Решение проблем радикальными методами и отказ от диалога стали политической нормой. При этом большевизм, раз победив, пережил самих большевиков: мы до сих пор не умеем договариваться.  В дни Второго съезда РСДРП В.И. Ульянову было 33 года – возраст Христа. На этом сходство кончается.

Дмитрий Орешкин, политолог

Начинаются проблемы восприятия. Съезд интересен с трех точек зрения: технологической (чему он научил самих революционеров); пропагандистской (как его преподнесли широким народным массам) и исторической (что это было на самом деле).

В советской реальности история, партия и вожди были единосущным догматом, слепленным на основе пропаганды. Попытка рассмотреть их по отдельности была ересью. Дайте припомнить: Второй съезд – это когда большевики размежевались с меньшевиками, так? Да-да, точно! «Шаг вперед, два шага назад», твердые-мягкие искровцы, программа-минимум, программа-максимум… Сколько зачетов сдано, конспектов понаписано. И вот еще вспомнилось вдогонку: «Партия нового типа!»

А на самом деле?

Школа лидерства

С технологической точки зрения партийному активу был преподан закрытый мастер-класс, лучше всего усвоенный, как позже выяснилось, И.В. Сталиным. Суть урока проста. О каких бы высоких материях ни шел партийный спор, на кону одно: кто в доме Хозяин. За любой дискуссией о роли народных масс, аграрной программе или Уставе ясно просвечивает вопрос о власти. О вожде. Для начала в партии. Затем в стране. В конце концов, в мировой республике Советов.

Из основного постулата вытекает много частных следствий. Вождь формирует партию. Партия строит идеологию и организационную базу. На этой основе проводит захват власти. Власть используется для укрепления и расширения полномочий вождя. Кадры (поскольку решают все) должны быть беспредельно лояльны; конкуренты безжалостно устраняются. Победивший вождь пишет (руками лояльных кадров) историю своего торжества; история (= пропаганда) доказывает, что он был всегда прав. Ибо побеждал. Победа есть практическое воплощение правоты, а практика – критерий истины. Слыхали, небось?

Чингисхан был прогрессивней Восточной Европы. Исламисты Афганистана прогрессивней Британии, СССР и вот сейчас НАТО (ибо всех последовательно победили). КНДР значительно продвинутей США. Будете спорить? Не советовал бы. Особенно если дискуссия имеет место в Орде, в Афганистане или в КНДР. В Британии или в США – пожалуйста.

Круги диктатуры расширяются, подминая под себя и замораживая реальность, пока амбиции Хозяина не реализуются полностью и окончательно или не иссякнут ресурсы (военные, демографические, организационные, природные) для дальнейшего роста. С этого момента все очевиднее проявляются застой, деградация и распад. Но это уже Большая История, а у нас на повестке простые технологии властолюбцев.

Подготовку к тому, что позже оформилось как Второй съезд РСДРП, В.И. Ульянов начал еще в редакции газеты «Искра». Собственно, начал – неверное слово. Он вел ее всю жизнь, которая состояла из яростной борьбы за лидерство с бесконечным числом прибавляющихся в силе и числе врагов. На ранних этапах существования газеты и партии от нее со скандалом были отлучены ортодоксальные марксисты Петр Струве (автор Манифеста РСДРП – главного документа Первого съезда; впоследствии заочно приговорен большевиками к смерти) и Михаил Туган-Барановский (член кружка старшего брата В. Ульянова, Александра, казненного за терроризм). Они, полагал Ленин, были недостаточно революционеры. И недостаточно марксисты. Следовательно, оппортунисты и агенты буржуазии в рабочем движении. Гнать в шею.

Беседуя с соратниками о таких нехороших людях, Ильич не без удовольствия признавался, что «делается бешеным», жаждет им «дать в морду», «налепить бубновый туз», отдать «на расправу». А что еще, по чести, можно делать с уклонистами, если они тупо не желают следовать указаниям молодого вождя?

Аналогичный случай имел место и со Вторым съездом. До 1917 года Ленин добросовестно подчеркивал, что «большевики» и «меньшевики» (именно в кавычках!) были, во-первых, достаточно зыбким и меняющимся во времени понятием и, во-вторых, членами одной партии. И даже одной газетной редакции. Например, патриарх русской социал-демократии Георгий Плеханов оказался «большевиком» по случаю тактической поддержки Ленина и «меньшевиком», причем одним из главных, во всех прочих случаях.

На Четвертом съезде РСДРП (1906 год) большевики-ленинцы вообще пребывали в очевидном меньшинстве. И ничего! До 1913 года у них с меньшевиками была одна общая социал-демократическая фракция в Госдуме. В общем, неплохо жили вместе под революционным знаменем марксизма. Хотя пока еще не ленинизма.

Но вот накануне Октябрьского переворота и вскоре после, когда меньшевики позволили себе взять большинство в Исполкоме Петроградского совета, принять участие в работе Временного правительства и, главное, выступить с позиций «революционного оборончества», то есть не захотели предавать военные обязательства России, на что надеялась Германия, тут товарищ Ленин будто с цепи сорвался. Партийная история, как это часто бывает с вещами, попавшими в руки (или в голову) сверхчеловека, сразу вывернулась наизнанку. Большевизм, оказывается, существовал как «политическая партия с 1903 года»! Меньшевики, оказывается, всегда были «учеными дураками», «старыми бабами» и «оппортунистической швалью». Долго же он ждал, чтобы сказать правду.

Вертикаль единодушия

Если уйти от бесчисленных как-бы-принципиальных мелочей, которыми Ленин настойчиво грузит читателя, то конфликт на Втором съезде разгорелся вокруг его вождистских устремлений. Построения, как бы сейчас сказали, «вертикали».

Отсюда навязший в зубах первый параграф Устава, о судьбоносном значении которого произнесены тонны слов: обязан ли член партии входить (следовательно, подчиняться) в низовую партийную организацию (позиция Ленина и «большевиков») или может сохранять некоторую личную свободу (Мартов, «меньшевики»)? Кстати, как раз по этому вопросу «меньшевики» оказались тогда в большинстве…

Имеет ли право партийное руководство распускать «неправильные» низовые организации или для этого нужен съезд? Следует ли партии бороться за диктатуру (пролетариата!) или оставаться верной демократии? Жесткий централизм сверху или поиски консенсуса внизу?

По всем этим вопросам у Ленина тоже не получилось бы большинства, если бы съезд в знак протеста не покинули «правые» (странно звучит применительно к РСДРП): экономисты из Воронежа (их интересовала не диктатура, а улучшение условий жизни рабочих) и «Бунд», которому резонно было отказано в эксклюзивном праве представлять интересы еврейской социал-демократии. Эта, по ленинскому определению, «семерка крайних оппортунистов» уничтожила коалицию Ю. Мартова, состоявшую из 9 «мягких искровцев», 8 «антиискровцев» и 10 центристов («болота»), что в сумме давало 27 голосов против 24 у «твердых искровцев».

Тем условней выглядит понятие «большинства» образца 1903 года. И тем забавнее звучит предисловие к послевоенному изданию протоколов Второго съезда: съезд-де «единодушно отверг националистические предложения бундовцев строить партию по федеративному принципу». Раз «единодушно», значит, понимай так, бундовцы голосовали против своего же предложения?

Объяснить, что благодаря нехитрой аппаратной интриге их предложения (как и многие другие, когда победили «большевики») были поставлены на голосование после того, как «крайние оппортунисты» уже покинули съезд, у авторов советского предисловия язык не поворачивается. «Единодушно» – и все тут. Кто знает, сообразит. А кто не знает – тому и не надо. Это опять к вопросу об интерпретации истории со стороны победившей диктатуры и ее пропаганды.

Ленин на съезде (и не только) последовательно отстаивал самую жесткую и радикальную позицию. Партия – «маленькое, тесно сплоченное ядро самых надежных, опытных и закаленных людей,… нацеленных на захват политической власти». О том, вокруг кого сплоченное, он скромно умалчивает. С его энергетикой и способностями завоевать позиции лидера в любом небольшом коллективе – не проблема. Проблема в другом – как через малый сплоченный коллектив распространить свое влияние шире и глубже. И еще – глубже и шире. И еще…

Как и положено сильной личности, он не считает нужным скрывать суть дела и в 1904 году разъясняет вполне откровенно: «организационный принцип революционной социал-демократии… стремится исходить сверху, отстаивая расширение прав и полномочий центра по отношению к части». Возможно, здесь оговорка по Фрейду: имелся в виду обычный для ленинских текстов оборот о верховенстве «целого по отношению к части», но рука сама написала «центр».

«Центр» не только командует народными массами, ведет их на смертный бой ради завоевания власти, но и диктует им светлые цели, ради которых они должны погибать. «Привносит сознание» – по выражению Ленина. Ибо сами они по темноте и косности не справятся: «Собственными силами рабочий класс в состоянии выработать лишь сознание тред-юнионистское». А надобно марксистское! И чтоб непременно с диктатурой «авангарда рабочего класса» в конце.

Кого Ильич видит в центре самого «центра», «авангарда» в центре этого «целого», оставим судить читателю. Интересно, что такой специальный читатель, как товарищ Сталин, сразу схватил суть, преобразовав ленинское «маленькое, тесно сплоченное ядро» в метафорику «ордена меченосцев». Оно бы, может, и правильно: раз речь о захвате власти, без решительного лидера и круга верных сообщников действительно никак. Но дальше-то что? Жесткий централизм хорош, когда война. А когда мир?

Ненависть в наследство

Не оттого ли суперструктура, выращенная из кристаллика большевизма, всю свою жизнь вела бесконечную войну – либо внутреннюю, либо внешнюю. Начиная с идейного и организационного разоблачения и истребления оппортунистов, филистеров, соглашателей, хвостистов и кончая вполне конкретными расстрелами саботажников, двурушников, отравителей, диверсантов и право-левых уклонистов. Марксисты-меньшевики среди врагов пошли одними из первых, сразу за царем и помещиками. Потом очередь дошла и до самих большевиков – из тех, кого называли «старыми». С «новыми», впрочем, тоже не слишком церемонились – если мерещилось, что от них исходит угроза.

Меж тем вокруг «узкого круга», а точнее, секты с ее нацеленностью на захват власти, текла обычная человеческая жизнь. Писательница Ариадна Тыркова-Вильямс, учившаяся вместе с Н. Крупской и в молодые годы тоже увлекавшаяся марксизмом, все же сохранила способность к трезвому взгляду: «Русские пионеры марксизма купались в этой догматике, принимая ее за реальность… Жизнь они не знали и не считали нужным знать. Меньше всего их интересовали те, ради кого все эти теории сочинялись, живые люди».

Таких посторонних наблюдателей марксисты презирали и третировали как «филистеров» и «филистимлян»: «Все, уходящие от марксизма,– мои враги,– говорил Ленин,– руку им я не подаю и с филистимлянами за один стол не сажусь». В ответ наблюдатели со стороны объективно отмечали, что именно Ленин и Плеханов отличались особенной нетерпимостью к инакомыслию и бесцеремонностью.

Этот стиль, понятно, распространялся и на отношения внутри секты. Тот же Плеханов, приведший Ленина в политику (и заклеймленный им как меньшевик-оборонец), вскоре после революции умер в изгнании, обливаясь немыми слезами и иногда грозя кому-то (видно, оставшемуся в Петрограде) ссохшимся старческим кулачком. Да и у самого Ильича конец был незавидный. Со специально напечатанным в единственном экземпляре фальшивым выпуском «Правды» – чтобы выжившее из ума дитя чем бы ни тешилось, лишь бы не лезло назад во властные разборки между недавними партийными товарищами.

Все это – лишь получивший органическое развитие принцип того же Плеханова, который на Втором съезде говорил в поддержку «большевиков»: «Успех революции – высший закон. И если бы ради успеха революции потребовалось временно ограничить действие того или другого демократического принципа, то перед таким ограничением преступно было бы останавливаться».

Так на что жалуемся, товарищ больной?

Разные люди с разной прозорливостью осознавали, куда катится это чертово колесо. И соскакивали тоже по-разному. Кто поумней – тот пораньше. К концу усидели только совсем уж циничные отморозки. Даже правоверная коммунистка Роза Люксембург, анализируя итоги Второго съезда РСДРП, говорит о «беспощадном централизме» ленинцев, при котором «ЦК является единственным действительно активным ядром партии, все же остальные организации – только его исполнительными органами».

Коммунист (и большевик!) Троцкий, которого трудно заподозрить в демократических иллюзиях, тогда же, в 1904 году, писал: «…Эти методы Ленина приводят к тому, что… Цека замещает партийную организацию и, наконец, диктатор заменяет собой Цека». Довольно прозорливо. Но, несмотря на это, Троцкий через 13 лет с тем же Лениным делает с помощью того же ленинского Цека революцию, которая кончится для него ледорубом от диктатора, «заменившего собой Цека»… Запах власти сводит властолюбцев с ума сильней, чем котов – запах валерьянки.

Все они умерли по-разному, но одинаково скверно. А вот страна, хоть с трудом, все еще живет. Удивительно!

Самое ужасное, что мы ничего об этом не знаем. И, кажется, не очень хотим.

Теперь самое существенное – о пропаганде. Диктатура тем и сильна, что обладает эксклюзивным правом формировать мозги подданных. Хотя, кажется, куда уж проще догадаться: никакой диктатор никогда не скажет, что ищет власти ради своего необъятного властолюбия. Конечно, нет! Все ради людей. Коллектив прежде всего! Главное, как следует его сплотить (вокруг кого надо) и вдохновить на труд/на подвиг. А уж дальше само пойдет – под горочку-то! Убирай понемногу то тех, то этих – кто слишком выступает и под ногами мешается. А главное, не уставай рассказывать, что твоя диктатура самая прогрессивная и правильная, что ты идешь к новым свершениям. Если слишком не зарываться, можно всю жизнь благополучно прожить и даже наследникам завещать что останется. Как в КНДР, например…

Источник: журнал «Огонёк»