ни были, создавали хоть малый, но фундамент устойчивости.
Но самая большая ошибка в оценке народных депутатов в том, что они, мол, не отражают мнение народа. Парадокс состоит том, что именно депутатский корпус более, чем другие официальные структуры, в том числе существующие партии и движения, отражает реальное умонастроение людей. К тому же они последовательны в своих позициях. Так, примерно половина из них (45 процентов на IV съезде и 47 процентов на VII съезде) поддерживает парламентско-президентскую форму правления.
Среди депутатов преобладает установка на эволюционное изменение Конституции: 53 процента из них на VII съезде поддержали идею принятия новой Конституции на Съезде народных депутатов после референдума.
Анализ взглядов народных депутатов и населения показывает, что различия между ними незначительны. Например, позиции депутатов и населения по отношению к частной собственности на землю почти ничем не различаются (база поддержки этой акции колеблется в пределах 70-80 процентов). Примерно в этой пропорции характеризуется и оценка уровня благосостояния. Очень небольшие различия в оценке преступности в стране, отношении к межнациональным конфликтам.
Примерно одинакова оценка и ситуации в обществе: от 60 до 70 процентов и населения, и депутатов считают, что в современной ситуации люди никому не доверяют.
Более того, по ряду положений позиция населения более радикальна, чем у депутатов. Так, в декабре 1992 года деятельность правительства положительно оценили 38 процентов депутатов и лишь 14 среди населения, отрицательно соответственно 54 и 61. Так же и в отношении Президента. В этот период его деятельность как положительную отметили 42 процента депутатов, в то время как население23.Если в июне 1992 года 57 процентов населения поддерживали инициативу расширить полномочия Президента, то в конце 1992 года удельный вес eе сторонников снизился до 34 процентов.
Можно сказать, что запас терпения у населения подтачивается в большей степени, чем у депутатов. Более 90 процентов населения оценивают свой уровень жизни как критический или уже близкий к нетерпимому, причем 30 процентов из них готовы к участию в решительных формах сопротивления. Опрос населения в Москве в марте сего года показал, что каждый десятый не отказывается от форм открытой борьбы, в том числе и с применением оружия.
В этой ситуации всякое нагнетание обстановки может означать только одно- подталкивание ситуации к новому витку напряженности, новым этапам выяснения, кто главнее, и, что самое печальное, к забвению того, что в первую очередь должно заботить все формы власти: рациональное решение экономических и социальных проблем. Таким образом, острую ситуацию на последнем съезде надо рассматривать как реакцию на неумелую (а порой и неумную) политику противопоставления позиций и мнений депутатов другим структурам власти. Поэтому ажиотаж вокруг народных депутатов, Верховного Совета и съезда показывает лишь полное непонимание участниками конфликта того, что мы имеем в настоящее время.
Орлом Россию не измерить
Штрихи к политическому портрету Геннадия Зюганова
Как сложилась бы судьба Зюганова, если бы восемь лет назад не пришел к власти проклинаемый им сегодня на всех углах Михаил Горбачев? Скорее всего, он так и остался бы сотрудником аппарата ЦК КПСС, вполне удовлетворяясь теми благами, что столь образно описаны Михаилом Восленским в главе «Один день Дениса Ивановича» его незабвенной «Номенклатуры».
Bарианты его дальнейшей карьеры могли бы быть самые разные, вплоть до возвращения в родную Орловскую область в кресло «первого». Однако, где бы он ни оказался, Зюганов был обречен проводить тот курс, который задавался сверху. И никогда не стать самостоятельным политиком. Только благодаря осуждаемой Зюгановым перестройке и ее архитекторам он получил возможность говорить от себя. Впрочем, не он один. Новые люди, появившиеся на Старой площади после 1985 года, — это не только Александр Яковлев, ставший символом внутрипартийного либерализма, но и нынешний вице-премьер Борис Федоров, пришедший молодым доктором наук в социально — экономический отдел. В их числе также имена Александра Ципко, публично обвинившего в бедах России марксизм-ленинизм, и Александр Малашенко, который еще будучи консультантом ЦК поведал автору этих строк о том, что компартия США содержится на наши средства.
Дело, разумеется, не в конкретных персонажах, от высказываний которых были готовы прятаться под стол представители старой гвардии. Зюганову было неуютно среди неофитов Старой площади, квалифицировавшихся им как «антикоммунисты» и «пятая колонна». Потому он и стал лидером внутриаппаратной оппозиции «новому курсу».
Он верил, что время еще можно повернуть вспять даже после антикоммунистической революции в Чехословакии и крушения Берлинской стены. Ему казалось, что российская компартия в отличие от горбачевской КПСС сможет стать «железным занавесом», ограждающим Россию от перемен.
В чем причина этого? В полученном образовании? В окружении? В том, что он был родом из провинции, «почвенником» по происхождению? Любая однозначная оценка неизбежно делает нас пленниками схемы, но хотя бы попытаться ответить на эти вопросы необходимо. В статьях и выступлениях Геннадий Андреевич любит подчеркивать, что «изучал труды зарубежных советологов». Скорее всего он лишь читал о них в отечественной пропагандистской литературе. Столь же часто он акцентирует внимание и на количестве оконченных им учебных заведений. Однако это еще не есть образование. Знания его весьма поверхностны, и большинство попыток блеснуть эрудицией оборачивается конфузом. Как это случилось, к примеру, в Конституционном суде, где он, выступая в защиту КПСС, сослался на то, что, мол, Республиканская партия США не может нести ответственности за то, что состоявшие в ней когда-то американцы были сторонниками рабовладения. В действительности же, как известно, все было с точностью до наоборот.
Войдя в Думу Русского национального собора, своих нынешних единомышленников, Зюганов неизменно называет почему — то не соборянами, а соборниками, делая их таким образом созвучными позорникам или подзаборникам, кому что больше нравится. И все же недостаток образования — еще не причина приверженности коммунизму. В конечном счете разве мало у нас вовсе безграмотных антикоммунистов?
В свое время была распространенной шутка: «Как хорошо, что у нас не на высоте коммунистическая пропаганда. Как много глупостей не внедрено в сознание людей». В этом смысле Зюганов, безусловно, является феноменом — в его сознание внедрилось все или почти все.
Писатель Валентин Оскоцкий как — то сказал, что Зюганов и иже с ним «перекрасились в патриотов». Такой взгляд ошибочен: в действительности Зюганов своих взглядов на происходящее не меняет и не менял. Конечно, когда на митинге Анпилов орет, что «демократы наложили в штаны», а кандидат философских наук Зюганов его подбадривает: «Витя, давай, с тобой мы победим!» это примета несомненной деградации политика, все более ориентирующегося на люмпенов.
Когда Зюганов помещает в «Советской России» оскорбительное письмо участнику войны Александру Яковлеву в канун Дня Победы – это явно не свидетельство высокой нравственности, о которой он любит порассуждать. Тем не менее ни тот, ни другой факт не говорит о перемене взглядов. Он вполне искренне считает, что все совершаемое им: подписание пресловутого «Слова к народу» в канун августовского переворота, воссоздание компартии или участие во Фронте национального спасения — должно послужить благу России.
Другое дело — что считать благом и какой именно России? С полным основанием можно утверждать одно: Зюганов видит только одну Россию иллюзорную. Иллюзорно- коммунистическую, иллюзорно-православную, иллюзорно-соборную. Он не может понять и не хочет смириться с тем, что прежней России — как дореволюционной, так и социалистической — уже не существует.
Точно так же, как радикалы из демократического лагеря всегда оценивали происходящее по Москве и Петербургу, Зюганов пытался и пытается мерить Россию мерками Орловской области, где он родился и вырос.
Зюганов все еще надеется, что коммунисты вернутся к власти. Зачем? Ответ на этот вопрос в программных документах партии и в речах ее лидеров звучит довольно неопределенно. И, видимо, не случайно. Можно допустить, что сам Зюганов и несколько его единомышленников станут на предстоящих выборах депутатами. Однако и в этом случае им все равно придется либо считаться с реалиями, расставаясь с коммунистическим багажом, либо вновь пытаться делать ставку на силу. Потому что как ни вздыхать о прошлом, как ни пытаться перенести его в наше смутное время, будущего у него нет.
Геннадий Андреевич часто повторяет: наша задача — стать партией интеллектуалов. По форме эта сентенция очень напоминает высказанную когда-то Ким Ир Сеном идею интеллигентизации всего корейского общества. А по сути? Не надо быть пророком, чтобы понять: эта задача никогда не реализуется. Можно быть интеллектуалом и либералом, интеллектуалом и социал-демократом. Быть коммунистом и интеллектуалом одновременно невозможно. Вождь мирового пролетариата уже допустил ошибку, заявив, что «стать коммунистом можно, лишь обогатив память знанием тех богатств, которые выработало человечество». Жизнь показала, что остаться коммунистом можно, лишь эти богатства упорно игнорируя.
Александр ЕВЛАХОВ
Хозяин Гайд-парка
Как говорится, с точки зрения вечности, те семьдесят с лишним лет, что наша страна просуществовала под знаком Советской власти, действительно мгновение. Но в него вместилась жизнь нескольких поколений. Одно из них так и именовалось: «рожденное революцией». Этим людям выпало тяжелое испытание. на закате дней оказаться свидетелями развала всего, что представлялось незыблемым. Хотя, конечно, поколение никогда не бывает монолитным, тем более в тоталитарном государстве, где видимость единства достигается подавлением любого инакомыслия. Советское общество раскололось давно, если не изначально. Причем водораздел между, так сказать, «правыми» и «левыми» пролегал куда резче, глубже, чем это можно наблюдать теперь. Убеждения, за которые приходилось рисковать головой, обретали особую ценность, прочность. Но, что как раз характерно для жесткого режима, право высказываться, действовать предоставлялось одним за счет других. Искажалась и реальность, и лицо целой генерации. Только теперь мы услышали голоса, заглушаемые десятки лет. Зато умолкли их противники. Победители и побежденные как бы поменялись местами. Все повторилось, можно сказать, с точностью до наоборот. Впрочем, нет: слава Богу, есть сдвиги. Моя беседа с Александром Борисовичем ЧАКОВСКИМ, ее публикация — доказательство тому. Мы обязаны сейчас проявлять большую терпимость, большую снисходительность, чем это удавалось нашим предшественникам, иначе снова зайдем в тупик. Каким бы ни был исторический фон, есть события, y не подвластные никаким общественным или политическим оценкам. Отношение к ним может быть только уважительным. Александру Борисовичу скоро исполнится восемьдесят лет.
Александр Борисович, однажды, помню, вы сказали, что самые счастливые для вас годы были тридцатые …
Потому что я тогда начинал. У меня есть неоконченный роман, который называется «Время действия», и он начинается с того, как я стою на пороге Электрозавода с запиской к его директору от Иосифа Викентьевича Косиора. До сих пор помню наизусть: «Тов . Петровский! Направляю к тебе Чаковского А. Он, хотя и буржуазного происхождения, но, видимо, парень неплохой. Очень хочет работать у тебя на заводе».
— И вы действительно хотели?
Очень.
Несмотря на свое «буржуазное происхождение»?
Да — да! Об этом я могу рассказывать без конца. Все началось с чего? У меня дед был крупный купец, вернее, оба деда — и со стороны матери, и со стороны отца. Дед по отцу был из «кантонистов», то есть относился к той категории евреев, кто, отслужив солдатом в армии, приравнивался по своим гражданским правам к христианам. Поэтому он получил возможность иметь земельную собственность, проживать вне «черты оседлости». А отец — врач, стажировался в Берлине. Мама получила образование в Швейцарии. Мы жили в Самаре, в огромной квартире. И вот к нам пришел товарищ Мартинсон, чекист, с маузером на ремне, и сказал, чтобы мы перебирались наверх, где у нас раньше жила прислуга, а здесь будет детский дом.
— И как вы это восприняли?
Я считал это правильным, справедливым. –
— Сколько вам было лет?
Восемь — девять.
Вообще — то странно … Ваших родителей выселяют, а вы смотрите посторонними глазами и думаете, о чем? О социальной справедливости? По — моему, это ненормально.
— Но я был бы нечестным, если бы это не сказал. И представьте: детский дом вначале находился напротив нашей квартиры, глядя в окна, я видел, как выносят, бросают в грузовики тела ребят, умерших от голода. А почему был голод? Шла гражданская война, и я не сомневался, что всему виной враги революции. Иной раз мне хотелось быть не в роскошной родительской квартире, а среди этих ребят детдомовцев …
-Настолько сильным было неприятие своей среды?
-Собственно, я жил в этой среде только ребенком. А потом поступил на завод, и началась совсем другая жизнь. Меня приняли в комсомол, что было моей мечтой еще со школы в Самаре.
-Вас не принимали, поскольку вы относились к «буржуазным элементам»? И, наверно, возникли ограничения для поступления в институт. Вы говорили, что на заводе работали чернорабочим. Но одновременно приходилось доказывать этому новому окружению, что вы, так сказать, свой в доску?
-Я чувствовал определенное неприятие опять — таки из- за принадлежности к чуждому классу. Еще в школе часть ребят — комсомольцев послали в деревню: все газеты тогда были заполнены материалами о коллективизации, борьбе с кулачеством. И я был страшно огорчен, что меня обошли. Значит, не доверяли? И когда меня, «купеческого отпрыска», «сына лишенца», все — таки включили в такую бригаду, я был счастлив, что не останусь в стороне от того, чем живет страна. До сих пор помню фамилию ленинградского рабочего Огурцова, уполномоченного штаба, при котором я был на побегушках и все — таки испытывал гордость причастности.
— И вас ничто не царапало? То, что мы теперь знаем о ликвидации кулачества ….
Когда мне однажды при шлось присутствовать при раскулачивании, возникло тяжелое, щемящее чувство.
— И вы постарались его затоптать?
Постарался отмести.
— Вы фиксируете то, что было. А теперь? У вас нет ощущения, что вы как бы соединяете в себе совсем разных людей и они не могут быть в ладу, в согласии. Сам по себе полный отрыв от родительских корней уже, по — моему, противоестественен. Кстати, впоследствии вы не приблизились ко взглядам своих родителей, их представлениям о жизни?
— Нет, я считаю, что тут как бы две струи. Одна — отношение к людям, которые тебя родили, воспитали. Но их политические воззрения — это совсем другое. И все сегодняшние крики о частной собственности, предпринимательстве мне абсолютно чужды. Слишком много было в меня заложено противоположного таким понятиям, чтобы смириться с ними сейчас.
-Но, извините, Александр Борисович, как вы ни стремились избавить себя, свое сознание от «родимых буржуазных пятен», и ваш облик, и ваши манеры, и даже, если хотите, стиль жизни, быт свидетельствуют как раз о другом. Но это ни в коей мере не в упрек. «Лапотный» образ вам не удался. Вот и сейчас вы курите сигару, по — прежнему элегантны. И что дурного? Возможно, именно это, пусть подсознательно, помогло вам выжить, выстоять? Кстати, ваш прекрасный английский, тоже отличающий вас от большинства собратьев-писателей, — он от «буржуазного» детства?
= Я знал немецкий настолько, что во время войны меня хотели направить в Седьмое разведывательное управление. Необходимость в английском воз никла, когда я стал главным редактором «Иностранной литературы». Решался вопрос о публикации «Старика и моря» Хемингуэя. Я написал письмо Молотову, и он меня к себе вызвал. О переводах отозвался отрицательно, а потом спросил: «А Вы английский знаете?» — «Heт, сказал я, но занимаюсь». — «Все занимаются, и никто не знает. А вот мы вынесем постановление ЦК, чтобы вы за полгода выучили язык — и проверим … И я действительно взялся, не читал ни одной русской книги, только английские и, в общем, освоил. Теперь, правда, начинаю забывать …
-Отлично характеризует эпоху: вынесли постановление и все дела! Хотя благодаря в том числе и английскому вы объездили мир, бывали за границей чаще, чем кто-либо из ваших коллег. И что же, вы не оказались потрясены тем, как живут люди там и как у нас? Ведь и тогда разница была колоссальная.
-Я считал, что у нас лучше.
=В каком смысле?
-В смысле духовности. А y них лучше по промтоварам.
— Теперь выясняется, что они и по товарам нас обставили, и по духовности тоже.
— Это теперь. А тогда, выступая, к примеру, в Америке на телевидении, я в схватках с их политологами совершенно искренне отстаивал нашу правоту. Я в это верил. Но, главное, у них отсутствовала цель. А у нас была: строительство коммунизма.
— Вы сейчас без иронии говорите?
— О строительстве коммунизма? А призывы жить рынком, преуспевать во что бы то ни стало можно воспринимать без иронии?
-Года два назад вы ездили в Соединенные Штаты, куда вас пригласили с лекциями в университетские аудитории. Вы уже не были главным редактором «Литературной газеты», да и вообще люди вашего склада оказались дома не в чести. Запад же и прежде поддерживал именно либеральные настроения, чему ваша фигура, скажем, не вполне соответствовала. В отношении к вам американцев это как — то проявлялось? Вы чувствовали разницу в мышлении?
-Им важна была информация. Много задавали вопросов. Я той поездкой удовлетворен.
-Вам не кажется, что в других странах скорее можно ожидать объективности? Там люди воспитываются в большей трезвости, отсюда, наверно, непредвзятость, интерес к фигурам и явлениям совершенно полюсным. А мы эту способность совсем утратили?
— Теперь и у нас каждый говорит, что хочет, какие — либо ограничения отпали. Но вот в чем корень сегодняшних противоречий, не всегда понятно. Я помню дискуссии прежнего времени, кончавшиеся нередко смертельным исходом для одной из сторон. Но всегда можно было сказать, в чем разница точки зрения, скажем, Сталина от Бухарина или Троцкого. А сейчас не разберешь, какие требования в экономике у одной и у другой стороны? В чем смысл противостояния? Все повторяют, как присказку: реформы, реформы … А какого рода реформы? Что за реформы?
—Вы считаете, что когда пришла свобода и все получили возможность высказаться, то при этом утратилась стройность мировоззрения?
-Бесспорно.
Но не пропала ли она оттого, что людей так долго приучали мыслить шаблонами?
— Согласен, это тоже оказало свое влияние.
-Знаете, что меня всегда удивляло в людях вашего плана? Ну не то чтобы самообман … Но вы как бы сами накинули на себя узду, уворачиваясь от догадок, выводов, которые напрашивались.
— Не замечал. Мне казалось, что я нормально думаю, нормально живу, трезво оцениваю действительность. Потом, правда, все изменилось.
-Такое простительно для обывателей, в самом деле не знающих, не понимающих, что творилось в 50-х , 60-х , 70-х годах . Но вы — то знали значительно больше, относились к категории наиболее информированных в ту пору людей. Да и я помню те книжки в розовых обложках, что рассылались по специальному списку. Отец их от меня прятал, не давал читать. Но, кстати, вместе с вашим сыном Сережей мы их все — таки выкрадывали, обсуждали между собой. И тогда уже мне казалось, что нужно специальное над собой усилие, чтобы не допустить, не разрешить себе сомнений, сохранить во что бы то ни стало то самое цельное мировоззрение. Я не смею судить — понять, думаю, гораздо важнее.
— Я полностью согласен с критикой Сталина того периода нашей жизни. Но вместе с тем не могу забыть, что был и период мечтаний, веры в светлое будущее. Вот время от времени по ТВ показывают фильмы — ретро. У меня слезы на глазах, когда их смотрю. Лицо нашего поколения, как его теперь ни ругают, все — таки выражается в Дунаевском, Любови Орловой, Александрове, Райзмане, Габриловиче. Стоило жить и работать, как Маяковский говорил. И когда по Красной площади шли физкультурники, молодежь — да, которой черт — те чем забивали голову, все равно, в этом тоже было лицо эпохи. Оно нравилось мне. И когда сейчас я его представляю в тумане, во мне пробуждаются страстные воспоминания … Но вы это не можете понять. Вы, верно, думаете, что в основе наших страстей лежит подхалимство.
— Нет, скорее, думаю, заблуждение.
Вера тоже может быть заблуждением.
-Важно, что приносится в жертву вере. Мне очень обидно в вашем поколении, что на алтарь идеи многие из вас отдали самое ценное, самое дорогое. Когда искажаются способности, творческие возможности- да что это может искупить?!
-В отношении себя не согласен. Я писал, в общем-то, что хотел. Неиспользованного, подспудного почти не оставалось.
— А желание непременно по пасть в «десятку»? Страх ошибиться?
-Может быть, но не как основное.
-Вы принадлежали к категории писателей, имевших непосредственный выход в верха. Были членом ЦК, депутатом Верховного Совета. Общаясь с власть имущими, вы не испытывали неприязни, инстинктивного отторжения?
— Бывало по — разному. Например, Суслова я рассматривал как холодного человека, без полета. Черненко тоже. Брежнев поначалу понравился. А еще больше Андропов.
— У нас обычно так получалось, что именно тем, кого власть принимала, кто, скажем, доверие ее заслужил, удавалось сделать прорывы в сторону свободы, либерализма. Надо ценить, помнить людей, которым удалось его реализовать. Пример Аджубея, да и ваш. Вам удалось. Вы создали «Литературную газету», ставшую для многих в то время окном в мир. И кто бы ни занимался развитием общественной мысли того периода, «Литературку» не обойти. А рядом с ней ваша фигура. Трудно было такую газету пробивать?
— Трудно. Противников оказалось много и в самой редакции, и в Союзе писателей.
— Вы набирали в свою команду людей, от которых вам как главному редактору заведомо можно было ожидать неприятностей. Блестящие перья, но с явной склонностью к риску, что читателями и ценилось, и славу газете принесло. Но вы сами предполагали такую взрывную начинку?
— Предполагал, готов был ее отстаивать. Аргументация перед властями у меня строилась вот на чем: нельзя, чтобы только из зарубежной пропаганды люди ждали объективности. Статьи в «Правде» уже никого не убеждали. Но я исходил из того, что положительное начало все равно должно восторжествовать.
-Что вы подразумеваете под положительным началом?
— Я имею в виду отстаивание наших принципов, но в полемической, расширенной форме.
-Получалось что-то вроде Гайд-парка: вроде бы полное самовыражение, но порядок соблюдался. Вам, верно, приходилось и защищать, и «е пущать. А вот наш «испорченный» народ улавливал, воспринимал как раз то, что принципы расшатывало. Вы в этом отчет себе отдавали?
— Нет, я считал, что то, что мы делаем, соответствует намерениям партии.
-И никакой двойной игры не вели?
— Честно могу сказать: нет.
— А сложности внутри коллектива возникали?
Конечно. Редко, чтобы на партсобраниях, летучках не возникали споры. И со мной, в частности.
-Но вы чувствовали себя там хозяином?
-По правде, да. И все — таки меня фактически убрали из «Литературки» . Медведев вызвал в ЦК и намекнул … Хотя официально я сам ушел.
Вы считаете, что правильно поступили?
— Наверно, нет. Хотя не знаю, смог бы продолжать работу в газете в новых условиях . И все таки надо было, наверно, хотя бы попробовать.
-Тем не менее, как Горбачев выражался, процесс пошел, пусть даже, как у того же Горбачева, неподвластный уже вашей воле. И те, кто его начал, если не сейчас, то потом, будут оценены по заслугам, по справедливости … Но тут есть еще вот что: человеку свойственно желание пробиться, приобрести влияние, власть, но как вместе с тем научиться и научить других никогда и никакой власти не доверять. Ее развращающее, зловещее воздействие рано или поздно проявляется.
— Сказано: сначала ты берешь власть, потом власть берет тебя.
— А сейчас вы живете тем, что она у вас не до конца отняла?
Сейчас я живу с несвойственным мне ощущением одиночества. Никто не звонит. Никто ничего не просит.
— Мне кажется, это не только у вас. И не только в силу возраста, утраты того стиля жизни, к кото рому вы привыкли. Может быть, каждому, всем нам надо загодя готовиться к тому, что мы останемся наедине со своими мыслями, чувствами? Может быть, это просто присуще человеку?
— Тем хуже для человека.
Беседу вела
Надежда КОЖЕВНИКОВА