В 1947 году власти ПНР провели массовую депортацию украинского населения из юго-восточных регионов (Лемковщины, Холмщины, Надсянья и Подлясья) на северо-западные земли, которые ранее входили в состав Германии. В результате операции «Висла» выселено примерно 140 тысяч украинцев. Публикуем интервью с исследователем этих событий, профессором Гжегожем Мотыкой.
Бартломей Гайос: В книге «Операция «Висла’47″» вы пишете, что это была этническая чистка и называете политику в отношении украинцев этноцидом. Что это значит?
Гжегож Мотыка: Это планомерная операция, направленная на ликвидацию этнической группы либо нации, но не путем физического уничтожения, как в случае классического геноцида, а путем создания этой группе таких условий существования, что их культура, язык, религия и национальная идентичность постепенно исчезают. Я считаю, что операция «Висла» — единственный случай в польской истории, когда власти сочли, что определенная национальная группа не имеет права на существование и ее в течение одного или нескольких десятков лет нужно полонизировать.
Гжегож Мотыка. Фото: Мацей Сенницкий
БГ: «Долог список имен воинов и строителей новой Польши, павших от рук фашистского подполья. От вражеской пули украинских фашистов, от пули юргельтников Юргельтник — предатель (от нем. Jahrgeld, что означает годовой доход наемного работника). УПА. Мы отомстим за вашу смерть!» — сказал генеральный секретарь Польской рабочей партии Владислав Гомулка на похоронах генерала Кароля Сверчевского. 28 марта 1947 года генерала убили партизаны УПА. Менее чем через месяц началась операция «Висла» — депортация польских граждан украинской национальности из восточных воеводств в северо-западные. Польские коммунисты депортировали 140 тысяч человек из мести?
ГМ: Смерть генерала Сверчевского ускорила операцию. Члены политбюро Польской рабочей партии решили провести больше репрессий против гражданского населения, чем планировалось ранее. Операция против УПА и выселение украинцев обсуждались еще в начале 1947 года под давлением Советского Союза и Чехословакии. До этого польские коммунисты не придавали особого значения борьбе с украинскими партизанами. Это объясняется тем, что главной политической проблемой для них были польские партизаны. Именно поэтому смерть генерала Сверчевского стала такой важной, о ней говорила вся Польша: от рук украинских партизан погиб один из важнейших деятелей Польской рабочей партии.
Коммунисты сразу поняли, что отсутствие решительной реакции будет проявлением их слабости. Перед смертью генерала они задумывали антипартизанскую операцию в сочетании с выселениями. После смерти Сверчевского всех людей украинского и лемковского происхождения И в те времена, и сейчас одни лемки считали себя одновременно лемками и украинцами, а другие — только лемками, — прим. авт. считали ответственными за его гибель, поэтому в наказание у них отберут имущество и депортируют. Запланированная против партизан операция не потеряла актуальность, но ее отодвинули на второй план.
БГ: Однако сама идея проведения операции появилась раньше и пришла извне?
ГМ: Такое утверждение вполне правомерно, поскольку организацию планировали по образцу национальных депортаций, которые Советский Союз начал проводить еще в 1930-е годы. Они также проходили во время Второй мировой войны и после нее. Польские коммунисты решили скопировать эту модель.
БГ: В чем была ее суть?
ГМ: Депортировать всех, у кого предположительно украинские корни. Это означало, что депортации подлежали и смешанные семьи. Иначе говоря, было достаточно, чтобы только бабушка была украинкой. Остальные могли быть поляками. Просто применялась коллективная ответственность. Еще один очень важный момент: коммунисты с самого начала приняли за основу то, что это депортация, а не выселение.
БГ: В чем разница?
ГМ: В случае принудительного выселения людей вывозили из определенного населенного пункта в конкретное место поселения и оставляли там на произвол судьбы. А в случае депортации те, кого переместили, не имели права менять место проживания без согласия властей. Более того, в рамках операции «Висла» людей расселяли таким образом, чтобы они были максимально рассредоточены. Идея такая: они будут изолированы друг от друга и не смогут менять место жительства. Не одобрялось общение на украинском языке, развитие родной культуры, исповедание собственной веры. Все это считалось подозрительной (если не антигосударственной) деятельностью.
БГ: Поскольку польские власти скопировали модель у СССР, то, наверное, они также думали о том, какая территория Польши могла бы стать условной Сибирью?
ГМ: Если внимательно прочитать протоколы политбюро Польской рабочей партии, становится ясно, что коммунисты чувствовали себя хозяевами всей Польши и искали свою Сибирь. И нашли: Мазуры. Впоследствии на заседаниях партии даже звучали нотки сожаления по поводу того, что Мазуры не такие уж и большие, что там невозможно вместить всех украинцев и придется их переселять еще и в Западное Поморье, в Гданьское Поморье, в Нижнюю Силезию.
БГ: Если в этом раскладе СССР был таким важным, то почему польские власти не обратились к уже проверенному решению: в 1944–1946 годах 488 тысяч украинцев были переселены из Польши в СССР на основании соглашения между Польшей и Украинской Советской Социалистической Республикой? Для Москвы ведь после потерь Второй мировой войны каждая пара рабочих рук была на вес золота.
ГМ: Депортации в Советский Союз подлежали только украинские семьи. После 1946 года коммунисты подсчитали, что в Польше осталось, предположительно, 20–30 тысяч, так сказать, чистокровных украинских семей. Варшава считала, что СССР де-факто имеет на них право. Поэтому был направлен запрос в Кремль, а оттуда его переадресовали в Киев. Из Киева пришел ответ, что эти люди их не интересуют.
Считалось, что поскольку эти 20–30 тысяч человек не попали под переселение по соглашению между Польшей и СССР, их сопротивление было пассивным. А поскольку они сопротивлялись, их всех считали националистами, а УССР и без того испытывала достаточно проблем со своими националистами. Не стоит забывать, что эти события разворачиваются в то время, когда все больше групп украинских репатриантов направляется в Украину: из Чехословакии, Франции, с Балкан. К большому удивлению советских коммунистов, даже канадские украинцы хотели вернуться. Однако им отказали, потому что, вероятно, понимали, что если канадцы увидят уровень жизни в УССР, они сразу захотят уехать. Так частично произошло с украинцами из Чехословакии. Увидев своими глазами хозяйства в Советской Украине, они стали отказываться от них и обратились в американское и канадское посольства с просьбой помочь выехать.
Принудительное выселение украинцев. Источник: Институт национальной памяти
БГ: В Польше операцию «Висла» обычно связывают с операцией против украинских партизан. В книге вы пишете, что в 1947 году войска УПА (те, что действовали на территории Польши) насчитывали около 1400–1500 человек. На бумаге это не кажется большой угрозой.
ГМ: Это была опасная сила, но ограниченная территорией, на которой она действовала, то есть польско-украинским пограничьем в районе Восточных Бескидов. Если бы польские власти действительно хотели уничтожить партизанское движение УПА, они бы перебросили на эту территорию солдат, и крупные партизанские отряды были бы разбиты. Жизнь украинского подполья, вероятно, теплилась бы в деревнях, оно продолжало бы свою деятельность, но ее масштаб был бы незначителен.
БГ: То есть для борьбы с УПА не было необходимости в депортации?
ГМ: Нет. Это хорошо видно: когда 20 тысяч бойцов оперативной группы «Висла» было переброшено на эту территорию, крупные партизанские формирования разгромили за несколько месяцев. Если бы власти хотели провести такую операцию без выселения, они должны были бы что-то предложить местным жителям, чтобы те чувствовали отношение к себе как к равноправным партнерам и как к своим. Однако власти считали, что игра не стоит свеч: усилий потребовалось бы много, а результат все равно был бы неясным. Местное греко-католическое население не было заинтересовано в сотрудничестве с коммунистами.
БГ: Украинцы в Польше, массово не признавали коммунистов?
ГМ: По-разному было. Например, во Влодавском повяте Люблинского воеводства среди местного населения встречались люди с прокоммунистическими настроениями, готовые к сотрудничеству. Оно было настолько тесным, что коммунисты польской и украинской национальностей вместе протестовали против политики Варшавы. Они считали, что выселение должно было происходить по-другому: людей следовало депортировать не по национальному признаку, а за политические взгляды. Говоря коммунистическим языком: по их мнению, депортации подлежали представители польского и украинского реакционных лагерей. Это очень ясно показывает, что в операции «Висла» движущей была национальная логика.
БГ: А что с популярностью УПА среди местного населения?
ГМ: Это выглядело очень по-разному в зависимости от местности и даже отдельных деревень. В некоторых районах популярность партизан была сильнее. Однако существовала закономерность: чем ближе к городам, тем богаче население, соответственно меньше поддержка партизанского движения.
БГ: Почему УПА получала поддержку среди местных украинцев?
ГМ: В значительной мере потому, что у местного украинского населения особенно не было выбора. Оно могло либо уехать в СССР, бросив хозяйство, либо искать сотрудничества с УПА. Если местные оказывали пассивное сопротивление, например, уклонялись от выезда в СССР (при помощи коррупции или укрываясь в лесах), их автоматически записывали во враги системы. А кто боролся с системой? УПА. Таким образом местные естественно становились ее союзниками. Тем более, что в УПА часто состояли их родственники: дяди, двоюродные братья. Однако настроения несколько изменились после окончания переселения по соглашению между ПНР и УССР в 1946 году. Люди увидели, что в новых реалиях партизанская война не имеет смысла и ее не удастся выиграть. Поэтому нужно было распустить формирования. Командование УПА знало о перемене настроений и понимало, что удержать мощные партизанские отряды не удастся. Зато сочло необходимым не терять военную силу и сохранить те 1400–1500 человек в отрядах.
БГ: Командование УПА догадывалось, что может начаться что-то вроде операции «Висла»?
ГМ: И да, и нет. Они допускали, что нечто подобное может произойти, и тогда отряды УПА прорвутся в УССР или на Запад. Но само начало операции «Висла» застало их врасплох.
БГ: По каким критериям власти определяли, что тот или иной человек подлежит депортации?
ГМ: Мы не можем точно сказать, по какому принципу составлялись списки. Нам известно, что этим занимались органы госуправления. Служба безопасности, милиция. Если в семье был хотя бы один православный или греко-католик, — вся семья автоматически попадала под подозрение. И даже если кто-то перешел из греко-католической церкви в католическую, он тоже подлежал депортации.
БГ: Как узнавали, что человек сменил конфессию?
ГМ: Информацию получали от местных жителей. К этому привлекали войтов и солтысов, которые очень хорошо знали местное население.
БГ: Знали ли власти заранее количество тех, кто подлежал выселению?
ГМ: Кажется, власти не до конца осознавали масштаб всей операции. Хорошим примером может служить 17-тысячный Перемышль. Хотя до депортаций там не дошло, мы можем проследить весь процесс составления списков. В начале 1947 года количество человек, которых власти идентифицировали как лица украинского происхождения, достигло почти тысячи. Устанавливали это так: если X был греко-католиком или украинцем, его вносили в список и делали пометку: «+ жена и трое детей».
БГ: Их не интересовала национальность жены и детей?
ГМ: Нет. И тут мы видим, сколь велик был простор для злоупотреблений. Местная администрация или репрессивный аппарат могли просто внести в список того, кто им не понравился. Тем более, что в секретных документах, касавшихся операции «Висла», прямо указывалось, что депортации подлежат даже этнические поляки, считавшиеся реакционерами.
БГ: Приведите, пожалуйста, пример.
ГМ: Хорошей иллюстрацией служит Тересполь, где не было украинского подполья. Летом 1947 года значительная часть городской интеллигенции оказалась в депортационном списке. Когда люди обо всем узнали, они начали протестовать. В результате дело получило огласку и депортацию отменили. В то же время выяснилось, что в список попали активисты Польской социалистической партии, учителя, словом, люди, которых ПНР считала реакционерами.
БГ: Сколько поляков переселили в ходе операции «Висла»?
ГМ: По данным профессора Яна Писулиньского, более десяти тысяч. Думаю, такая оценка довольно правдоподобна. Выселению подлежали не только чистые, если можно так выразиться, украинские семьи и лемки. Были и смешанные семьи, в которых часть могла выбрать украинскость или польскость, но никого из польских коммунистов это не волновало. Многие семьи были потрясены тем, что подлежат депортации.
БГ: Значит, цифра 140 тысяч не была заранее запланирована. Она появилась уже в процессе выселения?
ГМ: В апреле 1947 года были предположения, что депортируют от нескольких десятков до ста тысяч человек, но не думаю, что власти осознавали реальный масштаб. Когда операция началась, она пошла своим ходом. Сотрудники УБ в какой-то момент начали тормозить операцию, обеспокоенные тем, что на западных и северных землях число депортированных настолько велико, что контролировать эту стихию не удастся. Поэтому начали сужать категории тех, кто подлежит депортации. Тут, однако, часто возникал конфликт интересов с партийным и репрессивным аппаратом, действовавшим на территориях, откуда депортировали население.
Во-первых, депортированные оставляли много имущества, и это было большим искушением. Их имущество переходило к государству: его могли передавать новым поселенцам или на его базе создавались совхозы. В последующие годы после операции «Висла» польские власти приняли дополнительные законодательные акты, чтобы обеспечить право собственности на это имущество и не дать возможности людям на него претендовать. А во-вторых, Польская рабочая партия хотела избавиться от оппозиционных политиков в своем регионе, например от Польской крестьянской партии.
БГ: Как проходила депортация?
ГМ: Обычно она начиналась рано утром. Армия окружала деревню, людей собирали в центре и сообщали, что у них есть несколько — обычно от трех до пяти — часов, чтобы собрать вещи. Как правило, в это время укладывались, но попадались и особо рьяные, например Ян Герхард: за 24 часа он выселил 6 тысяч человек. Можно предположить, что он давал людям на сборы не более 30 минут.
Гжегож Мотыка и Бартломей Гайос. Фото: Мацей Сенницкий
БГ: Что они могли взять с собой?
ГМ: Им велели брать еду, разрешали брать животных — коров, лошадей, овец. Интересно, что нигде в отчетах я не нашел информации о собаках или кошках.
БГ: Что было потом?
ГМ: Сперва людей вели в пункты сбора, а потом — в пункты погрузки. Там сотрудники УБ и администрация классифицировали переселенцев. Случалось, что кого-то освобождали от депортации, потому что по тем или иным причинам человек не подлежал выселению.
Во время классификации людей иногда допрашивали, вербовали для сотрудничества. Если обнаруживалось, что кто-то сотрудничает с подпольем, его сразу арестовывали. Если в отношении кого-то возникали подозрения, такого человека отправляли в лагерь в Явожно. Считалось, что у специальной следственной группы будет гораздо больше времени на проверку подозреваемых.
Стоит добавить, что несколько первых недель люди в пунктах загрузки жили под открытым небом. Стояло всего несколько палаток для беременных, маленьких детей и пожилых. Общих кухонь не было: люди питались тем, что взяли с собой.
БГ: Сколько занимала дорога на поезде?
ГМ: Как правило несколько дней. Бывало — неделю. Поезда, особенно в начале операции, шли перегруженными. В дороге время от времени делали остановки, на которых людям давали горячую еду или какой-то чай, ячменный кофе.
БГ: Люди умирали в пути?
ГМ: По официальным данным, погибло «порядка» 60 выселенцев: в основном, старики и грудные дети. Были ситуации, когда женщины рожали во время транспортировки. Однако я подчеркиваю слово «порядка», потому что у нас нет данных обо всех 140 тысячах депортированных. Я допускаю, что это число не превышало ста.
БГ: Что происходило, когда люди прибывали на место назначения?
ГМ: Их снова регистрировали и проверяли состояние здоровья. Затем местные власти и милиция распределяли депортированных на новые места проживания. Этот процесс мог проходить очень быстро и длиться не более чем полдня, но иногда затягивался на несколько суток. Тогда люди кочевали на железной дороге.
БГ: Как распределяли хозяйства?
ГМ: Принцип был таким: семьям, у которых были лошади, давали отдельные хозяйства. Те, у кого не было скота, попадали в совхозы. Хуже всех приходилось одиноким старикам. Дома, в собственных хозяйствах они неплохо справлялись, но в распределительных пунктах их из-за возраста не хотели направлять в совхозы. Давать им отдельное хозяйство тоже не было смысла, ведь известно, что пожилые не в состоянии работать. Власти разводили руками и не знали, что с ними делать.
По моим подсчетам, 1000–1500 пожилых людей попали в дома престарелых — иногда их создавали на ходу специально для переселенцев в рамках операции «Висла». Жизни в таких домах не позавидуешь. Эти люди были фактически обречены на смерть в нищете и забвении.
БГ: Если сравнивать хозяйства, которые дали депортированным, с теми, из которых их выгнали?
ГМ: Здесь сыграет свою роль глубоко укоренившийся в Польше миф о том, что депортированные якобы выиграли, потому что покинули свои ужасные лачуги в Бещадах, а взамен получили дома с электричеством и водопроводом в Западном Поморье. Такое действительно бывало, но это единичные случаи. Обычно — и я это утверждаю на основании военных и гражданских документов — депортированные оказывались в полностью разрушенных хозяйствах. Иногда условия были настолько кошмарны, что люди переселялись в какой-то бункер или даже лес, — там было теплее.
БГ: Тогда как возник этот миф?
ГМ: Через 10–20 лет работящие и предприимчивые семьи сумели привести свои хозяйства в порядок, начали богатеть. Многие из тех, кто распространяет миф об эльдорадо в Западном Поморье, видели эти хозяйства уже в 1960–1970-х. То есть они поддались иллюзии, не понимая, что люди добились всего сами, неутомимым трудом, а не получили в подарок от польских властей. Словом, из общественной памяти стерлось то, в каком состоянии были эти хозяйства в 1947 году.
БГ: В проекте операции выселения от 16 апреля 1947 года, представленном генералом Стефаном Моссором, есть слова: «Окончательно решить украинский вопрос в Польше». Из новой версии проекта эту фразу изъяли, вероятно потому, что она очень уж напоминала язык нацистов. И все же это повод задуматься над тем, в чем на самом деле заключалась цель операции «Висла»: властям важно было ликвидировать потенциальный рассадник украинского партизанского движения или денационализировать украинцев, то есть превратить их в поляков?
ГМ: Думаю, в 1947–1952 годах руководство Польской рабочей партии проводило сознательную политику насильственной денационализации украинского и лемковского меньшинств. То, что Советский Союз не интересовала судьба украинского населения в Польше, было воспринято как зеленый свет для таких действий.
Людей расселили, им фактически не позволяли говорить на родном языке, у них отобрали возможность ходить в греко-католические церкви, у них не было украинских школ, чтение книг на украинском языке вызывало подозрение. Да, это была сознательная политика денационализации.
БГ: Польские коммунисты в самом деле верили, что им удастся превратить, скажем, 50-тилетнего украинца в образцового поляка, верного новой родине?
ГМ: Они не были такими наивными. Идея заключалась в том, что дети и внуки вывезенных украинцев полонизируются, в частности, в результате школьного давления.
БГ: То есть не существует документа, в котором четко указано, что цель операции — превратить украинцев в поляков?
ГМ: Деятели Польской рабочей партии были опытными политиками, поэтому не могли не понимать, к чему приводят их приказы. Они осознавали, что эта операция носит преступный характер, и позаботились о том, чтобы не оставлять никаких следов на бумаге.
Наивно думать, что кто-то из польских политиков-коммунистов так и напишет: «Мы хотим денационализировать украинцев». Это нарушало бы принципы конституции и в будущем могло послужить основанием для привлечения такого политика к ответственности. Но речь идет не о той ответственности, какая бывает в демократическом государстве, а скорее о предлоге для внутрипартийной борьбы.
БГ: Почему же тогда в 1952 году власть решила отказаться от этой политики?
ГМ: В апреле 1952 года была принята резолюция Польской объединенной рабочей партии, в которой говорилось, что украинское меньшинство как таковое существует и подвергается дискриминации. Борьба с национализмом считалась правильной, но, по мнению коммунистов, следовало смягчить курс, позволить украинцам учиться на родном языке. Пусть даже читают газеты по-украински, но пусть это будут советские газеты, а не те, что приходят из Канады. Если украинцы хотят молиться, пусть делают это в православном, а не в греко-католическом храме, потому что Греко-католическая церковь не признавалась. Кроме того, против нее тогда начали очередную волну репрессий.
БГ: Однако делать из этого вывод, что отныне польских граждан украинской национальности будут трактовать наравне с другими, — преждевременно?
ГМ: Эта резолюция, написанная типичным сталинским новоязом, ужасна, потому что наглядно демонстрирует: украинское меньшинство будет и дальше дискриминироваться и подлежать «особой защите». И в то же время резолюция свидетельствует, что до сих пор судьба этого меньшинства была еще хуже.
БГ: И все же: почему от политики денационализации в 1952 году начали отказываться?
ГМ: Точно не известно. У меня есть несколько теорий. В 1952 году была принята новая конституция Польской Народной Республики, которая теоретически давала более сильные правовые гарантии и, возможно, польские коммунисты начали опасаться за себя. Ведь в 1952-м в партии проходили сталинские чистки, и «ошибки в национальной политике» могли быть использованы во внутрипартийной борьбе.
Тогда же советское посольство начало интересоваться украинским меньшинством и, вероятно, для польских властей это стало предостережением. Тем более, что в СССР продолжалась антисемитская кампания и Варшава внимательно наблюдала за происходящим. Конечно, с опасением, что эта национальная чистка может дойти и до польской партии, а политика в отношении украинцев будет использована как повод. Поляки же хорошо помнили, что Сталин сделал с членами Польской коммунистической партии перед войной: большинство из них было убито.
БГ: Осуждал ли кто-то из польских политиков или интеллигентов того времени операцию «Висла»?
ГМ: Скептически были настроены политики Польской крестьянской партии, которые протестовали против одного из элементов операции — переселения поляков. И им удалось исключить несколько таких семей из списков на выселение. ПКП даже хотела назначить специальную комиссию для расследования операции, но, как можно догадаться, Польская рабочая партия не проголосовала за это в Сейме. Последнее высказывание, зафиксированное в стенограммах Сейма, принадлежит Станиславу Миколайчику, лидеру ПКП, — это протест против операции «Висла».
БГ: Насколько я понимаю, ПКП не стала открыто защищать украинское население?
ГМ: Она хотела создать следственную комиссию по вопросам переселения поляков, но в резолюции было положение о том, что расследованию будет подлежать вся политика выселения. Любое прямое упоминание об украинцах польские коммунисты преподнесли бы как защиту бандитов из УПА, и пропаганда автоматически бы это использовала. Тогда Польская рабочая партия почти полностью контролировала страну. Я считаю удивительным тот факт, что более 20 депутатов ПКП в той ситуации невероятной враждебности, полицейских преследований и постоянного контроля продолжали отстаивать гражданские права.
БГ: Присутствует ли в коллективной памяти об операции «Висла» память о Волынском преступлении?
ГМ: У украинцев, выселенных в СССР в 1944–1946 годах, осталось чувство несправедливости. Они были заклеймены и жили в тени того, что произошло. Волынское преступление не является объектом их интереса. С украинским меньшинством в Польше ситуация гораздо сложнее: они пострадали от польских властей, а часто и от самих поляков. Неоднократно возникали ситуации злоупотреблений (например, со стороны милиции) на территории, куда их переселили, потому что Польская Народная Республика до самого конца своего существования относилась к ним как к подозрительной группе. Этому способствовали и пропагандистские произведения, например, роман Яна Герхарда «Зарево в Бещадах», по которому впоследствии сняли кино «Сержант Калень». Этот негативный стереотип украинца с «черным нёбом» очень распространен в коммунистической литературе. С другой стороны, здесь наблюдается несколько похожий механизм действия памяти: если коммунисты переносили образ Волыни на Бещады, то украинское меньшинство начало переносить опыт операции «Висла» на опыт Второй мировой войны, утверждая, что жертвами прежде всего были украинцы. Хотя на самом деле целью массовых убийств на Волыни в основном были поляки.
БГ: Какое значение «Висла» имеет в современных польско-украинских отношениях?
ГМ: Прежде всего она очень важна для сообщества украинцев в Польше, которые стали мишенью этой операции. Они были стигматизированы и жили в тени того, что произошло. На протяжении десятилетий их не покидала мысль, что нечто подобное может случиться с ними в будущем. Однако, по моему мнению, спор об операции «Висла», скорее, польско-польский, чем польско-украинский. Ведь он касается того, каким должно быть современное польское государство: этнонационалистическим, где своими гражданами считаются только этнические поляки, или гражданским.
Перевод Марии Шагури
ИСТОЧНИК: Новая Польша https://novayapolsha.pl/article/operaciya-visla-kak-kommunisticheskaya-polsha-reshala-ukrainskii-vopros/