История в целом циклична, но русское круговращение происходит с каким-то ироническим буквализмом – как заевшая пластинка на патефоне. Недаром у нас так любят всевозможные «круглые» даты. Без разницы, «советские» или «дореволюционные» – имперская история, как нам недавно напомнили, едина. И неважно, что коммунистическую постисторию построить не удалось – в области более актуальных, постмодернистских рекурсий Россия уж точно впереди планеты всей!

Вадим Штепа

Своим рассуждением о Тринадцатом годе, когда путинская система, казалось бы, восстановила устойчивость после гражданских волнений, Александр Морозов навел на мысль, что и 1913 год в советских статистических справочниках изображался как наивысшая точка развития царской России. На него, кстати, тоже пришлась очень круглая дата – 300-летие правящего дома Романовых. Тогда целый год на пышных торжествах провозглашались тосты и за будущие его века – но вскоре этот дом рассыпался как карточный. Однако сегодня империя вновь в моде, и находится все больше желающих праздновать «400-летие» этой династии. Хотя четыре века она не правила, и такой юбилей выглядит довольно странно – как если бы кто-то сегодня отмечал «90-летие СССР». Но логика у адептов империи особая…

Что ж, попытаемся вникнуть в эту логику и представить, что нас ожидает с ее дальнейшим развертыванием.

Как известно, в 1914 году началась Первая мировая война, породившая в России небывалое шовинистическое помешательство. Такого не было ни в каких войнах XIX века, не говоря уж о недавней Японской, которая просвещенным обществом, напротив, осуждалась, как колониальная. Теперь же, как свидетельствовала Зинаида Гиппиус, половина интеллигентов «физиологически заразилась патриотизмом». Во всех подряд немцах вдруг увидели «шпионов», начались полицейские преследования граждан немецкого происхождения, а жители «европейского» Петербурга в первые дни войны учинили натуральный погром здания германского посольства, что либеральная пресса с восторгом приветствовала.

В эпоху глобализации для создания образа врага уже мало одной страны – хоть Германии, хоть даже Америки. Сегодня все чаще можно услышать, что «извечным врагом» России является Запад как таковой, вообще. Хотя внутри себя Запад чрезвычайно многообразен, и его собственные теоретики вроде Патрика Бьюкенена даже пророчат ему «смерть» от этого многообразия – но разве это объяснить нашим патриотам последнего призыва?

Павел Милюков нашел в свое время удобный компромисс между своими либеральными убеждениями и воинственным пафосом патриотов. Мол, мы бьемся с Германией совместно со старейшими европейскими демократиями – Англией и Францией. Интересно, что бы этот «иностранный агент» сказал сегодня?

Кстати, весьма показателен факт, вновь сближающий нас с ситуацией вековой давности – наиболее ярые патриоты вылупляются именно из вчерашних ультралибералов. Помните, кто в «лихие девяностые» был едва ли не самым «реформаторским» публицистом, однако?..

Но сегодняшние идеологи идут даже дальше, отказывая людям Запада вообще в человеческом статусе. Такого накала ненависти не было ни у дореволюционных консерваторов, ни у советских пропагандистов! Это уже просто какая-то концентрированная сумма всех имперских фобий, идущая в свой последний бой…

Напрямую заявляется, что «между Россией и Западом идет война». Конечно, вряд ли она дорастет до брутально-батальных картинок – в этом случае у империи еще меньше шансов, чем в 1914-м. Однако по метафизическому противостоянию эта война уже буквально соответствует песне:

Как два различных полюса,
Во всем враждебны мы:
За свет и мир мы боремся,
Они – за царство тьмы.

Вторая мировая тут ни при чем. Эти строки написаны Александром Боде еще в Первую, а присвоивший их в 1941-м Лебедев-Кумач лишь показал непрерывность имперской традиции…

Кстати, и знаменитые «буденовки», стилизованные под древнерусские шлемы, появились еще в Первую мировую – только назывались тогда «богатырками», и их берегли на складах до марша победы в Берлине. Но вместо этого марша большевики просто экспроприировали эти склады. Учитывая создание «единой истории», странно, что автору новой российской военной формы модельеру Юдашкину не заказали современный дизайн этого головного убора.

Реставрационистский карнавал последнего времени («православный дресс-код», «петербургские казаки», цензурирующие художественные выставки и т.д.) стремительно превращает сорокинские антиутопии в самый что ни есть реализм. При этом агрессия к «западному вырождению» постоянно рядится в тогу «духовной обороны». Кстати, интересно заметить, что именно этот термин в 1914 году был расхожим среди тогдашних властителей дум – мол, Россия ведет с Германией «духовно-оборонительную войну» (Иван Ильин).

А лучшая оборона, как знают стратеги, это нападение. Несмотря на то, что номинально именно Германия объявила войну России, фактические военные действия между ними начались с нападения российских войск на Восточную Пруссию. Видимо, уже с тех пор «Калининград» возник в виртуальном пространстве как форпост империи?

Переименование в 1914 году, на волне «патриотического подъема», Петербурга в Петроград также интересно резонирует с новейшими полемиками о Сталинграде.

Но совсем уж какой-то смычкой эпох выглядит признание Жерара Депардье в том, что сценарий его фильма о Распутине вычитывал лично Путин. Похоже, темы влиятельных придворных беспокоят и нынешнюю власть. Распутин действительно втягивал царский двор в омут мистического абсурда – однако после его устранения «истинными монархистами» через пару месяцев рухнула и сама монархия…

Пожалуй, коренная разница тогдашней и нынешней империй состоит лишь в том, что Дума тех лет была реальным политическим субъектом – принтеров еще не изобрели. Поэтому ей удалось толкнуть исторический маятник – от державного официоза к гражданскому освобождению. Но лозунг «войны до победного конца» и прочие имперские стереотипы затормозили это движение. Чем и воспользовались большевики, толкнув этот маятник в обратную сторону. Вся их революция, с утопически-красивыми декретами, в действительности оказалась исторической реакцией, вернувшей страну к монархическим и тоталитарным принципам – только с размахом куда сильнее прежнего.

В 1990-е годы, казалось бы, маятник вновь двинулся в сторону гражданских свобод – но вскоре в очередной раз наткнулся на державные «скрепы» и качнулся вспять. Да так далеко, что теперь в России фактически запрещена любая независимая политика. Видимо, ответный размах будет не слабее – и на этот раз уже выйдет за пределы имперской цикличности…

Источник: Русский журнал