Профессор Райнер Грефе, директор Института архитектуры университета Инсбрука, прошел паспортный контроль и проходную на Шаболовке. Теперь мокнет под московским дождем: путь к главному объекту профессорских исследований преграждает элегантный забор с колючей проволокой.
Антон Агарков
– Охраняют башню, будто это военный объект… – ворчит профессор. Это он о Шуховской телевышке на Шаболовке. Высоченное ажурное сооружение доминирует над всем районом, рассматривай сколько влезет. Но попасть к основанию башни и осмотреть конструкцию вблизи – задачка посложнее бинома Ньютона.
Скрипнула железная дверь, из будки вышел охранник.
– У меня приказ – никого не пускать. Без касок, по крайней мере. Видите, реставрационные работы идут.
Мы доверчиво повернули головы вслед за неопределенным взмахом руки охранника. Рядом с основанием башни – ни души. На самой башне тем более. Бурьян вокруг опор разве что не колосится.
– Простите, а вы сами к башне подходили? – пытается наладить общение профессор.
– А оно мне надо? Еще заклепка какая упадет или балка… Да и что там смотреть?
И охранник вернулся в будку, дожидаться разрешительного звонка начальства. Изрядно продрогший австрийский профессор не может оторвать глаз от Шуховской башни – вот она, на расстоянии нескольких шагов, на расстоянии одного звонка «сверху». Райнера Грефе одолевают противоречивые чувства – восхищение, возмущение.
– Понимаете, эта башня – уникальное сооружение в мировом масштабе! Столь же уникальное, как Эйфелева башня, как Бруклинский мост в Нью-Йорке, как римский Колизей, в конце концов! В любой столице мира ее бы включили в главный туристический маршрут. А в России я не нашел даже открытки с Шаболовской башней. Ее нет ни в одном путеводителе для туристов!
Железная дверь опять скрипнула, вышел охранник.
В тот день профессор Райнер Грефе, директор Института архитектуры университета Инсбрука, так и не попал к башне.
Гиперболоид из корзины: рождение идеи
– «Антонио Гауди, Владимир Шухов и Феликс Канделл – величайшие архитекторы мира», – цитирует научный журнал по архитектуре заместитель президента фонда «Шуховская башня» Сергей Арсеньев. – Так и написано, без обиняков. Гауди распиарен, Барселона ему поклоняется. Он, конечно, гений, не поспоришь, но перекрытия в форме гиперболического параболоида первым сделал Шухов! Из досок! Он так нефтехранилища перекрывал. Но сначала Шухов этот гиперболоид изобрел. Гиперболоид – очень сложная для понимания форма, которая доходила до мозгов только гениальных архитекторов. Если посмотреть на башню Татлина, то ее основной концепт – тот же гиперболоид, который изобрел Шухов еще в 1896 году, когда даже понятия «конструктивизм» не существовало!
И вот опять – в словах Сергея Арсеньева звучит восхищение и возмущение. История в духе «гений и невежество» в течение ХХ века повторится еще не раз. Впрочем, назвать невежей Татлина или немецкого архитектора Фрая Отто язык не поворачивается. Но Шухов настолько опередил свое время, что его изобретение позже «переизобретали» другие инженеры и архитекторы. По-своему гениальные. Фрай Отто придумал сетчатые тентовые конструкции в конце 1960-х и применил их при строительстве Олимпийского стадиона в Мюнхене. В 1972 году фантастический облик мюнхенского стадиона поражал воображение. Гордый, Фрай Отто даже книгу выпустил, в которой утверждал: «я это изобрел». Но знающие люди намекнули именитому немцу, что был в России такой инженер Шухов, который изобрел и применил такие конструкции еще в конце XIX века.
К чести Фрая Отто, он не только открыл для себя творчество русского инженера, но и чрезвычайно к нему проникся. Даже выпустил еще одну книгу – «Искусство экономной конструкции». Массовый научный интерес к творчеству Шухова в Европе начался именно с подачи Отто. В 1989 году в России побывала целая делегация из Штуттгартского института легких конструкций – немцы за свои деньги, в сотрудничестве с российской Академией наук, провели масштабное исследование сохранившегося наследия Шухова. В том же 1989 году в гений русского инженера влюбился и австрийский профессор Райнер Грефе.
На Западе невежество и незнание остались в прошлом. Дело за Россией. Но «распиарить» Шухова, как сделала Барселона с Гауди, у русских не получается. Не умеем. У фонда «Шуховская башня» пока хватает сил лишь на мониторинг состояния объектов и публикацию научных статей – которые становятся «хитами» в узких научных кругах…
Президент фонда «Шуховская башня» – инженер Владимир Федорович Шухов, правнук Владимира Григорьевича Шухова. О творчестве и судьбе своего прадеда Владимир Федорович рассказывает с тем же (ожидаемым) восхищением. К (ожидаемому) возмущению примешивается грусть – человеческая, семейная, личная. Фамилию его великого предка в России почти забыли. И, что еще хуже, забыли его изобретение. Шуховские гиперболоидные сетчатые конструкции, которые прочно вошли в практику мировой архитектуры, в России почти не применяются.
– Что такое гениальность? Это когда у человека в голове вдруг возникают «правильные» идеи. И баржи-танкеры, и крекинг нефти, и фотография – за что ни берется, все получается гениально! Как Леонардо да Винчи. Но у Леонардо да Винчи было много идей, а до реализации на практике дошли единицы. Шухов, в отличие от итальянца, все свои проекты доводил «до железа». У Шухова все, что придумано – все воплощено!
То есть многократно проверено на практике. И это не только бесчисленные гиперболоидные башни, из которых до наших дней в России сохранилось чуть больше десятка. Шухов строил по всей царской, а потом и советской империи – от Баку и Херсона до Краснодара и Выксы. На описание только московских проектов Шухова у исследователей уходит объемистая глава: проект московского водопровода и канализации, дебаркадер Киевского (в то время Брянского) вокзала, перекрытия Пушкинского музея и Петровского пассажа… Рабочие называли Шухова «человек-фабрика». Сам инженер предпочитал считать себя человеком «с симфоническим мышлением».
«Правильная идея» гиперболоидной сетчатой конструкции возникла в голове Шухова как озарение – и, как это часто бывает у гениев, причиной послужил совершенно невинный предмет. К самой идее Шухов подбирался долго, просто никак не мог сформулировать ее до конца. Однажды зашел в контору и увидел горшок с цветами, стоящий на перевернутой вверх дном плетеной корзине.
Плетеная корзинка, слегка прогнувшись, держала вес тяжелого цветочного горшка. Идея родилась. Оставалось найти красивое научное название для конструкции «а ля перевернутая корзина»: гиперболоидная сетчатая. Гиперболоид – термин из языка инженеров и математиков, «очень сложная для понимания форма», как говорил Сергей Арсеньев. Есть разные виды гиперболоидов, но в любом случае это искривленная поверхность. В 1896 году инженер Шухов изобрел, а спустя три года запатентовал технологию создания гиперболоидных сетчатых конструкций из прямых балок. И, кстати, типовых – то есть дешевых.
Перевернутая плетеная корзина совершила революцию в инженерии и архитектуре. Сооружения любой высоты, при этом прочные и устойчивые, можно было строить с минимальными затратами материала. Ветровая нагрузка – главный враг высоких сооружений – сетчатым конструкциям не помеха, ветер просто проходит сквозь ажурную «решетку». И эта легкая, но прочная конструкция, способная выдержать большой вес, создается при помощи набора дешевых типовых деталей.
Название книги архитектора Фрая Отто, «Искусство экономной конструкции», как нельзя лучше отражает суть главного изобретения и всего последующего творчества Шухова.
Стропила нужны – и мы будем нужны
– Прадед в жизни был очень легким человеком – быстро включался в работу, быстро принимал решения. Если ему было что-то интересно, он сразу в это погружался с головой. Когда Шухову захотелось узнать, как работает живой организм, он поступил в медицинскую академию и отучился два года, – рассказы Владимира Федоровича Шухова о своем прадеде помогают проникнуть, хоть немного, в мозг человека «с симфоническим мышлением».
«Легкий человек» Владимир Григорьевич Шухов любил сложные задачи. Уже в четвертом классе петербургской классической гимназии он вывел свое доказательство теоремы Пифагора. Шухову, с блеском окончившему Императорское московское техническое училище, прочили карьеру выдающегося математика.
Но Шухов считал математику наукой важной, но однообразной – как типовая застройка. Отказавшись от профессорской должности, в 1876 году Владимир Григорьевич отправился на стажировку в Америку: разрабатывать форсунки для сжигания мазута, искать новые формы в архитектуре. Стремление к знаниям и самореализации на грани авантюризма?
– Шухова отличал здравый авантюризм. Для Всероссийской промышленной и художественной выставки 1896 года в Нижнем Новгороде Шухов решил построить первые в мире павильоны со сводчатыми перекрытиями. Любой другой человек на его месте начал бы с небольшой модели, но Владимир Григорьевич взялся сразу за сложный проект. За его «авантюрами» стоял очень четкий расчет. В свое время Шухов говорил моему отцу: «Если собираешься заниматься техникой, знай: о ней надо думать все время, день и ночь, чтобы принять правильное решение. Техника не прощает ошибок и плату берет человеческими жизнями». Шухов эту ответственность понимал. Может быть, именно поэтому все шуховские постройки стоят до сих пор.
…«Трехдюймовый снаряд разрушил фисгармонию, аквариум, вылетели стекла. После зала через стену снаряд пролетел (с деревом стены) в гостиную и из передней вкатился в большой кабинет. Семья спряталась в подвале. В комнатах оставался я один. Бои шли до третьего ноября, когда большевики завоевали Москву.
Строки из дневника Шухова. В Россию пришла революция.
Почему Шухов, блестящий и уже известный за пределами России инженер, не эмигрировал? Владимир Федорович опять приводит цитаты из дневника прадеда – объяснение простое, даже невообразимое в своей простоте: в наше время такую «гражданскую позицию» уже перестали понимать.
– В дневниках он никогда не ругал советскую власть. Она пришла и она есть. Раз допустили – значит, это выбор страны и народа. «Мы должны работать независимо от политики. Башни, котлы и стропила нужны, и мы будем нужны»…
Однако своего старшего сына, Сергея, Владимир Григорьевич благословил на службу в армии Колчака (после разгрома белого движения Сергея не расстреляли только потому, что он был высококлассным артиллеристом. Владимир Федорович Шухов – правнук по линии Сергея). Второй сын, Фавий, служил в армии Деникина. В сороковые годы, уже после смерти отца, Фавия сослали в Сибирь, где он умер от туберкулеза.
Когда в 1919 году арестовали младшего сына, Владимира, Шухов не задумываясь обменял его свободу на свои изобретения – переписал все патенты на государство. Сына выпустили. Спустя два месяца в дневнике появилась запись:
«Умер Володя в 1919 году, нового стиля 10 августа, в воскресенье в военном госпитале… Опущен в могилу на Семеновском кладбище в 1 час дня. Поставлен крест и последнее «прости»…»
Дальше – только о работе.
Вавилонская башня
«Заседание по проектам башен 175, 200, 225, 250, 275, 300, 325, 350 метров… Н.Ю. Меллье подписал за меня договор на постройку башни 150 м (45%)».
Запись из дневника Шухова о башне на Шаболовке, будущей Шуховской башне на будущей улице Шухова. 45% – это принятая к постройке высота башни, 150 метров вместо первоначальной расчетной высоты 350 метров.
Компромисс. Молодому советскому государству нужна радиовышка для трансляции революционных идей в массы. Но – гражданская война, «железа нет… теса нет… дерева нет…». Пришлось экономить даже на экономных конструкциях Шухова. Башня уменьшилась уже на стадии проекта. Строительство началось осенью 1919 года. Металл выделили по прямому указанию Ленина из резервных запасов военного ведомства.
Немолодой уже Шухов (в 1919-м ему было 66 лет) держит все под собственным контролем: выбивает у властей пайки и деньги, отвечает за снабжение, лично наблюдает за строительством. В дневнике, на фоне сухих отчетов о ежедневных проблемах стройки, почти теряется запись от 23 марта 1920 года:
«Сегодня в три часа дня скончалась мамаша Вера Капитоновна Шухова… Отпевание в церкви Сорока мучеников против Новоспасского монастыря. На похоронах был я один… Гроб от церкви Сорока мучеников до Алексеевского кладбища был везен на ломовой полке, привязанной грубой веревкой. Бедная мама: любила в жизни помпезность, а умирала при самой скудной обстановке… Смерть мамы была тихая: болезни, возраст и истощение»
Дальше – опять о работе:
«Артель наша распадается. Трегубов полон негодования за малое вознаграждение. Он не скрывает своего насмешливого презрения ко мне как к лицу, не умеющему наживать и хапать. На его резкости я не могу смотреть снисходительно… Проект подъема пятой и шестой секции одновременно… 29 июня 1921 года. При подъеме четвертой секции третья сломалась. Четвертая упала и повредила вторую и первую в семь часов вечера».
Сухо. Даже непонятно, что именно произошло. Кранов у строителей башни не было, каждую новую секцию собирали на земле внутри башни и поднимали блоками и лебедками наверх. Не выдержал трос.
Шухов воспринял аварию на стройке как личную трагедию. Партия – как вредительство. Комиссия, разбирательства и проверки. В дневнике об этом одна строчка: «Приговор Шухову – условный расстрел…».
Обошлось. Шухов успел закончить башню в 1922 году, к намеченному сроку. Из дневника: «Башня красива, только пятая секция имеет редкую сетку».
Участник строительства инженер Галанкин был не столь сдержан в своих оценках: «Изумительна была красота сборки башни, когда целые секции высотой 25 метров без единого рабочего наверху неожиданно появлялись на фоне неба и привлекали внимание жителей Москвы… Одна эта постройка отняла у меня полжизни, но зато и дала мне полжизни удовлетворения…»
Запас прочности
Владимир Григорьевич Шухов скончался в 1939 году, в возрасте 85 лет. Советская власть признала его заслуги: член-корреспондент и почетный член Академии наук СССР, Герой Труда. Но Сергей Арсеньев рассказывает один малоизвестный, но очень показательный эпизод из последних лет жизни инженера:
– Есть у нефтяников такое устройство, турбобур. Придумал его, разумеется, Шухов, – Сергей, в отличие от прадеда и правнука Шуховых, эмоций не сдерживает. – Будучи уже весьма пожилым человеком, Владимир Григорьевич отдал идею двум инженерам из своей конторы, пусть оформят. Но партийный функционер Капелюшников не упустил момента: отодвинул всех причастных, и теперь у нас турбобур не имени Шухова, а имени Капелюшникова. В истории с заводом «Советский крекинг» в Баку Капелюшников опять проявил себя во всей красе: присвоил патенты, командовал строительством завода. Завод-то он открыл, а завод не работает – пришлось остановить из-за дефектов проектирования. И Капелюшников моментально переводит стрелки на Шухова, намекает на вредительство. НКВД с расстрельным приказом в кармане быстро вывозит Шухова в Баку. Старик взял двух мужиков с кувалдами, пару часов походил по заводу, и «Советский крекинг» заработал!
– Несмотря ни на что, Шухов был привязан к своей стране. Это и счастье его, и трагедия. Можно очень долго рассказывать о Шухове, какой он был хороший и умный. Но если у людей не будет основы – нравственной, культурной, – то на эти рассказы они будут реагировать обыденным «ну и что?» и «зачем?». И однажды окажется, что Шуховскую башню можно снести, построить на ее месте роллер-центр или гипермаркет. Многие вообще не понимают, зачем эта башня нужна. Но я искренне считаю, что «важнейшее из всех искусств» не кино, а архитектура. Потому что в архитектуре человек живет. Если везде понаставить плоские одинаковые коробочки, то и мозг у людей станет плоским и одинаковым… – сам Владимир Федорович Шухов не архитектор, но от правоты его слов не отмахнешься.
Фонд «Шуховская башня» под руководством Шухова и Арсеньева был создан для сохранения или, вернее, спасения наследия инженера и архитектора Владимира Григорьевича Шухова. От разрушения, от забвения.
– Многое мы спасти не успели, – Владимир Федорович переживает это как личную трагедию. – За год до создания фонда была снесена очень красивая водонапорная башня в центре Ярославля. А в Подольске шуховская башня стояла на центральной площади, держала весь архитектурный центр города. Но власти решили сделать на ее месте автобусную остановку. И башню просто смахнули – а вместе с ней смахнули и часть облика города…
Пока в активе фонда всего одно крупное достижение: удалось спасти последнюю из шести башен на Оке – именно ее, а не башню на Шаболовке, европейские эксперты сегодня считают вершиной инженерного творчества Шухова. Еще недавно башен было две, но вторую несколькими годами ранее просто разобрали на металлолом.
– Когда я впервые увидел башню на Оке, я пришел в ужас и восхитился одновременно, – вспоминает Владимир Федорович. – Двух третей нижних опор нет, промежуточные кольца рассыпаются, ветер, разлив Оки, намерзший лед – а башня стоит. Это даже не запас прочности. Эйфелева башня – вот это запас прочности! А здесь – гениальность конструкции. Такое мог сделать только гений…
Источник: Информационный портал «Страна.Ru»