Изменить прошлое невозможно. В наших силах только постараться осмыслить его, чтобы не повторять трагических ошибок. Именно поэтому мы возвращаемся сегодня к роковым страницам отечественной истории. К пятилетию режима большевики изгнали из страны духовную элиту.
Ирина Кутина
«Философский пароход»
От тех событий нас отделяют почти девять десятилетий, но их отголоски звучат по сей день. В 2005 году привезли на родину прах скончавшегося в зарубежье всемирно известного русского религиозного философа, правоведа, публициста, приват-доцента Московского университета Ивана Александровича Ильина (1883 – 1954) и с почестями захоронили в московской земле. В 1922 году он был выслан советским правительством. Каким долгим оказалось его возвращение в родной город… Ильин разделил судьбу многих своих современников.
Талант, интеллект – пожалуй, это единственный товар, который советская власть даром, не скупясь, поставляла миру. Однажды даже целый пароход отправила.
Собственно, пароходов, которые окрестили в народе «философскими», было несколько. Считается, что тогда выдворили из СССР 228 человек, но есть все основания думать, что цифра приуменьшена. Основную группу вывезли на пароходах «Обер-бургомистр Хакен» и «Прейсен» («Пруссия») из Петрограда. Предположительно мог быть еще какой-то пароход, следовавший с юга России через Константинополь, тем путем, как уходила Белая гвардия. Но высылали еще и через Архангельск, чему есть неоспоримые свидетельства. Однако документов об этом якобы не сохранилось, а скорее они оказались хорошо запрятанными.
«Персонами нон-грата» для молодой республики стали представители российской духовной элиты – университетская профессура, философы и литераторы, врачи, инженеры, техники, адвокаты, студенты, заподозренные в том, что разделяют взгляды неугодных большевикам преподавателей. 8 июня – 7 августа 1922 г. в Москве прошел процесс над правыми эсерами. На нем в качестве обвиняемых привлекались 34 человека, 12 из них были приговорены к высшей мере наказания. Президиум ВЦИК утвердил приговор, но постановил привести его в исполнение с отсрочкой, если партия правых эсеров не откажется от методов вооруженной борьбы против советской власти. Понятно, что доказательства их вины подвергались сомнению, иначе отсрочки бы не последовало. Но пятерку юристов, защищавших эсеров на процессе, поспешили выслать.
Голод
Страна, разоренная октябрьской катастрофой, интервенцией и Гражданской войной, страдала от спада производства, неисчислимых материальных и человеческих потерь, от сыпняка. За год до описываемых событий Россию охватил голод, унесший более 5 миллионов жизней. На плодородных почвах Украины прежде получали обильные урожаи, а теперь даже там люто голодали. Авторитетные люди, общественные организации, отодвинув на время выяснение противоречий с властями, активно включились в сбор продуктов и средств. Осенью 1921 года была создана Комиссия помощи голодающим, известная как Помгол. Используя личные связи, свой международный авторитет, члены комиссии в считанные дни сумели договориться с иностранными благотворительными организациями об оказании помощи 35 миллионам человек. В эту работу из сострадания к соотечественникам, к оставшимся в России членам собственных семей включились многие влиятельные эмигранты, советскую власть не приемлевшие, – не та была ситуация, чтобы не прийти на помощь.
Большевики под благовидным предлогом помощи голодающим приняли декрет об изъятии церковных ценностей. В стране это поддержки не нашло: правительственная мера расценивалась как кощунство и антиклерикальная провокация, как пагубнейший вандализм, поскольку в ходе этой операции уничтожались национальные исторические святыни. В поисках драгоценных металлов и камней вскрывались царские и другие богатые могилы. Это заставляло людей содрогаться от ужаса.
Зато Помгол стал центром притяжения, объединения для русского общества. Допустить этого власти не могли. Один из чинов ГПУ откровенничал: «Когда нераспустившуюся вербу ставят в стакан с водой, она начинает быстро распускаться. Так же быстро стал обрастать старой общественностью и Помгол… Вербу надо выбросить из воды и растоптать».
Писатели Горький, Короленко, Михаил Осоргин, министр продовольствия Временного правительства публицист А. В. Пешехонов, народница, а затем марксистка, после революции находившаяся в оппозиции большевикам Е. Д. Кускова, министр государственного призрения в правительстве Керенского, врач-физиотерапевт, участник разгромленного «Тактического центра» Н. М. Кишкин действовали в Помголе на видных ролях. Двое последних вызвали особенно острую ненависть Ленина. По первым слогам их фамилий он раздраженно окрестил Помгол «Кукишем». К тому времени уже нездоровый, Ильич тем не менее находил силы и энергию всячески дискредитировать их деятельность. И добился для кого – ареста, для кого – высылки на север, а потом и изгнания из страны. К тому моменту большевики уже могли позволить себе одновременную расправу над большим количеством известных людей, но все же для расстрелов время еще было неподходящим. Для решения насущных вопросов, необходимых для выживания власти, пока еще было нужно если не одобрение, то хотя бы невмешательство заграницы.
Университетская вольница
Тогда же началась реформа высшего образования, по которой университеты – рассадники вольницы и свободомыслия – лишались традиционного самоуправления. В них создавались большевистские ячейки, назначались военные комиссары. Это вызвало различные акции протеста, включая забастовки. Их сопровождали открытые письма властям, в которых говорилось об ужасающем положении научных кадров, о том, что около трех десятков профессоров расстреляны, а 63 умерли от голода и истощения или покончили жизнь самоубийством.
Подобные выступления сочувствия у властей не находили, одно лишь раздражение. Порешили, что единственный способ разрядить ситуацию – интеллигенцию из страны изгнать.
Идея высылки, судя по нынче обнародованным документам, вызрела у Ленина, Троцкого и Зиновьева. Техническое исполнение поручили Дзержинскому, а он возложил ответственность за проведение операции на своего заместителя Иосифа Уншлихта.
Высылаемые, многие из которых были немолоды, никак не годились ни в террористы, ни в лихие рубаки, ни в подрывники, ни в убийц из-за угла. Однако мысль и проводящее ее слово были оценены большевиками как оружие более страшное, чем огнестрельное.
«Очистим Россию надолго…»
Началось с подготовки «правовой» базы. Владимир Ильич самолично составил проект дополнений – «Вводный закон к Уголовному кодексу РСФСР». В разработанных им положениях говорилось о том, что «впредь до установления условий, гарантирующих советскую власть от контрреволюционных посягательств на нее, революционным трибуналам предоставляется право применения как высшей меры наказания – расстрела по преступлениям, /…/ предусмотренным статьями» (следует перечень уже действовавших расстрельных статей и плюсуются добавления). Предлагалось «добавить право замены расстрела высылкой за границу, по решению Президиума ВЦИК (на срок или бессрочно)», а также присовокупить к этому «расстрел за неразрешенное возвращение из-за границы». Ленин в записке тогдашнему наркому юстиции Д. И. Курскому особо подчеркивал необходимость «расширить применение расстрела (с заменой высылкой за границу) /…/ ко всем видам деятельности меньшевиков, с.-р. и т. п.». Им рекомендовалось «найти формулировку, ставящую эти деяния в связь с международной буржуазией и ее борьбой с нами (подкупом печати и агентов, подготовкой войны и т. п.)».
В письме в ЦК партии Ленин четко и недвусмысленно обозначил цель операции: «…выслать за границу безжалостно. Очистим Россию надолго… Всех их вон из России… Арестовать несколько сот и без объявления мотивов – выезжайте, господа!»
Когда подготовка «юридических» документов была завершена, Политбюро ЦК РКП(б) постановило образовать комиссию в составе уже упоминавшихся Уншлихта и Курского, а также Л. Б. Каменева. Базой для работы комиссии послужили сведения, собранные созданными в условиях строжайшей секретности во всех важнейших госучреждениях «Бюро содействия» («БС»), которые дважды в месяц представлялись СО (Секретному отделу) ГПУ. Основная работа по арестам и высылке интеллигенции пришлась на долю IV отделения СО ГПУ. Операция отложилась в массовом сознании, как одно из зловещих деяний «органов», истинные же ее организаторы и вдохновители – партийная верхушка – сумели, как обычно, свою роль сокрыть.
Аресты объявленных инакомыслящими начались одномоментно в обеих столицах, в Вологде, Гомеле, Казани, Калуге, Саратове, Твери, Харькове, Киеве, в других городах и весях в ночь с 16 на 17 августа 1922 года. Как явствует из документов Центрального архива ФСБ, некоторые из попавших в заранее утвержденные ЦК списки к этому времени уже ожидали разрешения своей участи на тюремных нарах. Небольшой части репрессируемых повезло – «мерой пресечения» им был назначен домашний арест. Таких «везунчиков» было ничтожное количество. Другим пришлось куда хуже. К примеру, историка, общественного деятеля меньшевика Б. И. Николаевского (1887 – 1966), известного архивиста и историка русского революционного движения, отправили в изгнание прямиком из тюрьмы, где он пребывал уже год, не дав проститься с матерью. Никогда больше не довелось ему повидаться с родными, даже переписка с ними вскоре стала совершенно невозможной. (Кстати, в прошлом году РОССПЭН издал письма матери Бориса Ивановича — Евдокии Николаевской к сыну в Берлин и Париж, озаглавленные «Жизнь не имеет жалости». Это не только потрясающее свидетельство эпохи, но и необыкновенного величия души простой русской женщины.)
Результаты работы комиссии ежедневно докладывались в ЦК лично Уншлихтом, на его сопроводительных записках – пометки, что документы должны в обязательном порядке поступать не только к Ленину, но и к Сталину. Последнее было связано, видимо, с тем, что уже летом 1922 года состояние здоровья Ленина резко ухудшилось, и он практически отошел от дел.
Начальником спецотделения Петроградского губотдела ГПУ в то время был будущий зловещий председатель Военной коллегии Верховного суда СССР Василий Ульрих. Его донесения свидетельствуют о том, что из северной столицы арестованных врачей отправили не за границу, а «на борьбу с эпидемиями в восточные губернии» — Киркрай (Киргизию), Оренбуржье и Туркестан. Закончилась ли для них трагическая страница жизни с окончанием эпидемий? Увы, большинство из них ожидали события, ныне называемые Большим террором, и многие были расстреляны или погибли в тюрьмах, на безвестных пересылках, заимках, лагпунктах.
Не будем проклинать изгнание
Вот, к примеру, как сложилась судьба ученого и религиозного мыслителя Павла Александровича Флоренского (1882 – 1937). Избежав высылки в 1922-м, в 1928 году он был отправлен в ссылку в Нижний Новгород, в 1933-м арестован и осужден, а 8 декабря 1937-го расстрелян.
Автора трудов по исследованию, философии русского языка, эстетике, истории русской философии, вице-президента Госакадемии художественных наук Густава Густавовича Шпета (1879 – 1937) сначала арестовали и сослали в Енисейск, затем в 1935 году в Томск, а 16 ноября 1937-го по приговору «тройки» расстреляли.
В лагере умер профессор, военачальник, ученый-востоковед, специалист в области геополитики, Герой Труда, владевший четырнадцатью языками, Андрей Евгеньевич Снесарев (1865 – 1937).
Ректор Петербургского университета, историк-медиевист, философ и богослов Лев Платонович Карсавин (1882 – 1952) после высылки на «философском пароходе» около четырех лет прожил в Берлине, потом перебрался в Париж, а оттуда – чтобы быть поближе к Петербургу — в Литву, где до 1946 года возглавлял кафедру в Каунасском университете. В 49-м 57-летний Карсавин пошел по адским кругам ГУЛАГа, где заболел туберкулезом и умер. Его похоронили в безымянной могиле в городе Абезь Интинского района Республики Коми.
Назвать всех изгнанных с родной земли невозможно – полный список так и не обнародован. Назову лишь некоторых, чьи имена долгие годы были запретными на родине.
Русский религиозный философ, публицист и общественный деятель Николай Александрович Бердяев (1874 – 1968).
Публицист и философ Федор Августович Степун (1884 – 1965).
Мыслитель, историк, профессор Московского университета Александр Александрович Кизеветтер (1867 — 1933).
Профессор Петровской (Тимирязевской) сельхозакадемии, юрисконсульт Московского союза производительных трудовых артелей Иван Иванович Ушаков (1867 — ?).
Профессор Московского высшего технического училища Всеволод Иванович Ясинский (1867 — ?).
Уже упоминавшиеся Пешехонов и Кускова. Писатели М. А. Осоргин, И. А. Матусевич. Священники В. В. Абрикосов и С.Н. Булгаков. Юрист Д. В. Кузьмин-Караваев, первый муж принявшей мученическую смерть в крематории немецкого концлагеря в Равенсбрюке под именем матери Марии русской поэтессы Елизаветы Юрьевны Кузьминой-Караваевой.
Список можно длить и длить, но и без того уже ясно, кого Ленин хотел, по его собственным словам, «решительно искоренить». Приведу данные по профессиональной принадлежности репрессированных, в подсчете учтены почему-то не на 228 высланных, а на 225 человек. Из 45 врачей 10 – профессора вузов. Из 41 профессора, педагога – 11 философов. 12 инженеров, из них 4 – профессора вузов. 16 юристов, из них 3 – профессора вузов. 22 писателя, журналиста, литератора. 30 экономистов, агрономов, из них 8 – профессора вузов, 11 – кооператоры. 34 студента. 9 политических и 2 религиозных деятеля. Точные сведения о профессии и месте работы отсутствуют на 14 человек.
Германия дала визы
В Питере арестованных держали на Гороховой и на Шпалерной, в Москве – на Лубянке и в Таганской тюрьме. Заключение Раппальского договора, возобновившего дипломатические и торговые отношения с Германией, позволило советскому правительству обратиться к немецкому за визами для высылаемых. Немцы, не так давно оплатившие доставку в Россию в пломбированном вагоне смутьянов-марксистов с Лениным во главе, восприняли поступившее предложение, как невероятно щедрый подарок – еще бы, даром доставалось единственное, что разоренная октябрьской катастрофой Россия должна была ценить и оберегать, единственное, что она могла бы экспортировать за большие деньги! Увы, и новейшая история показала, что щедрость по отношению к немцам наших правителей, к примеру, М. С. Горбачева, все еще не оскудела.
Тогда же, чтобы не спугнуть нежданную удачу, рейхсканцлер Вирт, как вспоминал философ Н. О. Лосский, ответил, что «Германия не Сибирь и ссылать в нее русских граждан нельзя, но если русские ученые и писатели сами обратятся с просьбою дать им визу, Германия охотно окажет им гостеприимство».
Смету составляли экономно
На Лубянке проработали смету на высылку. Получалось, что:
«1. Для высылки одного человека из Москвы в Берлин необходимо уплатить:
а) виза – 49 миллионов
б) двое суток дороги, продовольствие – 8 миллионов
в) жел/д билет от Москвы до Себежа
г) жел/д билет от Себежа до Берлина – 13000 германских марок
д) путевые расходы и довольствие от Себежа до Берлина – 2000 гер. марок
е) месячный прожиточный минимум в Берлине для политработника 3-й категории – 5000 гер. марок
2. 1000 гер. марок – по курсу черной биржи равна 6 – 7 миллионам рубл. /…/».
На документе сделана приписка: «Высылка одного человека из Москвы в Германию будет стоить около 212 миллионов рублей». Чтобы сэкономить, железную дорогу заменили пароходами.
Латвийская и Эстонская миссии, узнав, что Германия дала «конечные» визы, транзитные визы дали с удовольствием. А Уншлихт потребовал, чтобы изгоняемые лично оплатили свою высылку. Необходимые суммы наскребали с трудом: дореволюционные вклады в банках давно конфискованы, ценные вещи выменены на продукты, если что-то и сохранилось, реализовать это было весьма проблематично. Одежды с собой разрешалось брать минимум, запрет существовал на драгоценности, включая чуть ли не обручальные кольца. Семьи не высылались, чтобы увезти родственников, тоже надо было платить. На сборы давалось кратчайшее время, а на ходатайствах об отсрочке высылки ставились пометки: «Ни в коем случае отсрочке не подлежит. Без всяких ответов надо продолжить высылку». Прошения задерживались вплоть до возможности ответить, что имярек «уже отправлен за границу».
Собрать деньги удалось не всем. Их высылали за казенный счет, под конвоем, разумеется, без семей. Никто из изгнанников без России себя не мыслил, поэтому они не покинули страну во время послереволюционного исхода. Власти, однако, предупреждали, что несанкционированное возвращение приведет к расстрелу. Лев Троцкий дал интервью американской журналистке Луизе Брайант, в котором объявил жестокие действия актом гуманизма: «Высылаем из милости, чтобы не расстреливать»…
А для изгнанников жизнь рухнула в один миг, разрушились научные, дружеские, родственные связи. Оказавшись за рубежом, даже оптимисты поняли, что на возвращение надежды нет. Стали мечтать о том, чтобы вернуться на родную землю хотя бы творчеством – научными статьями, книгами. Но Советы не для того их высылали, чтобы позволить проникновение чуждых идей, ни о каком компромиссе речи идти не могло. Тем не менее, несмотря на тяготы эмигрантской жизни, высланная интеллигенция упорно занималась научным и творческим трудом. Разъехавшись по разным странам, они повсеместно способствовали созданию очагов русской мысли, литературы, искусства. Многие обрели всемирную известность, оставаясь носителями и проводниками русской культуры, русскими людьми, хотя их имена на родине были под запретом. Итог их подвижнической деятельности во имя России еще только предстоит подвести, хотя многие их труды наконец-то изданы на родине.
…Они были прощены лишь через 70 лет после высылки по Закону РФ «О реабилитации жертв политических репрессий», принятому в 1991 году, когда в живых никого из них уже не было.
Источник: Издательский дом «Наше время»