Этот вечно сутулящийся человек с большими выразительными глазами и взъерошенной шевелюрой стал человеком-легендой, чье имя сделалось синонимом гениальности, а его теория относительности и другие работы в фундаментальной физической науке прочно ассоциируются с наивысшими достижениями человеческого разума. Речь идет, без преувеличений, об одной из уникальных личностей…

Олег Акимов

14 марта 1879 года родился Альберт Эйнштейн (Albert Einstein) – один из основателей современной физической теории. В 1905 году создал частную теории относительности в 1907-1916 общую теорию относительности. Автор основополагающих трудов по квантовой теории, занимался проблемами коcмологии и единой теории поля. В 1921 году был удостоен Нобелевской премии в области физики. Имя Алберта Эйнштейна прочно ассоциируется с гениальностью и силой человеческого мышления.

Отец Альберта, Герман Эйнштейн, 1847 года рождения, и мать, Полина (или, Паулина) Кох, 1858 года рождения, сочетались браком 8 августа 1876 года. Альберт Эйнштейн родился 14 марта 1879 года за полчаса до полудня в городе Ульм, на улице Банхофштрассе-135, где в то время проживали его родители.

Об этом говорит запись за №224 в регистрационной книге, хранящейся в Ульме Вюртембергского королевства (Германия). Рассказывают, будто Полина, впервые увидев младенца, воскликнула: «О, Боже, какого же уродца я произвела на свет!» Это была ее реакция на удивительно приплюснутый череп мальчика. Через год семья Эйнштейнов переехала в Мюнхен. 18 Ноября 1881 года родилась сестра Альберта, Майя. Других детей у четы Эйнштейнов не появилось.

Все биографы едины во мнении, что Альберт развивался с большим торможением. До трех лет он вообще не говорил. Родителям казалось, что он никогда и не заговорит. В семь лет он еще продолжал шевелить губами, повторяя за родителями заученные наизусть фразы. В детстве он не играл со своими сверстниками в шумные коллективные игры, предпочитая часами строить карточные домики или заниматься нечто похожим. Без видимых причин он мог внезапно впасть в ярость. Известен случай, когда он запустил в голову Майи кегельный шар, чтобы отобрать у нее намазанную фосфором и потому светящуюся в темноте игрушку (возможно, это был компас). Некоторые считают, что головные боли, сопровождающие ее всю жизнь, а также паралич, сковавший ее движения за 7 лет до смерти, возникли от этого удара. Мне верится в это с трудом.

По собственным воспоминаниям Эйнштейна, компас дал ему отец, когда ему было года 4 или 5. «То, что эта стрелка вела себя так определенно, никак не подходила к тому роду явлений, которые могли найти себе место в моем неосознанном мире понятий (действие через соприкосновение). Я помню еще и сейчас – или мне кажется, что я помню, – что этот случай произвел на меня глубокое впечатление. За вещами должно быть что-то еще, глубоко скрытое. Человек так не реагирует на то, что он видит с малых лет. Ему не кажется удивительным падение тел, ветер и дождь, он не удивляется луне и тому, что она не падает, не удивляется различию между живым и неживым» [8, т. 4, с. 261 – 262].

Относительно этих слов и их продолжения известный советский физик В. А. Фок заметил: «трудно сказать, относятся ли эти взгляды к тому периоду жизни Эйнштейна, о котором идёт речь в данном месте его автобиографии, или же они выработались под конец жизни и дали лишь ретроспективное освещение его творчеству. На вторую возможность указывают некоторые слова Эйнштейна в начале его труда» [9]. К данному замечанию нужно еще добавить, что любой мальчишка, в том числе, и когда-то я сам, когда мне попал в руки компас, испытывал похожие чувства, описанные Эйнштейном. Только это еще не признак гениальных задатков, как об этом часто пишут придворные биографы.

Мать Альберта, властная и деспотичная женщина, была музыкально одаренным человеком и хорошо играла на пианино. Когда Альберту исполнилось 5 лет, она пригласила в дом учительницу музыки, чтобы та научила мальчика игре на скрипке. Эти уроки он возненавидел и однажды в гневе бросился на свою учительницу со стульчиком в руках. Тем не менее, уроки музыки продолжались еще в течение 7-8 лет, так что к концу обучения Альберт научился более или менее сносно играть на альте.

В родительском доме Альберт знакомится с основами иудаизма. Дальнейшее изучение Торы и Талмуда за пределами дома оказалось делом совершенно невозможным, так как в Мюнхене, где он жил с родителями, поблизости не было иудейской школы. Родители не были слишком религиозными людьми, поэтому мальчик в течение пяти лет воспитывался в традиционной немецкой школе, пропитанной протестантским духом. В начальную школу Альберт поступил в 1886 году, в 1888 году – в гимназию Луитпольда (Luitpold).

По словам Карла Зелига, классный руководитель однажды сказал ему: «»Мне хотелось бы, чтобы Вы покинули нашу школу!» Эйнштейн возразил: «Но ведь я ни в чем не провинился!» «Да, это верно, – продолжал учитель, – но одного Вашего присутствия в классе достаточно, чтобы полностью подорвать уважение к учителям». А учитель немецкого языка сказал ему: «Из Вас, Эйнштейн, никогда ничего путного не выйдет»» [3]. Эти фразы свидетельствуют, что Альберт в детские и молодые годы раздражал учителей, был трудным ребенком, не удобным для обучения и воспитания.

Лакейские биографы любят пересказывать байку, как с 1889 по 1894 год Альберт общался с 21-летним студентом-медиком Максом Тэлмеем (Max Talmey). Тот давал читать юноше «Критику чистого разума» Канта, «Популярные книги по физике» Бернштейна, «Силу и материю» Бюхнера, а также учебники по аналитической геометрии и алгебре, содержание которых мальчик впитывал как губка. В 1932 году, когда Эйнштейн был всемирно известным физиком, бывший студент-медик о способностях 11-летнего Альберта льстиво писал: «…Полет его математического гения был настолько высок, что я больше не мог за ним поспевать».

Вряд ли можно доверять подобным свидетельствам. Если маленький «вундеркинд» даже и держал в руках книги Канта, то это еще не значит, что он усвоил «Критику чистого разума». Известно, что как раз в это время он много места уделял изучению Торы и сильно увлекся чтением других религиозных текстов, в частности, заучивал, а потом пел религиозные гимны. В своей «Творческой автобиографии» 1949 года Эйнштейн писал: «я, хотя и был сыном совсем нерелигиозных (еврейских) родителей, пришёл к глубокой религиозности, которая, однако, уже в возрасте 12 лет резко оборвалась» [8, т. 4, с. 259].

Далее он продолжил: «В возрасте 12 лет я пережил еще одно чудо [первым чудом был компас] совсем другого рода: источником его была книжечка по евклидовой геометрии на плоскости, которая попалась мне в руки в начале учебного года. Там были утверждения, например, о пересечении трех высот треугольника в одной точке, которые хотя и не были сами по себе очевидны, но могли быть доказаны с уверенностью, исключавшей как будто всякие сомнения. Эта ясность и уверенность произвела на меня неописуемое впечатление» [8, т. 4, с. 262].

Здесь остается справедливым ранее процитированное замечание В.А. Фока. Кроме того, доказательная сила математики, я надеюсь, всегда производит «неописуемое впечатление» на мальчиков и девочек, когда они впервые сталкиваются с ней.

Весьма мифологизированным является следующий эпизод из жизни маленького «гения». Так как его отношения с учителями и одноклассниками мюнхенской школы в конец испортились, он ранней весной 1895 года каким-то уж самым необыкновенным образом совершил марш-бросок из Мюнхена в Милан (на тот момент в Павию), куда переселились его родители, безжалостно оставив свое чадо доучиваться в ненавистной ему школе.

Событие рисуют так, чтобы у читателя возник образ юного Моисея, спускающегося с Синайских гор, несущего народу Израиля новое учение. Один американский журналист рассказывал, как голодный и оборванный мальчик пешком преодолевает заснеженный высокогорный Сен-Готтардский перевал, чтобы, спустившись с Альпийских гор, объявить родителям о начале нового этапа своей жизни – о твердом решении продолжить учебу в прославленном Политехникуме города Цюриха.

Действительно, регулярного сообщения между Германией и Италией, на границе которой возвышаются Альпы, тогда не существовало, так что Альберт добирался, где своим ходом, а где гужевым транспортом. Но до Альп, я думаю, он ехал всё-таки поездом. Неужели его постоянный попечитель, дядюшка Цезарь, не снабдил племянника необходимой суммой денег и ж/д билетом?

Роберт Шульман в передаче PBS от 9 сентября 1997 года о трудностях путешествия ничего не рассказывал, но восхищался, как юный Эйнштейн, не предупредив своих родителей, появился в доме в Павии и с порога заявил им: «Смотрите, что заставило меня покинуть Германию, не волнуйтесь, я пришел не для того, чтобы стать задницей [I’m not going to become a bum]. У меня есть план, вот что я собираюсь сделать…» [10]. Из передачи PBS видно, как Шульман потрясен той степенью самостоятельности, которая была проявлена «15-летним подростком».

Биограф и помощник Эйнштейна, Абрахам Пайс, целиком опираясь на документы, описывает этот эпизод следующим образом: «Дела Германа, поначалу удачные, шли все хуже. Синьор Гарроне, представитель итальянской фирмы, предлагал перевести фабрику в Италию, где перспективы были гораздо радужнее. Якоб [Эйнштейн, брат Германа и его компаньон] был полностью с ним согласен, его энтузиазм заразил Германа. В июне 1894 г. фабрика в Зедлинге была ликвидирована, дом продан и семейство переехало в Милан. Уехали все, кроме Альберта, который остался, чтобы закончить гимназию. Новая фабрика открылась в Павии. В 1895 г. Герман с семьей переехал из Милана в Павию, где они поселились на Виа Фосколо, 11.

Одиночество угнетало Альберта, он нервничал. Без родных было тоскливо, гимназию он не любил. Ему исполнилось 16 лет, и перед ним замаячила военная служба [Прим. автора. По закону только мальчики до 17 лет могли уезжать из Германии и не возвращаться для прохождения службы в армии. Отвращение Эйнштейна к армии проявилось еще в детстве, когда он с родителями смотрел военный парад. Его напугали движения, которые люди совершали, казалось, помимо своей воли. Родителям пришлось обещать ему, что он никогда на станет военным.]

Не посоветовавшись с родителями, Альберт решил присоединиться к ним. Взяв у семейного врача справку о нервном истощении, он получил освобождение от занятий в гимназии и ранней весной 1895 г. отправился в Павию. Родителям, которых его внезапный приезд огорчил, пообещал, что самостоятельно подготовится к вступительным экзаменам в Цюрихский политехникум и, кроме того, сообщил им о своем желании отказаться от германского гражданства. Новая, более свободная жизнь и независимость в учебе превратили тихого мальчика в общительного молодого человека. Природа Италии и ее искусство произвели на него большое впечатление.

В октябре 1895 г. Альберт отправился в Цюрих сдавать экзамены в политехникум. Он не поступил, хотя успешно сдал математику и естественные науки. [Прим. автора. Он сдавал экзамены по истории, немецкому и французскому языкам, биологии, математике, начертательной геометрии, химии, физике, черчению; писал сочинение.]» [4, с. 48].

Здесь я хотел бы прервать не только цитирование Пайса, но и дальнейшее свое повествование, связанное с Политехникумом, ради того чтобы сравнить психологический облик младшего сына с отцом, Альбертом, когда ему было столько же лет, сколько сыну.

В отличие от отца, который очень поздно заговорил и зарекомендовал себя посредственным ребенком, Эдуард, напротив, отличался необыкновенными способностями как раз в отношении языка. Очевидно, это передалось ему от матери. Милева Марич, как и ее отец, Милош Марич, легко усваивала языки. Хотя и Альберт Эйнштейн освоился не только со своим родным немецким, но также итальянским, французским и английским языками, на которых говорил свободно. Правда, Зелиг [3] отмечал, что при поездке в 1921 году в Лондон Эйнштейна сопровождал профессор Эрвин Фрейдлих-Финлей в качестве переводчика. Ваксман тоже написал, что, несмотря на многолетнее проживание в США, Эйнштейн испытывал определенные затруднения с английским языком [11]. А Ромен Роллан в 1915 году в уже цитированном нами дневнике отметил: «По-французски говорит с трудом, перемешивая свою речь немецкими словами» [13].

Известно, что речь и язык, вообще говоря, вещи разные: можно неплохо читать иностранный текст, но не уметь говорить на иностранном языке, и наоборот. Сестра Альберта, Майя, проявила большие лингвистические способности. Свою докторскую диссертацию она защищала по филологии, однако говорила она на европейских языках не важно. Способные к языкам люди, как правило, не особенно способны к пространственно-механическому мышлению, но зато обладают хорошей памятью.

Жена старшего сына Альберта, Элизабет Робоз, вспоминает: «В раннем детстве он [Эдуард] был своего рода гением, сходу запоминая все прочитанное. Он играл на фортепиано, причем красиво [«неистово», согласно словам отца], и в совершенстве владел английским языком, который изучил в старших классах средней школы» [2, с. 320]. Эдуард рано начал сочинять стихи и афоризмы, ядовитость которых, однако, была вполне сопоставима с язвительностью шуток отца.

Альберт Эйнштейн тоже неплохо рифмовал слова и умел ядовито злословить, чем мог обидеть собеседника так, что тот, бедняга, запоминал «шуточки» знаменитого физика на всю оставшуюся жизнь. Эдуард «был странноватый, иногда задумчивый, с мягкими манерами мальчик, внешне вполне уравновешенный. Среди сверстников он выделялся своим необыкновенным интеллектом и умением быстро и остроумно парировать любые реплики» [1, с. 299].

Альберт и Эдуард находились как бы в противофазе: сын начал хорошо, а кончил плохо; у отца все было наоборот. Брайен пишет: «Одноклассники оценивали Альберта как слабака и посмешище, потому что он не проявлял никакого интереса к спорту. Преподаватели считали своего воспитанника тугодумом из-за его неспособности заучивать наизусть и из-за странного поведения. Он никогда не давал мгновенных ответов на вопрос, как это делали другие ученики, но всегда колебался. А после завершения ответа Альберт тихо шевелил губами, повторяя произнесенные слова» [2, с. 15].

Однако позже Альберт отыгрался за издевательства над его инфантильностью. «Возможно, в качестве компенсации за годы покорного молчания, – пишет Брайен, – Эйнштейн теперь [речь идет о 1895/6 гг.] часто высказывал свои мысли вслух, даже если они могли провоцировать окружение» [2, с. 28]. Картер и Хайфилд об этом же времени пишут следующее: «Уверенность Эйнштейна в собственных интеллектуальных возможностях все возрастала» [1, с. 39]. Эдуард же, напротив, с возрастом почувствовал крайнюю неуверенность; его мозг медленно угасал. С самого раннего детства Эдуард жадно читал книги, потом это желание постепенно пропало. У Альберта, наоборот, интерес к чтению литературы проявился в основном при знакомстве с Милевой. Но даже в этот период он не проявлял какого-то повышенного внимания к учебе.

Что касается непредсказуемости и реактивности психики, она у них в детстве была сопоставима. Брайен о детских годах отца сообщил следующее: «В тех редких случаях, когда Альберт сталкивался с детьми, своего возраста, он был тих, замкнут и углублен в себя – эдакий зритель и наблюдатель», «который никогда не ввязывался в ссоры». Однако его младшая сестра, Майя, знала «совсем другого Альберта: маленького озорника с бешенным темпераментом, – и именно она принимала на себя главный удар его свирепости». Ее бедная голова испытала от брата удары садовой лопаткой и шаром для игры в кегли. Такое происходило тогда, когда она не успевала распознать «зарождение вспышек гнева у брата – в этот момент его лицо становилось желтым» [2, с. 14].

На Альберта часто накатывались припадки ярости; в эти моменты его лицо становилось серовато-желтым, а кончик носа белел. Он имел взрывной характер, но в обычном состоянии он вел себя неестественно спокойно и даже заторможено. В детские и юношеское годы Альберт был легко возбудимым и эмоциональным человеком, который в качестве психологической защиты избрал для себя злобный сарказм и упрямство, доходящие часто до грубости, истерических реакций и нервных срывов. В 12 лет он неожиданно для родителей впал в какой-то «религиозный экстаз», перестал есть свинину, распевал религиозные гимны, но через год все прошло. В общем, «молодой Эйнштейн действительно страдал от душевного разлада» [1, с. 30].

 

Когда Альберт появился неожиданно в Павии, «Майя была изумлена переменой, происшедшей в брате за шесть месяцев. Нервный, самоуглубленный мечтатель превратился в любезного, дружелюбного и общительного молодого человека с едким чувством юмора» [2, с. 22]. Вступительные экзамены в Цюрихский Политехникум он успешно провалил, сдав лишь математику и физику, но получив по химии, биологии и французскому языку «неуд». По совету принимавшего у него экзамены Генриха-Фридриха Вебера, сыгравшего в последствии важную роль в его студенческой жизни, осенью 1895 года он поступает в платную школу в кантоне Аарау. Директором школы был Йост Винтеллер, в доме которого поселился юный Альберт. Окончание этой школы давала возможность поступления в Политехникум без вступительных экзаменов; дополнительной гарантией служила почти родительская забота «папаши» Винтеллера.

«Эйнштейна отправили туда в специальную школу [расположенную в кантоне Аарау], так как в обычной школе он не обнаруживал успехов», – делает важное уточнение Джон Уилер [12]. Альберт поступил в младший, т.е. не выпускной, четвертый класс, только для того, чтобы в течение года подтянуться по современным европейским языкам. Так как он посещал не все занятия, у него было масса свободного времени, которое он проводил очень весело.

Дядюшка Цезарь высылал ему 100 франков в месяц, половина суммы уходила хозяину дома, а половиной он распоряжался сам. Для сравнения: кружка пива в то время стоила 20 сантимов, так что карманных денег ему хватало вполне. В доме Винтеллера стоял рояль, имелась также скрипка. Они пускались в ход, когда Альберт музицировал с детьми «папаши» Винтеллера. В Аарау Альберт Эйнштейн познакомился с Гансом Биландом, умевшим играть на контрабасе; дуэтом они часто исполняли произведения Моцарта в школьной столовой.

«В такие моменты Альберт менялся настолько радикально, что Биланд считал его человеком с раздвоенной личностью, умело скрывающим свои глубинные эмоции – который раскрывались посредством музыки, – за внешностью, усыпанной шипами… Однако как только музыка заканчивалась, Эйнштейн вновь облекался в свой защитный панцирь. Согласно Биланду, «его отношение к миру сочеталось смеющегося философа и остроумного насмешника, издевающегося над всяким тщеславием и позой»; это был юноша, который «испытывал отвращение к любому проявлению сентиментальности, а голова его оставалась холодной даже в слегка истеричной атмосфере»» [2, с. 28]. Но не все окружавшие тогда Эйнштейна свидетели считали его виртуозным скрипачом, многие называли его «неуклюжим любителем» и «весьма посредственным» музыкантом.

Этот период знаменателен еще и тем, что 16-летний «гений», с его собственных слов, задался «великим вопросом»: как будет выглядеть мир, если двигаться со скоростью света? Данный эпизод является неотъемлемой частью официальной биографии Эйнштейна. По-моему, это обычный вопрос, который задает себе любой мальчишка, чуть-чуть увлекающийся физикой. Но всё радикально меняется, если дело касается богоподобного ученого. Друг сестры Майи, вспоминал, что этот вопрос возник у Альберта не в Аарау, а в Павии, когда он вместе с ним катался на велосипеде. Как бы там ни было ведущий вышеупомянутой передачи PBS Ф. Маррай Абрахам (F. Murray Abraham) заметил, что это был первый мысленный эксперимент Эйнштейна, который привел его к теории относительности.

Ведущий попытался реконструировать ход мыслей великого Эйнштейна: «Он создавал обманчиво простые сценарии, чтобы впоследствии исследовать самые сложные явления. Пускай свет является волной, рассуждал Эйнштейн, тогда независимо от того, как быстро он движется, должна существовать возможность поймать максимум или минимум волны. После этого Эйнштейн задается вопросом, что он будет видеть? Свет остановится? Время остановится? Он будет постоянно перемещаться на одном и том же волновом максимуме, представляющем собой замороженное мгновение? В 16 лет Эйнштейн не мог найти ответы на свои вопросы» [10]. Так могут рассуждать только журналисты – полные дилетанты по части научного творчества.

Детские впечатления от мысленного катания на велосипеде со скоростью света или неизменная направленность стрелки компаса – другой «наиважнейший факт биографии Эйнштейна» – вряд ли являются «ключевыми моментами становления гениальной личности». Если каждый из нас покопается в своих детских и юношеских впечатлениях, он тоже обнаружит у себя задатки такой «гениальности».

Мне кажется, что в данном случае мы имеем дело с обыкновенным мифотворчеством, слабо связанным с релятивистской проблематикой. Подобные басни могут впечатлить разве что наивных школьников и домохозяек, но на людей науки передача PBS окажет скорее всего удручающее воздействие. Кто знаком, например, с биографией великого немецкого ученого Карла Фридриха Гаусса и знает, какого рода задачи решал в молодости он, тот не увидит в вышеприведенном мысленном эксперименте Эйнштейна ничего гениального.

В конце октября 1896 года Альберт получает диплом, в котором оценки по арифметике, геометрии и алгебре были максимально высокими. Было бы странно, если бы добрейший «папаша» Винтеллер вручил ему иной диплом. Ведь молодому человеку надо было поступать в высшее федеральное политехническое училище на факультет VI-A, который готовил учителей математики и физики.

Карл Зелиг сообщает [3, с. 25 – 26], что Политехникум в тот время имел в своем штатном расписании Германа Минковского, преподававшего алгебру, геометрию чисел, теорию функций, теорию потенциала, аналитическую механику, эллиптические функции, вариационное исчисление, применение аналитической механики и дифференциальные уравнения в частных производных.

Курс дифференциальных уравнений, а также курс дифференциального и интегрального исчисления с упражнениями вел Адольф Гурвиц. Генрих-Фридрих Вебер вел следующие курсы: принципы физики, аппаратура и методы измерения в электротехнике, система абсолютных электрических измерений, электрические колебания, переменные токи, введение в электромеханику, электротехническая лаборатория, научные работы в физической лаборатории.

Вебер, которого Эйнштейн впоследствии возненавидел, был одним из ведущих и авторитетнейших преподавателей Политехникума, которому помогал Жан Перен, руководивший физическим практикумом для начинающих; он же затем продолжал вести более продвинутый курс по практической физике. Начертательную геометрию, проекционное черчение и центральные проецирование – предметы, которые не давались Марич, – читали Вильгельм и Эрис Фидлеры.

Теперь послушайте, что написал Дэнис Брайен по поводу этих преподавателей: «Эйнштейн выводил из себя деспотичных институтских профессоров, потому что расценивал большинство из них как неразумных или невежественных и не стеснялся показывать это. Его независимая, пренебрежительная манера раздражала здешних преподавателей даже больше, чем это имело место в случае его шумного учителя греческого языка из средней школы. Эйнштейн приводил в бешенство преподавателя физики Жана Перне, который своими глазами видел, как этот скверный студент выбросил официальные инструкции по проведению одного эксперимента в мусорную корзину, даже мимоходом не взглянув на них» [2, с. 37].

Вряд ли уместны эпитеты «деспотичные», «неразумные» и «невежественные» в отношении институтских преподавателей и, особенно, Жана Перне. Зелиг о последнем эпизоде вспоминает: «Доктор Иозеф Заутер [сын его впоследствии работал вместе с Альбертом в патентном бюро], который был главным ассистентом Вебера, рассказывал мне, что в бытность студентом Эйнштейн, работая в лаборатории профессора физики Жана Перне, серьезно поранил себе руку в июне 1899 г., во время учиненного там взрыва.

Как и всем студентам, Эйнштейну была вручена инструкция с описанием задачи и метода, которым следует ее решать. Но обуреваемый сильнейшей жаждой независимости Эйнштейн чаще всего бросал такие инструкции в корзину и выполнял задания по-своему… В начале того же года Перне, рассерженный тем, что Эйнштейн стал отлынивать от практических занятий в физической лаборатории, написал в ректорат докладную записку с просьбой объявить Эйнштейну выговор, что и было сделано. Об этом рассказал мне в 1943 году профессор Франк Танк» [3, с. 32].

Одна из сверстниц, студентка биологического факультета считает, что «усердия и доброй воли у Эйнштейна достаточно, но вот способностей не хватает» [3, с. 41]. В связи с этим она вспоминает следующий диалог между ним и профессором Перне: «»Вы даже не представляете себе, как трудно изучить физику. Почему бы Вам не заняться медициной, юриспруденцией или философией?»

«Да прежде всего потому, что у меня нет к этому призвания, господин профессор, – ответил Эйнштейн. – Почему бы мне не попытать счастье в области физики?» «Как хотите, молодой человек, – резко оборвал разговор Перне. – Я только хотел Вас предостеречь, это в ваших же интересах»». Перену, как и любому нормальному преподавателю, прекрасно видно, что представлял собой студент Эйнштейн. Физик и математик из него, конечно, никудышный. Его первые работы, выполненные даже под присмотром неплохого математика, каким была Милева, являют непредвзятому взору жалкое зрелище, но об этом после.

Ведущим преподавателем по дисциплинам, связанным с физикой, был Вебер. Его, читавшего свои лекции «великолепно», Эйнштейн демонстративно игнорировал, «без всякого интереса слушал его «Введение в теоретическую физику»… Эйнштейн часто пропускал лекции Вебера регулярно посещал только лабораторные занятия по физике, которыми он руководил. Как и следовало ожидать, это привело к обострению отношений между студентом и Вебером, которого также обижало, что Эйнштейн упорно называл его «господин Вебер», а не «господин профессор».

«Вы умный малый, Эйнштейн, очень умный малый, – говорил преподаватель, – но у Вас есть большой недостаток – Вы не терпите замечаний»… Тот же Вебер отказался оставить Эйнштейна ассистентом у себя на кафедре после защиты дипломной работы, отдав предпочтение двум инженерам-механикам. Это была горькая пилюля, ибо все однокурсники Эйнштейна сразу же стали ассистентами…» [3, с. 31]. После смерти Вебера в 1912 году Эйнштейн в характерной для него злой манере в письме к Занггеру написал: «Смерть Вебера пойдет Политехникуму на пользу» [4, с. 52]. Отчасти, такое отношение к уважаемому профессору объясняется еще и тем, что именно он «завалил» на выпускных экзаменах Милеву Марич, которая из-за него не смогла работать преподавателем.

Еще хуже, чем с физикой, дела обстояли с математикой. Окружавшие Эйнштейна физики-теоретики признавали его беспомощность в области математических дисциплин. Поэтому рядом с ним постоянно находился кто-нибудь, кто более или менее знал предмет, в котором он плохо ориентировался. Сначала это была его первая жена Милева, потом возле него находился его товарищ по Политехникуму Марсель Гроссман, создавший математический аппарат общей теории относительности.

У Зелига есть такие строки: «Математикой студент Эйнштейн старался заниматься поменьше. К счастью, он мог твердо рассчитывать на образцовые конспекты своего друга Марселя Гроссмана» [3, с. 35]. Об этом же написал и Пайс: «Подготовку к экзамену облегчил ему Марсель Гроссман, который предоставил ему свои конспекты лекций, аккуратно записанные и расположенные по порядку» [4, с. 51]. В этом признавался и сам Эйнштейн. Конспект Гроссмана сейчас хранится в музее Политехникума, как наиболее ценная реликвия по истории физики.

Гроссман, который, к сожалению, рано умер – в 1936 году, – один из многих способных людей, интеллект которых Эйнштейн бесцеремонно эксплуатировал. Его сменили другие профессиональные математики, помогавшие перевести на языке символов и формул фантазии Эйнштейна. Об этом писали многие, правда, в самом положительном ракурсе.

Например, Брайен представил дело так: «Эйнштейн любил склонять к своим идеям других физиков и привлекать «молодых сотрудников, преимущественно математиков, в качестве помощников при разработке трудных математических проблем». Немногочисленные подходящие кандидатуры, имевшиеся в Берлинском университете, были заинтересованы продвижением собственной карьеры, работая над докторской диссертацией или оттачиванием своих знаний для сдачи государственных экзаменов, необходимых, чтобы стать преподавателями физики.

Один из помощников, Яков Громмер, российский еврей с гротескно деформированным обликом, работал с Эйнштейном в течение нескольких лет и надеялся в конечном счете стать преподавателем. Несмотря на рекомендации Эйнштейна, из-за внешности никто не хотел брать его на работу. «Однако, – как написал позже Абрахам Пайс, – Громмер обвинил Эйнштейна в том, что тот не прилагал достаточных усилий, и в конечном итоге поссорился с ним». Громмер расстался с Эйнштейном в 1928 году; на следующий год он нашел работу в Минске и был в конечном счете избран в Белорусскую академию наук» [2, с. 276].

Громмера сменил Корнелиус Ланцош, написавший о жизни Эйнштейна крайне необъективную полную панегириков книгу (фрагмент из нее приведен в первом разделе). Затем над синтезом гравитационного и электромагнитного поля ему помогали работать Уолтер (Вальтер) Майер, Питер и Валентин Бергман, Леопольд Инфельд, Бенеш Хофман и другие.

Линдеман, попавший под обаяние Эйнштейна, впоследствии вспоминал о нем: «Он говорит, что очень скверно знает математику, но, похоже, именно с ее помощью к нему пришли большие успехи» [2, с. 137]. «Большие успехи» пришли к нему не благодаря, а вопреки математике. Линдеман, а также Ланцош, Инфельд и Хофман, в отличие от Громмера, писали об Эйнштейне только всё самое хорошее. Это и понятно, в противном случае их карьера европейских ученых прервалась бы мгновенно. Никому на Западе не позволено открыто критиковать божество. Это табу до сих пор не снято.

«Если Эйнштейн нуждался в оправдании своего пренебрежения к математике, – пишет Брайен, – то оно состоит в том, что он был пленен физикой и уже развил идеи, которым суждено было поставить его в один ряд с Галилеем и Ньютоном. С помощью физики он мог интуитивно продвигаться к сердцевине материи и видеть своими глазами, что надлежит делать для решения стоящих перед наукой проблем» [2, с. 39].

Это, конечно, не является оправданием для пренебрежительного отношения к математике. Брайен и другие биографы, похоже, не понимают, что Эйнштейн не был экспериментатором, вроде Фарадея, который тоже не знал математики, и что нельзя стать блестящим физиком-теоретиком, если плохо чувствуешь математическую природу явления. Теория относительности – это сплошное издевательство и насилие над математикой. Истоки ее ошибок как раз и проистекают из пренебрежения «царицей наук».

Герман Минковский – профессор математики, прославившийся геометрической интерпретацией преобразований Лоренца (как сейчас выясняется, ложной), – назвал Эйнштейна «ленивой собакой», потому что тот не проявлял и «тени энтузиазма» к его предмету. Минковский преподавал в Политехникуме, где учился нерадивый студент, с 1896 по 1902 год. Уже в этот период, заинтересовавшись проблемами относительности, Минковский разрабатывал собственную теорию, которую историки науки почему-то не особенно жалуют.

Дело представляют так, будто учитель Эйнштейна, заинтересовавшись работой своего студента, помог ему с геометрической интерпретаций, представив сверхбыстрые явления физики в четырехмерном пространственно-временном континууме. Все было ровно наоборот. «Позднее, в 1909 году, – вспоминает Макс Борн, – когда я уже был сотрудником Минковского по проблемам теории относительности, он сказал мне как-то: «Ах, Эйнштейн, да ведь он всегда отлынивал от лекций, ему бы я это никогда не доверил»» [5, с. 402].

Вдумайтесь, Минковский, не доверил бы Эйнштейну заниматься проблемами теории относительности! Об этом же рассказывал и Зелиг, который передал отзыв Минковского об Эйнштейне своему ассистенту Борну в следующих словах: «Это было для меня огромной неожиданностью. Ведь раньше Эйнштейн был настоящим лентяем. Математикой он не занимался вовсе» [3].

Существует еще один любопытный документ. Зелиг приводит письма Эйнштейна, которые были отправлены Гурвицу вскоре после окончания Политехникума. Перед тем, как приводить тексты писем, биограф замечает: «Он [Эйнштейн] был пресыщен духовной пищей [?] и на первых порах совершенно не имел желание заниматься наукой [я подозреваю, что эта «первая пора» длилась с 1900 по 1910 год]. Попытка стать ассистентом профессора Гурвица провалилась.

Впервые он предложил ему свои услуги 23 сентября 1900 г. в письме из Милана, где гостил у родителей». Далее следует текст первого письма: «Мой друг Эрат, – пишет Альберт профессору, – сообщил мне, что Ваш нынешний ассистент доктор Маттер получил должность учителя гимназии в Фрауэнфельде. Поэтому я позволю себе спросить, есть ли у меня шансы стать Вашим ассистентом? Я не решился бы обеспокоить Вас этой просьбой в каникулярное время, но для получения цюрихского гражданства, о котором я просил, необходима постоянная работа».

Таким образом, Эйнштейн просится к Гурвицу ассистентом, чтобы получить швейцарское гражданство! Как вам такая мотивация? От германского гражданства он хотел избавиться, чтобы не идти служить в германскую армию. Швейцарское гражданство он получит, правда, без помощи Гурвицу, в конце февраля 1901 года, а в середине марта он уже предоставит липовые медицинские справки по плоскостопию, чтобы не идти на службу в швейцарскую армию. Всё это происходило, видимо, из глубоких пацифистских убеждений. Мне представляется, очень некрасиво выдавать нежелание служить в армии за какие-то миролюбивые чувства. А вам как кажется, дорогой читатель?

Позднее Гурвиц как-то вежливо ответил Альберту, который, судя по второму письму, не слишком его понял и принял вежливый тон письма своего бывшего преподавателя за некое обещание. Возможно, это была игра. В письме Эйнштейна от 26 сентября говорилось: «Сердечно благодарю Вас за любезное сообщение. Я счастлив, что есть надежда получить эту должность.

Недостаток времени не позволил мне участвовать в занятиях математического семинара, не пришлось мне присутствовать и на семинарских занятиях по практической и теоретической физике. В мою пользу говорит лишь то, что я посещал большую часть тех лекций, на которые мог попасть. Поэтому я считаю нужным добавить, что в студенческие годы занимался главным образом аналитической механикой и теоретической физикой» [3, с. 47].

Итак, здесь Эйнштейн изображает себя физиком-теоретиком. Но в «Автобиографических заметках» 1949 года он, напротив, писал, будто он большую часть времени проводил в лаборатории. Там мы читаем: в Политехникуме «у меня были прекрасные преподаватели (например, Гурвиц и Минковский), так что, собственно говоря, я мог бы получить солидное математическое образование. Я же большую часть времени работал в физической лаборатории, увлеченный непосредственным соприкосновением с опытом» [8, т. 4, с. 264].

Однако лабораторию Жана Перне – и это мы тоже хорошо помним – он чуть было не взорвал и систематически «отлынивал от практических занятий», за что ректор влепил ему выговор. Какой преподаватель захочет взять к себе в ассистенты такого «универсального» физика? Он и теоретик, он же и экспериментатор! Понятно, что Гурвиц, как Вебер и остальные преподаватели, отказали ему, хотя у Альберта с ним и его женой были самые добрые отношения.

В «Автобиографических набросках» 1955 года, которые, к сожалению, редко цитируются, Эйнштейн довольно откровенно высказывается о себе. Свое отношение к математике он описывает следующими словами: «… Высшая математика еще мало интересовала меня в студенческие годы. Мне ошибочно казалось, что это настолько разветвленная область, что можно легко растратить всю свою энергию в далекой провинции, к тому же по своей наивности я считал, что для физики достаточно твердо усвоить элементарные математические понятия и иметь их готовыми для применения, а остальное состоит в бесполезных для физики тонкостях, – заблуждение, которое только позднее я с сожалением осознал. У меня, очевидно, не хватало математических способностей, чтобы отличить центральное и фундаментальное от периферийного и не принципиально важного» [8, т. 4, с. 351].

Если убрать пару явно ошибочных характеристик в свой адрес, то психологический тип и общее представление о себе Эйнштейн передает верно. «Я был, – пишет он, – своенравным, но скромным [?] молодым человеком, который приобрел свои необходимые знания спорадически, главным образом, путем самообразования [?]. Я жаждал глубоких знаний, но обучение не казалось мне легкой задачей: я был мало приспособлен к заучиванию и обладал плохой памятью. С чувством вполне обоснованной неуверенности я явился на вступительный экзамен на инженерное отделение. Экзамен показал мне прискорбную недостаточность моей подготовки, несмотря на то, что экзаменаторы были снисходительны и полны сочувствия. Я понимал, что мой провал был вполне оправдан.

1896 – 1900 гг. – обучение на отделении преподавателей специальных дисциплин швейцарского политехникума. Вскоре я заметил, что довольствуюсь ролью посредственного студента. Для того чтобы быть хорошим студентом, нужно обладать легкостью восприятия; готовностью сконцентрировать свои силы на всем том, что читается на лекциях; любовью к порядку, чтобы записывать и затем добросовестно обрабатывать преподносимое на лекциях. Все этих качеств мне основательно недоставало, как я с сожалением установил. Так постепенно я научился ладить с не совсем чистой совестью и организовывать свое учение так, как это соответствовало моему интеллектуальному желудку и моим интересам. Некоторые лекции я слушал с большим интересом. Но обыкновенно я много «прогуливал»…» [8, т. 4, с. 351].

Здесь поставлены два вопросительных знака: первый после слова «скромный», который для студента Альберта уже не подходил. В детстве он был застенчив – это правда, но в Политехникуме его уже так характеризовать нельзя. Второй вопросительный знак стоит после слова «самообразование». Этим он действительно занимался, но в основном под воздействием Милева Марич. Удивительно, но в этой автобиографии Эйнштейн отметил, что в его «самостоятельном обучении… принимала участие сербская студентка Милева Марич, которая позднее стала моей женой». Видимо, в конце жизни старику надоело лгать и он сказал правду, чего никогда не делал с момента расставания с первой женой.

Следует особо подчеркнуть, что Альберт сначала хотел стать обыкновенным инженером-электриком – специалистом по электродвигателям и динамо-машинам. Это было обусловлено его узкотехническими интересами, сформировавшимися в электромеханических мастерских отца и дяди. В этих мастерских он провел немалую часть времени своего беззаботного детства и юности. Но за время годичной учебы в Аарау он передумал и во второй раз решил поступать уже на педагогическое отделение Политехникума.

В 1895 году Альберт писал школьное сочинение на тему «Мои планы на будущее», в котором выказал желание стать преподавателем теоретических дисциплин, так как полагал, что у него имеется «склонность к абстрактному математическому мышлению»; тут же он признавался в «отсутствии воображения и практической смекалки» [4, с. 49]. В математических способностях он потом сильно разочаровался, но зато на втором курсе Политехникума у него возникла новая иллюзия уже противоположного характера: он стал мнить себя большим экспериментатором. Об этом мы узнаем из книги об Эйнштейне, написанной зятем Эйнштейна, Рудольфом Кайзером, который, однако, по мнению Пайса, писал чуть ли не под диктовку тестя.

Нет сомнений, что любовь к абстрактной науке и, в частности, к теоретической физике была привита Альберту Эйнштейну именно Милевой Марич. Начиная с 1898 года и до конца периода обучения в Политехникуме, она влияла на него медленно и неуклонно самым благотворным образом. Умная, трудолюбивая, знающая физику и математику женщина, всегда была готова прийти ему на помощь. Милева просто не могла не участвовать в подготовке первых научных работ Альберта.

Четыре из них, написанные в 1905 году, впоследствии были признаны как эпохальные. Так что претензии почитателей Эйнштейна к его жене абсурдны; они также безнадежно обманываются в отношении моральных качеств своего кумира. Эгоистичная и ленивая натура Альберта была скроена противоположным образом: всякую работу он старался переложить на кого-нибудь другого – жену, друзей, нанятых помощников.

Эйнштейн ничего не делал самостоятельно, подле него постоянно присутствовал соавтор, имя которого редко появлялось на титульном листе публикации. И это притом, что Милева всегда ставила своего возлюбленного впереди себя. Так, по поводу первой статьи 20 декабря 1900 года она хвасталась Элен Савич: «Альберт написал статью по физике, которая в скором времени будет опубликована, наверное, в физических летописях [«Annalen der Physik»]. Можешь себе представлять, как я горда за моего возлюбленного. Это ведь работа не одного дня, а очень продолжительная; она касается теории жидкости. Мы послали ее частным образом также Больцману» [6, Doc. 85].

Местоимение «мы», часто используемое Милевой, говорит о ее непосредственном участии в делах своего сначала друга, а потом и мужа. В процитированном отрывке она, похоже, хочет недвусмысленно указать на то, что первую работу написал один Альберт. Однако сам Альберт в письме, посланном Милеве из Винтертура, имея в виду всё ту же первую статью, написал так: «Здешний профессор Вебер интересуется моими работами. Я дал ему нашу статью. Только бы поскорее мы получили счастливую возможность двигаться и далее вместе этой прекрасной дорогой [совместного творчества]» [6, Doc. 107].

Такое использование местоимений особенно показательно, пишет Маурер [7]; она считает, что по всем признакам Марич нужно признать соавтором Эйнштейна. Хорошо известны слова Милевы, сказанные после завершения «эпохальной» работы: «Недавно мы закончили очень важное дело, которое сделает моего мужа всемирно известным». Разве можно сомневаться, что при ее написании Милева на равных с мужем участвовала в творческом процессе? Непременно, участвовала, по-другому и быть не могло!

Знаменательно, что перед Эленой Савич Милева свои отношения с Альбертом всегда выставляла безоблачными. Так, в период где-то между 8 января и 19 марта 1901 года, когда их дружба дала уже трещину, она сообщает подруге: «Мы живем и работаем всё ещё, как и раньше» [6, Doc. 87]. В 1905 году Милева писала ей «мы завершили важную работу, которая прославит мужа». Тогда отношения между ними были самыми дружескими. Несомненно, жена работала вместе и наравне с мужем, хотя лавры стяжал только один муж. В 1909 году он стал профессором в Цюрихе. В связи с этим Милева пишет своей подруге: «…Известность не оставляет много времени для жены… может случиться, что один получит жемчужину, другой только пустую раковину от нее».

В процитированном выше послании 1901 года Милева рассказывает Элен о намерении Альберта работать в Вене («ведь надо думать не только о теоретической физике, но и о деньгах»), а также своем намерении работать в женской гимназии. Этим надеждам не суждено было сбыться. Весь 1901 год он усиленно ищет работу, предлагая себя в качестве ассистента или преподавателя. В марте он отослал письмо в Лейпцигский университет близкому ему по духу известному немецкому химику и философу Вильгельму Оствальду и приложим к нему копию статьи, которую он до этого отослал в журнал «Annalen der Physik».

В письме от 19 марта говорилось: «Поскольку я воодушевился Вашей книгой по общей химии… беру на себя смелость послать вам оттиск моей статьи. Я рискую также спросить Вас, не нужен ли Вам специалист по математической физике, знакомого с методами физических измерений. … Я позволяю себе вольность обращаться к Вам с такой просьбой только потому, что не имею никаких средств к существованию… » [6, Doc. 92].

Опять же, обратите внимание на мотивацию поступка. Очень неумно думать, что профессор сжалится и даст какому-то неизвестному выпускнику ассистентскую должность по указанной причине. Беспрецедентная наглость Эйнштейна, похоже, намного превосходила самоуверенное нахальство даже самого Фрейда. Тот, прежде чем явиться к незнакомому профессору, имел при себе рекомендательное письмо от уважаемого коллеги. Мы же видим, что у Эйнштейна не было такой возможности.

Несмотря на второе напоминание о своей просьбе, которое было сделано 3 апреля [6, Doc. 95], Оствальд Эйнштейну так и не ответил. Тогда добродушный отец, скорее всего, по настоянию Полины Кох, решается сам написать профессору. «Я умоляю Вас извинить отца, – пишет Герман 13 апреля, – который отважился обратиться к Вам, дорогой профессор, в интересах своего сына… Моему сыну Альберту Эйнштейну 22 года… Все, кто могут судить об этом, хвалят его талант…

Мой сын глубоко несчастен оттого, что не имеет работы, и с каждым днем укореняется мысль, что он неудачник в своей карьере и что это уже непоправимо. Поскольку, дорогой профессор, мой сын чтит и уважает Вас… я позволю себе обратиться к Вам с просьбой прочесть его статью… и остаюсь в надежде, что Вы напишите ему несколько строк в ободрение, чтобы он мог вновь обрести радость в жизни и работе… Сознание того, что он обуза для нас, людей малосостоятельных, тяготит его» [6, Doc. 99].

На это письмо отца Альберта Оствальд тоже отвечать не стал. Все усилия были напрасными. Никто не хотел брать на себя обузу по трудоустройству выпускника, так как любой профессор понимал, что умного и трудолюбивого студента оставили бы при Политехникуме. Так было стремя другими сокурсниками Альберта и Милевы, которые закончили учебу вместе с ними; они стали ассистентами автоматически.

Джон Уилер в связи со 100-летним юбилеем физика писал: «Человек, не так давно бывший там [в Политехникуме] ректором, рассказал мне, что однажды во время своего ректорства он взял с полки зачетные ведомости Эйнштейна. Он обнаружил, что Эйнштейн был не самым худшим студентом, но вторым с конца [последней была Милева Марич]. А каков он был в лаборатории? Всегда с задолженностью! К сожалению, он не ладил со своими преподавателями – отличными преподавателями, как он сам говорил. Его профессор Минковский – впоследствии один из самых горячих его сторонников – не симпатизировал Эйнштейну-студенту. Эйнштейн чистосердечно признавался, что он не любит лекций и экзаменов…» [12, с. 88 – 89].

Но вот в письме от 3 мая 1901 года, адресованное Альфреду Штерну, Альберт радостно сообщает: «Я получил предложение вести с 15 мая по 15 июля занятия по математике в техникуме города Винтертура, так как постоянный преподаватель на это время отправляется на военные сборы. Я вне себя от радости, узнав сегодня, что все окончательно улажено. Понятия не имею, какой благодетель меня рекомендовал. Насколько мне известно, я не пользуюсь расположением кого-либо из моих прежних преподавателей; это место мне предложили без моей просьбы. Есть только надежда, что в будущем я получу постоянную работу в швейцарском бюро» [6, Doc. 104].

Имя чудака, предложившего Эйнштейна в качестве преподавателя математики нам неизвестно. На этой должности он проработал не два месяца, как говорилось в письме, а до самой осени. С сентября 1901 г. по январь 1902 г. ему удается найти еще одну временную работу в качестве учителя в Шафхаузене. Никакой наукой в этот период он, естественно, не занимался, так как, во-первых, его общий тогдашний настрой не способствовал этому, во-вторых, в этих непостоянных местах проживания у него не было необходимых условий. В подвешенном состоянии он находился вплоть до середины июня 1902 г., когда, наконец, был принят экспертом третьего разряда Бернского бюро патентов.

К сказанному нужно добавить, что весной 1902 г. в бернской газете появилось объявление: «Частные уроки по математике и физике для студентов и учащихся весьма добросовестно дает Альберт Эйнштейн, обладающий дипломом федерального Политехникума». Единственным, кто клюнул на эту удочку, был «бедный румынский еврей» Морис Соловин, сделавшийся тут же его самым близким и преданным другом на всю жизнь.

Первое время друзья сидели дома, гуляли по улице, вместе обедали, при этом непрерывно болтали обо всем на свете. Деньги Соловин по своей бедности не платил, но Эйнштейн и не требовал их от него, так как то, чем они занимались, вряд ли можно было назвать «уроками по математике и физике». Эйнштейн нашел свободные уши, готовые слушать его целыми днями. Этому он был несказанно рад и ничего больше не требовал от обладателя этих ушей.

В заключение этого раздела приведем сохранившееся описание внешнего вида нашего героя. «Рост Эйнштейна 1,76 м, – пишет в своей записной книжке Люсьен Шаван, – он широкоплеч и слегка сутуловат. Короткий череп кажется необычайно широким. Кожа матовая смуглая. Над большим чувственным ртом узкие черные усики. Нос с небольшой горбинкой, глаза темно-карие, глубокие, взгляд мягкий и лучистый. Голос приятный, глубокий, как звук виолончели. Эйнштейн говорит по-французски правильно, с легким иностранным акцентом» [3, с. 55].

Внешний вид и характер описывали многие биографы, в частности, Карл Зелиг. Все они солидарны в том, что, несмотря на свое равнодушие ко всем видам физических упражнений, Альберт выглядел человеком достаточно крепким. Как в молодости, так и в зрелые годы он имел плотное телосложение, был мускулистым и сильным. По причине необыкновенно плоского затылка Эйнштейн всю жизнь носил огромную копну волос, которая придавала сплюснутой голове шарообразную форму.

Чтобы понравиться девушкам, особенно в молодые и зрелые годы, он довольно тщательно следил за собой. Но без женщин, особенно ближе к старости почти не беспокоился о своем внешнем виде. В последние годы жизни он ходил без нижнего белья, носил один и тот же замусоленный свитер и мятые штаны, надетые прямо на голое тело. Стоптанные ботинки он носил без носков, редко мылся и стригся, зубы не чистил, подолгу не брился и никогда не расчесывался.

Такая же убогость царила и в его жилище: каких-то украшений в виде ваз, сервиза, картин, салфеток, покрывал, штор и прочей домашней утвари в его комнате не было. Стоял письменный стол, рядом стул, имелась полка с книгами и кровать, но все это выглядело сурово и неуютно. Макс Борн связывал это не с психическими наклонностями его характера, а, как не странно, с политическими убеждениями. «Любое имущество, – писал он, – было ему в тягость, и в стремлении к обладанию собственностью он видел самую глубокую основу для ссор и войн между людьми. Культ государственной власти и технической мощи был ему точно так же противен, как милитаризм и фашизм» [14].

Возможно, такое объяснение кого-нибудь и устроит. Но надо заметить, что бытовая неустроенность весьма опосредованно связана с политическими убеждениями. Да, Эйнштейн придерживался левых взглядов и симпатизировал режиму Сталина. Его близким другом и единомышленником был коммунист Леопольд Инфельд – «большого друга советского народа». Однако, следует заметить, что не все социалисты и коммунисты были так же неряшливы, как и родоначальник релятивизма. Примеров здесь можно привести множество, посмотрите, как, например, жил Троцкий.

Из робкого, закомплексованного ребенка, каким был Эйнштейн вначале жизненного пути, вырос нахальный юноша, который мог свободно выкрикнуть: «Да здравствует наглость! Она – мой ангел-хранитель в этом мире» [1, с. 112; 2, с. 74]. Преподаватели Политехникума «негодовали из-за той угрозы, которую он нес их авторитету»; «его откровенная, сардоническая манера, которая восхищала друзей, раздражала большинство профессоров, особенно Вебера» [2, с. 59].

Милева в письме к подруге писала: «… Ты ведь знаешь, у моего ненаглядного очень злой язык, а в придачу он еще и еврей» [2, с. 77]. «Большинство друзей Эйнштейна, – пишет Брайен, – … ценили Альберта… за колкие насмешки над всем напыщенным и претенциозным» [2, с. 42]. Не обязательно «над всем напыщенным и претенциозным», злые остроты он мог отпустить в адрес друзей и знакомых, своих жён и сыновей. Коллеги и совершенно незнакомые люди, с кем он общался, страдали от его саркастического языка. Сказать, что Альберт был большим юмористом, трудно, так как практически все его шутки касались каких-либо недостатков, поэтому звучали обидно и были неприятны для тех, кого они задевали. Однако «гениальному физику» всё прощалось.

Шуточки Альберта были часто не только злыми, но еще и пошлыми. Он дразнил Милеву в присутствии «академиков», например, следующим образом. Всем видом он показывал, что собирается рассказать какой-то сальный анекдот. В такие минуты Милева съеживалась от нестерпимого ожидания услышать от Альберта гадость. Чтобы избежать этого, она вскакивала со стула и громко выкрикивала: «Альберт! Прекрати!» После такой реакции вся «Академия» покатывалась со смеху.

Впрочем, отрицательные черты характера любого человека, как правило, имеют какое-нибудь положительное продолжение, и наоборот. В частности, многие биографы отмечают веселый и шутливый нрав Эйнштейна. Действительно, в хорошем настроении он беззаботно смеялся и без конца любезничал с девушками или зрелыми дамами. Но тут же увлекшись, он мог сильно оскорбить их или кого-нибудь из присутствовавших. Как-то раз он спросил младшего брата Марселя Гроссмана: «Ты, должно быть, не можешь быстро бегать?» Когда тот, удивленно спросил почему, Альберт, смеясь и показывая на его оттопыренные уши, пошутил: «Ну, как же, из-за сопротивления воздуха» (эта история рассказана Карлом Зелигом

Источник:  SOFTMIXER.COM

Афоризмы Эйнштейна

Перед Богом мы все одинаково мудры, или глупы.

Господь Бог изощрен, но не злонамерен.

Я никогда не думаю о будущем. Оно наступает достаточно быстро.

Есть только две бесконечные вещи: Вселенная и глупость. Хотя насчет Вселенной я не вполне уверен.

Воображение важнее, чем знание.

Все с детства знают, что то-то и то-то невозможно. Но всегда находится невежда, который этого не знает. Он-то и делает открытие.

Математика – это единственный совершенный метод водить самого себя за нос.

Наши математические затруднения Бога не беспокоят. Он интегрирует эмпирически.

С тех пор, как за теорию относительности принялись математики, я ее уже сам больше не понимаю.

Существует поразительная возможность овладеть предметом математически, не поняв существа дела.

Никакую проблему нельзя решить на том же уровне, на котором она возникла.

Господь Бог не играет в кости.

Никаким количеством экспериментов нельзя доказать теорию; но достаточно одного эксперимента, чтобы ее опровергнуть.

Не стоит обожествлять интеллект. У него есть могучие мускулы, но нет лица.

 

1. Картер П. и Хайфилд Р. Эйнштейн. Частная жизнь. – М.: «Захаров», 1998 (Paul Carter and Roger Highfield «The Private Lives of Albert Einstein», 1993).
2. Брайен Д. Альберт Эйнштейн / Пер. с англ. Е.Г. Гендель. – Мн.: «Попурри», 2000 (EINSTEIN: A LIFE by Denis Brian. – N. Y.: John Wiley & Sons, Inc., 1996).
3. Зелиг К. Альберт Эйнштейн. – М., 1966. (Carl Seelig: Albert Einstein. Eine dokumentarische Biographie, Zurich-Stuttgart-Wien (Europa Verlag) 1954).
4. Пайс А. Научная деятельность и жизнь Альберта Эйнштейна / Пер. с англ. В.И. и О.И. Марцарских / Под ред. А.А. Логунова. – М.: «Наука», 1989 (Abraham PAIS «’Subtle is the Load…’ The Science and the Live of Albert Einstein». – Oxford – N. Y. – Toronto – Melbourne: OXFORD UNIVERSITY PRESS, 1982).
5. Борн М. Физика в жизни моего поколения. – М.: ИЛ, 1963.
6. The Collected Papers of Albert Einstein (CPAE). Volume 1. The Early Years, 1879-1902, Princeton University Press 1987.
7. Maurer, Margarete. Weil nicht sein kann, was nicht sein darf… «Die Eltern» Oder «Der Vater» Der Relativitatstheorie? (Aus: PCnews, Nr. 48, Jg. 11, Heft 3, Wien, Juni 1996, S. 20-27).
8. Эйнштейн А. Собрание научных трудов (СНТ) в 4-х томах. – М.: «Наука», 1965 – 1967.
9. Фок В. А. Замечания к творческой автобиографии Альберта Эйнштейна (УФН, Т. LIX, вып. 1, 1956).
10. Broadcast Transcript PBS Airdate: September 9, 1997.
11. Ваксман К. Летний загородный дом Альберта Эйнштейна / В кн. «Проблемы физики: классика и современность». – М.: Мир, 1982, с. 42 – 57.
12. Уилер Дж. А. Эйнштейн: что он хотел / В кн. «Проблемы физики: классика и современность». – М.: Мир, 1982, с. 86 – 98.
13. Сноу Ч.П. Портреты и размышления / Перевод Г. Льва. – М.: «Прогресс», 1985 г., стр. 137 – 156.
14. Борн М. Размышления и воспоминания физика (собрания статей). – М.: Наука, 1977.
Похожие материалы: