Одним из звеньев системы стратегического планирования, создаваемой в России с принятием одноимённого закона, является прогноз научно-технологического развития. Какое место в нём занимает форсайт, и как могут быть использованы его результаты? Об этом STRF.ru расспросил первого проректора и директора Института статистических исследований и экономики знаний НИУ ВШЭ Леонида Гохберга.
Леонид Маркович, зачем в условиях рыночной экономики нужен закон «О стратегическом планировании в Российской Федерации»? Не означает ли это возврата к плановому хозяйству?
– Я не считаю, что мы возвращаемся к временам Госплана. Рыночная экономика не отменяет необходимости стратегической ориентации действий государства и игроков рынка.
В России разрабатывается и принимается огромное количество концепций, программ и стратегий на корпоративном, отраслевом, региональном и федеральном уровнях. Но за редким исключением они не обеспечивают преемственность с предыдущими документами и плохо взаимосвязаны между собой. Поэтому роль закона я вижу в том, чтобы придать системность работе по стратегическому планированию на всех уровнях. Закон как раз и содержит систему документов перспективного развития. И если эту систему организовать как динамическую, с процедурами мониторинга, обновления и корректировки документов, то она будет более приближена к реальности.
К слову, в странах с развитой рыночной экономикой в том или ином виде реализованы те или иные элементы стратегического планирования. Так, во Франции, Германии, Великобритании, Швеции и других странах есть свои стратегии, в том числе – технологической конкурентоспособности.
А на уровне Евросоюза?
– Стратегическими документами ЕС в области научно-технической политики являются, например, Лиссабонская и Барселонская декларации 2000 и 2002 годов. Один из последних документов Европейского Союза – Innovation Union был принят в 2010 году, что, кстати, отражает непрерывность усилий в этом направлении.
Отмечу также, что в США стратегическое планирование доведено до уровня президентских инициатив и программ, которые реализуются целевым образом.
В законе существенное место отводится прогнозированию…
– Я считаю этот сегмент закона принципиально важным, потому что
государству, да и ведомствам сильно не хватает долгосрочного видения глобальных трендов и того, как в них вписывается российская экономика, какие здесь возникают угрозы, вызовы и возможности.
Кроме того, прогнозы должны использоваться и в качестве сигнальных инструментов для бизнеса. Компаниям необходимо представление о технологических изменениях, перспективных растущих рынках, равно как и о приоритетах государственной политики.
Научно-технологическое прогнозирование велось в России и до принятия закона. Каковы его сильные и слабые стороны?
– Начну со слабых сторон, поскольку сильные стороны появляются по мере устранения слабых. Во-первых, отсутствие нормативной базы создавало неопределённость в отношении статуса прогноза, его необходимости, поддержки таких, весьма дорогостоящих, работ государством. Отсюда – и это, во-вторых, – вытекала дискретность их финансирования, а, значит, и проведения. Правда, в последние годы научно-технологическое прогнозирование начало активно развиваться в корпоративном секторе и в ряде отраслевых ведомств как база для разработки «своих» стратегий и программ. Это, конечно, хорошо, но государственный уровень оно не заменяет. В этом плане усилия Минобрнауки по организации научно-технологического прогнозирования оказали и продолжают оказывать решающее влияние на развитие такой деятельности в нашей стране.
Первый масштабный прогноз научно-технологического развития России, в разработке которого принимала участие Высшая школа экономики, был составлен до 2025 года, второй – до 2030 года. Он отличается от первого и концептуально, и методически. Этот прогноз, конечно, более продвинутый и означает переход к новому этапу, когда научно-технологическое прогнозирование начало реально встраиваться в систему государственной политики. Это к вопросу о сильных сторонах. Стал формироваться пул профессионалов, причём не только «методологов», но и высококлассных специалистов по отдельным направлениям развития науки и технологий, «погружённых» в тематику прогноза. А это не быстро происходит – когда во второй половине 1990-х мы начинали работу по научно-технологическому прогнозированию с Александром Васильевичем Соколовым, профессионалов в России было всего человек пять, а сегодня их уже порядка двухсот.
Постепенно выкристаллизовывался инструментарий – количественные методы (библиометрические и патентные) стали дополняться экспертными исследованиями, используемыми в практике форсайта.
Чем форсайт отличается от прогнозирования?
– Прогнозирование существует не одну сотню лет, а форсайт-исследования возникли именно тогда, когда процесс смены технологий резко ускорился – в 1970-е годы. Тогда же стало понятно, что одни лишь количественные методы прогнозирования уже не работают.
Прогноз – это движение от настоящего к будущему. А форсайт, наоборот, – движение от будущего к настоящему. Различие, на самом деле, идеологическое. Прогнозирование ориентировано на то, чтобы, скажем так, угадать будущее, исходя из сегодняшнего состояния и с учётом возможных, но, как правило, слабо предсказуемых, драйверов развития.
А задача форсайта – не угадать будущее, а сформировать на базе консенсуса мнений лиц, принимающих решения, и ведущих экспертов «целевое» видение будущего и попытаться разработать перспективную программу действий для ответа на ключевые вызовы и достижения соответствующих целей.
Замечу, что прогнозы научно-технологического развития России-2025 и 2030 представляют собой полноценные форсайт-исследования со всеми их атрибутами, просто в силу сложившегося бюрократического оборота термин «прогноз» носит более традиционный характер, что, впрочем, не меняет сути и не снижает ценности таких работ.
Ключевой элемент форсайт-исследований – это процесс извлечения экспертного знания и согласования позиций сторон. Невозможно говорить о «построении» будущего или о формировании стратегии, не учитывая интересы стейкхолдеров. Искусство таких исследований в том и состоит, чтобы правильным образом отобрать экспертов и в идеале сбалансировать интересы всех игроков. Увы, экспертов в отдельных областях науки и технологий как раз и не хватает. При разработке Прогноза научно-технологического развития России до 2030 мы с этой проблемой столкнулись. Как недостает и определённой культуры, которая ориентировалась бы на долгосрочные перспективы и в политике, и в научных исследованиях, и в технологической сфере, и в корпоративном секторе. Бизнес ведь живёт «одним днём», наука – в горизонте одного-двух, редко трёх лет, пока выделяют деньги на те или иные темы. Развитие новых инструментов форсайта и переход на долгосрочные программы научных исследований, в том числе в рамках государственных программ, сыграют позитивную роль, задавая стратегический вектор для соответствующих технологических секторов.
Почему именно НИУ ВШЭ участвует в экспертно-аналитической поддержке разработки научно-технологического прогноза России?
– В начале 2000-х мы пришли в «Вышку» командой из 15 человек. Наши исследования легко вписались в общий спектр интенсивно развивающихся в «Вышке» научных направлений и экспертно-аналитических работ для Правительства. Продолжили заниматься научно-технической политикой, статистикой, библиометрическим и патентным анализом, который наряду с семантическими технологиями интегрируется в форсайт-исследования. В частности, очень интересная область – выявление исследовательских фронтов, т.е. научных направлений, которые отличаются высокой концентрацией и быстрой динамикой публикаций. Понятно, что это не единственно возможный измеритель, но весьма показательный.
Мы входим во все исследовательские сети по форсайту и являемся одним из учредителей Международной академии форсайта. У нас есть International Advisory Board по форсайту. Одним из первых институциональных решений было создание Форсайт-центра в «Вышке», из которого вырос журнал «Форсайт», индексируемый сейчас в базе данных Scopus. Думаем о продвижении журнала в Web of Science, начав в этом году выпускать его англоязычную версию.
Поскольку у нас работает один из классиков форсайта профессор Ян Майлз, заведующий лабораторией экономики инноваций НИУ ВШЭ, и к нам перешёл из Университета Манчестера Оздчан Саритас – один из наиболее ярких молодых учёных в этой области и главный редактор британского журнала Foresight, мы и международную экспертизу сюда подтягиваем. Выпускаем в издательстве Springer серию монографий с участием международной редколлегии. Причём каждая глава этих книг с недавних пор индексируется в Web of Science как статья. Проводим осенью ежегодные научные конференции по форсайту. По оценке коллег из Организации экономического сотрудничества и развития (OECD), мы являемся одним из самых крупных форсайт-центров в мире.
И параллельно готовите специалистов в области форсайта?
– Конечно. Теперь их около 150-ти – у нас сформировался очень сильный, в основном молодой, коллектив. Почти все его члены прошли обучение в лучших западных университетах и форсайт-центрах, получив сертификаты. Каждый год мы направляем молодежь в ведущие летние школы по форсайту. В «Вышке» уже есть учебный курс по форсайту, а с сентября этого года мы запускаем магистерскую программу на английском языке – Governance of Science, Technology and Innovation, где большую часть занимают форсайт-исследования, причём на всех уровнях, включая корпоративный форсайт и технологические дорожные карты. Его будут вести, в том числе, приглашённые профессора из разных стран.
А отраслевые форсайты по заказу министерств или компаний НИУ ВШЭ делает?
– Отраслевых работ у нас довольно много, и они вносят свой существенный вклад в развитие форсайт-исследований, поскольку на них отрабатывается методология и расширяется тематический горизонт – представления о рынках, технологических трендах и вызовах. Недавно мы закончили форсайт судостроения, которым занимались вместе с Крыловским центром по заказу Минпромторга. Также делали форсайт авиационной науки – совместно с ЦАГИ. Сейчас завершаем работу для «Газпромнефти». В этих проектах, помимо их стратегического значения для соответствующих секторов, формируется эмпирическая база для академических исследований.
Как Вы оцениваете степень достоверности долгосрочных прогнозов? Ведь даже среднесрочные прогнозы Минэкономразвития регулярно пересматриваются, а затем корректируется и федеральный бюджет.
– При правильной постановке, выборе обоснованных методик и серьёзной аналитической базе достоверность долгосрочных прогнозов достаточно высока. К примеру, в Японии, где собственно в полном масштабе возник научно-технологический форсайт, сбываемость таких прогнозов за 40-летний период оценивается в 75% – на основе статистического анализа. Так что это вопрос качества исследований.
Думаю, что и Прогноз научно-технологического развития России до 2030 года вполне реалистичен, поскольку его задачи были сформулированы очень конкретно.
Мы не давали прогноза фундаментальной науке, а рассматривали те рынки и продукты, которые с высокой вероятностью будут развиваться в этот прогнозируемый период.
Причём пытались оценить возможные сроки массового появления новых продуктов и технологий. Не исключаю, что в некоторых областях прогресс будет даже более быстрым, чем мы предполагаем, скажем, в сфере аддитивных технологий и в робототехнике. Так что ответ на этот вызов со стороны Высшей школы экономики – в развитии аналитической и методической базы, интеграции экспертных методов с библиометрическим, патентным и семантическим анализом. Не менее важна опора на качественную экспертную сеть, в развитии которой должны сыграть ключевую роль отраслевые центры прогнозирования на базе ведущих научных центров, вузов и компаний.
Источник: Электронное издание «Наука и технологии России»