Таков заголовок «России» №49 (159) за 1-7 декабря 1993 года. Этот ее выпуск предлагает нашему вниманию анализ ситуации в шахтерском сообществе, объясняет как Юрий Лужков из малоизвестного чиновника советской эпохи превратился в политическую фигуру федерального масштаба и вполне реального претендента в премьерское кресло, а также знакомит нас с фрагментами книги «Цена свободы» Георгия Шахназарова- ближайшего помощника первого и последнего Президента СССР М. С. Горбачева. Их удачно дополняет разговор с Президентом Эстонии Леннартом Мери.
Александр КАЛИНИН
Новый всплеск шахтерской активности грозит завершиться очередным политическим кризисом в России. Воркута призвала бойкотировать выборы в Думу «министров — капиталистов», а в штаб — квартире Независимого профсоюза горняков на Арбате ведется подготовка к всеобщей политической стачке, которая должна потрясти страну 1 декабря.
Почему именно шахтеры?
Это движение у нас ошибочно называют рабочим. Нет в России рабочего движения! Всколыхнув пролетариат летом 1989 года, шахтеры тем не менее остались в гордом одиночестве. Остальной класс был растащен кукловодами по различным политическим спектаклям. Почему же именно шахтерам выпало сыграть роль народа в драме, которая развернулась у нас на рубеже веков?
Более полувека угольная отрасль так же считалась базовой в экономике, как в политике — полигоном социализма. Когда — то здесь на зарплату можно было купить машину. Шахтеров осыпали наградами. Они были привилегированным слоем, гвардией труда. По мере того как уголь вытеснялся нефтью и газом, заработки снижались, звездный дождь редел, условия труда, наоборот, усложнялись. За уголь приходилось платить не только здоровьем, но и кровью. С другой стороны, все еще сравнительно высокие заработки и социальные блага заманивали в шахту людей образованных, которые, не умея реализовать себя в прежней политической системе, жертвовали своим призванием ради достатка в доме. Они впоследствии и возглавили движение, придав ему на первом этапе характер не только организованный, но и независимый.
Зачем им политика?
Поначалу шахтеры выдвигали экономические требования, хотя уже их первая стачка носила чисто политический характер. Представители различных партий и движений ходили вокруг них, как лиса вокруг курятника, но подступиться не могли. Шахтеры вообще близко к себе никого не подпускали. Oднако, захватив в свои руки советы трудовых коллективов, профсоюзные комитеты, взяв под контроль администрацию, проскочив на полном ходу через все правительственные коридоры, открывая ногами двери кремлевских кабинетов, они вдруг с изумлением обнаружили, что так ничего и не добились.
Пошли по второму кругу — опять ничего. Так постепенно приходило понимание того, что без изменения политического строя никакие экономические реформы невозможны. А уйдя в политику, вернуться они оттуда уже не захотели, да и не смогли. Даже когда дело касалось сугубо экономических проблем — зарплаты, дотаций, бартерной торговли, хозяйственной самостоятельности, — требования шахтеров неизменно заворачивались в политическую обертку.
Роль Валенсы была отдана другому.
Они во многом были похожи на польских портовиков, только в отличие от «Солидарности» их движение не родило своего Валенсу. Не родило по одной — единственной причине: роль Валенсы к тому времени была занята опальным Ельциным.
Сделав свой политический выбор, они с достойной преданностью шли в фарватере его неуклюжего парохода, объясняя эту неуклюжесть происками его политических противников и ничуть не сомневаясь в правильности выбранного курса. И вот, когда политические противники Ельцина устранены, шахтеры оказались в такой же растерянности, как и в 1989 году, когда путь экономических требований завел их в тупик. Получалось, что по большому счету они опять ничего не добились. Результатами их усилий ловко воспользовались другие- политики, коммерсанты, чиновники государственного аппарата. Купившись на подачки и посулы, дав клятву терпеть неизменные трудности на пути к светлому капиталистическому будущему, они вдруг обнаружили себя на обочине той дороги, которую сами торили и по которой теперь с наглой уверенностью двигались люди, еще вчера ехавшие в обозе.
Их выступления всегда предшествуют кризису. Их первая стачка предшествовала кризису I Съезда народных депутатов СССР, где стало ясно, что коммунистическая квота непременно задавит робкие ростки демократии. Ровно через год, когда демократия, не будучи в силах преодолеть сопротивление на союзном уровне, стала пробиваться на уровнях республик через национальное самосознание и самоопределение, шахтеры выступили буревестниками ликвидации КПСС, призвав на первом шахтерском съезде к деполитизации органов государственного управления, армии, МВД, КГБ.
Октябрь 1990 года. Горбачев одного за другим сдает союзников, окружая себя людьми, откровенно консервативными. Второй съезд шахтеров создает независимый профсоюз, отказав в членстве в нем чиновникам управленческого аппарата. Весной 1991 года шахтеры нанесли упреждающий удар по Кабинету министров. Страна стояла на грани всеобщей политической забастовки. Март 1992 года. Представители угольных регионов пикетируют Съезд народных депутатов России. Это предшествовало скорому конституционному кризису и глубокому расколу в обществе, который спустя семь месяцев обернется кровью. Ноябрь 1993-го. У власти по — прежнему нет ни моральных приоритетов, ни экономической программы. Пар выпускается в референдум по Конституции и предстоящие выборы в Думу. Общество в шоке от октябрьских расстрелов, политики лгут, прикрывая свою растерянность нарочито уверенным видом …
Примирение или подавление?
Могут ли шахтеры примириться с правительством? В принципе могут, если им представят программу развития отрасли, обоснованную экономически и подкрепленную материально. Но денег у правительства нет — ни на обустройство рабочих, остающихся за воротами закрывающихся шахт, ни на компенсацию людям, работающим на Крайнем Севере. Их просто «забыли» заложить в бюджет. Правда, при необходимости деньги могут быть найдены. Но, во — первых, за счет кого — то, во — вторых, это бы шло вразрез с жесткой финансовой политикой правительства.
Если примирение невозможно, то чем это может обернуться? Шахтеры отмежевываются от власти, запятнавшей себя кровью, и возвращают утерянный было статус борцов за интересы трудящихся. А по сути становятся тем оторвавшимся грузом на корабле, который неизвестно к какому борту прибьет во время шторма. Правительство же, отдавая в руки потенциальной оппозиции такой организованный отряд, как шахтеры, рискует немногим: оно уже научилось использовать для защиты своих интересов силовые структуры. Могут ли быть использованы эти структуры для подавления шахтерской забастовки? Этот шаг был бы крайне непопулярен и опасен, но в штаб — квартире Независимого профсоюза горняков располагают своими данными и не исключают такой возможности.
Юрий Лужков- претендент на пост номер два
Режим может называться тоталитарным или демократическим. Он может существовать в виде парламентской или президентской республики. Однако в любом случае, даже опираясь на волеизъявление граждан в форме референдумов, выборов и митингов, власть, как правило, живет по одному регламенту. Наиболее важные решения и назначения всегда рождаются в узком кругу влиятельных лиц.
Александр ЕВЛАХОВ
В то время, как политологи и журналисты в основном заняты проблемой победы тех или иных блоков на выборах в новый российский парламент, в правительственных коридорах обсуждается вопрос о том, кто в обозримом будущем возглавит Кабинет министров. Несмотря на то, что Президент неоднократно заявлял о намерении сохранить на этом посту В. Черномырдина и даже были сказаны определенные слова поддержки в его адрес со стороны «Выбора России», точку в данной проблеме пока ставить рано. Политические деятели приучили нас к тому, что ни одно их слово окончательным не является, и поэтому далеко не факт, что после 12 декабря вновь не всплывет другая кандидатура, к примеру, вновь Е. Гайдара.
Впрочем, только ли эта? В последнее время наиболее осведомленные в кадровых перестановках чиновники все чаще называют в качестве реального претендента на этот высокий пост мэра Москвы. Можно, разумеется, сомневаться в достоверности этих слухов. Бесспорно другое. За два с небольшим года Юрию Лужкову удалось из мало кому известного вице — мэра столицы стать наиболее влиятельной фигурой общенационального масштаба. Более того, он является, пожалуй, единственным лидером, чей рейтинг за время нахождения у власти не упал, а вырос.
Характерный штрих: жители постоянно соперничающего со столицей Петербурга в последнее время все чаще высказывают зависть москвичам, кивая на их энергичного главу администрации. Впрочем, небезосновательно. Даже три года назад Москва на фоне традиционно западного Петербурга выглядела более чем провинциально. Сегодня такого впечатления уже нет. Стоя где-нибудь у современных витрин неподалеку от МХАТа и глядя на огромное здание «Макдоналдса» напротив Центрального телеграфа, эту часть города вполне можно принять за кварталы Парижа или Сан — Паулу. Неузнаваемо преобразились вчера еще разрушенные исторические особняки в Замоскворечье. В рекордно короткий срок вновь появился на Красной площади собор Казанской иконы Божией Матери. В ближайшее время начнется восстановление храма Христа Спасителя. Судя по уверенным заявлениям мэра Москвы, эта задача, как, впрочем, и реализация проекта «Сити» на Красной Пресне будет выполнена.
В отличие от изобилия болтающих и обещающих политиков мэр Москвы всегда держал свое слово — шла ли речь о почти фантастическом обещании отоварить сахарные талоны в ноябре 1991 года или заверениях выделить хотя бы скромную надбавку наименее обеспеченной части горожан — учителям и врачам. Определенный вклад в становление популярности Лужкова, безусловно, внес съезд народных депутатов, требовавший присяги на лояльность, угрожавший ему снятием с работы, но получивший в ответ лишь короткое: вам это не удастся. Уже тогда многомиллионная телеаудитория поняла: этот лидер держать удар умеет. Политики «новой волны» немало преуспели по части организации расколов и перевода вчерашних сторонников в стан врагов. Лужков же делал бывших оппонентов своими союзниками, успешно расставляя на ключевых административных постах как ставленников «Демроссии», так и способных к восприятию новых условий партфункционеров. Он умело сделал ставку на наиболее перспективные финансово — политические группировки, посредством которых так или иначе взял под контроль определенную часть прессы.
Реализуя в свое время идею сближения демократов с номенклатурой и приглашая Лужкова избираться «в связке» с собой, Гавриил Попов сумел избежать ошибки Ельцина и Собчака. В отличие от вице- президента Руцкого и вице — мэра Санкт Петербурга Щербакова Лужков никакого «собственного электората» не имел, и его избирателями были все те, кто голосовал за Попова. Это стало важнейшим инструментом предотвращения ситуации, когда одни политические силы ориентируются на «самого», другие- на «вице», неизбежно толкая его в объятия оппозиционеров.
Есть, впрочем, еще одно обстоятельство, которое может сыграть решающую роль в предпочтении президентского окружения видеть на посту второго должностного лица страны именно Юрия Лужкова. Получив власть в столице из рук Попова, он не стал отказываться от наследия предшественника и осуществлять «смену вех». А это обнадеживающий симптом того, что не сделает он подобного и впредь.
Агитперелет Анатолия Собчака
Андрей ЖДАНКИН
Каждый из кандидатов желает пройти финишную прямую предвыборной кампании максимально эффективно. У каждого, естественно, личный подход и метода. Чтобы внести свою лепту в создание равных условий, редакция знакомит читателей с попавшим в наше распоряжение документом одного из лидеров РДДР — Питерского мэра А. Собчака.
Документ озаглавлен лапидарно: «График поездки с 28 ноября по 4 декабря». Анатолий Александрович планировал вылететь из Москвы в Екатеринбург на Ту-134 28 ноября, что и выполнил. Затем посещение Челябинска, Омска, Кемерово, Красноярска и Иркутска. Распорядок дня напряженный : подъем — 7.30, в 8 — завтрак, с 10 до 13 — встреча с активом, с 13 до 14 — беседа с главой администрации (желательно в здании администрации) . час — на обед, с 16 до 18 — встреча с научной и творческой интеллигенцией, с 18 до 19 — пресс — конференция, в 20 — выступление по региональному ТВ и, наконец, в 22 — отъезд и ужин в самолете.
В поездке мэра сопровождают 24 человека, в том числе ведущие чиновники мэрии: В.Путин — председатель комитета мэрии по внешним связям, П.Ткаченко управляющий делами мэрии, В.Кручинин — начальник аппарата мэра, А.Беспалов сотрудник секретариата, Л.Огромнова — стенографистка. Стоит упомянуть 2 группы телевизионщиков по 4 человека каждая и четырех охранников.
Раз деньгами любимого кандидата мэра, можно поддерживать без ограничений (в индивидуальном порядке), то вопрос о финансировании авиатранспорта задавать некорректно. Зададим другой: почему по частному, пусть и политическому делу мэра сопровождают государственные чиновники? Что — весь аппарат мэрии нацелен на продвижение своего шефа в депутаты? Практический совет конкурентам: кампанию надо вести так же напористо, как Собчак, и требовать приема у главы администрации в его резиденции в удобное для вас время И не давать спуску региональным телевизионщикам — час эфира и сегодня же (если наберете нужную сумму денег). Все — таки интересно, откуда такая уверенность и такие деньги? Правда, здесь есть нюанс. Собчак – он и в Иркутске Собчак, а у других кандидатов рейтинг послабее. В родной город мэр Санкт — Петербурга планирует вернуться в ночь с 4 на 5 декабря.
Цена свободы
От нетерпения, жадности к реформам, которыми была наполнена «эра Горбачева», которыми были предопределены его критика и в конечном счете уход, мы проделали долгий путь. И привел нас этот путь к нетерпимости и крови. К тому противоположному результату, от которого предостерегали политики его круга. Именно поэтому теперь, когда мы не сумели избежать потерь и жертв, есть смысл вспомнить об этой эре — такой короткой и яркой.
Предлагаем сделать это с помощью отрывков из книги Георгия ШАХНАЗАРОВА — одного из ближайших помощников первого и последнего Президента СССР. Книга называется «Цена свободы» и готовится к выходу в свет
В тисках
Созидательный, героический этап реформации Горбачева завершился падением Берлинской стены. К тому времени он сделал все, что смог (или успел?): ввел свободу слова, сотворил парламент, положил начало обузданию милитаризма, снес железный занавес. Но из бутылки, плотно запечатанной Сталиным и откупоренной Горбачевым, вырвались на волю силы, которым суждено было сокрушить своего освободителя. У него уже появился грозный соперник, которого он вытащил из провинции, вознес на политический Олимп, а затем неловкими действиями помог вырасти в глазах народа в равного себе лидера. И, наконец, на него ополчилась его собственная партия, у которой он отнял власть, чтобы передать ее легитимным органам народного представительства. Он оказался, таким образом, в идейно политическом центре, в право — левых тисках. И в итоге был раздавлен.
В начале 1991 года, когда Горбачев подвергался яростным атакам с двух флангов, потребность внести ясность в расстановку политических сил стала особенно настоятельной. Слева на него давили бывшие соратники по Политбюро, справа рвали зубами радикалы. Надо было с предельной откровенностью объяснить людям ситуацию, раскрыть им глаза на цели и намерения борющихся политических лагерей, застолбить, наконец, собственную позицию и постараться привлечь на свою сторону всех здраво мыслящих.
Возник и благоприятный «микромомент» для такого прямого разговора. Горбачева покинули те из его окружения, кто тяготел к радикалам, — А.Яковлев , Э.Шеварднадзе , С.Шаталин , Н.Петраков . А с «охранителями», остававшимися на министерских постах, его отношения резко ухудшились. В этих условиях, может быть, впервые за долгое время он был избавлен от сильных внешних воздействий, максимально свободен в выражении своих истинных, сугубо центристских убеждений. Это и было сделано в речи на встрече с интеллигенцией в Минске 28 февраля 1991 года.
В речи прозвучало несколько принципиальных констатаций. Что в условиях действующих демократических институтов события направляются уже не партией и не одним Президентом, становятся результатом взаимодействия политических сил. Что в стране развернулась ожесточенная борьба за власть, в которой радикалы применяют необольшевистские методы. Что искусственно нагнетаемая лидерами враждующих группировок атмосфера страха и подозрительности угрожает расколом общества и распадом государства.
В этих условиях спасительную роль способно сыграть только центристское направление, призванное воспрепятствовать столкновению крайностей и предложить приемлемую для большинства антикризисную программу.
Накануне произнесения речи Горбачев «дрогнул»: сохранив в ее тексте отповедь радикалам, вычеркнул в последний момент резкую оценку антиперестроечного, неосталинистского «крыла». Тем самым его позиция скособочилась, потеряла устойчивость. Психологически это объясняется тем, что в тот момент он видел главную опасность в таранных ударах Ельцина и не отводил глаз от Белого Дома, не придавая большого значения тому, что делалось у него под носом в Кремле и на Старой площади.
Но даже если бы речь появилась на свет уравновешенной, она, увы, не произвела бы ожидаемого впечатления. Опоздала минимум на год и вдобавок была искусно «замолчана» печатью. Заявив о себе фактически в качестве новой политической партии, центр уже не смог расширить ряды своих сторонников, переманив к себе, как обычно, левое крыло правых и правое левых. Напротив он продолжал суживаться , как шагреневая кожа, пока не был окончательно расплющен в августе.
«Процесс пошел» намного дальше того предела, который мысленно ставил перед ним Горбачев, и, может быть, перевалил и за ту черту, до которой собирался его довести Ельцин. При всей их идеологической гибкости и конформизме людям, ходившим в коммунистах три четверти сознательной жизни и побывавшим полтора года в социал-демократах, трудно — если вообще это воз можно — завершить преобразование советской модели в западную.
Следует остановиться на отношениях радикал — демократов с Горбачевым. Именно эти отношения составляли тот нерв, вокруг которого разворачивалась политическая борьба после создания основных демократических институтов. В то время «настоящие» левые еще не выступили на политическую арену в качестве самостоятельной организованной силы. Они в растерянности, никак не могут поверить, что КПСС перестала быть правящей партией, а ее генсек, по идее «наш человек», благоволит радикалам и предает «своих». Но поскольку левые опаздывают к полю боя, правые, используя исключительно выгодную для себя диспозицию, смело атакуют центр. Точнее не центр, какого еще не существует в природе, а олицетворяющего это политическое направление Президента.
При этом правые, похоже, не отдают себе отчета в том, что могут действовать безнаказанно лишь за его спиной благодаря тому, что Горбачев уже самим фактом своего существования в двойной роли Генсека и Председателя (Президента) парализует левый лагерь. Бьют эту свою защиту безжалостно, наотмашь. Едва только начнут функционировать новые органы власти, в июне 1989 года соберется 1-я сессия «перестроечного» Верховного Совета СССР, а уже в июле «с подначки» эмиссаров радикал — демократического штаба начнутся забастовки шахтеров Донбасса, Караганды, Печорского бассейна. От тех забастовок и потянется цепь следствий, помешавших мирному развитию реформации. Они буквально выбьют Горбачева из колеи, спутают его планы. Теперь он будет уже не столько продолжать и углублять реформы, сколько защищаться; вынужден расходовать силы и тающий авторитет, чтобы сдерживать сторонников «жестких мер» и уговаривать вождей радикального лагеря образумиться, не форсировать события и не загонять его в угол.
Что осуществить экономическую реформу в 1990 году было легче, чем в 1992-м, очевидно, но -эта «легкость» сама по себе обещала быть достаточно тяжелой — вот почему Горбачев решил продолжить поиск более щадящей, менее болезненной для общества программы. Была и другая фундаментальная причина. К тому времени Президент, как и многие миллионы его соотечественников, не мог еще перешагнуть через высшую заповедь ортодоксального социализма отрицание частной собственности.
С колоссальным трудом, после долгих споров проходили политических документах, а затем в законах формулы сначала об «общественной и других формах собственности», потом «всех формах собственности», потом «всех формах собственности, в том числе частной». Горбачев не занимал позиции «равноудаления» от полюсов, он маневрировал, перемещался по дуге политического напряжения, приближаясь то к одному, то к другому. Но в целом и начинал перестройку и завершил ее как сторонник левого центра.
Самоборение России
Горбачев до завершения своей президентской карьеры делал все, чтобы сохранить союзное государство, Ельцин принес его в жертву завоеванию власти и стал одним из отцов — учредителей СНГ. Считается, что он пошел на это исключительно для того, чтобы выжить Горбачева из Кремля. Это ничего не меняет: в политике в конечном счете решающее значение имеют не намерения, а поступки. Более существенно то, что в данном случае он поступал не по своему капризу, а претворял в жизнь доктрину своего лагеря.
Однако все с нами случившееся не может быть занесено на счет какой — то одной политической силы и ее лидера. Конец Союза оказался бы невозможен, если бы не были для этого более глубокие причины. Они коренятся, с одной стороны, в стремлении многих крупных наций и их элит приостановить процесс утраты национальной идентичности и избавиться от диктата центра. А с другой — в расколе русского национального сознания, борьбе в нем двух основных тенденций.
Россия оказалась перед историческим выбором: поставить во главу угла интеграцию в европейское и мировое сообщество или сохранение супердержавы.
Вот главный политический водораздел: множество возникших у нас партий и партиек, ссорящихся между собой чуть ли не по всем вопросам, когда речь заходит об этом, стихийно консолидируются в два непримиримых лагеря. В одном — великодержавники (славянофилы или евразийцы), в другом — западники (интегралисты или космополиты).
А теперь Россия разделилась, Россия спорит сама с собой, и этот спор разрешит только будущее. Все же какой путь выглядит предпочтительнее?
Гадать не приходится. Потери, разрушения, человеческие жертвы, уже уплаченные за распад Советского Союза, непомерно велики, даже если исходить из того, что где-то впереди, за горизонтом, дело обернется к лучшему. Никаким будущим процветанием и благосостоянием потомков не может быть оправдана беда, постигшая ныне живущие поколения. Причем не одно, а, возможно, несколько.
А где гарантия, что было бы лучше, если б Союз сохранился и где — то в декабре, как планировалось, главы республик торжественно поставили свои подписи под новым вариантом Союзного договора об образовании на этот раз уже не федерации, а конфедерации. Разве нет доли правды у тех, кто говорит: «Послушайте, в распоряжении Союза было достаточно времени, чтобы навести порядок и тем подтвердить свою способность защищать интересы наций и гражданские права, но ведь этого не было сделано. Не во времена СНГ разразилась карабахская бойня. А почему Союз, центр не навел порядок во время волнений в Алма-Ате, не покарал виновников бесчинств в Сумгаите? Не на нем ли ответственность за кровавые события в Тбилиси, Вильнюсе и так далее?»
Счет может быть продолжен. Но те, кто задает этот вопрос, должны задать и следующий: почему так получилось, почему некогда всемогущий центр оказался парализованным? И признать, что паралич наступил результате отступничества самой России от своей ведущей роли в многонациональном государстве.
Первый и самый сильный удар по нему был нанесен тогда, когда Верховный Совет РСФСР принял Декларацию о независимости и превратил затем ее из политического заявления в законодательный акт, вступив в открытую борьбу с Кремлем. А следующий, когда ельцинским Указом была признана независимость Литвы. Что, спрашивается, против этого мог сделать Горбачев? Ввести войска в российский парламент и признать рухнувшими все планы демократического преобразования страны?
И еще один не риторический вопрос: нет ли здравого смысла в аргументах тех радикалов, которые рассматривают всю эту ситуацию как временную, нечто вроде повторения Брестского мира?
Выступая с филиппиками против центpa и толкая Союз к распаду, они явно лелеяли надежду, что по истечении определенного времени удастся восстановить его если не весь, то по крайней мере в большей части. Эта стратегия наверняка вдохновлялась исторической аналогией. Ведь в свое время Ленин, большевики сочли возможным ради сохранения власти отдать не только Польшу и Финляндию, но пожертвовать Украиной, частью исконно русских земель. Это трактовалось как временная уступка, и в самом деле, едва «Совдепия» оправилась, на Юг были посланы Фрунзе, Орджоникидзе и Киров, быстро приведшие к повиновению Закавказье. В итоге долгой войны с басмачами, то есть борьбы с национально — освободительным движением народов Средней Азии, и там была установлена Советская власть. Вернули Украину, пообещав украинцам самоуправление. Ну а потом уже Сталин, умножая ленинское наследие, не только восстановил Россию в границах 1914 года, но и создал вокруг нее защитный пояс государств — союзников или сателлитов.
Почему же, спрашивается, не рассчитывать на повторение того же? Потому, что история редко повторяется.
Новая расстановка сил и международный климат, воцарившийся в немалой мере под воздействием нашего нового мышления, исключают применение силовых методов, которые считались нормой в прошлом. Следовательно, собирать Союз заново можно лишь с помощью экономического интереса, политического маневрирования и духовного притяжения.
Русская культура — одна из несущих опор мировой цивилизации. Доступ к ней, причем не пассивный, а с возможностью участвовать в ее развитии, обогащать собственным вкладом, позволил нашим народам подняться до мирового уровня научного, технического и эстетического знания. Наряду с национальными ценностями на ней взращена вся интеллигенция. И понятно, сколь велика потеря тех, для кого Россия станет заграницей.
Что касается экономики, то Россия с ее огромными интеллектуальными и материальными ресурсами, конечно же, вернет себе место в ряду стран — законодательниц научного и технического прогресса. Но к тому времени сложится совсем другая конфигурация союзнических связей и едва ли окажется возможным возврат к прежним структурам.
Таким образом, следует признать безосновательными расчеты «наверстать упущенное» в будущем. В этих условиях оптимальным вариантом можно считать такое развитие, при котором молодые независимые государства, убедившись, что без России им тяжело решать свои экономические проблемы, что нерасчетливо отказываться от огромных возможностей, какие предоставляет российский рынок для приобретения многих видов сырья и техники, а также сбыта своих товаров, что уход от России пагубно отражается на состоянии национальной науки, искусства, здравоохранения, народного образования да и всех буквально сфер общественной деятельности, — поняв это , поторопятся соединиться в конфедерацию или федерацию.
При самом благоприятном исходе событий едва ли удастся обойтись без катаклизмов. Не только распад, но и объединение государств совершается в муках. Так формировались практически все известные федерации. А интеграционный процесс в Западной Европе растянулся на десятилетия, и еще нет гарантий, что все пойдет, как задумано.
Сейчас становится все более очевидным, что единственный способ урегулирования существующих конфликтов и предотвращения новых это усиление интеграционных процессов, миротворческого воздействия региональных организаций и мирового сообщества.
У России такая воля есть, и, значит, она неизбежно вступит на этот путь. Больше того, она уже на него вступила. Но окончательный выбор между вариантами простого патернализма, конфедеративных или федеративных связей и , наконец , единодержавия не сделан пока ни самой Россией, ни населением молодых независимых государств.
Публикуется с сокращениями.
Танкер и каяк
В Таллинне немноголюдно, очень чисто, в магазинах все, чего душа ни пожелает, рождественские свечки, цветы и фонтанчики в витринах. Ни следа политических страстей. В эти дни прекратил свое существование Народный фронт Эстонии- возмутитель спокойствия СССР образца 1988 года; в парламенте Эстонии обсуждался вопрос о доверии правительству (которое осталось у власти); газеты полны сообщений о переговорах с российской стороной, которые закончились лишь подписанием соглашений по стандартизации и культурному сотрудничеству.
Приближаясь к президентскому дворцу и заснеженном парке Кадриорг, разбитом еще Петром I в честь Екатерины, я обратила внимание, что здание, как всякое уличное строение, имеет номер: 39. Случайно или нет, номер указывает год, когда слишком многое определилось для маленькой балтийской страны. Документы с подписями Молотова и Риббентропа, десятилетиями хранившиеся в сейфах, — об этом я впервые услышала восемь лет назад из уст Леннарта Мери, писателя, сына дипломата довоенной буржуазной Эстонии, нынешнего хозяина президентского дворца, пережившего вместе с семьей ссылку в Сибирь. С тех пор он хорошо говорит по-русски (как, впрочем, и всех основных европейских языках). Историк по образованию, этнограф, глубокий и ироничный писатель, режиссер — кинодокументалист, Мери начал политическую карьеру в шестидесятилетнем возрасте, возглавив МИД Эстонии. Затем – посол в Финляндии, а б октября 1992 года он стал Президентом Эстонии. Политика, проводимая коалиционным блоком консервативного толка, отличается последовательным размонтированием связей с peспубликами бывшего СССР и укреплением их с европейскими западными государствами, корректировкой демографической ситуации в пользу увеличения численности коренного населения, поиском мягких вариантов перехода к рынку.
— «На примере балтийских государств можно предвидеть и будущее, и надежды России, и безнадежье …» Это, господин Президент, цитата из вашего выступления двухлетней давности.Эстония как бы апробировала многие процессы, протекающие сейчас на территориях бывшего СССР, и, видимо, одной из первых окончательно сформирует новый облик. Какие вехи на этом пути вы считаете важнейшими, какие «подводные камни» наиболее опасными?
— Можно говорить о том, чтобы пройти определенный путь. Но мы знаем, что египетские пирам никаких путей не про ходят, где стояли, там и стоят.
— А время?
— И государства могут проходить лишь пути во времени. Я не откажусь от мысли, которую вы только что напомнили, но за эти два года я придумал еще один образ. Представьте себе маленькое суденышко — каяк и супертанкер. Каяк весит примерно четыре с половиной килограмма и может выдержать груз в десятки раз больше собственного веса, а супертанкер берет на борт сотни тысяч тонн груза. Зато каяк может развернуться на сто восемьдесят градусов буквально на одном место, тогда как инерция супертанкера потребует иного пространства. Вот и вся разница между Эстонией и Россией. Другими словами, мы шустрее. Мы добились успехов быстрее, чем Венгрия, Чехия, не говоря уже о Польше, тем более о России. Эстонская крона, например, является одной из наиболее стабильных в Европе валют.
И, конечно же, наша страна настолько мала, что кажется прозрачной — мы живем как бы стеклянном доме. Здесь можно сделать большие свинства , но о них всем станет известно на следующий же день.
— Вы полагаете, это само по себе гарантия нравственности в политике?
— Есть лишь школа, которая может гарантировать нравственность. Так вот самый сложный путь, который мы можем пройти, — тот, что уложится между нашими двумя ушами, по которому идут наши мысли.
-Но есть проблемы, одинаковые для больших и малых государств, для танкера и каяка. Наш танкер, двигаясь по пути, как мы надеемся, к демократии не миновал крови. Эстония ограничилась «поющим» вариантом революции. И сейчас вам удается локализовать социальные конфликты …
— Возьмемся за тему русских в Эстонии. Это, наверное, одна из центральных проблем — не потому, что она объективно такова, но потому, что политические силы, которые я назвал бы экстремальными, пытаются ею манипулировать. При этом пользуются самыми пугающими выражениями, разве что о линчевании не говорят. Но это лексикон политиков. Русское население Эстонии увидело, что демократия — не пустой перезвон, что, публикуя нелепицы об эстонской действительности, газета рискует лишь своей репутацией.
— Вы о чем-то конкретном?
Вполне. Но я не хочу указывать на эту газету своим костлявым пальцем бабы — яти, потому что это могло бы быть истолковано как попытка ограничить свободу слова. Время работает против вранья, и есть какие — то законы статистики, согласно которым человечество отбрасывает крайние, уродливые формы и проявления и сохраняет мощное конструктивное ядро. Однако «малость» Эстонии и громадность России делают нашу страну весьма чувствительной по отношению к экстремальным течениям у вас. Я говорю о таких явлениях, как Жириновский. На политическом ландшафте России и за ним, и за коммунистами есть какие — то силы и организационные структуры. Думаю, это одна и причин, по которой до сих пор не подписано соглашение о графике вывода бывших вооруженных сил Советского Союза из Эстонии.
— Как много войск еще остается на эстонской территории?
— Примерно три с половиной тысячи человек из тех пятидесяти -шестидесяти, что были здесь в 1990 году. Стратегически они не представляют реальной угрозы. Значит, имеется некое символическое значение российского военного присутствия; не могу a , согласиться с чисто технической неразрешимостью этой проблемы, когда на моей памяти в восемь раз больше войск прибыло в Эстонию в течение суток.
И все же, корректируя демографическую ситуацию, подвигая к отъезду из Эстонии ее русских неграждан, не делаете ли вы чего — то такого, о чем придется жалеть?
— Истоки где-то году в 1917-м. Распад великих империй — Австро-Венгрии и царской России – впервые открыл перед их народами возможности реализовать право на самоопределение, чем воспользовались многие, эстонцы в их числе. В России это священное право оказалось руках кучки террористов, которые пошли в историю под названием «цека коммунистической партии». Возникла возможность, вначале чисто теоретическая, восстановления колониальной державы. Вам, наверное, будет интересно узнать, что до 39-го года эстонские газеты ежедневно публиковали программы радиопередач из Москвы и Ленинграда (а в 40-е годы, когда Эстония стала советской, это было запрещено).
Война еще шла, когда в Москве было принято решение о заселении северной Эстонии рабочими, набранными по вербовке. Война отгремела, и демобилизованным была дана привилегия селиться в любом месте якобы социалистической якобы республики; местные власти были обязаны обеспечивать их жильем в первую очередь. В результате доля эстонского населения с 95 процентов в 1945 году упала до 60 процентов в 1988-м. Теперь приходится расхлебывать эту кашу …
— Говоря об Эстонии, вы несколько раз употребили слово демократия. Вписываются ли в нее фашисты, которые нахваливают друг друга за самоотверженную борьбу с советской властью? Это серьезная политическая сила или психологическая реакция на советское прошлое?
— Если речь о тех, кто боролся против советской власти, то относите к ним и французов, и норвежцев, и датчан … Все оккупированные страны боролись как могли. Могу добавить такую деталь: в 1941 году, когда шли первые бои войны, называемой в России Великой Отечественной, эстонцы сами освободили свою территорию от советских войск. Немцы вошли сюда из Латвии. И наивность нашего отчаявшегося народа проявилась в иллюзии что удастся восстановить государственность. Когда стало очевидно, что надежды построены на песке, многие из тех, кому было противно бороться за будущее своего государства под с под свастикой, переплыли Финский залив и присоединились к армии Финляндии, которая воевала и с гитлеровской Германией, и со сталинским СССР. Они не убежали просить политического убежища, они убежали на фронт.
Честно говоря, ваш вопрос о фашизме в Эстонии меня немного покоробил. Но я рад, что он был задан …
— То, о чем вы сейчас рассказывали, для русских совсем не очевидно, порою — просто неизвестно. Но ведь ваше отношение к России куда сложнее, чем прагматизм лидера сопредельной страны, определяющего политический курс.
— Я сейчас очень живу тем опытом, что накопил, когда бы в России.
— В ссылке, в годы войны?
— Не только Мой друг, режиссер Вольдемар Пансо, когда то научил меня быть внимательным к деталям. Я храню, например, корешок счета якутской гостиницы № 2, где типографским способом напечатано две строки: за ночевку — столько- то. За постой лошадей — столько — то.
— Какой это год?
— 1962. И я помню,как очень милый человек, местный киномеханик, который и устроил меня в гостиницу, повел показывать город. На перекрестке он сказал: «Почти как в Москве, верно?». Я добросовестно смотрел по сторонам — очень хотелось быть с ним дружелюбным, — но не увидел ничего похожего. И, видимо, в ответ на мой вопросительный взгляд он показал: «Туда смотри!» Там на пустом перекрестке висел светофор. И я полюбил этого парнишку, город с его деревянными тротуарами, и гостиницу, куда, проведав, что я из центра, потянулся народ посоветоваться, и бабушку из буфета, которая кормила меня бесплатно, пока я ждал денег из дома.
Когда — то в Москве у меня было больше знакомых, чем лось в Таллинне, просто потому, что Москва больше. Они давно разъехались по белу свету. Но я храню, например, рисунки Эрнста Неизвестного подаренные в дни выставки, когда его еще не разругал Никита Сергеевич; там было столько зрителей, что мы тогда продвигались по сантиметру. словно в набитом вагоне метро … Вы об этом хотели спросить?
-Пожалуй …
— А годы ссылки интересны тем, что в Кировской области, где мы оказались с матерью, колхозу было всего шесть лет и, крестьяне еще узнавали своих хотя и обобществленных, лошадей и коров, помнили, на каком поле что лучше сажать. Не могу себе представить, как вы сможете воссоздать крестьянский слой: в мире, насколько мне известно, подобного опыта нет.
-Приватизация в Эстонии идет медленно, возможности каждого человека связаны с тем, сколько лет он проработал на этой земле. А хуторяне еще остались?
-Как ни малозначителен в — рамках мировой истории тот факт, что настоящая советская власть пришла к нам на 22 года позже, благодаря этому еще работают, хотя и в преклонном возрасте, те люди, которым не надо в газете читать, когда сеять, это большой палец подскажет! Но, если говорить со всей прямотой, на нашем политическом ландшафте «полоса» с приватизацией хуторов, возможно, самая отсталая. Мы хотели быть точными, справедливыми, не всегда отдавая себе отчет в том, насколько сложно вернуться к дооккупационным правовым отношениям. Положим, человек после войны получил пустой хутор, где и осталось — то две стены, восстановил, хозяйствовал в нем, и теперь в один прекрасный день кто — то стучится и объявляет: дом принадлежал моему депортированному отцу, вы должны его вернуть. И что же делать?
-Но что-то вы ведь делаете? Оставить две стены, снять все остальное и разделить по справедливости? Что важнее — правда или право, пользуясь выражением из романа Таммсааре?
Их никогда нельзя рассматривать по отдельности.
-Это идеал. А о политике говорят, что это искусство возможного.
— В том — то и проблема, что политик, который мыслит и чувствует сердцем, всегда ставит перед собой идеал. И такому политику приходится особенно тяжело в жизни с ее бесчисленными отклонениями от идеала … Придется смириться с некоторыми объективными явлениями.
— Что сейчас производит Эстония? Сама себя она кормит?
Мы даже вывозим сельскохозяйственную продукцию — овец, мясо … в Ирак.
— Режиму Хусейна?
— Это благороднее, чем экспортировать туда ракеты.
— Не могу с вами не согласиться. Но коль скоро мы заговорили об идеале, хотелось бы задать вам вопрос: к чему идет Эстония? Стала ли эта страна такой, какой вы хотели бы ее видеть?
— Думаю, даже Ватикан еще не стал окончательно тем, чем хотел бы. Но я не ухожу от вопроса. Возьмем Голландию. По площади меньше Эстонии. Столь же плоска (наша самая высокая гора — 318 метров). Не имеет полезных ископаемых. И тем не менее живет — самостоятельно, весело и зажиточно. И вопросы о будущем превращаются в спокойные расчеты того, сколько будет жителей в таком — то году, как много им потребуется электроэнергии и т.п. Это нормальные вопросы при условии гарантии существования самого населения.
В советские годы мы таких гарантий не имели, и народ, на протяжении веков имевший четкую идентичность, свои песни, обряды, язык был обязан перестраиваться в круговую оборону. Круговая оборона — сигнал чрезвычайного положения. Но оно не может длиться долго. Сейчас мы подошли к точке, где она уже не нужна. По крайней мере я искренне на это надеюсь.
— Хотелось бы уточнить: идея национального государства, которая обосновалась примерно так, — это кульминация круговой обороны в конкретном историческом контексте? Ведь на подобной основе сейчас, в конце ХХ века, не строилось ни одно европейское государство за исключением Литвы, Латвии и Эстонии.
— Я считаю, что все проблемы…есть прекрасное слово русских пивнушек …«рассосутся».
-Звучит замечательно, но это, извините, не ответ,
— Ответ не слишком серьез … Эстония всегда была восприимчивым открытым обществом. Есть исследования, где показано, например, что любое веяние мировой культуры, будь то поздняя готика, барокко и т.п, входило в обиход эстонского крестьянина в среднем через 12 лет после того, как появлялось на белом свете. Я надеюсь, такой наша страна и останется.
— Входят ли в интересы новой Эстонии конструктивные связи с новой Россией?
— Мы делаем шаги к партнерству. Создали Балтийский институт стратегии и политических исследований, куда пригласили и господ Киссинджера и Бжезинского, и мэра Санкт — Петербурга Собчака, и молодого Арбатова, и советника Президента России по экономическим вопросам академика Гранберга. Сейчас даже в Токио преподают эстонский язык. Будем надеяться, прилет время, когда его будут изучать и в Москве.
— А в Эстонии — то будут преподавать русский?
— Последние четыреста лет он преподавался. Ваш вопрос меня задел, потому что он очень типичен. Не забудьте, что недавно скончавшийся Юрий Лотман, гордость мировой науки о русской литературе, нашел себе прибежище не в Москве и не в Новосибирске, а в Тарту и здесь создал школу семиотики, которая, естественно, сохранится.
— Мы заговорили о культуpe … Позвольте спросить вас, политика и писателя: что может власть и что может культура?
Культура может почти все, и власть на ее фоне выглядит как Адам и Ева, изгнанные из рая … очень нагишом.
— И вы так себя чувствуете?
— Ну я оделся (смеется) … Культура не является служанкой власти, а власть, даже не подозревая об этом, в конечном счете является служанкой культуры.
-Есть у вас творческие планы, которые хотелось бы реализовать, или об этом даже смешно заговаривать?
— Ко мне вернулись очень простые желания — выспаться или пройтись пешком по заснеженному лесу … Лежат пленки не оконченного научного фильма о медвежьих праздниках у хантов километры фонограммы. Там текст примерно тридцативековой давности; они поют, представьте себе, о всемирном потопе, и это не заимствование. Я уже не тешу себя надеждой, что доделаю эту работу …
-Чем вы сейчас заняты? Меня интересует прежде всего будущая встреча с Президентом России.
— После встречи с министром — Козыревым я был настроен на ее возможность в течение ноября, но, к сожалению, никаких положительных сигналов со стороны Москвы мы не получили.
— Вам уже приходилось встречаться с Президентом Ельциным?
-Впервые, если память мне не измениет, это было 11 сентября 1991 года. В Москве проходила конференция СБСЕ с участием министров иностранных дол, и Президент Ельцин должен был нас принять. Уже по дороге ко мне подошел дуайен дипломатического корпуса и спросил: «Вам нe сказали, что вы выступаете?» (Накануне нас приняли в СБСЕ).
Президент России нас приветствовал. Поскольку лучшим моим учителем в сложных ситуациях является Гекльберри Финн, который утверждал, что никогда не надо заранее обдумывать то, что скажешь, я этим воспользовался и сказал Ельцину: «Среди русских говорят, что эстонцы вас ненавидят …» Помню, что в зале установилась тишина первого дня творенья . Да, вы правы, — продолжал я, — мы ненавидим. Но не русских, которые принесли нам тоталитарный строй, а тоталитарный строй … У меня было ощущение, что он меня правильно понял.
— У вас есть ощущение, что это человек, который поймет — правильно?
— Очень на это надеюсь, потому что вы своими руками доверили ему Россию, а Россия слишком большая, чтобы относиться к ней легкомысленно.
Беседу вела Елена СЕСЛАВИНА